Единственное в жизни солнце

      Утро Накахары Чуи началось не с кофе и явно не задалось. В отделение доставили мотоциклиста в тяжелом состоянии, ассистировать при операции поставили рыжего интерна. Было очевидно, что пациенту не выжить. На хирургическое вмешательство согласие давала супруга. Она же теряла сознание в коридоре, когда анестезиолог сообщал ей исход операции. Она же долго рыдала на плече первого попавшегося врача из той команды, что оперировали ее мужа. На плече Чуи. Она кричала, что они не спасли его, как они могли, за что ей все это. Ему не хватило духу просить вдову не отвлекать его от работы. А когда, ставшая рутинной, посмертная суета закончилась, он вышел покурить. К такому не сразу привыкаешь. Несколько сигарет за углом возле больницы, еще одна на входе. И вот он снова в удовлетворительном расположении духа и готов работать.       Уже ближе к полудню в палату номер восемь вошел хирург. Сегодня Дазай уже спокойно отреагировал на его появление, точнее спокойнее чем вчера. Точнее, если тревожное «снова?» вообще можно назвать спокойной реакцией.       — Привет, ты как сегодня? — без особой радости произнес врач.       — Живой еще — фраза, подслушанная из разговоров родителей.       — Это то я вижу — он слегка улыбается — ну, а как ты себя чувствуешь?       — Не знаю, нормально наверно. Ну как вчера.       Вздохнув от столь исчерпывающего ответа, Накахара начал проведение обычных процедур.       — Температура слегка спала, уже хорошо. Теперь ввести препараты — он взглянул на руку ребенка — а точно — врач перебрал в голове целый список различных половых органов и представителей скотного двора. Он забыл поставить катетер пациенту. Это нужно было делать еще при поступлении, а он умудрился об этом забыть. За такое можно и от ординатора отхватить.       — Так, дай-ка ручку — Чуя потянулся к тележке с медикаментами. — Мне нужно поставить тебе такое… — как бы так объяснениями не напугать Осаму — эм… ну устройство такое, чтоб можно было лекарство тебе сразу вводить. — Накахара старался неотрывно смотреть в глаза ребенку, не давая увидеть, что он держит в руке. Но на Дазае такой дешевый трюк не пройдет. Он еще вчера понял, что ему не зря запретили убирать эту штуку, это значило, что ее снова в него воткнут, но теперь еще и проследят, чтобы он ее не снял. Он на такое не согласен. Ищите дурака.       — Не трогайте — громогласно крикнул Дазай, начиная выкручивать запястье из железной хватки. Да-да, такими обладают многие доктора, работающие с детьми. По мнению детей, конечно. В ответ на такое акробатическое выступление врач придвинулся к пациенту и прижал его руку к кровати.       В нос Осаму ударил резкий, но до мурашек знакомый запах. Дазай не сразу понял, что это. Его обдало липким ужасом, словно его прямо в одежде окатили ледяной водой в жаркий день. Дыхание сперло, каждый вдох стал даваться с трудом. Руки затряслись. Звуки начали сливаться в единый гул. Сердце колотилось. Сквозь пелену пробивался голос врача, он что-то кричал и тряс ребенка за плечо.       — Дазай, ты меня слышишь? Дазай! — эхом пронеслось в голове.

      Вокруг больше не было больничных стен. Гроза. Ливень. Балкон. Асфальт. С высоты третьего этажа.       Пьяный отец стоял с сигаретой в зубах и выдыхал одну за другой струи вонючего дыма прямо в лицо ребенку. Он держал чадо за горло, свесив телом с балкона. Он упивался каждой секундой полной безграничной власти над собственным сыном. Ножками мальчик доставал до мокрого и скользкого от дождя подоконника. Это давало жалкую надежду остаться в живых, после наказания за очередную «провинность». Отец никогда не прощал сыну ошибок. Даже тех, которые совершил он сам.       — Папа, пожалуйста — прохрипел ребенок из последних сил. Он осмелился поднять на отца взгляд.        А за ним Дазай увидел маму, хрупкую, запуганную женщину. Рыжевато-серые ее волосы разметались по лицу, тонкие руки, сплошь усыпанные веснушками, были разбиты в кровь. Она что было сил колотила в закрытую изнутри балконную дверь. Она умоляла не трогать его — Дазая. Кричала что-то про самое дорогое и единственное. Просила пощадить, взять ее вместо него. Молила не убивать.       Руки ребенка вяло опустились вниз, легкие горели, глаза начали закатываться, он открывал и закрывал рот не в силах вздохнуть.       Резкий удар, его швырнули на пол, как ненужный мусор. Он жадно хватал ртом воздух.       Мелкие капли дождя. Сбитые в кровь локти. Страх продолжения пытки. И этот запах. Отвратительный и мерзкий — запах никотина. Смрад дешевых сигарет. Он въедался в кожу, в одежду, в подкорку сознания, оставляя на нем свой грязный след.       — Дазай!       Ребенок резко открывает глаза. Снова больничная палата. Над ним склонившись стоял худощавый мужчина в круглых очках, рядом, возле кровати — доктор Накахара.       — Кто вы? —он уже отползал на край кровати от обоих.       — Не переживай, я тоже врач — спокойным, почти безэмоциональным голосом произносит тот. Но Осаму заметил, что человек говорит почти как робот лишь потому, что волнуется. В глазах читалось беспокойство.       — Это Сакагучи Анго — психиатр — выпаливает Накахара.       Это вообще никак не успокаивало. Дазай даже не знал, что это за врач такой. Но, к его счастью, этот непонятный «тоже врач» просто протянул Накахаре какой-то листик и отошел от кровати, давая коллеге нормально работать. Накахара же взял ребенка за руку, затянул на ней ленту, протер ее спиртом. И тут до Дазая дошло, что с ним изначально собирались делать. Вспомнил, и очень вовремя. Сакагучи подскакивает к хирургу и хватает за вторую руку начинающего паниковать пациента.       — Не надо — выкрикивает ребенок.       — Осаму, успокойся. Это не больно. Займет всего пару секунд — старается не отступать от человеческих принципов доктор Накахара.       — Сакагучи, отпусти его. Я не работаю такими методами. — Уже заранее разочаровавшись в своих навыках работать с детьми, вздохнул Накахара. Психиатр же послушно отступает на пару шагов, понимая, что не стоило перечить этому студенту с хирургии.       — Еще и полугода не проработал, а уже методы у него, видите ли. Само светило медицины, не иначе. — проносится в голове Сакагучи.       Дазай заметил, что стоящие перед ним врачи явно не сильно ладят. В голове заструились вопросы: О чем они думают? Будут видимо жаловаться друг на друга, но решили заткнуться при мне? Они ведь поругались, это точно. Этот уже не такой уж спокойный или они это специально меня отвлечь? Ведь их наверно бесит, что я не слушаюсь и…       — Больно же! — выкрикнул пациент, а врач вздрогнул.       — Ну я же говорил, займет секунду — улыбается Накахара. Нет, все-таки у него начинает получаться работа с отказниками. Тем временем психиатр сообразил, что его работа здесь окончена, и поспешил удалиться к себе в кабинет. Пока хирург заканчивал с процедурами, Дазай начал засыпать вопросами уже устроившего его врача, о том кто этот ваш психиатр и чем он занимается.       — Дазай, знаешь, что значит слово псих? — не выбирая особо выражений, Чуя решил пойти самым прямым путем.       — Что-то вроде… слова психичка? Только это про женщин, да? — вот теперь Накахара точно убедился, что дети — отражение семьи. При чем самое что ни на есть точное и правдивое.       — Нет, Дазай, это не обзывательство, — говорят, если бурно не реагировать на ненормативную лексику у детей, у них не будет желания ее повторять, интересно, а сработает ли? Зря наверно заведующая это на мне проверяла, думаю, работает только на детях. Блять отвлекся — а… так говорят о людях с психическими заболеваниями. Понимаешь? А хотя откуда… черт… ну это когда душевное состояние, ну… не порядке, вот, и тогда требуется врач психиатр. Он это… помогает исправить, вот. — Мда, стоило только спросить не о хирургии и доктор Накахара заплел сперва мозг, а потом язык. Но Дазая такой ответ, кажется, вполне устроил.

***

      Прошло несколько часов, прежде чем в одинокую восьмую палату заглянула медсестра и приказным тоном отрапортовала, что пациенту пора на перевязку. Грузная дама удалилась обратно в коридор, крикнула что-то неразборчивое, но явно немного матерное, а затем двое медработников зашли в палату. Дазай не успел никуда себя деть, он ведь даже до санузла добирался чуть ли не ползком, с костылем в обнимку, при том с соответствующей этому виду передвижения скоростью. А тут такие оперативные действия, еще и несколько молодых медбратьев. Шансы на спасение даже сопоставлять не пришлось. Дергающееся в панике тело силком подхватили на руки, не забыли и покоившееся возле кровати единственное средство для самостоятельного передвижения.       Просто вытащили ребенка в коридор и оставили сидеть возле перевязочного кабинета в очереди с такими же несчастными, как и он сам. Из кабинета то и дело раздавались крики и плачь, дети в очереди тоже счастливыми не выглядели. Дазай хотел было встать и покинуть этот коридор в камеру смертников, но стоило лишь посмотреть в сторону прислоненного к стене костыля, как его тут же окрикивала та самая тучная медсестра.       — Дазай Осаму, я тебе по-человечески объясняю, сиди на жопе ровно и жди, пока тебя не примет врач. Что тут непонятного?! — Да как минимум то, что говорит она это в первый раз. Да еще и таким тоном, будто я заповеди нарушил. Ей бы на вокзале барахлом торговать — шипел про себя Осаму родительские фразы, брошенные когда-то в след прохожим. Детей в очереди становилось все меньше и меньше. Вскоре и сам Дазай под белы рученьки был буквально затолкал в кабинет этой же медсестрой.       Внутри оказался маленький кабинет, с дурацким серым кафелем на всех стенах, из-за чего он походил больше на палату для буйных, чем на перевязочную. Хотя, предвкушал Дазай, скоро различий между ними явно поубавится. Рядом с твердой и скрипучей кушеткой, на которую его и усадили, вертелся молодой парень, худенький (в традиции всех, только попавших в медицину и заваленных работой по самое горло), черноволосый, с забавно, а может просто неудачно, осветленными до белизны концами передних прядей, с уставшими и нервными серыми глазами. Видимо новоиспеченный интерн, судя по невыверенности движений и легкой панике в глазах, при секундной потере какой-то баночки из виду. А возле медсестра, которая нахождением всего врачом потерянного и занимается. Ее черные волосы собраны в уже развалившийся хвостик на затылке, из которого прямо за глаза спадала выбившаяся прядь. Она даже не обращает на нее внимания, продолжая помогать врачу подготавливать инструменты для новой процедуры. К удивлению Дазая, ничего особо страшного на столе не появлялось: пинцет, бинты, перекись, какой-то аэрозоль — все довольно безобидно, но ведь что-то из этого доставляло такие страдания детям до него. Наконец до Осаму дошло, в чем кроется подвох. Не обрабатывать рану, а снимать бинты — вот что больно. Он переводит взгляд на свою левую руку, бинты желто-коричневой коркой присохли к руке.              — И сейчас это станут снимать? Я на это не подписывался.— Ни врач, ни его медсестра не обращали особого внимания на ребенка, ведь ходить он сам не в состоянии, а как на зло какие-то из нужных медикаментов уже успели закончится и прямо сейчас приходилось искать новые.       Пользуясь ситуацией Дазай тихонько сползает с кушетки, он еще сидя в очереди понял, что наступать на правую перебинтованную ногу ему совсем не больно, и нет, зажить она не могла, даже не начала это особо делать. Зато обезболивающее, введенное доктором Накахарой уже подействовало и нахлынувший адреналин давал небольшую фору, снижая чувствительность и добавляя скорости. Он в два шага ловко выпрыгивает из кабинета и что есть силы начинает удирать в неизвестном ему самому направлении. Через пару секунд из кабинета с, мягко говоря, афигевшим видом, вылетает врач и начинает с опозданием осматриваться в коридоре. Тучная медсестра орала на него за такую халатность, да так, что ее басистые голос эхом долетал аж до Дазая, плетущегося уже где-то далеко по коридору. К несчастью сбежавшего, медсестра с хвостиком не стала слушать крики коллеги по чем зря, и просто быстрым шагом отправилась искать ребенка.       — Черт, тупик, тут только лифт, ну давай, ну открывайся ты уже! — шептал Дазай, надеясь, что окружающие не услышат, что конкретно кричит в другом конце здания эта огромная женщина.       Но поиски ребенка из-за сильной спешки не дают результат и девушка не замечает ребенка у лифта, но у Осаму в любом случае отрезан путь обратно, слишком узок коридор, слишком мало в нем людей, что бы пройти незамеченным, да и идти снова больно, даже бежать не вариант. Тем временем ор страшной женщины начинает приближаться, видимо ей, из-за безалаберности некоторых, тоже приходится искать беглеца. Ну все. Теперь этот кошмар наяву неизбежен. Но тут дверь ближайшего кабинета открывается, из нее выходит уже знакомый рыженький врач — Накахара. Он видимо, как и большинство местных врачей, освободившись, выполз посмотреть: что за шум, а драки нет? Спросить об этом у главного источника содрогания стекол в отделении он видимо не решился, а потому направился сразу к медсестре с хвостиком.       — Что у вас случилось, помощь требуется?       — Пациент сбежал, прямо с перевязки… — теряясь от стыда признается подоспевший врач.       — Кто? Имя пациента.       — Осаму Дазай — четко выдает медсестра, заранее посмотрев имя в карте.       — Ах этот, ну, щас найдем — спокойно сообщает Накахара.       Он несколько раз обводит коридор глазами и быстро обнаруживает уже знакомое лицо. Подходит к ребенку и, не слушая обычное Дазаевское нытье, аккуратно и бесцеремонно поднимает дите на руки. Осаму, понимая, что выкручиваться смысла нет, крепко хватается за шею хирурга, уткнувшись лицом себе же в локоть. Мол, раз поймали, то теперь не отцепите. Делайте что хотите, господа медики. Сменил, так сказать, тактику.       — Акутагава, потрудитесь объяснить, как это у вас пациент из кабинета сбежал? Вас двое, а он еле-еле ходит. — Накахара смотрел на коллег, словно старшеклассник, отчитывающий семиклассника за двойку, не с укоризной, а с едва заметной улыбкой. Но оба молчали в ответ, потому что все прекрасно понимали причину произошедшего — отсутствие опыта работы с детьми. Родители редко соглашаются, чтобы осмотр их детишек проводило пять, а может сразу десять студентов. Вот и выходит, что ребятню никто особо в глаза и не видел. Даже начав работать в детском отделении. И как тут научишься с ними общаться? Только по ходу, только через свои ошибки, ну или других, таких же «умников» как и ты сам.       — Ладно, пошли. Попробую вам помочь. — Накахара гордо отправляется в кабинет первым, с ребенком на руках.       Зайдя, Чуя сажает его на кушетку, и, впустив за собой врача и медсестру, запирает дверь на ключ. Садится рядом с ребенком, готовясь страховать. Кого? Да он и сам до конца не представлял. То ли Дазая, чтобы Акутагава случайно не сорвался на ребенке, а после таких знатных криков, данный инцидент точно будет донесен до ординатора или, еще чего хуже, заведующей. Так что подобная реакция может быть ожидаемой. То ли самих Акутагаву и его медсестру, на случай, если Дазай решит выцарапать глаза всем, кто к нему притронется.       — Так, снимай футболку. Теперь аккуратно снимем с тебя бинты. — Чуя держал руку Осаму вытянутой, пока Рюноске снимал кусочки бинта, которыми марля была закреплена на руке.       — Не трогайте, не надо!       — А что, боишься крови? — Чуя ехидно поднял одну бровь.       — Нет, я вообще ничего не боюсь, ни крови, ничего. Только это больно, а я не выношу боли.       Конечно, Рюноске сразу сказал, что больно не будет, но какой догадливый ребенок поверит врачу на слово? Вот и именно, что ни один. Но выбирать не пришлось. Как и ожидалось, процедура оказалась довольно болезненной, тем более в первый раз. Но надо отдать должное, об этом в один миг узнала вся больница. А потом еще раз, и еще. Глубоко вздохнув, Чуя посадил истеричное дитятко на колени и прижал к себе, закрывая ему рукой глаза и гладя по голове. А то еще пару раз, и его уши этого просто не вынесут. Удивительно, но Накахаре Осаму никак не сопротивлялся, похоже, оказался даже не сильно против. Еще больше все были удивлены лишь тогда, когда этот, банальный на первый взгляд, способ сработал. Пускай и не без звукового оповещения всех присутствующих и не без пары десятков синяков на теле Накахары.       Когда все болезненное было выполнено, Чуя посадил Дазая обратно и все оставшееся время, пока того бинтовали заново, стоял и разминал затекшие конечности.       Чуя сам отнес Дазая в палату, ему было больно смотреть на ребенка. Так долго учился на врача, хотел помогать людям, а что теперь? Чем он этому ребенку поможет? А может попробовать хоть немного его порадовать? Надо будет после работы об этом подумать. — решил Чуя.

***

      В самом конце утомительного рабочего дня Накахара пересекся с главврачом хирургического отделения — Мори Огаем.       — Я слышал про ваши сегодняшние догонялки по коридорам.       — Так… так вышло, пациент сбежал у другого врача и…       — Да, я знаю, парнишка — твой пациент и ты кинулся помогать. Смотрю, ты единственный, кто так откровенно с ним поладил.       — А откуда вы…       — Это стало своего рода легендой в отделении. Ты ведь знаешь, слухи тут распространяются со скоростью лесного пожара. Мне на этого Дазая уже столько раз все кому не лень пожаловались. Мол работать невозможно. Сложный видите ли слишком. Ну и в чем же секрет?       — О чем вы, Мори-сан?       — Думаешь, я не замечу? Ты привязался к нему, да?       — Я… нет. Я ко всем пациентам…       — Да-да, относишься одинаково. А теперь послушай, Чуя. Я в медицине работаю уже двадцать лет. И вот что я тебе скажу, ты в первую очередь врач, помнишь еще об этом? А надо бы. Не привязывайся к пациентам. Тебя нужно искоренять в себе эту привычку. Если будешь жалеть всех и каждого, это тебя погубит. Поверь, я знаю о чем говорю. Ты просто перегоришь, не за год, не за два, да. Но ты не сможешь держаться на плаву долго. Помни, я возлагаю на тебя большие надежды. Я не хочу тратить ресурсы на человека, что уйдет из медицины в 35 лет. Врач — это не работа, это призвание. Тот, кто пропускает каждого пациента, каждую смерть через себя — никогда не сможет стать настоящим профессионалом. Помни об этом, Чуя.