Безумству храбрых

      Оказавшись в номере, Мизухаре первым делом, даже не скидывая обувь, в кромешной тьме начала на ощупь искать раковину. Она возблагодарила всех богов, когда краник с горячей водой поддался, и крупные капли тут же разлетелись во все стороны, попадая ей на лицо и одежду. С напором были определённые проблемы, но это настолько не волновало Кико, что она скидывала с себя вещи прямо там, не утруждаясь поисками свечи, чтобы создать хотя бы минимальный свет.       В рюкзаке быстро обнаружилось мыло, которое Мизухаре утащила из дома корейцев ещё несколько дней назад. Она нашла похожие краны, выходящие в ванную, и душ.       Кико едва сдержала стон, когда по телу полилась горячая вода, смывая километры пути, пыль дороги, грязь горных лесов и неимоверную усталость, которая тоже плотно покрывала кожу. Она извела достаточно много мыла и даже ухищрилась вымыть волосы, которые отчаянно нуждались в шампуне.       Несмотря на то, что девушка провела под жёсткими струями воды непозволительно долгое время, закончив мыться, она всё ещё стояла под душем, давая телу шанс хотя бы ненадолго отогреться. Номер не отапливался настолько хорошо, чтобы она не замёрзла, как только переступит порог ванной комнаты.       С грустью повернув кран, Кико ощупала руками кафельную плитку, которой были покрыты стены. Как она и думала — никакого полотенца на небольшой полке, приколоченной в углу, не нашлось. Пришлось надевать на чистое тело тот же длинный свитер, в котором она пришла. Поморщившись, Кико пнула ногой одежду и рюкзак, сброшенные в одну бесформенную кучу на полу.       Осторожно ступая, чтобы не упасть, в очередной раз что-нибудь себе повредив, Кико пробралась в холл, а потом и саму комнату гостиничного номера. Мизухаре не успела задёрнуть шторы, поэтому покрытые постельным бельём кровати освещал тусклый свет луны. Она оглянулась: ничего необычного. Никакого столика в комнате не оказалось. Только невысокая тумба, на которую водрузили пухлый допотопный телевизор. Если приглядеться, можно заметить, что вокруг него летал слой пыли, поднятый в воздух чуждыми для помещения движениями. Казалось, никто не заходил сюда с момента постройки.       Кико замерла, услышав тихий стук в дверь, но потом вспомнила, что просила принести ей бинты, чтобы перевязать ногу. Потребовалось всего несколько торопливых шагов, чтобы оказаться у двери и распахнуть её.       Брови Итачи взлетели вверх, а сам он с восхищённым лицом припал к дверному косяку, заводя руку с бинтами за спину.       — Чудно выглядишь, — с томным вздохом произнёс Учиха, пристально изучая открывшиеся из-за длины свитера ноги журналистки. Чёрные глаза блестели так, что Кико ощутила, будто только под этим взглядом превращалась в недосягаемой красоты Венеру, хотя к изгибам её тела Учиха не имел вообще никакого отношения. В тёмных омутах медленно переливался задор, только подогреваемый тем, что Мизухаре даже не шелохнулась, окончательно зачарованная поволокой веселья во мраке взгляда. Она поймала себя на том, что замирала каждый раз, стоило ему посмотреть на неё так: словно она ярче, чем всё вокруг. Словно ему сладко осознавать, что он связан с её жизнью.       Пульсирующий внутри восторг присмирел не сразу — для этого потребовалось, чтобы блуждающий по телу Кико взгляд Итачи столкнулся с её собственным.       — Бинты, — выставив перед собой раскрытую ладонь, Мизухаре требовательно посмотрела на заведённую за спину Итачи руку. Он закатил глаза и усмехнулся.       — Ты умеешь реагировать на комплименты только в том случае, если они тебя оскорбляют, верно? — расплылся в улыбке Учиха, отрываясь от стены и без спроса проходя внутрь. Он шагнул к Кико, оказываясь в паре сантиметров от неё.       — Не моя вина, что твои комплименты вечно зависают где-то на грани оскорбления, — подняв голову, обречённо выдохнула Мизухаре. Она подняла руку и провела пальцами под подбородком Итачи.       — Они зависают там, где ты обратишь на них внимание, — он перехватил руку Кико и направил себе за ухо, очевидно находя забавным тот факт, что его гладят так, как ласкают домашних питомцев.       Мизухаре рассмеялась, захваченная в плен собственной издёвки. Даже поддаваясь ей, Учиха умел выигрывать. Это восхищало и злило её одновременно.       — Я помогу тебе. Пошли, — легко захлопнув дверь за собой, Итачи направился в комнату. На ходу он вытащил из заднего кармана несколько неопознаваемых тюбиков и упаковок с таблетками.       — Наруто выгрузил тебе целую аптечку? — скептически осмотрев небольшую горку из болеутоляющих, мазей и пластырей, поинтересовалась Кико. Она села на кровать напротив.       — Да. — ухмыльнулся Итачи, разрывая упаковку, в которой были бинты. — Пригрозил расправой, если не доставлю тебя в Японию в целости и сохранности. — отбрасывая бумагу в сторону, Учиха нагнулся но, прежде чем притронуться, вопросительно посмотрел на Кико. Она кивнула и почувствовала, как по спине прошлась дрожь, когда Итачи осторожно обвил ладонью её лодыжку и поднял ногу, чтобы опустить себе на колено. Он нахмурился, заметив устрашающий своим видом синяк.       — Тогда над тобой нависла серьёзная угроза, — тихо хохотнула Кико, вспоминая разочарование в глазах Наруто, когда на лбу был обнаружен ушиб.       — Да, я не очень-то справляюсь, — хмуро выдохнул Итачи, легко нанося на синяк какую-то прохладную мазь. Его пальцы были горячими, и эта разница температур постепенно порабощала сознание Кико. Она всем существом ощущала, как расслабляется всегда напряжённое тело, а потому сделала над собой усилие, чтобы задать вопрос.       — Как вы получили машину? — Он мягко провёл ладонью по коже, не торопясь со словами. — Те люди, в чьих пиджаках мы ходили всё это время… — Кико запнулась, поймав на себе острый взгляд Итачи. Она кожей почувствовала в широких ладонях бесконечную тяжесть поступков, которые совершались во имя других людей. Тело, повинуясь разуму, послушно вобрало в себя вес чужих рук. Сколько всего этим рукам нужно было сделать, чтобы оказаться здесь? Кто она такая, чтобы спрашивать? — Они живы? — заглушая как грохот стучащие по вискам вопросы, сумела выдавить из себя Кико.       — Вероятно, — неопределённо ответил Итачи, второй рукой проводя по ноге Кико, вверх, к колену. Несущееся по телу вслед за прикосновениями пламя калило кожу добела, сопровождаемое безразличием в чёрных глазах. — Мы не убили их, — чуть сжав её колено, Учиха вместе с ним отпустил и дальнейшие расспросы. — Если этого не сделала погода, то они живы.       Кико подавила внутреннюю дрожь, которая как обезумевший рой насекомых набегала на тело, стоило представить, как руки Итачи вместо того, чтобы облегчить её боль, приносят боль кому-то другому.       Когда Учиха оборачивал вокруг лодыжки сначала обычный, а потом эластичный бинт, Кико удалось примириться с собой. Она знала ничтожно мало, чтобы судить или изображать из себя сподвижницу морали. В конце концов, этот пиджак её согревал. И она этому не сопротивлялась, вместо расспросов только запахивая ворот посильнее, когда дул ветер.       — Пошевели ногой, — скомандовал Итачи, закрепив край бинта металлическим крючком.       — Так лучше, — ободряюще кивнула Кико, которая потерялась в напряжении, наполнившем воздух. Итачи, однако, смотрел не на её лицо, а на забинтованную лодыжку. Он впервые выглядел виноватым в произошедшем. Либо впервые позволил заметить, что может испытывать вину по этому поводу. — Ты справляешься, — тихо продолжила Мизухаре, когда Итачи провёл большим пальцем по поверхности бинта.       — Мне жаль, — заведя ладонь под колено, чтобы осторожно поставить ногу Кико на пол, Итачи, наконец, взглянул ей в глаза. Задор в зрачках давно исчез, и видеть его таким серьёзным было непривычно. — Прости. — он приподнялся и, шагнув к ней, опёрся ладонями на кровать по обе стороны от Кико.       — Прощаю, — легко выдохнула Мизухаре, почему-то догадываясь, что убеждать его в том, что прощать было не за что — потерянное время. Иногда верно использованные слова могли купить драгоценные минуты.       Итачи наклонился, прислоняясь лбом к Кико, словно она действительно могла одним словом снять всю тяжесть с его души. Мизухаре подняла руку и плавно провела ладонью по щеке Итачи. Через сознание молниями проносились тысячи слов, но ни одно не казалось подходящим. Переполненный разум сиял поразительной чистотой, оглушённый моментом.       — Нам не стоит, — надсадно выдохнул Итачи, убирая руки с кровати и отрываясь от неё, чтобы подняться.       «Не стоит» — повторила про себя Мизухаре, поднимаясь следом. Она опустила глаза на аккуратно забинтованную ногу и первая пошла к двери, впервые за несколько дней ощущая лёгкость в шагах. «Не стоит» — повторяла она про себя, неумолимо увеличивая расстояние между собой и Итачи. «Не стоит», — пронеслось в мыслях, когда Мизухаре остановилась.       — Что тебе действительно не стоит делать, так это брать на себя слишком много, — говорить это стене, на которую Кико смотрела, не в силах обернуться к Учихе, было многим проще, чем если бы пришлось снова заглянуть в его глаза. Кико вздрогнула, когда почувствовала, как руки Итачи обвились вокруг её талии, а сам он наклонился и, целуя её в висок, прошептал:       — И кто тогда спасёт мир? — шутливый тон позволил даже с прикрытыми глазами вообразить улыбку, которая захватывала губы Учихи. Он сжал руками её талию и Мизухаре оказалась скована в крепких, горячих объятиях, которые отнимали у неё возможность мыслить хоть немного упорядоченно. Она каждым миллиметром тела ощутила, как спина прижалась к груди Итачи. В свитере впервые за вечер стало действительно тепло.       — Планета не разрушится, если иногда ты будешь думать только о себе, — усмехнулась Кико, как за спасительную соломинку хватаясь за слова.       — Я разрушусь, — выдохнул Итачи ей в плечо и, не встретив в качестве преграды даже старых-добрых доспехов из иронии, легко поцеловал изгиб шеи.       Кико ощутила, как в самое сердце с неистовой силой ударило осознание: он говорил правду. Итачи Учиха расколется на осколки, если не будет того, что ему дорого. Он будет спасать до тех пор, пока есть, что спасать. И делать это будет всеми возможными средствами.       — Итачи… — «остановись…?» Кико потеряла уверенность, что именно это хотела прошептать, облизывая пересохшие губы и ощущая, как внутри голос разума ожесточённо сражается с желаниями. Она не могла довести фразу до конца: не знала, что ей просить, абсолютно точно понимая, что именно сейчас, пока не стало поздно, просьбу остановиться Учиха услышит.       Его рука спустилась ниже, поднимая край свитера и пробираясь под него. Кико накрыла вырывающая из горла глухой стон волна жара, когда горячая ладонь скользила по внутренней стороне бедра. Итачи тихо усмехнулся, когда понял, что под свитером ничего нет.       — Как подло, — тихо сказал Учиха, медленно проводя рукой между ног девушки. Кико жарко выдохнула, когда он слегка надавил большим пальцем на клитор. Издевательски неторопливые движения заставили Кико прикусить губу, чтобы не заскулить, пытаясь получить большего.       — То, что ты… делаешь, — с трудом заставляя себя складывать слова в предложение, Мизухаре запнулась на полуслове, почувствовав внутри два пальца. Девушка резко выгнулась дугой, запрокидывая голову на плечо Итачи и в блаженстве прикрывая глаза. — вот, что подло. — Она исчезала в ощущениях, которые разливались внизу живота, раскаляя её как металл на огне.       По всему телу хрупкими осколками разлетелось желание. Сердце пропускало удары, подавляя даже способность ровно дышать.       Кико повернула голову, отыскала губами пульсирующую на шее мужчины вену и, легко прикасаясь губами к бледной коже, не сдержала сдавленный всхлип, когда пальцы внутри неё начали двигаться под другим углом. Она поцарапала ногтями ладонь Итачи, которая лежала на её животе, удерживая размякшее тело. Ноги подкашивались, стоило задуматься о том, как она сжимается всё сильнее, поддаваясь движениям внутри.       Мизухаре тяжело, жарко, прерывисто дышала Итачи в шею, не в силах даже открыть глаза, чтобы увидеть потемневший взгляд, которым Учиха исследовал изгибающееся тело. Она припала спиной к его груди, пошатываясь, покрываясь мелкой дрожью и ускользая сознанием в тягучую истому. В пылающее, поглощающее её удовольствие, которое терпким запахом пропитывало комнату. Мизухаре мучала его, прижимаясь теснее, вдавливаясь в пах и с упоением ощущая, как он напряжен. Она хаотично двигала бёдрами, захваченная наслаждением, и с каждым резким рывком выбивала из Итачи остатки выдержки.       Кико с трудом подняла ресницы и, поймав взгляд блуждающих по ней чёрных, как мгла, глаз, приоткрыла губы, втягивая воздух перед неминуемым. Это было так правильно в тот момент — ждать, когда он набросится на неё, властно проникая языком в рот. Учиха её терзал, высасывал, мучительно долго держа в плену губы, пока Кико рассыпалась от движений его пальцев внутри и влажных поцелуев.       Он сводил её с ума, дурманил и превращал в жалкую, послушную, услужливую марионетку, которая подчинялась его воле, с придыханием взирая на мастера. Она ненавидела его за это, не переставая наслаждаться ощущениями.       Учиха рвано выдохнул, отпуская губы девушки одновременно с тем, как, прекратив двигать пальцами внутри неё, провёл ими по мокрым, разгорячённым складкам. Он резко развернул её лицом к себе и, подхватив под бёдра, помог обвить ногами свой торс, вдавливая Кико спиной в стену. Дыхание сбилось ещё сильнее, когда она переплела ноги за его спиной.       Её глаза темнели, а взгляд огибал тело Итачи. Руки, повинуясь разуму, выводили тонкие узоры на его коже.       Она была в его власти. Настоящая. Живая и подчинённая. Желанная. Красивая.       — Ты такая красивая… — неосознанно повторил он свои мысли, смотря на её лицо, абсолютно не скрывающее, как сильно куржит голову жар властных касаний. Она отдавалась ему, ничего не сдерживая. Не думая, не стесняясь ладонями водить по рельефу мышц, получая наслаждение от прикосновений.       Мизухаре провела рукой вверх по его груди и остановилась там, где раздирало рёбра сумасшедшее сердце, словно ощущая, что нашло, наконец, пристанище под её ладонью. Кико подняла взгляд на глаза Итачи и наклонилась за поцелуем, щекоча плечи распущенными волосами, врываясь в разум, заполняя лёгкие сладким, соблазнительным запахом ягод.       Кико управляла им, не претендуя на власть вообще, не понимая, что он дышит с ней в одном ритме, двигается вместе с тем, как изгибается её тело, отдаёт столько, сколько может отдать ей.       Она оторвалась от его губ, с упоением ловя воздух, и откинула голову к стене, задирая подбородок и взирая на него сверху вниз; глазами, которые как дымкой заволокло желанием. Кико запустила пальцы ему в волосы, убрав с висков чёлку, и повела бёдрами, выдыхая его имя.       Это подействовало как заклятие, которое принуждало крепко обхватить руками тонкую талию, чтобы донести девушку до кровати, опустить на простыни и рухнуть следом, стягивая с неё свитер, попутно выцеловывая горячую, влажную дорожку от впалого живота до ключиц.       Итачи обратился в слух, воспринимая только её глухие выдохи, умоляющие продолжить. И кто он такой, чтобы сопротивляться ей? Кико торопливо стянула с него футболку и дрожащими пальцами расстегнула пряжку на ремне брюк.       Кико протяжно застонала ему в рот, когда он резко вошёл, глубоко и грубо, не найдя в себе ни капли силы, чтобы ласкать её дольше, покрывая сладкую кожу поцелуями. Им овладел какой-то голод: первобытный, страшный, уничтожающий. Как мор, который только эта женщина могла остановить; напоив, насытив до предела. Всё человеческое как будто растворилось в жарких, жадных поцелуях, в порывистых движениях, сбивающих обоим дыхание, в желании впитать, осушить, чтобы не было больше так невыносимо дышать вдалеке от манящего тела.       Её руки метались по широкой спине Итачи, тонкими пальцами невесомо очерчивая позвоночник, впиваясь в кожу ногтями. Учиха потянулся одной рукой к её шее, с трудом выгрызая у разливающегося по нутру упоения момент, чтобы притянуть ближе. Целовать мягкие, ненасытные губы, заполняя лёгкие её запахом вместо истлевшего воздуха, было сродни счастью.       Кико была алчной. Она с ума сходила, когда смотрела, как он двигается внутри неё. Запрокидывала голову, подставляя шею под пламя сбитого дыхания и болезненные, тяжёлые, грубые поцелуи.       Мизухаре сжала его руку, которую сама же опустила к своей груди, и тихо простонала, сгорая от жара, ощущая, как в пепел обращаются остатки рассудка. Она едва успевала вдыхать в моменты, когда Итачи отпускал её губы, прежде чем заставить вновь задыхаться от нетерпения.       Она слабо вздрогнула и прерывисто выдохнула, почувствовав, как напрягаются ноги, а вверх по телу жаркой, обжигающей волной поднимается наслаждение. Кико опустила ладонь на губы, сильно прикусив кожу, чтобы заглушить рвущийся из горла стон. Всё её тело сжалось и резко расслабилось, унося сознание прочь. Она закрыла глаза, будто сквозь толщу воды слыша, как кончает Итачи, падая лбом на её плечо и целуя выступающую ключицу.       Они жадно дышали, собирая себя воедино, и Кико легко провела рукой по голове Итачи. Она обогнула пальцем висок и острую скулу и слабо улыбнулась, кожей почувствовав выступившую на нём испарину. Мокрые, изнурённые, они лежали, не выпуская друг друга из объятий.       — Нам всё же стоило, — откинув голову на подушку, выдохнул Итачи.