Безумству храбрых

      Затянувшееся молчание заставило терпение Кико сгореть со скоростью спички. Главный редактор недвижимой статуей стоял напротив, не выражая никакой готовности хоть что-нибудь ей ответить. Мизухаре с трудом держалась за рассудок, впиваясь ногтями в кожу на руках, выбивая дух из земли стуком ботинок, пока она расхаживала кругами, чтобы выпустить пар. Пустой взгляд Итачи Учиха пугал её настолько, что хотелось вспыхнуть пламенем и исчезнуть в пепле, лишь бы не быть живой свидетельницей того, как единственный свет в конце туннеля затухает. Дело было настолько дрянь, что, кажется, в этот раз ему нечего сказать.       — Учиха, чёрт тебя дери, — Кико не выдерживает. Она ветром бросается к мужчине, впивается пальцами в ворот его куртки и с силой сжимает руки, толкая Итачи спиной к дереву. Хотелось выдавить из его видимого мира всё, что мешало взглянуть на её лицо, — не смей игнорировать меня именно сейчас! — ярость превращает дыхание в неисправный механизм, работающий на износ, будто у неё решето вместо лёгких. Тормоза выбило окончательно. Она в таком бешенстве, что даже не заметила, как удивлённо на неё смотрит редактор. — Я не заслужила такого. Да, я вмешалась туда, куда не следовало, но не смей молчать, когда мне нужно, чтобы ты ответил. Ты не можешь продолжать всё делать в одиночку, пора признать, что иногда получается хреново. — девушка почти рычит, наваливаясь на мужчину с такой мощью, что самой становится тяжело удерживать этот напор, но невидимая сила только продолжает подталкивать её, лаская норов. — Дай тебе помочь, наконец! — Кико резко выдыхает, вместе с воздухом отпустив часть вскипевшего пыла.       Если бы взглядом можно было поставить на колени, у Учихи, несомненно, это получилось бы. Даже сейчас, когда она готова с силой выбивать из него ответы, он смолью глаз уничтожает весь запал, заставляя в исступлении бороться с собственными эмоциями, чтобы не отступать. Кико поздно понимает, что она слишком близко к нему, растворялась от ощущения его дыхания на коже, такого же рваного, как её. Она была полностью во власти жара его тела, который обхватывал сомкнутые у шеи пальцы. Итачи заставлял утопать в его невидимом, навсегда застывшем у неё на подкорке запахе, подстраиваться к его ритму, подгонять под него даже дыхание.       Она минуту назад была готова разорвать его, а сейчас застыла, увязнув в ненависти и трепете, не в силах раздавить этот трепет даже абсолютным крахом всякой надежды на то, что он её послушает. Весь его образ, обласканный отблеском чёрного гнева, бесцеремонно и нагло узурпировал её дух. Кико крепче сжала пальцы на его куртке, когда Учиха склонился к её лицу, почти касаясь.       — Ты не можешь мне помочь, Кико. — звук собственного имени, произнесённого его устами, будто он владел им, оглушал, заставляя чувствовать себя в чужой власти. Навсегда рухнула очередная стена, ограждавшая её хрупким строением от его силы. — Правда в том, что ты и себе помочь не можешь. — жестокие слова болезненно врезались в сердце, отвердевали и разрывали грудь, но осознание того, что он защищается, ударяя больнее, одолело глухую боль. Она на рваных кровоточащих ранах собственной гордости научилась распознавать его выпады, и теперь преодолевала себя, чтобы научиться правильно их парировать. Нужно было стиснуть зубы и не поддаваться, стоять перед обидой, не разрывая плоть, не разламывая рёбра, собственноручно помогая Учихе крепче держать её сердце в руках. Он слишком легко врывался в её сознание, без усилий вычисляя слабые места, и её эмоциональный шторм каждый раз только помогал ему, открывая изнанку души.       Кико приблизилась к его уху и, едва сдерживая эмоции, прошептала:       — Потому что ты мне не позволяешь. Хочешь или нет, но мы вместе в этом погрязли, — девушка ощущала, как ноют собственные рёбра, об которые с силой птицей в клетке билось сердце, сходящее с ума. Мизухаре непростительно близко, настолько, что глупая птица рвалась в клетку напротив, ощущая её всем существом, чувствуя, как она тоже трещит по швам, и от этого только сильнее взмахивая крыльями, — и тебе же лучше, если мы будем союзниками, а не врагами.       Итачи с трудом сдерживал восхищение. Кико поразительно быстро училась бороться с тем, от чего люди обычно в страхе бежали, и, вместо того, чтобы защищаться, она только сильнее хватает его в тиски. Что-то ужасающе извращённое было в том, что его влекло к девушке, которая научилась вести себя так же, как он. Учиха переставал понимать, как управлять ей, и это поражало, вызывало странное уважение, как к достойному противнику. Но Мизухаре не могла увидеть, что он и не держал её за врага, разменивая наивное неведение бедовой дамы на запасной билет в жизнь. Чем меньше она знает, тем лучше будет ей же. Сорвись с языка сейчас хоть одно неосторожное слово, и она на таком взводе распотрошит ему плоть собственными руками, чтобы добраться до истины.       — Меня начинает возбуждать, когда ты в ярости. — Кико кожей на шее ощутила, как дрогнули его губы, глазами, которые смотрели на чёрные волосы, увидела, как появилась ямочка на левой щеке. Иллюзия была такой реальной, что воздух разорвался надвое. По телу прошёлся холодок от одной мысли о том, что стирается очередная граница разумного, и девушка с трудом разжала пальцы. Она отстранилась, вытянув перед собой руку, ладонью упираясь в грудь мужчины, чтобы вернуть себе здравый смысл, держа его на расстоянии.       — Когда и где появится ещё одна возможность перейти границу, Учиха? — Кико смело смотрит в чёрные глаза, всеми силами стараясь раздробить на мелкие осколки соблазнительную реплику, истомой оседающую в сознании. Мерзавец всё ещё знал, чем пронять её, но она скорее напополам разломится, чем поддастся сейчас. Когда гнев выгорит как фитиль, Кико не осмелится пытаться припереть атланта к стенке.       — Не раньше, чем через неделю. Скорее даже две. — Кико растерянно опускает руку, вырываясь из пут, которыми сковывало её прикосновение. Она была уверена, что существует запасной план на случай, если первый запасной план просядет. Но неделя? Две? Что они будут делать здесь столько времени? Как? Девушка невольно скользнула взглядом по сумкам, содержимого которых с горем пополам хватит на то, чтобы двое человек продержались несколько дней, не дольше. Она представления не имеет, куда он направляется, и собственная жизнь внезапно схлопнулась до уничижительного ответа на очередной вопрос.       — Ты дотянешь меня до этого момента? — «Или мне прямо сейчас стоит пойти в полицию и вытерпеть унизительное обвинение в шпионаже, заключение под стражу, судебное разбирательство или ещё чего?» Эта расплывчатая формулировка — единственное, что выдерживает устрашающую своей незыблемостью блокаду, которой Учиха загородил мысли. Научиться правильно задавать ему вопросы, чтобы получать хоть какую-то информацию, было крайней мерой, позволявшей хотя бы символическое участие принимать в собственной жизни. Понимал Итачи или нет, но он контролировал каждый её шаг, словно неусыпный конвой идя впереди, диктуя собственные правила и не терпя пререканий. Она не чувствовала таких кандалов, грузом повисших на её свободе действий, никогда в жизни. Смириться с этим железом было выше её сил.       Учиха запрокинул голову и взглядом из-под опущенных ресниц прошёлся по Кико, серьёзно обдумывая, что ей ответить. Смириться со случайной спутницей хоть и не входило в планы, но хотя бы не предвещало для неё тюремный срок за нарушение целого свода неведомых строгих законов. Сострадание перевешивало, вознося Мизухаре с её проблемами выше свободы действий.       — Да, — медленно проговаривает Итачи, грустно осознавая, что вся эта ситуация стала приговором для его воли — но ты не можешь ни во что вмешиваться, и тебе не стоит знать больше необходимого. — Учиха заметил, как она с облегчением выдохнула, будто серьёзно думала, что он может под руку довести её до полицейских, лишь бы самому не носиться с невольной проблемой. Молчание выкручивало её фантазию с такой силой, что она зашла в своих домыслах слишком далеко. Итачи готов был поспорить, что в затейливом лабиринте мыслей внутри головы Мизухаре сейчас выстроилась развилка между терроризмом и заказными убийствами. Рядом наверняка борются за внимание углы с ещё более абсурдными в своей запредельности догадками. Журналистка давно уже мысленно дорисовала ему корону наркобарона, трон, выстроенный из человеческих костей и черепов, да пару автоматов Калашникова в качестве скипетра, скрепляя воедино все возможные варианты того, чем он мог быть на самом деле.       — И что же мне необходимо знать сейчас? — выплёвывает Кико, совсем позабыв о недавней радости, кротко заключившей её в невесомые объятия, когда Учиха согласился водрузить на свои плечи заботу о её персоне. Девушку до скрежета зубов раздражало неведение, которое он каждый раз на неё опрокидывал. Теперь, когда впереди минимум неделя блужданий по незнакомой стране, с этим весом становилось всё сложнее сосуществовать.       — Что нам нужно двигаться дальше. У меня нет времени разгребать случайные проблемы, я действительно здесь не просто так, и я не могу больше искать тебе переправу. Придётся смириться с моим обществом, Мизухаре. — хмыкнул Итачи, с интересом наблюдая за тем, как Кико проходит через классические стадии отрицания, гнева и принятия за ничтожные секунды. — Мы сделали крюк, так что теперь путь займёт больше, чем я думал. Но зато уже завтра появится возможность нормально поесть, поспать, и даже помыться. — Итачи не уточнил, что имел ввиду в лучшем случае завтрашний вечер, боясь разрушить сладкое заблуждение раньше времени.       Кико нахмурила брови.       — Хочешь сказать, эту ночь придётся провести на улице?       — Да. — девушка обречённо вздохнула. Это лучше, чем быть прикованной наручниками к стулу и ожидать допроса, но она никак не могла отделаться от мысли, что сон на холодной земле может быть не последним испытанием для её терпения. А ведь ещё даже не полдень. Смирившись с ситуацией, Кико поникла. Фитиль гнева давно перегорел и исчез, она осталась один на один с Учихой и его планами, не в силах больше пытаться выяснить ещё хоть что-нибудь. Хватит и того, что придёт день, и её нога ступит на китайскую землю, а потом и на японскую. И будь она проклята, если ещё хоть раз в своей жизни шагнёт за мужчиной в пропасть.       Мизухаре не хочет ничего говорить больше. Девушка кивает и разводит руками, ожидая, когда Учиха двинется в путь. Может, если они поторопятся, то ночь на улице всё же можно будет избежать? ***       Кико с наслаждением протянула руки к небольшому костру, почувствовав, впервые за долгое время, что может шевелить пальцами. Девушка сидела так близко к языкам пламени, что рисковала спалить себе одежду, но сейчас это казалось сущей мелочью по сравнению с тем, что она уже несколько часов не ощущала конечностей. Несмотря на то, что с деревьев ещё не сошла листва, ноябрьский ветер до косточек пробирал колючим холодом. Изо рта шёл пар, когда она выдыхала, щёки замёрзли так, будто температура перевалила за минусовую, а зубы начинали нервозно постукивать.       Она точно уже замёрзла бы до смерти, если бы не находилась в непрекращающемся, выматывающем её движении. К счастью или нет, этот аттракцион Итачи Учиха ей организовал так хорошо, что ни одного привала до поздней ночи они так и не сделали. У Кико не было часов, так что она понятия не имела, сколько времени провела на ногах, но судя по тому, как ныли спина и колени, завтра она не сможет так же самонадеянно идти вперёд без остановок.       После того, как всё её недовольство лопнуло воздушным шариком, девушка ощущала странную пустоту, которая не позволяла попросить остановиться или вообще заговорить с мужчиной. Она почувствовала себя до неприличия лишней в этом путешествии, и ей вдруг захотелось перестать быть помехой, раз уж помогать себе Учиха не позволяет. Всё, на что она была способна — не ныть и молча идти следом, криво укладываясь в неизвестный ей график.       Для редактора журнала, который в основном должен заниматься сидячей работой, Учиха уж слишком хорошо держался в зверских погодных условиях в чужой и опасной стране. Они не только не останавливались всю дорогу, но и шли иногда в гору, то спускаясь, то поднимаясь выше. Скудные физические данные Мизухаре едва справлялись с такими испытаниями, а Итачи будто было всё равно. Она никак не могла избавиться от навязчивой мысли, что он не тот, за кого себя выдаёт. Кико со счёту сбилась, сколько козырей в рукавах придумала для него, пока с хмурым видом шагала следом. То, что он совершенно ничего ей не говорил, заставляло фантазию разыграться не на шутку. Теперь, перебрав в голове тысячу и один вариант того, зачем Учиха заварил эту кашу, Кико не удивится, даже если он стодолларовой купюрой снюхает две белые дорожки на ужин.        — Держи, — Итачи протягивает девушке банку с консервами и ложку. Кико, недолго думая, подносит банку к источнику тепла, в надежде, что содержимое станет чуть более съедобным, если нагреется. Рядом с коленями приземлилась бутылка воды, а слева от неё, точно также напротив костра сел Учиха. — вода ещё есть, так что пей. — Кико сердито сощурилась, но сдержала недовольство внутри. Если он будет теперь разговаривать с ней, как с ребёнком, то она снова вскипит. Сражаться с ним второй раз за один день всё равно, что вызволять принцессу из высокой башни, а потом ещё и разбираться с её драконом. На такие подвиги Кико пока не была способна. Он как никто другой умел извести весь её нрав и лишить всяких сил к сопротивлению, отрезая повод к повторной баталии. Девушка кивнула, даже не повернув голову в сторону бархатного голоса, и открыла немного нагревшуюся банку.       Запах еды заставил желудок замурлыкать, и Кико быстро приложила руку к животу, силой мысли стараясь заставить его умолкнуть. Она намеревалась вообще ни звука не издавать за едой, помня об утренних издёвках, выбивших её из колеи. Такого предательства от собственного же тела она не ожидала.       — Никакой ты не журналист, Учиха… — тихо пробормотала Кико себе под нос, совершенно не обращаясь к мужчине. Это было выстраданное целым днём тяжёлой дороги умозаключение, с которым она собиралась двигаться в путь завтра. Нагретая еда заставила блаженно улыбнуться, пока Мизухаре тихо ела, не издавая больше лишних звуков. Довольный угощением организм потянуло в сон, которого так не хватило предыдущей ночью.       — Что? — удивлённо произнёс Итачи, устремив взгляд на довольное лицо Мизухаре. Он понимал, что раз уж она ввязалась в этот поход вместе с ним, то рано или поздно начнёт строить догадки и возводить всё более и более сумасшедшие теории в отношении его жизни, но не так же быстро?       — Что? — Кико озадаченно повернулась к редактору и только потом поняла, чем вызвала его интерес. — Ах, это… — Мизухаре снова уставилась на огонь, избегая пронзительных чёрных глаз. В отблеске костра Учиха выглядел почти зловеще. Укутанный тьмой, он был сплетён изо лжи, тяжёлыми тенями покрывавшей весь его образ, и сейчас это особенно бросалось в глаза, хоть и не вызывало больше удушающего страха. — Я знаю нашу «доблестную братию», — усмехнулась Кико, в презрении скривив губы, — сама такая. — девушка опустила глаза на опустевшую консервную банку и отставила её в сторону, вновь невесомо обнимая потрескивающий костёр ожившими от жара руками. — Все, кто хоть чего-то добились, в основном заносчивые, высокомерные зазнайки, которых в профессию привели снобизм, алчность, амбиции, тщеславие… и только иногда жажда приключений. — Кико прикрыла глаза, получая истинное наслаждение от тепла, готовая уже провалиться в сон от звука собственного голоса, безжалостно полосующего образ желанной профессии. — Даже те, кого влекут приключения, в ужасе от опасностей и трудностей, которые идут с ними рука об руку. Самые храбрые военные журналисты в касках и бронежилетах, во многих километрах от горячей зоны, как страусы вжимают шею, паникуют, прячутся. И это нормально, — девушка пожала плечами и положила руки в карманы куртки, не в силах больше открыть глаза, чтобы взглянуть на Учиху. Она постепенно теряла мысль, забывая, зачем вообще начала перед ним эту исповедь, — для людей, которые годами чахли над статьями и литературой, над оформлением и идиотскими шрифтами и отступами. Они и не обязаны быть храбрыми.       — И? — Итачи отвлёкся от еды, когда Кико замолчала, и понял, что её сознание уже одной ногой по другую сторону реальности. Мужчина решил больше ничего не говорить, надеясь, что она забудет завтра эту витиеватую тропинку, которая вела её к правде.       — И ты никогда не чах над идиотскими шрифтами, Учиха. — зевая, тягуче проговорила девушка, коренясь в сторону костра. Итачи придержал её рукой за плечо, не давая упасть прямо в пламя. — Ты что-то другое, — после этой фразы она уже ничего не говорила, окончательно провалившись в сон, не меняя позу, в которой сидела.       Пока Кико, покачиваясь, клевала носом, Итачи вытянул из сумки свёрнутый плащ и, накинув его на плечи девушки, осторожно опустил её голову на портфель, который она бросила позади себя. Мизухаре и глазом не моргнула, только удобнее подложила ладони под щёки и подтянула колени к груди, даже во сне пытаясь согреться. Она довольно стойко перенесла целый день пути, что не могло не радовать Итачи, который не планировал плясать под дудку женских капризов. Кико в очередной раз приятно удивила.       Редактор поднял глаза к звёздному небу, надеясь, что ночью на них не обрушится снег, который вдребезги разбил бы попытку хоть немного отдохнуть. Он тоже вымотался, но в отличие от Мизухаре, задыхающейся от быстрого шага и постоянных подъёмов вверх, Учиху совсем не физические нагрузки утомляли. Факт того, что теперь придётся постоянно печься о Кико, изнурял его разум, заставляя мысли круговоротом вращаться вокруг тонкой женской фигуры, едва поспевавшей идти следом. Он не мог больше помогать ей выбираться из страны и не мог её ни во что вовлекать. К несчастью, Кико постепенно вовлекалась сама, не спрашивая разрешения, с ноги вышибая дверь в его жизнь, без единого слова догадываясь о вещах, которые он не хотел открывать. Это пугало и восхищало. Если бы Мизухаре не лелеяла так усердно свою совесть и гордость, вполне могла бы зарабатывать деньги шарлатанством, прикидываясь экстрасенсом или гадалкой.       Учиха положил голову на сумку, не став тушить костёр, прекрасно понимая, что долго огонь всё равно не продержится. Он сложил руки на груди, пытаясь уснуть и выбросить из головы образ Мизухаре, укутанной в тёмную рясу и держащей в руках шар с предсказаниями.