Безумству храбрых

      — Ты, должно быть, шутишь? — от целого дня молчания голос царапал горло и звучал скорее как наждачка. Кико поморщилась. Не на это она хотела растратить первые слова, но Учиха стремительно спускался по горному склону, который приведёт их в деревню. Там редкие жители до сих пор бродили по краям полей, а свет ещё не был выключен. Соломенные шляпы при работающих фонарях могут уже их и не уберечь.       Видит бог, Кико вела себя как образцовая пленница обстоятельств и своего мрачного конвоира уже второй день, не позволяя себе ни косых взглядов, ни недовольных вздохов, ни жалоб, ни просьб. Она не лезла к нему в душу с бессмысленными разговорами, не швырялась больше ему в лицо своими догадками, не предлагала больше свою помощь, молча соглашаясь с правилами игры. Если бы не сбившееся от быстрой ходьбы дыхание и стук ботинок о камни, можно было представить, что её вообще не было. Она умышленно обращалась в тень, вторя шагам Итачи один в один, и в какой-то момент с удовлетворением подумала, что он о ней забыл. Приятное забвение разлетелось в прах, когда он развернулся вполоборота и бросил ей в руки яблоко, не замедляя хода. Сегодня они не останавливались вообще.       Глубоко в душе Кико была благодарна за конвой, помощь, и даже за яблоко, но совершенно не знала, как это выразить, поэтому скрывала своё существование. Внутри как волны рокотала вина, ледяным потоком набрасываясь на неё с разных сторон каждый раз, когда она становилась слышна и видна. Её охватывало понимание, что она вмешалась во что-то личное. Так же, как он сковывал всю её волю, она кандалами висела на его руках, не позволяя двигаться свободно. И ключ от этих оков был во времени, которое придётся провести вдвоём, пока он не сделает то, зачем он здесь. Попадаться на глаза местным тогда, когда Мизухаре уже поверила, что сможет вместе с ним избежать какого-нибудь трудового концлагеря за шпионаж, было, по меньшей мере, глупо. Она глазам поверить не могла, глядя на то, что он делает. Лучше было наступить на ревущую в растерянности и исступлении глотку собственной гордости ещё раз, чтобы убедиться, точно ли он в своём уме. Даже несмотря на плотные железные колодки на щиколотках, Кико готова была лишний раз навязчиво и раздражающе зазвенеть цепями, чтобы подать сигнал об опасности.       «Предостеречь конвоира…туше».       — Ты не хочешь помыться? — «Что за идиотский шантаж? Конечно, я хочу помыться. Я в концлагерь не хочу, чёртов шутник!» Будто прочитав на недовольном лице всё, что девушка хотела сказать, Итачи поджал губы и возвёл глаза к небу, избегая строгого взгляда Кико. Считав это действие как раздражение, шатенка расцарапала ногтями ладонь, сжав сильнее, чем хотела. Она искренне ненавидела себя за то, что чувство вины беспощадно топило всё её существо, оставляя бездыханное тело Кико Мизухаре на берегу совести. Наглотавшись самобичевания, ей и слова поперёк теперь было не вымолвить. — Я не дам тебе снова пострадать от своих действий. — внимательный взгляд чёрных глаз поглощал чувство вины, стыд, угрызения совести и всё, в чём Кико захлёбывалась последние сутки. Она снова сцепила руки, поражаясь тому, что он в который раз с лёгкостью расправлялся с её эмоциями. Даже с теми, которые она пыталась прятать, намереваясь повариться в них подольше. — Обещаю. — Итачи протянул Кико руку, а тяжёлый бархат его голоса укутывал её в иллюзию покоя, которой невозможно было сопротивляться. Учиха стоял напротив, в пропахшей землёй и лесом грязной одежде, вымотанный так же, как она, голодный, как она, но неизменно сильный. Гораздо сильнее, чем Мизухаре могла себе представить. Его руку хотелось взять и идти, даже если путешествие доведёт её до пресловутого девятого круга ада, чтобы протащить по всем казням до чистилища. Почему-то верилось, что в конце забрезжит белый свет рая. Этой силе она не могла противопоставить ничего, особенно когда весь её здравый смысл беспомощно выл где-то внутри. Кико шагнула ближе и, обхватив его ладонь, в блаженстве прикрыла глаза, когда по руке разлилась волна тепла. Внутри колыхнулся неугомонный огонёк, разогревающий вслед за продрогшими пальцами всё тело, слабым пламенем охватывая живот, мешая ровно дышать. — Просто не смотри по сторонам, пока не окажемся внутри. — Учиха свободной рукой опустил борт шляпы, с горечью натянутой на голову час назад, когда они приблизились к обжитым горным районам. Всё было прикрыто до самого носа. Деталей, отличающих её от кореянки, не осталось. Маяком для всех подозрений становился Учиха, который и для японца был высоковат. Как будто и правда нечего бояться, но пальцы предательски сжались в дурной привычке заглушать таким образом беспокойство. Итачи тихо выдохнул и потянул девушку на себя, помогая спуститься следом.       Когда они оказались под тусклым светом старых фонарей, раскачивающихся от ветра, скрипом разрезая глухую вечернюю тишину, Кико убедилась, что точно сбежала бы, не веди он её за руку. Шагать как поп-звёзды под софитами после того, как успешно избегали местных в течение трёх дней, было страшно. Улицы опустели, предвещая последние минуты электричества в домах, и они спокойно продвигались вдоль дорог, то и дело обходя дыры в асфальте. Ничего, что напоминало бы красную ковровую дорожку. По обеим сторонам были поля, которые с осени готовили к тому, что из земли с первыми признаками оттепели будут выжимать всё, на что она способна. Здесь не очень-то плодородные почвы, но каждый клочок в любом случае стараются засеивать хоть чем-то. Хотя бы рисом, картофелем или яблонями, которые были менее прихотливы, чем другие растения.       Через несколько минут девушка смогла заметить, что они зашли на территорию, чуть дальше полей и дорог вдоль них, где располагались небольшие одноэтажные домики. Ей не удавалось толком ничего рассмотреть из-за того, что глаза были хорошо прикрыты, но под ногами она заметила пару бетонных ступенек и поняла, что убежище рядом. Внезапно Учиха повёл рукой так, что она оказалась почти полностью за его спиной, и с силой постучал в дверь.       Кико в ужасе округлила глаза, не веря в происходящее. Она жадно глотнула воздуха, собираясь перед смертью надышаться всласть, и с силой сжала руку мужчины, выдавливая весь ужас на его кости. Учиха ответил тем же, и Кико прикусила щёку, чтобы не пискнуть от боли. Пока девушка боролась с желанием пнуть обманщика по ногам и трусливо сбежать, дверь открылась. Из-за широкой спины Итачи, которая почти полностью закрывала её от мира по ту сторону проёма, Кико ничего не могла рассмотреть. По шершавому мужскому голосу она поняла, что им открыл какой-то старичок. Они недолго говорили на Китайском, прежде чем Учиха дёрнул заведённой за спину рукой, в которую всё ещё вжималась Мизухаре, и прошёл внутрь.       На Кико тут же уставилась ещё одна пара глаз, пока низкорослый мужчина закрывал дверь, приглушённо ругаясь и хлопая Итачи по плечу. Последний, на удивление, расцвёл небывалой доброжелательностью, от которой уже оцепеневшей в его хватке руке захотелось из вредности отвалиться. Пока Кико боролась с онемением в конечности, около неё начала вертеться низенькая старушка, бесцеремонно хватая её косу и с кислым лицом показывая пальцем куда-то вглубь коридора. Мизухаре в ужасе уставилась на Учиху, ища в его действиях хоть немного пояснения. Она давно поняла, что он ненавидит разжёвывать свои поступки, предпочитая окунать в них без спроса, но это уже выходило за грани. Что от неё хочет эта женщина?       За свободное запястье резво зацепилась старая кореянка, потянув её в сторону коридора, и Кико подумалось, что сейчас они с Итачи разорвут её пополам, как тряпичную куколку, и он, наконец-то, вздохнёт полной грудью. В этот же момент мужчина отпустил её, кивком разрешая идти внутрь, будто у неё был хоть какой-то выбор. Она оглянулась на него, надеясь, что он не собирался её тут оставить и скрыться в сумерках. Это было бы, по меньшей мере, жестоко, учитывая, что она ни слова не понимает.       Когда девушка вернула своё внимание к старушке, то поймала на себе её гневный взгляд, красноречиво остановившийся на грязных уличных ботинках. Кико тут же пару раз поклонилась, бормоча заученные до поездки фразы извинения, и скинула обувь, стараясь не отставать за почему-то спешившей женщиной. Та привела её в небольшое помещение, напоминавшее свалку тазиков, и Кико осенило: это ванная. В углу была огромных размеров пластиковая бочка, куда женщина быстро опустила что-то вроде кипятильника, но сильно больше в размерах, который начал нагревать воду. Мизухаре в последний раз видела такую конструкцию в далёком детстве, когда приезжала в деревню к бабушке. Старушка махнула рукой на тазики и ковши, которыми можно было зачерпывать воду. Показав Кико раскрытую ладонь, видимо, чтобы она подождала пять минут, женщина торопливо вышла.       Оглядев небольшое помещение ещё раз, Кико нашла крючки, на которые тут же водрузила куртку и кофту, пропахшую землёй и потом за долгую дорогу. Осталось понять, что надеть вместо грязной одежды. Потрогав пластиковую бочку, она поняла, что нужно ещё подождать, и стала рыться в портфеле, безнадёжно признавая поражение своей предусмотрительности. Второго комплекта шмоток на такой случай у неё не было. Когда она уже решила капитулировать перед хозяевами в поисках сменной одежды и полотенца, вернулась старушка. Кико благодарно улыбнулась, заметив в её руках горку из того, что было так необходимо, поверх которой лежал ключ. Непонимающе уставившись на него, Кико попыталась вернуть его женщине, но та показала на замок, намекая, что таким образом можно было закрыть дверь изнутри.       Оставшись одна, Кико сложила вещи на один из перевернутых тазиков и начала быстро зачерпывать воду из бочки. Даже если она была до сих пор прохладной, это всё ещё лучше, чем умывать лицо ледяной водой из какой-нибудь грязной речушки, которые то и дело попадались им по дороге. Отлепив ото лба пластырь, Мизухаре поморщилась, когда вода попала на ушиб. Зеркала не было, так что посмотреть на рану Кико так и не смогла, но шершавый узор, который прощупывался пальцами, её напряг. Что там теперь? Она будет похожа на жертву смертельной атаки Волан-де-Морта, когда вернётся домой со шрамом на лбу? Решив оценить ущерб от безрассудного поступка позже, при первом попавшемся зеркале, девушка начала быстро зачерпывать воду, понимая, что та нагрелась достаточно.       Едва Кико успела разделаться с водными процедурами, радостно влезая в тёмные хлопковые штаны и мысленно благодаря женщину за шерстяные носки и два тёплых свитера, закрывавших её тело почти до середины бедра, девушка оказалась в темноте. «Электричество!» Мизухаре нащупала в дверной ручке ключ и, пару раз повернув его, вышла в коридор. Кромешную темноту разбавлял свет откуда-то слева. Сделав пару шагов вперёд, Кико тут же запнулась о валявшиеся на полу ботинки. Её ботинки. Девушка прокляла всё на свете, осторожно отставляя обувь подальше, к двери.       — Всё нормально?        «Если всю эту ситуацию можно назвать нормальной, то да, Учиха. Я счастлива.»       Кико порадовалась, что в темноте он не мог рассмотреть её выражение лица, потому что там слишком хорошо прочиталась бы насмешка, совсем не согласующаяся со счастьем.       — Да… а эти люди… они… — опомнившись, она покачала головой, хоть и не думала, что это видно — Хотя знаешь, мне плевать. — Кико осторожно взяла его за руку и подтолкнула в сторону двери, откуда только что вышла. Вместе с горкой женской одежды старушка принесла ей и мужскую. — Иди, пока вода не остыла. Одежда лежит у входа. Фонарик всё ещё в моём портфеле. Он висит на крючке, слева от двери. — Кико развернулась и направилась на источник света, надеясь, что не увидит там двух людей, понимать которых могла только посредством жестов.       Через пару шагов её встретила небольшая комнатка, похожая на гостиную. Огонёк свечи слабо освещал старый толстый телевизор, стоящий около стены на низких полочках. Напротив был небольшой столик, окружённый маленькими квадратными подушками, а позади, около окна, лежал свёрнутый в рулон футон. Посмотрев перед собой, Кико обнаружила проход, ведущий в небольшую кухню. Там на одинокой газовой конфорке кипела вода в кастрюле. Рядом девушка увидела пачки с лапшой быстрого приготовления, яйца, капусту и ещё какие-то консервированные овощи в стеклянных банках. Не раздумывая, Мизухаре бросила лапшу из пачек в воду, а сама начала тихонько рыться по ящикам в поисках палочек. Накрыв кастрюлю крышкой, она попробовала содержимое всех банок, которые смогла открыть. Довольно замычав, девушка заботливо погладила стеклянную тару с огурцами, не прекращая воровать содержимое. Одно яблоко на целый день марш-броска превратило каждый шаг в настоящую пытку. Но Учиха тоже ничего не ел, так что тормозить его она не стала, крепче и крепче сжимая руками живот всякий раз, как он недовольно урчал.       Спустя несколько минут она выгрузила в готовую лапшу яйца и нарезанный зелёный лук, и стала искать стаканы, воду и мелкие тарелки, в которые можно было бы положить содержимое банок. Девушка старалась делать всё как можно тише, потому что хозяева дома уже наверняка спали.       Когда Кико услышала позади шаги, то вздрогнула и наверняка выронила бы только что найденную тарелку, если бы Учиха не выставил руку, в последний момент поймав посуду. Почувствовав на шее тёплое дыхание, которое было вздохом облегчения, Мизухаре замерла. Учиха стоял позади, прижимаясь грудью к её спине, одной рукой удерживая тарелку, а другой опираясь о столешницу, и тяжело дышал. Спину тут же окатило жаром, сердце сорвалось в галоп, и девушка с трудом втянула носом воздух, не находя в себе силы пошевелиться. Она ощутила себя в клетке, которая, не позволяя сдвинуться, разжигала внутри только недавно потухший огонёк. Выбираться совсем не хотелось. Мизухаре еле сдерживалась, всей силой воли приказывая себе не отводить голову назад, не сокращать расстояние ещё сильнее, чтобы горячее дыхание продолжало и дальше опалять шею. Эта мысль отравой разливалась по венам, дурманя рассудок.       — Будь аккуратнее, — шепотом произносит Итачи, опуская руку с тарелкой на столешницу, окончательно заключив Кико в плен руками. Странная поза кружила голову. Она почти задыхалась, вместо воздуха наполняя лёгкие запахом шампуня, тихонько вздрагивая от капель, которые приземлились с чёрной чёлки на плечо слева. Мизухаре, не шевелясь, метнула взгляд ниже, заметив, даже в таком слабом освещении, как на сильных руках напряглись мышцы. Закрыв глаза и позволив себе ещё одну секунду насладиться тем, чем наслаждаться нельзя, Кико слабо кивнула головой, легко задев щекой мокрые волосы, — Надо сделать так, чтобы утром они подумали, что мы им приснились, — тихим низким голосом вещал Учиха, раскаляя кожу слева от уха, явно получая удовольствие от реакции Кико, которая увязла в этом плену как в самой ласковой неге. Это было просто нечестно. Он протащил её через полстраны пешком, и девушка должна бы его ненавидеть. А вместо этого она цепенеет от совершенно неуместной слабости в ногах, когда он издевается над ней в очередной раз, — Всё должно вернуться на свои места. — Мизухаре уже поняла, что над её терпением нещадно измываются, на кулак наматывая показную сдержанность. И она бы с удовольствием сказала что-нибудь гадкое, если бы тело не наливалось таким приятным свинцом. Даже не рассчитывая на то, что Итачи первый наиграется, Кико досчитывает про себя до трёх, шумно выдыхая воздух, и разворачивается. С самым серьёзным лицом, на которое она была способна в этой ситуации, девушка находит в себе силы говорить:       — Я поняла. — Учиха слегка покачнулся, но руки так и не убрал. Кико поздно осознала, что развернуться было ошибкой. Теперь она оказалась совсем рядом с его лицом и видела, как по острым скулам с мокрых волос стекали капли. В голове орала одна из дебильных песен Бритни про любовь, навязчиво убеждая сознание в том, что перед ней греческий бог во плоти. Дурной рассудок сжался до незамысловатого пути воды по острому подбородку, гипнотизируя белую кожу с явным желанием всем телом обратиться в эту капельку. Стать ей в следующей жизни, чтобы безнаказанно прикасаться к красивому лицу и на его же коже испариться, завершив на том жалкое существование. В чём разница, если Мизухаре точно также растворяется, застывшими глазами выдавая себя с потрохами. Ей было даже не моргнуть. А если бы Учиха сжалился над ней и что-нибудь сказал, Бритни заглушила бы его голос песней о любви. Совершенно неуместной. — Давай поедим, всё готово. — Кико с треском провалила это испытание на стойкость, и надо было двигать фронт прежде, чем она капитулирует окончательно. Девушка взглядом скользила по шее Итачи, хищно всматриваясь в ровно пульсирующую вену. Даже не нервничает, подлец! Наверняка наслаждается представлением, пока добыча голову боится поднять, потому что тогда увязнет в его чёрных глазах и исчезнет как личность. Этот позор пережить она не сможет, как и неловкий остаток пути вместе с Учихой, если поддастся желанию прикоснуться. — Поставь кастрюлю на стол. — девушка чуть поворачивает голову в сторону конфорки, взглядом определяя для мужчины новую мишень.       С выдохом, слишком тихим, чтобы оглушённая писклявыми песенками Кико услышала, он освободил её из плена. Девушка, ненавидя свободу с той же силой, с которой возненавидела заключение, убрала все банки по местам, пока точное местоположение ещё не стёрлось из мыслей под натиском дьявола с чёрными глазами.       — Нужно уйти отсюда до рассвета? — приземляясь на небольшую подушку у низкого столика, поинтересовалась Кико. Она уже высчитывала в голове приблизительное количество спокойных часов сна на мягкой перине. После холодной земли, на которой не удалось толком выспаться, ночлег здесь казался подарком небес. Даже если на него отведено не так много времени.       — Да, нельзя, чтобы кто-то нас заметил. — Учиха снял с кастрюли крышку и протянул Кико палочки. — Времени отсиживаться тут тоже нет. Если не уйдём до зари, придётся потерять день.       Девушка кивнула и принялась молча есть. Она ещё никогда с таким удовольствием не ужинала лапшой. Если удастся вернуться домой в целости, наверно, первое время каждый приём пищи будет казаться вкуснее? В холодном декабре сон под тёплым одеялом будет крепче. Подушка превратится в сокровище. Удобный душ, свисающий с потолка, даже с такой раздражающей регулировкой, как в её квартире, теперь не будет вызывать кислую мину. Сколько ещё незаметных раньше вещей она теперь будет ценить? И долго ли это продлится?       — Что ты сделаешь первым делом, как вернёшься к обычной жизни? — Учиха удивлённо посмотрел на Кико и неловко провёл рукой по затылку. Этот вопрос не был из категории запрещённых, потому что никакого отношения не имел к настоящему. На него он мог ответить, или даже выдумать ответ, в который Кико бы слепо поверила, но Итачи вдруг слишком сильно задумался, и это заставило её нервничать. «Он ведь вернётся?»       — Не знаю, я не думал об этом. А ты?       — Забью холодильник едой под завязку и, завернувшись в одеяло, буду с тарелкой супа смотреть мультики. — Кико хохотнула, отчётливо представив эту картину. За исключением забитого холодильника, картина ничем бы не отличалась от её обычного воскресенья. По таким обыденным вещам она скучала? Мизухаре опустила глаза на остатки лапши в миске и начала грустно водить палочками по дну. Она до сих пор не чувствовала себя связанной хоть с кем-то настолько, чтобы броситься в объятья в аэропорту и плакать на плече. Даже об Ино, которая стала её лучшей подругой, она ни разу не вспомнила за все эти дни. Свобода от чужого внимания и мнения никогда не тяготила её, как и свобода от прочных связей с людьми. В её жизни никогда не случалось ничего, что хотелось бы разделить с кем-то, ей никогда не была необходима помощь с эмоциональным багажом. Она всегда ловко управлялась с этим чемоданом, нисколько не жалея об отсутствии попутчиков. Её верными спутниками были бумажные герои классики. Сейчас Мизухаре впервые в жизни задумалась, правильно ли было держать такую дистанцию со всеми друзьями. Яманака бросилась бы к ней в аэропорту и позволила плакать на своём плече. Но стала бы Кико так делать?       — Весьма заурядно для такого человека, как ты. — Учиха усмехнулся, доедая свою порцию.       — И что же я за человек? — Кико подняла глаза на Итачи, остро чувствуя дежавю. Она не была уверена, что хочет слышать ответ на этот вопрос. И особенно потому, что сама плохо знала, кем была. Мизухаре легко определяла изнанку людей и быстро могла обернуть каждого в нужные слова, стоило взглянуть на действия героя в паре-тройке глав. Того же Учиху она, не задумываясь, окрестила манипулятором, и всё ещё придерживалась этой позиции, считая единственно верной. Однако, оставаясь извечным читателем, найти себя в толпе персонажей Кико никогда не удавалось.       — Манипулятор. — Кико замерла, мысленно очутившись посреди ночного леса. Ей почудилось, что Учиха тоже там. Специально ворует её фразы, возвращая в день, когда она впервые смогла уверенно смотреть в его глаза. — Видишь людей и в глубине души отлично понимаешь, как надо ими управлять. — «Это я-то умею управлять? Да у меня на шее вожжи, только потяни немного, и рвану туда, куда ты скажешь, дурак». — Глупая, раз не хочешь этим пользоваться. И сумасшедшая, потому что тебе совершенно плевать, подчиняются люди или нет, как и плевать на людей в целом. Тебя вообще ничего не трогает, да? Около тебя мужики могли бы толпами совершать молитвенные обряды, а ты предпочитаешь мультики? — Учиха усмехнулся, и она с ужасом осознала, что он скажет дальше, мгновенно позабыв про неоднозначный комплимент. — Тебя что, в детстве не…       — Достаточно. — Кико громко поставила тарелку на стол и тут же застыла, когда поняла, какую глупость сделала. Она обернулась, пытаясь услышать шорохи в соседних комнатах, но их не последовало. Убедившись, что хозяева квартиры крепко спят, девушка опустила голову, облегчённо выдыхая. — Твои глаза видят ясно. — Кико передразнила его интонацию, всё ещё собирая себя по кусочкам. — Но больше туда не смотри. — девушка с усилием воли подняла взгляд и вздрогнула, не заметив и тени насмешки. Итачи Учиха застыл, молча вглядываясь в лицо напротив. Он выглядел так, будто обрушил полку у неё в доме, совершенно не намереваясь этого делать. Ткнул пальцем в небо, а попал в самую цель, нечаянно надавив ещё больнее, чем обычно и сильнее, чем можно было перенести. Слишком сильно для хлипкой полки. И впервые в его глазах ярко сияло сожаление о том, что он сказал. Учиха умудрялся без зазрения совести плясать по любым её слабостям, но около этой был не в силах и ступить. «Значит, родители? Брат? Эти скелеты замурованы у тебя в шкафах?» Кико часто окружали люди, не способные вовремя остановиться в своих расспросах о семье, потому что им недоставало либо мозгов, либо сердца понять, что это может задеть за живое. Итачи Учиха обладал и тем и другим, но в этот единственный раз, когда он не стал выкручивать ненужные болты из креплений, вместо этого поддержав конструкцию, Кико показалось, что дело в сердце. У него не было никакого желания доламывать полку. Более того, взгляд извинялся за неосторожно брошенные слова.       После этого и Итачи, и Кико в полной тишине всё убирали, осторожно обходя друг друга двумя шагами, если оказывались поблизости. Мизухаре надеялась, что больше они эти темы ворошить не будут. В конце концов, девушке хватило такта не говорить Учихе ничего, о чём она уже догадалась, и ни разу не упомянуть, что она знает, чьи образы преследуют его по ночам. Вид чужой привязанности к кому-то восхищал и угнетал её так же, как неумёх восхищают и угнетают талантливые люди. Находясь в восторге от того, что видишь, первым делом ты думаешь, что сам никогда не будешь на такое способен. Прошлой ночью Кико уснула раньше, и новые откровения на её голову не свалились. Девушка надеялась, что в этот раз ничего не изменится. ***       Мизухаре проснулась, когда на улице было ещё темно. Они разложили футоны в гостиной, прямо около окна, и в экране старого телевизора, повернувшись к которому девушка лежала, можно было заметить свет луны.       Сзади слышалось ровное дыхание. Никакого разрывающего душу на ошмётки шёпота, который сдвигал бы завесу неуместных откровений о скелетах. Не выдержав, Кико легла на спину и повернула голову. Учиха мерно вздымал грудь, под закрытыми глазами рассматривая очередной сон. Он даже когда спал продолжал выглядеть как красивая скульптура величественного древнего бога: с тонкими бровями, длинными ресницами, ровным носом, выступающими скулами, сомкнутыми губами. Чёрные волосы обрамляли лицо, напоминая, что бог был из подземного мира, слыл всесильным и наслаждался тем, что вырывал женские сердца. Сердце Кико он уже точно крепко держал длинными тонкими пальцами, и издевался, то нежно поглаживая, то сжимая до боли, как прошлым вечером. Как любое тёмное божество, он мог больше, чем простые смертные. Было страшно, что изваяние откроет глаза, и завораживающее видение закончится. Но Учиха пока никак не реагировал, и Кико продолжала бессовестно его разглядывать, стараясь не дать рукам дотронуться до него, чтобы пальцами проследить ровные черты лица.       — Ты так дыру во мне прожжёшь, Кико. — от тихого шёпота девушка нервно выдохнула, но взгляда не отвела. Как давно он проснулся? Повернув голову к ней, Учиха распахнул глаза и бесстыже уставился на жертву. Кико снова увязала в черноте взгляда, которая поглощала любые её попытки освободиться. Когда он смотрел, не отрываясь, насквозь видя весь бардак, который творился в её голове, не получалось ни пошевелиться, ни сказать хоть что-то, пока владелец глаз не давал команду. На ней и впрямь вожжи. Через неделю ему достаточно будет втянуть воздух определённым образом, чтобы Кико становилось понятно, чего от неё хотят. Она превратится во вбитое в землю тело, по которому ветвями разрастаются мысли, слова, манеры, поведение Итачи Учиха. Он с корнями вплетался в её сознание, хотел того или нет. Мужчина на секунду устало прикрыл глаза, возвращаясь ко сну, и Кико сумела вырваться из неподвижности, быстро поднимаясь с кровати.       — Они будут против, если я заберу одежду?       — Думаю, не будут. — Учиха зевнул, нехотя отбрасывая одеяло и вслед за девушкой начиная убирать всё на свои места. Кико тихо порадовалась, что с тёплыми вещами ей вряд ли придётся снова дрожать от холода.       Под светом луны девушка нашла свечу, зажгла её, и пошла в ванну, за своей курткой и сумкой. На завтрак она не рассчитывала. Учиха позаимствовал пару пакетов с лапшой, варёные яйца и картофель из холодильника ещё вечером, так что Кико была уверена, что поесть сможет позже. Пройдя пару шагов по коридору, девушка обнаружила зеркало, которое не заметила вчера в кромешной темноте. Оттуда смотрело довольное, выспавшееся, явно сытое отражение, но на лбу у неё красовалось форменное безобразие. Кико изумлённо охнула и, едва прикасаясь пальцами к рваной коже, обвела контуры бедствия. Ей бы какую-нибудь заживляющую мазь. Подумав, что где-то в ящиках кухни может быть аптечка, Кико опустила взгляд ниже, на сплетённые в косу волосы, и обнаружила в рамке зеркала потрёпанное фото. Оно было маленьким и сделано на кадры для мгновенной печати. Там, улыбаясь, стояли два человека. Оба высокие, молодые и красивые. Позади была какая-то улица, судя по мелким иероглифам на заднем фоне, китайская. Одним из счастливых парней на фото был Итачи Учиха, весело размахивающий рукой в сторону камеры, указывая своему другу, куда смотреть.       «Так вот оно что? Ты знаешь их сына?».       Внезапно мелкие детали больших картин, которые никогда не волновали журналистку, оказались весьма полезными.