Безумству храбрых

      Тюремные коридоры ожидаемо пахли плесенью, сыростью и дерьмом. В полумраке лишь болезненно жёлтый свет, исходивший от ламп накаливания, изредка освещал своеобразную аллею славы для сумасшедшего, который «совершил попытку побега». Прибитые к земле низким ростом и сжатые худобой пленные большими круглыми глазами провожали Учиху вслед за охранником. Они вписывались в декорации, дополняли их собственным поникшим видом, выдыхали в воздух траурное отчаяние. Брат оказался прочнее металлических прутьев решётки и это тормошило непрошенное чувство гордости.       Собственная клетка отличалась от тех, мимо которых его вели. Судя по дышащим на ладан нарам, рассчитана она была на двоих заключённых. Учитывая стеснённые условия остальных, толпящихся по двадцать мёртвых душ на камеру, можно приравнять такую щедрость к номеру люкс. Будь с собой купюры, он бы даже оставил чаевые за гостеприимство.       Когда тяжелая металлическая решётка за спиной со скрипом захлопнулась, Итачи уже блуждал глазами по скудным квадратным метрам, которые ароматом и обстановкой мало отличались от общего антуража. Под потолком повисла паутина, а к грязным стенам не хотелось прикасаться. Не было ничего, что говорило бы о временном обитателе камеры, в очередной раз подтверждая его инородность.       Не ясно, успела ли выцветающая душная камера поглотить глупые амбиции своего хозяина. В том, что завели его сюда именно они, Итачи почти не сомневался. Иногда ему казалось, что амбиции текли по их жилам вместе с кровью, не давая спокойно спать ночами, отравляя каждый новый день. Их словно вела непрекращающаяся жажда, от которой сгорела бы иссохшая земля. Каждый шаг Учиха выпивал, выгрызал, выдирал, каждый вдох бросал вызов, словно они не могли быть по умолчанию довольны тем, что уже имеют. Можно было положить к ногам жадного клана целый мир, и он всё равно не утолил бы извечный голод, который разжигала жизнь. Саске тоже был голодным. В его случае — Итачи подозревал — до правды. Он нёс над головой это пёстрое знаменье, предъявляя непомерные претензии к окружающим, желая быть глашатаем нового мира, за которым могут следовать новые — лучшие — люди. Остальных Саске не терпел, создавая заслон между своими взглядами и теми, кто в них не вписывался.       Итачи успел понять, какую литературу он издаёт, и узнал, какие изменения претерпевают те печатные издания, которые он выкупал. Старший брат скрупулёзно следовал заранее заготовленным гневным распоряжениям младшего, когда вместо него появился в журнале, где работала Кико. Он не редактировал слов в докладах, не изменял фамилий в приказах об увольнениях, не добавил ни единой идеи в новый концепт. Его вообще всё это мало волновало. Он читал доклад Саске на совещании, не осмысляя слов, и только пламенная речь Кико под конец дня приоткрыла его глаза на то, чем Саске в самом деле занимался. Перекроить журнал ради новых читателей и искрошить в порошок бессмысленный глянец ради людей, которые плевать на него хотели. Чтобы своими руками создать людей, которым плевать, если потребуется. Если их перестанут покупать старые читатели, то появятся новые, способные понять сложные и важные вещи, о которых Саске считал нужным говорить. Тогда Итачи показалось, что он, наконец, понял, зачем отото полез в Северную Корею: его раздражали закрытые глаза. Существовали газеты и журналы, которые поддерживали тех или иных политиков и те или иные решения, занимали чью-то сторону. Они кормились «правильными» словами. Младший брат, напротив, предпочитал говорить о неудобных вещах, выставлять напоказ неприглядную правду и заставлять людей сомневаться в словах и обещаниях, которые они слышат с экранов телевизоров. И он готов был собственными руками тигриную пасть раскрыть, чтобы обратить взгляды туда, куда он считал нужным. Не говоря уже о том, что журналистов, которым удалось до тигриной пасти северокорейского режима дотронуться, не было вообще. Никто ещё не смог показать то, о чём и так знает весь мир. Саске мог бы быть первым. И это знание насыщало его лучше любой еды.       Итачи обернулся и, рассматривая решётку, достал из заднего кармана брюк маленький камень, осторожно прокатывая острый гравий по пальцам. Учиха сам не понимал зачем, но крепко сжал его в кулаке, когда Кико попала им ему в грудь, чтобы предупредить о полиции. Ещё когда он мечтал от неё избавиться, вернуть в положенное место, как одолженную драгоценность. Сейчас это вызвало горькую усмешку — спустя жалкую неделю он хотел, чтобы её место было рядом с ним.       Итачи подошёл к решётке вплотную и, прицелившись, запустил камнем в лампу, которая висела в коридоре аккурат над камерой. Прятаться здесь негде. Избавиться от света, открывающего обзор на тёмные углы, было единственным шансом выиграть больше времени. Стекло лампочки с треском разбилось, и Итачи отступил к стене. Охранник, который сосредоточится на том, чтобы снять с Саске наручники и затолкать внутрь, не будет пытаться вглядываться в тени, элементарно не ожидая чего-либо. Так что Итачи позволит теням себя проглотить. В очередной раз.       Однажды он уже оказался во тьме. Не такой, как эта. Ощущения были похуже: полное отсутствие свободы воли, сводящее с ума чувство вины, выгрызающая сердце боль, страх. И вместе с тем чувство невероятного облегчения, которое мелким маяком горело во мраке, поддерживая истлевшую жизнь. Тьма не исчезла с годами, не отступала под солнечными лучами новой жизни в Китае. Вместо этого он просто научился в ней существовать, ориентируясь почти на ощупь и вглядываясь в маяк, когда становилось невыносимо бессмысленно дышать. Маяком была жизнь Саске и очищенная фамилия, которая сейчас ассоциировалась только с ним, его издательством, его статьями и его правдой. В этом была своя ирония. Из целого клана Саске оказался единственным, кто никогда и никому не лгал, не вынося этого в принципе.       Фугаку ни за что не обуздал бы свои аппетиты или ушёл бы из власти добровольно. Итачи понял: чтобы изменить будущее Саске, нужно в разменную монету превратить будущее отца и, вероятно, собственное. Сарутоби — новый избранный мэр Токио и один из немногих людей, кого Фугаку не удалось ни купить, ни подчинить своей воле — быстро согласился сыграть, когда старший сын ненавистного политика поделился информацией, за которую мог бы сесть в тюрьму на соседние нары с отцом. Изначальной ставкой стали вещественные доказательства и показания в суде, которые Итачи мог бы преподнести, знай наверняка, что отец сядет пожизненно, в ту же камеру, что и остальные члены клана. Сарутоби убедил его, что располагал людьми, способными противостоять Фугаку, перевесить его власть и, с помощью Итачи, остановить диктат, который клан Учиха постепенно обрушал на страну. Но вместо законного процесса, Данзо, которому старик Сарутоби так слепо доверил заняться этим делом, устроил суд Линча. Теперь, с высоты возраста, Итачи понимал, что собственными руками отдал семью под раздачу: он указал место собрания, объяснил, где правоохранители должны искать документы, чтобы упаковать всех с поличным, наивно вручил запасной ключ от старого особняка Мадары, расположенного за пределами Токио.       Тем утром Итачи проводил Саске в школу в последний раз. Дома младшего брата встретили сотрудники опеки. Сухие, покрытые складками старости женщины с тяжёлым сердцем объясняли мальчику, что случился взрыв газа, в котором погибли все, кто носил фамилию Учиха, а его брата не могут найти. Итачи в тот момент неподвижно сидел на заднем сидении машины Сарутоби, ощущая себя под прессом, не в силах пошевелиться. Его будто оглушили и выбросили в одинокую, тяжёлую пустоту, где каждый вдох вызывал боль в груди. Тело стало идеальным заложником раненного сердца, послушно отказываясь функционировать вслед за ним. Мозг едва соображал, а глаза рассеянно сканировали кожаную спинку переднего сидения. Единственной властью Данзо, которую он мог противопоставить Фугаку и Мадаре, была возможность заметать следы ещё чище, чем это делали Учиха. Ублюдок возглавлял национальное полицейское управление, и ему ничего не стоило организовать тот взрыв. Данзо с самого начала не нуждался в показаниях. Он хотел лишь отмашки: крыла мэра, под которое встанет, после того как истребит целый клан. Учиха долго стояли ему костью в горле, и предательство Итачи стало лишь удобным предлогом, позволившим расквитаться без последствий. Он верил, что очистил страну от черны, последним отпрыском которой был сидящий в машине мэра Токио Итачи. Учиха не смог предвидеть этого, когда уверенной поступью шёл на встречу к Сарутоби. Ему нужна была справедливость, вместо которой он получил гору трупов.       Рассудок включился в игру, когда Сарутоби, изначально догадывавшийся о намерениях убить целый клан, начал искусно играть свою роль. Он убеждал Учиху, что уехать из страны — единственный для него способ уцелеть. Саске был ребёнком, не имевшим ничего общего с делами отца. А вот Итачи для Данзо мог превратиться в занозу в заднице, из-за которой не получится спокойно усидеть на своём кресле. Старший брат был умён, знал, как работал Фугаку, у него были давно налажены нужные связи. И Итачи в самом деле долго и с удовольствием думал о том, как воткнёт трубку с газом Данзо в глотку. Рассудок купался в наслаждении, которое приносила мысль посиневшего вздутого тела убийцы. Впервые представить, как он собственными руками забирает жизнь человека, не было сложно.       Но вместо этого пришлось пойти на другую сделку. Фамилия Учиха оставалась чистой, Саске получал в наследство их дом и контрольный пакет акций в издательстве, которое теперь принадлежало Итачи лишь частично и скорее формально. Он даже смог договориться, чтобы младшего брата отправили жить к Какаши Хатаке — старому вояке и лучшему другу Обито. Его списали со службы, когда он потерял на последнем задании глаз. Это единственный человек, который однажды встречался с братьями, и кому можно было доверять. Он не знал правды об их семье, потому что годами работал на миротворческих миссиях за пределами Японии. Обито в своё время много сделал для Хатаке, так что тот быстро согласился стать опекуном. За всё это Итачи пришлось расплатиться добровольным изгнанием. Сарутоби помог ему нелегально пересечь границу Поднебесной. Дальше — тьма, что повисла над головой в тот момент, когда Данзо зашёл в кабинет Сарутоби с вестью о несчастном случае во время задержания. С тех пор Итачи жил на ощупь, овеянный пеплом прошлого, сплетённый из боли, чувства вины и ненависти к себе. Пришлось смириться с тем, что он не увидел двойного дна ни в словах Сарутоби, ни в обещаниях Данзо, пока не стало слишком поздно. Единственное, что гарантировало Саске жизнь — Какаши Хатаке, который не воспринимал гражданское спокойствие, по привычке ожидая угрозы ото всех, кто шёл мимо него по улице.       Когда вдалеке раздался звук шагов, Итачи напрягся, непроизвольно сжимая кулаки.       Во мраке, который он организовал в коридоре, сложно рассмотреть движения охранника, но звук открывающейся решётки слышался отчётливо. Как только охранник сделал шаг вперёд, загораживая собой проход, чтобы снять с заключённого наручники, Саске жестом указал на место, где стоял Итачи. Охранник, желая понять, что происходит, шагнул ближе, чем младший брат тут же воспользовался. Он перекинул руки в наручниках через его шею и с силой сдавил горло, отбирая возможность закричать. Итачи быстро выхватил винтовку, прикладом ударил офицера по голове, чтобы он отключился, а потом помог Саске бесшумно спустить тело на пол. Итачи быстро вытащил связку ключей из руки охранника и, подобрав нужный, снял с брата наручники.       — Сраный уёбок — прошипел Саске, тут же с силой ударяя Итачи кулаком в живот.       «Я тоже по тебе скучал».       Итачи согнулся пополам, сдавленно выдохнув и ударяясь головой о плечо брата. Учиха не сдержал усмешку, отмечая, что это было даже не вполовину так сильно, как он заслуживал. И даже не вполовину так сильно, как Саске должен был научиться бить у Хатаке. Брат явно его щадил. Саске не казался физически истощённым, несмотря на то, где находился, и, в довесок, был преисполнен праведного гнева. Итачи с силой сжал запястье брата, которое продолжало вдавливать его в стену, и отбросил в сторону, тяжело поднимая туловище. Теперь, смотря ему прямо в глаза, даже во тьме он видел, как брат вырос. У него был холодный взгляд, острой сталью вонзающийся в сознание, широкие плечи, крепкие руки, а подбородок покрывала густая щетина. Итачи всё ещё мог посмотреть на него сверху вниз, но теперь преимущество в росте почти не ощущалось. Брат явно шире в плечах, что добавляло веса фигуре. Он был похож на грозного взрослого ястреба, готового в любую секунду спикировать и наброситься на жертву. Ничего общего со школьником, машущим ему на прощание у ворот школы. Саске превратился во взрослого мужчину, равного ему, кажется, во всём, а где-то и превосходящего.       — Всегда пожалуйста, — тихо проговорил Итачи, запрокидывая голову выше и забавляясь враждебным взглядом младшего брата. Он не ожидал тёплого приёма или слов благодарности. Для них это было бы слишком. Итачи бросил Саске, в худший день его жизни исчезнув со всех радаров. Они никогда больше не встречались. Никто из них не страдал повышенной социальной активностью в интернете, чтобы исподтишка следить за жизнью друг друга. Если бы Саске не начал в последние пару лет печатать статьи, что против воли добавило о нём страничку в Википедии, Итачи бы всё ещё только отдалённо представлял, как эта мелкая сопля выглядит в свои двадцать пять. — Снимки свои не просрал, придурок? — Итачи и без него знал, что просрал — иначе не оказался бы за решёткой, но не окунуть глупого брата мордашкой в им же устроенный бардак не смог.       Саске удивительно тщательно подготовился к тому, чтобы пролезть в эту страну и найти то, что хотел показать. Он использовал более рискованный способ, чем Итачи — прошёл границу между Китаем и КНДР нелегально, после некоторой слежки за местностью поняв, где находятся слепые точки у пограничных служб. Саске, без документов и прошлого, как едва заметная тень передвигался по точкам, заранее обозначенным на карте с помощью спутников. Он нигде не оставлял следов своего пребывания — в этом Итачи убедился, трижды обойдя каждый угол тех домов, где брат задерживался. Пыль и та продолжала лежать там, где лежала до его прихода. Если бы Итачи не знал маршрута заранее, то не смог бы определить, каким путём пошёл его брат.       К счастью, в последовательном и чётком шифровании своих файлов на компьютере отото оказался абсолютной бестолочью. Впрочем, если бы он хотел скрыть свои планы от всех, кому заблагорассудиться рыться в его кабинете, мог потрудиться сделать так, чтобы на взлом ноутбука ушло больше времени. После нескольких часов за монитором Итачи удалось разобрать, какие передвижения и покупки брат совершал за две-три недели до своего исчезновения. Сначала он неодобрительно покачал головой, мысленно упрекая Саске за то, что не смог подчистить за собой следы. Но потом, оказавшись в нужной стране и идя по нужному маршруту, Итачи понял важную вещь: брат не хотел ничего подчищать. Он осознавал, на что идёт, и эти файлы, опрометчиво включающие в себя и маршрут, и указание дат, и конечную цель, и несколько способов вернуться, на самом деле были крюком, который он воткнул для того, кто сможет вытащить его на поверхность. Отото явно не ожидал, что прощальным подарком вместо Какаши, закалённого в прошлом солдатской жизнью, воспользуется давно бросивший его предатель.       Саске высоко занёс руку, очевидно разгораясь желанием начистить брату морду вместо того, чтобы поддерживать светскую беседу.       — Сумасшедший… — договорить Саске не успел, потому что Итачи поймал его кулак у самого своего лица и презрительно скривился.       — Это я-то сумасшедший? — он крепко обхватил пальцами сжатую руку младшего брата, с трудом сдерживаясь, чтобы не надавить до хруста. Возможно, его пальцы стоит разок сломать, чтобы он отбросил идею печатать ими статьи, способные уложить в гроб. Саске небрежно разбрасывался даром, ради которого его старший брат отказался от всего. Итачи не мог принять ни гордыню, ни манию величия, что, очевидно, пригрелись на груди у брата. Саске ставил на кон собственную голову, но ради чего? Пятнадцать лет назад гильотина разрубила жизнь Итачи во имя сохранности глупого маленького отото. Но над шеей Саске лезвие занесено из-за ничтожного гонора. — Возомнил себя мессией? — Итачи сильнее сжал кулак брата, на что тот даже не поморщился. Вместо этого в его глазах загоралось понимание. Старший Учиха практически слышал, как торопливо в голове у брата метались мысли, соединяя воедино причины и следствия. Ему казалось, что раз Итачи надавил на эту точку, значит, знал о последних месяцах мирной жизни брата всё.       Это было бы приукрашенной, но правдой, если бы Итачи действительно интересовался жизнью Саске. Его заволокло глухое рвение расковырять окончательный маршрут, осознать, сколько точно времени брат провёл в КНДР и понять, сознательно ли Саске так долго находился внутри страны, или он успел увязнуть по уши в дерьме и ему нужна помощь. Итачи не волновали ни редкие фото, ни сообщения, расстреливающие электронную почту, ни книги, которые заполняли собой несколько ровных полок на стене кабинета. Гораздо больше Учиха думал о том, что каждый день, проведённый в закрытой от целого мира стране, мог привести к смерти. Костлявая старуха с клюкой, так и вившаяся вокруг силуэта младшего брата, предвкушающая его неверный шаг — вот, что волновало Итачи. Он не хотел проигрывать смерти ещё и Саске.       Саске свёл брови на переносице, шипя проклятия в адрес издательства.       «Догадливый» — охотно признал про себя Итачи.       Передать целый бизнес в руки тринадцатилетнего мальчишки было невозможно. Когда Итачи вступил в наследство и получил документы, которые выжимали из него последние деньги на выплату налогов, он отдал Саске контрольный пакет акций. Тогда ему казалось, что брат притронется к официальным бумагам только в том случае, если Итачи не сможет принимать никаких решений и, учитывая, какой минимальный по закону процент владения он оставил в своих руках, так оно и было. Учиха передал бы брату даже те права, которые делали его совладельцем лишь номинально, отрезая и от принятия решений, и от доходов, но для этого им пришлось бы встретиться. А личной встречи Саске не хотел, довольствуясь тем, что старший брат ни на что никогда не претендовал. Естественно, когда Саске просто испарился и целый месяц не выходил на связь ни с кем из сотрудников, дотошные секретари, вооружившись картотекой и упрямством, желая продолжать получать зарплату, разыскали того, кто обладал правом ставить свою подпись под заветными цифрами.       Узнав, где младший брат проводил последние дни перед тем, как секретари начали седеть от волнения, Итачи просто занял его место. К несчастью, кресло главного редактора шло вкупе с необходимостью привести в порядок дела в парочке печатных изданий.       Вместо ответа на вопрос, Саске пнул ногой тюремщика, который начал глухо выть, приходя в себя.       — Своё мнение можешь засунуть туда же, куда сам залез после смерти отца — сквозь зубы прошептал Саске, пытаясь сдержать рвущуюся наружу ярость, чтобы не наделать лишнего шума.       — Моё мнение тебе ещё пригодится, если хочешь отсюда выбраться, глупый младший брат, — Итачи разжал пальцы, опрометчиво подставляя пока ещё ровный нос под возможный удар, и кивнул в сторону скорчившегося на полу охранника. — Лучше помоги его раздеть. — на вскинутую в негодовании бровь Итачи только закатил глаза, совершенно не горя желанием соревноваться в остроумии с младшим братом. — Молча.       Отойти от лёгкого шока Саске смог только тогда, когда штаны с несчастного корейца уже успели перекочевать на его старшего брата, вместе с кобурой для оружия умостившись на сухой талии. Пока младший стаскивал с охранника пиджак и рубашку, старший облачил его в ту одежду, в которой пришёл сам. Привязав руки тюремщика ремнём к балке, соединяющей ярусы шконки, Саске с кривой ухмылкой воткнул ему в рот носки. Очевидно, отношения у них не сложились. Старший Учиха скривил губы и провёл тыльной стороной ладони по рту, в душе надеясь не оказаться в похожей ситуации.       Когда Итачи спрятал волосы под коричневый пиджак, а на голову водрузил закрывающую половину лица фуражку, он разомкнул наручники и приблизился к брату.       — Тебе раздетого мужика было мало? Всё не наиграешься? — с презрением взглянув на наручники, усмехнулся Саске и отошёл на шаг назад, не желая даже представлять себя в ситуации, когда его со скованными руками поведёт куда-то этот психопат.       — А ты не дразни меня, — примирительно изрёк Итачи и пожал плечами, продолжая стоять на своём. — Под ручку с заключёнными они тут вряд ли ходят.       — Не вздумай их застёгивать — буркнул Саске, заставляя себя медленно повернуться к злейшему врагу спиной, чтобы позволить надеть на запястья браслеты. Это, пожалуй, худший из всех возможных вариантов воссоединения давно утерянных родственников. Итачи сдержал смешок, несильно сомкнув металлические звенья на руках брата, и убрал ключ от наручников в карман брюк.       — Давай, на выход — тихо проговорил Итачи, кивнув головой в направлении коридора.       — И что дальше? — презрительно скривился Саске, оглядываясь по сторонам в темноте. Он уже достаточно хорошо ознакомился со строением тюрьмы, чтобы иметь представление, какими лестницами можно воспользоваться и не попасться на глаза начальнику охраны.       — Дальше перестань паясничать и веди нас поближе к подвалу — Итачи слегка пнул брата под колено, надеясь тем самым ускорить его. Он не особо рассчитывал на то, что Саске успел придумать, как сбежать из этой тюрьмы, но предполагал, что если бы подвал был совсем плохой идеей, брат не сдержал бы сарказма по этому поводу.       Оба мужчины пониже склонили головы и привычным для Саске размеренным шагом направились в сторону лестниц, по которым заключённых спускали на прогулку. Учитывая, что выглядели они как конвоир и заключённый, вопросов у сидящих за решётками людей их вид не вызывал. Задержать дыхание и надеяться на плохую бдительность остальных надзирателей пришлось лишь раз, проходя мимо одного из них почти плечом к плечу. Итачи с трудом не убрал руку с наручников Саске, мысленно желая опустить ладонь на кобуру, в которой чёрный металл пистолета придавал ему спокойствия. Тот не кивнул и никак не поприветствовал сослуживца, только ровно шагал в глухой тишине, разбиваемой тихим дыханием братьев. Убираться оттуда нужно было как можно скорее, пока не вскрылось, что у Саске появился двойник. Осторожно рассматривая из-под фуражки крошившийся от времени потолок, Итачи не обнаружил ни камер, ни датчиков слежения. Видно, здесь высокие технологии приравнивались к расточительству государственных средств.       Лестница в подвал располагалась на первом этаже, недалеко от той, по которой они спустились со второго, так что Саске быстро сообразил, куда нужно было идти. Оказавшись внизу, Итачи позволил себе ослабить хватку и опустил руки с цепи, что скрепляла запястья брата. Тот с заметным облегчением выдохнул и снова оглянулся по сторонам.       — Не думаю, что здесь есть запасные выходы, канализационные люки или на что ты там рассчитывал… — Саске, несмотря на то, что уже больше месяца торчал в концлагере, с нескрываемым удовольствием глумился над неудавшейся затеей. Он вальяжно прохаживался по длинному узкому коридору, освещенному холодными люминесцентными лампами, и испытывал необъяснимое, садистское наслаждение от мысли, что организованный братом побег может провалиться. В тот момент идея о заколоченном за решётку старшем брате была приятна, и он даже мог бы расплатиться за это собственным заключением в камере напротив.       «Ну и запах», — подумал Итачи, отходя от Саске и прислушиваясь к звукам за двумя дверьми, которые были единственными ответвлениями этого коридора помимо оставленной позади лестницы.       За широкими железными створками разобрать что-либо было невозможно, но проём, что был напротив — наглухо закрыт, поэтому выбирать не приходилось. Итачи проверил патроны в украденном пистолете и, положив правую руку на кобуру, медленно нажал на тяжёлую металлическую ручку, занимавшую всю горизонталь створки. Внутри обшитого белой плиткой помещения господствовал запах невыносимого смрада, стены покрылись ржавыми разводами, в тон тем, что окрасили собой пол. По центру возвышался древний каменный пьедестал, чем-то напоминавший широкий удобный стол для разделки мяса. Никого живого, разумеется, не оказалось, поэтому Учиха немедля шагнул внутрь, жестом подзывая к себе младшего брата.       — Так вот, что это были за выстрелы утром… — сказал Саске, заинтересованно вышагивая вокруг трёх чёрных полиэтиленовых пакетов огромных размеров, штабелями лежащих прямо на грязной плитке пола.       — И часто они вывозят такие трупы? — на лице Итачи растянулась хищная ухмылка, от которой по спине у Саске пробежала толпа мурашек.       — Сейчас уложу тебя рядом с ними, и узнаешь! — гневно выпалил Саске, всё больше раздражаясь от одного только звука низкого голоса, которым Итачи задавал невменяемые вопросы. Он переводил взгляд с брата на мешки и обратно, и не мог сопоставить довольное лицо Итачи и ужас ситуации. Они смотрят на расстрелянных людей. Стоят посреди комнаты, где их, скорее всего, догола раздели, чтобы сберечь казённые тряпки и порыться внутри кожаных мешков в поисках необходимого или, может, убрать пули из затылков. Чему тут улыбаться, Саске не хотел даже думать, а потому поёжился и передёрнул плечами от отвращения. Он отвернулся в сторону и принялся внимательно изучать помещение, избегая смотреть на ликующее лицо Итачи. — Конченный ублюдок… — проговорил Саске уже тише, продолжая двигаться по комнате, отдаляясь от старшего брата.       — Узнаем, глупый братец.