***
— Ева! Ты не можешь не ехать! — Очередной вечер субботы, когда Аркадий начинает решать все вопросы криками и указами делать что-либо своей дочери. Сегодня банкет. День рождение мэра Минска, котрого та и знать не знает. Но ей же «Срочно нужны знакомства»! Кравицкий считал своим долгом знакомить ее со всеми «политическим детьми» подряд. С самого раннего детства. И она не имеет право отказываться никогда, даже если там будет он. Да и как отцу такое расскажешь? — Папа! А если у меня болит голова? — В очередной брюнетка раз пытает удачу, которая только расплывается в надменной улыбке и бьет с размаху в глаз. — Выпей таблетку. — Мужчина смотрит на часы — И вообще, когда голова болит, так не кричат! Ну и ладно. Заложница обстоятельств является заложницей почти всю жизнь. Надо привыкать. Хочешь жить спокойно и хорошо — терпи. Терпи все, даже если хочется разорваться на мелкие кусочки или произвести акт самосожжения. Все люди через смирение что-то да получат. Нарядиться и привести в порядок волосы не составило труда. Брюнетка предпочитала сама этим заниматься — у нее был дар. Дар выбирать невыбираемое, сочетать несочетаемое, но выглядеть отменно. Ей так шло это пудрово-бежевое обтягивающее платье на бретелях. Непослушные кудри были выпрямлены и уложены назад, по бокам выпущены две черные прядки, которые являлись отросшей челкой. На тонких пальцах надеты золотые кольца. Кравицкая входит в распахнутые двери огромнейшего украшенного особняка. У мэра юбилей, это и объясняет весь ажиотаж вокруг. Слева — столики с элитным алкоголем и закусками, справа — толпы людей, вечно беседующих о насущных вещах. Куча известных лиц, даже Александр Григорьевич соизволил явиться с сыновьями. Поговаривают, они с именинником в ладах, даже водят дружбу. Аркадий хищно оглядывается по сторонам, оценивая обстановку, и попутно умудряясь всех приветствовать по-фальшивому мило. Он подошел к виновнику торжества, жмет ему руку, вручая большую коробку, содержание которой Еве неизвестно, и дорогущий армянский коньяк с «пятью звездами». Шумно — повсюду слышны удары бокалов друг об друга. Если внимательно разглядывать помещение, можно увидеть столик и большой черный диван где-то в углу. Там собрались все дети политиков он четырнадцати до девятнадцати лет. Они тихонько хихикали, перемывая кости каждому гостю. — Ой, мои дорогие, поглядите! Кравицкая соизволила явиться — Оживленно начала скуластая светло-русая девушка с ярко-алой помадой на губах. Ее голос был звонкий и тонкий как у ребенка. — Ее платье! Это же новая коллекция от «Луи»… — Наверное ее мамаша-маркиза привезла из какого-нибудь Милана. — Рыжая и худая кроткими волосами пребила ее. — Арина, когда-нибудь ты перестанешь быть на ней помешанной?! Арина смешно надула губы. Самое необычное то, что левее всех сидел тот, кому не стоило бы вообще появляться на людях. Алексей Логвинов молчал, иногда смеясь с чиьх-либо шуток и устало смотрел в потолок. — Мда, выглядит ничего. — Начал Леша с ноткой горечи в голосе. — Хоть она еще та сучка. — Логвинов, как будто бы мы не знаем, что ты сохнешь по ней уже как года два — На парня, который крутил в руке бокал с шампанским, устремились все взгляды сидящих. Говорил сын мэра Минска — Андрей Кияшов. Любимец публики (особенно женской) с мелкими чертами лица и миловидным его выражением. Модно подстриженный шатен, одетый в черный клетчатый костюм. Он был лично знаком с Кравицкой. «Приударил», однако не привык к таким жестким отказам. Обычно он пользовался девушками, а не они им. Но любви, в ее привычном появлении, к дочери председателя правительства не было. Ни к кому не было. Кияшову-младшему досталась роль принца-сердцееда с огромной харизмой и самомнением. Интонация у него была прямая и спокойная, как укачивание волн. Когда он говорил — все почему-то замолкали. Андрей посмеялся с Алексея и добавил — Но я согласен. Сучка. Публика залилась ядовитым смехом. Леша только нахмурился и скрестил руки на груди. — Старик, не надо начина-а-ать… — Сын мэра протянул «а» словно кот. Вообще они прекрасно дружили с Логвиновым, часто проводя время вместе. Все еще в детстве началось. Их вообще редко можно было представить отдельно — Ты же знаешь благодаря кому попал сюда. Можешь так же и вы-ле-теть. Андрей указал зубочисткой прямо на него, засунув ее обратно и прикусив зубами. Леша только демонстративно закатил глаза на выдохе. Они называли себя «Новой элитой Минска». Дети самых богатых и успешных деятелей политики образовали некую касту. Каждый, кто при деньгах, хотел хоть один раз «потусить» с ними. Каждый новостной паблик штудировал любое появление «политических детей» в общественных местах. Соблюдали правило «Трех С» — скандалы, сплетни, сенсации. Компания являлась закрытой — они никого и никогда не пускали, не важно кто этот человек — сын прокурора или самого президента. В любом случае последовал бы отказ. Ева с детства водилась с ними, так вышло. Однако, по неизвестным причинам, общение сходило на нет. «Элита» этого не понимала и вечно осыпала ее персону колкими комментариями за спиной: — «Такая важная и наглая! Возомнила себя во всем лучшей еще и вечно пытается привлечь все внимание. Одним словом — коза!». Мол, все мечтают хоть один раз завести с ними разговор, а эта Кравицкая только воротит свой веснушчатый нос. Абсурд и провокация! Ева осталась одна — ее отец куда-то испарился, будто его и не было изначально рядом. Будет четыре часа ожидания, а потом Аркадий пьян и весел, обнимая дочь и хвастаясь ее успехами, побредет к черному «Майбаху». Лучшая. Они с Колей тут Л-У-Ч-Ш-И-Е. Прошла неделя ровно. Неделя, когда оба не находили себе места. А еще это его «забудем». Кололо почему-то в самую чувствительную точку тела еще и больно. Ева увидела, как он в белом костюме вошел, пока ему держали дверь. Один. И не удосужился кинуть взгляда, даже самого короткого. Только еще на большее количество градусов отвернул свою златовласую голову, свой симметричный рот. Что-то пожгло в груди отдавая привкусом горького шоколада во рту. «Этот привкус у парня был, когда губы слились воедино. Он обожал аллергенный продукт из какао-бобов. Она терпеть не могла. Все. Хватит. Плевать. Юноша втиснулся в кучку людей, которые живо вели переговоры о политических режимах других стран. Голова и тело Евы сделала оборот на сто восемьдесят. На глаза попался этот чертов черно-глянцевый диван и стеклянный столик. «Элита Минска» во главе с Кияшовым во всю распивали игристое, которое им принесли. Андрею восемнадцать, ему можно. Снова на Николая, а он — от нее. Ноги сами несли Кравицкую прямиком к углу. Мозг настоятельно шептал ей: — «Ты какого черта делаешь?!», к сожалению или счастью, услышан не был. Она не то что бы не любила их, просто, запятнав репутацию, привыкла к одиночеству, осуждению и своим выходкам. Не заметила, как в нее впились Аринины глаза-васильки. — Ева? Привет, тебе… Тебе что-то нужно? — А потом и еще куча глаз начали ее пожирать. Они так давно не общались, а Арину Ева отнюдь считала недалекой. Воцарилась гробовая тишина среди подростков. — Привет. Я просто хотела узнать… Слава богу, Кравицкая умело скрывала дрожь в голосе — Как ваши дела? — За миллион лет? — Вскинула бровь рыжая. Это было весьма в ее стиле. Яна Исаева, она же дочь одного из лидеров партии, одетая в полосатые штаны и короткий топ-бра. Выражение «Рыжая-бесстыжая» точно описывает ее поведенческие паттерны. — Ну-ну-ну, Яна, давай не начинать — За минуту всеобщего ожидания колкой фразы от Мисс-Вспыльчивость-Евы начал говорить Кияшов. Своим сладким кошачьим голосом, полной той самой мыльной тягучести и скользкости, желания влюбить всех подряд. — Евочка! Мы давно тебя не видим, не слышим, присоединяйся. — Да-да. — Парень с серьгой в ухе и прямым лицом похлопал ладонью по черной коже мебели — Сюда, между нами давай! Девушка расположилась между тем самым юношей, Артуром Черным, и сыном мэра, кто хищно осматривал ее лисе-кисьим взглядом с ног до головы. Разговор никак не клеился, но если выпить пару бокальчиков, любые подружатся. В нос ударил тот самый запах родного бунтарства и шалостей, который почти что забылся. Они так живо развертели на языках каждую новость, а Исаева наконец перестала презрительно коситься. Еве стоило развеяться и побыть такой же, как они, хоть один день. Хоть немного. В этом ничего плохого нет! Тут, одна из девушек, чьи волосы выкрашены в нежно-розовый и убраны в хвост оскалилась в забавной улыбке, подвинулась ближе, хотела что-то сказать. — Смотрите, Лукашенко-младший идет! — тоненько возгласила та. Верно, была из тех многих, кого цепляла его внешность. — У него такой такой стильный костюм… Обсудить со всех сторон Николая Лукашенко, скорее всего, считалось одним из правил при разговоре в этой компании. Он только осуждающе метал взгляды на тех, не считал их такими важными. Они тайно сто процентов хотели его вступления в ряды. Если бы Коля не был таким чопорным и чтящим каждое правило, ясное дело. Девушки даже не скрывали своей симпатии и вечно вздыхали, представляя как тот снимает свою футболку в раздевалке. — Кстати, кстати! — Арина проверила наличие «лишних ушей» — Я слышала, что Ева с ним водится. — Да, я тоже! — Яна подняла брови и кивнула, будто просила брюнетку все поведать им. Ева, как по щелчку пальцев, поняла, что изначально не заметила сидящего в углу Логвинова, который старательно отводил глаза от ее вишневых губ. Тот был поникший и вечно молчал, это ему не свойственно. — Я выйду подышать. — Сдерживая накатившие эмоции, протороторил Алексей, заправив вечно выбивающуюся кудрю за ухо. — Типа покурить? — Уточнил Артур, видимо желая присоединиться. — Нет. подышать. — Отчеканил кудрявый. — Чего это с ним? — Блондинка проводила парня глупым взглядом. — Ладно, так, о чем это я, так какой он? — «Он» — это кто? — Кравицкая поморщила нос. Естественно, больше всего на свете она не желала говорить о Лукашенко. Так как это заставит ее только больше думать об этом заносчивом перфекционисте. Да и уход Логвинова начал давить. Все же, вышло некрасиво как-то. Как-то по-дурацки старые друзья разошлись. — Как кто! — Розововолосая кивнула в сторону парня, который ошивался у стола с закусками. — Боже, Настя… — Кияшов, вмешиваясь в женский разговор, положил руку себе на лоб, откидываясь назад. — Почему если он так давно тебе нравится, то ты просто не подойдешь к нему и не познакомишься?! Это же та-а-ак просто. — Заткнись! — Настя закатила глаза и показала Андрею средний палец, отвернувшись от этой «наглой мэровской рожи». — Девочки, не ссорьтесь. — Артур Черный жадно глотнул горько-сладкий напиток из хрустального бокала. — Ну так, Ева, рассказывай нам про этого «блондина в шоколаде». — Николай… — Ева нашла его в толпе по белоснежному, выглаженному до точной гладкости каждого куска ткани, костюма. Их взгляды пересеклись, но юноша резко отвернул голову и даже, как ей показалось, нахмурился. От этого стало гадко, внутри закипало. — Он наглый, надменный и по-истеричному правильный. — Как это? — Яна вытянула свое лицо как ноль. — С ним иногда можно поговорить, ведь он очень умен, но нужно быть готовым к его геометрической правильности… — Так у них появилась новая тема для разговора. — Знаете, — Исаева пожала плечами, приняв саркастично-стебное выражение. — Я уверена, что он — девственник. — Оно и видно. — Кияшов поправил волосы, привлекая внимание всех особей противоположного пола, он же уже попробовал это и сильно гордился собой, своей распутностью в столь юном возрасте. Подростки не такие пушистые, какими кажутся. Особенно наша «Новая элита Минска». — Хотя при его внешности… — Ой как думаете, а как он целуется? — Настя расплылась в улыбке, окружающие же снова начали задорно смеяться. Кравицкая чувствовала, что тошнота тотчас накатит. Обсуждать так яро чью-то половую жизнь не являлось ее любимым делом. Отвратительно и мерзко. Высвободить эмоции было необходимо. Улыбка-укус и Ева, та что так строптива, проснулись, взяв вверх. Внутри снова зажглось пламя, или поднялась волна негодований. Не понятно. — Отвратительно. — Прищурив глазки, выплюнула она, добавив, дабы отвести подозрения. — Уверена. «Замечательно». В голове эхом только это «Замечательно». Нет, он просто дурак, который уверен, что является умнейшим во вселенной. Просто глупый маленький мальчик под влиянием. Ватная марионетка в руках его отца. Для нее — не более обычного заурядного серого знакомого. Он попросил ее забыть. Она слушалась и забывала!***
Лукашенко Николай Александрович. Белое полотно с громадным ярко-малиновым пятном. Прозрачность, через которое виднеется черное дрянное пошлое нутро. Физическая задача, в которой успели сделать погрешность.Семь дней назад.
Резиденция Лукашенко.
Ночь приезда Николая обратно домой.
Он влетел в ванную заперев эту чертову дверь. Слышимый поток ледяной воды, льющийся из бронзового крана, перекрыл журчанием его тяжелое дыхание. Зеркало. Двойник, чье лицо и волосы уже вот-вот отмерзнут, ведь ты держал голову под краном минуту. И этот парень с голубыми глазами-блюдцами испепеляет Николая своим взглядом. «Поцелуй. Это просто один блядский поцелуй. Обычный. Так бывает.». Если бы джин, исполняющий любые три желания, существовал, то Лукашенко-младший несомненно первым загадал моментальное исчезновение «Дурацкой-Евы-Блин-Кравицкой» из его замечательной умной головы. А потом из его жизни. А потом из этой страны, желательно навсегда, дабы не мозолить глаза. Буквально несколько часов назад, парень холил и лелеял мысль, как они помирятся. <i> И все будет нормально. Как до этого. Они пару раз пересекутся, может подурачатся. Он пожалуется брюнетке на отца, с ней приятно вести диалог, ведь на удивление было тихо. Ева — антоним слову «тихо». Вместе оба образовывали комфортный обоим симбиоз, при котором стабильно могли компенсировать качества друг друга. Ему громче, ей спокойнее и монотоннее. Так и должно было быть. Чувство интуиции редко его подводило, хоть он в нее и не шибко верил. И зря он игнорировал, когда то просило прекратить общение с этой хулиганкой. Она его портит. Уже испортила. С того раза, когда парень решил поиграть в спасателя и вышел в сквер. «Чертов ночной безлюдный сквер!». Веки опускаются, в надежде что мир вокруг покроет нематериальная, полностью неосязаемая тьма. Николай видит брюнетку с малахитовыми глазами. И даже если проморгаться, никакая жидкость не вымоет ее образ. Этот запах чего-то сладкого, но не приторного. Эта огромная ужасно неженственная и нелепая футболка и эти собранные волосы. «Какого она постоянно делает эти уродливо-неряшливые пучки и ходит с ними куда угодно?!». То ли злость и ярость, то ли разочарование в своих же принципах, сильно зудело, отдавая колкими мурашками по всему телу. Настолько, что хотелось содрать с себя кожу, лишь бы дать этим «иголочкам» выйти наружу. В голове вертелся ураган. Нелогично. Ему не нужны отношения, у него есть учеба и гора работы. Если парень бы и поцеловал девушку, то только горячо любимую. В итоге отдал это первый, девственный и оттого прекрасный момент Еве. Он ведь ее не любит. Совсем не любит. И если и полюбит, то это произойдет… Никогда. Этому не бывать, даже если сам Господь Бог спустится с небес и самолично потребует исполнения. Нет. «Лучше я предпочту гореть в аду». На губах ощущение ее губ. Таких ассиметричных. Когда верхняя губа чуть тоньше нижней. Когда слегка суховаты от нахождения на улице. Такие неловкие и мягкие. Такие неправильные. Так длилась неделя. Неделя, когда чувства внутри искрились, словно шипучка на языке ребенка. Он обещал забыть. Он не сдержал обещание, ведь просто не мог. Дело даже не в тактильных ощущениях той ночью в особняке Кравицких. Вся суть в какой-то психологической связи. Привязанности. Наверное, он болен. Все на нервной почве. И ничего тут такого нет. Поэтому, когда узнал об их предстоящей встрече, даже носом не повел. Ему найдется чем себя развлечь.На празднике в честь юбилея мэра Минска
Настроение в порядке. На нем белый костюм и замечательный парфюм. Волосы неплохо отросли, так что пробор ровный и по бокам свисают блондинистые прядки. Главное не смотреть. И не здороваться. Вообще лучше даже рядом не находиться. Пока швейцар держал громоздкие двери, парень с поднятой головой прибыл в здание. Первое, что ему попалось в круг обзора — ее лисьи глаза и кривой рот, который образует такую же кривую улыбку. Как будто заметив что-то по истине пугающее, Николай отвернул голову так резко, как смог. «Один из первых пунктов плана уже провален. Просто блеск!» Колю кто-то позвал, он вошел в компанию друзей отца, которые активно начали расспрашивать того о его успехах. Отвертелся только минут через пятнадцать, когда Александр позвал его наверх к себе. Все проходило сносно. До определенного момента. Аркадий Кравицкий подозвал его к себе. — Коля, здравствуй — Мужчина говорил очень тихо. — Здравствуйте. — Скрыть недоумение в неуверенном голосе не получилось. — Я хотел узнать у тебя, где же моя Ева? Ты случайно не… — Прошу прощения, но я понятия не имею. — Он не то, что «Случайно не», он и «Специально не». — Могу я попросить тебя посмотреть, где она? Нигде не могу найти. — Малыш, спустись посмотри — Вечно отец лезет туда, куда не просят. Точно хочет просто «сбагрить» сына, дабы не подсушивал. Ну и пожалуйста. Николай моментально спустился вниз. Безусловно, он не собирается искать ее. Это их проблемы, если Ева по-глупости что-то вновь вытворит. Лучше он чем-нибудь перекусит. Брускетта с ростбифом и вялеными помидорами оказалась неплохой на вкус. Отвернувшись от стола, блондин снова ловит на себе хищные взгляды девушек, еще слышит чьи-то возгласы. Уже не так важно, привык. Идиотская «Новая Элита», в которую входят одни опошленные и испорченные дегенераты. Привыкли к лести и возвышению, к роскоши. Их душу заполняют лишь «бабки и шмотье». Чуть покачнутся — окажутся сразу на самом дне. Парень доел, посчитая нужным выйти на улицу и чуть прогуляться. Знаменитая улыбка с черного дивана привлекла его внимание. «Какого черта». На диване рядом с Андреем Кияшовым, что известен своим пристрастием к особому женскому вниманию, расположилась Ева. Ева в обтягивающем платье и с бокалом алкоголя в руке. Она смеялась и активно жестикулировала. Внутри словно вспыхнуло. Кровь закипела, почти что плавя тонкую кожу. В голову ударило какое-то неисследованное чувство злости. Агрессия. Захотелось перевернуть стол, чтоб вся еда оказалась на столе. «Почему она разговаривает с ними? Почему она вообще разговаривает с кем-то? Она же одиночка! Против общественности!» Видеть это было неприятно. Даже обидно. Бред. О какой обиде может идти речь? Разве он в праве ей что-то запрещать? Ева ему кто? — Никто. Найдо бы уйти подальше. Подумать только! Девушка, дающая пощечины общественному вкусу, вдруг начала общаться с посредственностями. С эгоистичными пустышками. С дураками. «Сидят сейчас там наверное и обсуждают.» Стоп. Ему-то какая разница? Пусть делают что хотят. Все, что взбредет в их глупые головы. — Мне нужно отойти. — У Евы зазвонил телефон, видимо мама хотела что-то передать. Скоро состоится ее визит в Минск все-таки. Девушка пошла в туалет, где потише, дабы ответить в более спокойной обстановке. Подростки особо не придали этому значения и продолжили ворошить чьи-угодно корзины с грязным бельем, узнавая все самое скандальное. Один Кияшов, который обычно занимал лидирующие позиции при разговоре, остался в стороне. Андрей молча наблюдал за тем, как силуэт Кравицкой удаляется. Логвинов так и не вернулся, видимо покинув сию «вечеринку». Шатен облизнулся, морща нос. Он очень похож на кота. Наглого, ищущего выгоду во всем. Отголоски скудного отеческого воспитания, если вообще не его отсутствия, дают все больше о себе знать. От этого не скрыться, да и парня уже не перевоспитать. Слишком привык. Мать обязалась приехать раньше обещанного. И ее радовала эта новость. Бракоразводный процесс — небыстрое дело. Впрочем, Ева уже представляла, как они ходят по улицам вместе с мамой. Ева наконец-то пойдет в школу и найдет себе друзей, в итоге став новой владелицей винодельни. Да и бабушку с ворчливым дедом очень хотелось повидать. Наполненная радостью ожидания, девушка вышла в зал, начав спускаться по лестнице. Честно, та не очень спешила возвращаться к «старым друзьям», все же, данное общение не очень ей подходило. Однако, хорошо отвлекало. Куда деваться. Она почти преодолела все ступеньки, пока в нее не врезалось громадное мужское тело. Белый пиджак. Перед ней стоял Николай, который чуть не снес бедную девушку с ног. Яд начал предательски сочиться. — Смотри куда идешь. Иначе, в следующий раз, придется отчитываться моему отцу почему я умерла на чертовой лестнице! — Улыбка-укус-геометрия-ассиметрия. Ошарашенные глаза Лукашенко Николая. Ее запястье, сжатое кистью, кольца на длинных пальцах больно давят. Он не сдержался. Провалил план. «Коля — слабак»: — так и запишет в своем дневнике. Ему последние месяце сложно сдерживаться. Контроль потерялся совсем. Подростки оказались под лестницей. Двое. Ева чуть не просверлила дыру в его лбу, поднимая взгляд непонимания. — Какого?! — Голос такой надорванный. Парень смотрит на нее исподлобья. Руки в боки — пиджак уже не такой гладкий и опрятный. — Что, прости? — Ева раздраженно выдернула свою чать руки из его кулака. Внутри бушевало цунами. Кипяточное цунами, тотчас готовое накрыть этого наглого блондина. «Что он себе позволяет?!» Чтоб он захлебнулся. Ей богу. — Какого хрена ты сидишь с этими? — Ей показалось, или наяву младший сын президента умеет сквернословить? Когда его злить — да. Эта ситуация как раз злила не по-детски. Выворачивала наизнанку. И он не мог дать этому объяснение. — С этими… отбросами. Ева молниеносно переменилась в выражении лица. Он переживает? Ревнует? Чушь собачья! «Он лишь заносчивый козел, который хочет что бы все за ним бегали». Не более. — А тебе-то какое дело? — Так смешно поднимает брови и щурит глаза, когда закипает. Он давно заметил эту особенность мимики, которая вызывала искреннюю улыбку. Нет, Ева не собирается гнаться за Николем как песик, перед которым помахали косточкой. Пускай, честно признаться, его общество было более приятным. — Мне?! — Стоп. «Какое мне дело? Правда. Какое мне херово дело?» Отрезвления не случилось. Парень слишком эмоционален, если эти спрятанные глубоко в недрах эмоции выковыривать наружу. Зря он это все начал. — Просто стало интересно, что такая как ты забыла в столь «мутной» компании. — А что?! — Было жутко непривычно видеть юношу таким вспыленным. Ева вздернула голову. Неделю назад, он держал ее за этот подбородок. — Я не хочу, чтобы ты шла к ним. — Спокойным тоном произнес блондин. — Мне плевать. — Кто-кто, а Николай точно не смеет что-то запрещать ей. Особенно когда сам так старательно ее динамил весь вечер. Андрей резко вскочил с дивана. Хищно оглядел помещение и направился к выходу. — Я проверю Кравицкую. — Отрывисто сказал шатен, ни слова не вставить. Яна только недоумевающе посмотрела на юношу, который попутно поправляя пиджак надвигался к дверному проему. К лестнице. Он увидел этот знакомый силуэт пару минут назад, и нечто странное потянуло прямиком туда. Шестое кошачье чувство. Спокойно обходя всех и вся, он заметил цель. Ева и Николай что-то яро обсуждали под лестницей. Скорее спорили или ругались. Шатен закусил зубочистку, направившись к им прямиком. — Пойдем. — Коля спокойно указал ей на дверь. — Нет. — Ее глаза постепенно наполнялись чистой солью. — Ева не надо, пожалуйста, разводить скандал! Пойдем! — Почти срываясь на крик, тараторил сын президента. Кияшов влез в разговор. Этот избалованный мажорик никогда не сумеет держать язык за ровными белыми зубками. — Отстань от девушки. — Он выглядел весьма убедительно и мужественно. Николай только повернул голову и пронзил взглядом. Диким таким. Кияшов всегда сух, безэмоционален и невозмутим — Златовласка, ты плохо слышишь? Ей плохо, отпусти ее. «Какая нахрен «златовласка»?». Что за наглость он себе позволяет? «Хамло эгоистичное» — Кто? — Считайте, что сын мэра — труп. Мысленно Коля уже пристрелил его. — Ты. — Андрей вытащил зубочистку, ткнув ей на парня. — Ева, пойдем на воздух, тебе бы продышаться. — Она не пойдет с… — Юноша так надеялся на благоразумие Кравицкой, вы даже не представите как. — Пойду! — Ева оттолкнула Лукашенко, подойдя ближе к Кияшову, который не стесняясь приобнял ее за плечо. Она даже не сбросила это руку, на кой красуются дорогостоящие часы «Ролекс». Двое удалились, оставив Николая наедине со своими пожирающими мыслями. «Глупая Ева!»: — Он стукнул кулаком по стене, привлекая внимание каких-то незнакомцев. Поступок являлся опрометчивым. Очень. Дело отнюдь не в том, что у Лукашенко обострились неясные проблемы на нервной почве. Просто, парень много изучал новостные порталы, что о самой Кравицкой не скажешь. Коля вообще знал много подробностей. Достаточно. «Ева, если он тебя соблазнит прямо там, я тебя убью. И если будешь потом говорить, что я был прав — тоже. Похотливый баран. Решил укротить строптивую?! Почему ты такая упертая дура, Кравицкая?: — Он выдохнул и направился хвостом. — Е-во-чка! Как ты умудрилась наткнуться на этого принца королевства ботаников? — Кияшов провел тыльной стороной ладони по ее угольным уложенным волосам, оглядываясь по сторонам. Попутно нервно облизывал верхнюю губу. — Все в порядке. — На выдохе Ева улыбнулась. Все же, общество Андрея не внушает доверия, хоть он и спокоен как удав. Перед глазами стоит только Лукашенко-младший, который как на иголках. Редко увидишь парня в таком состоянии. Такого взвинченного, раздраженного. Слова сына мэра пролетали сквозь ее ушей, пока щелчок над ухом не «разбудил». — Эй, что не слушаешь? — Он улыбнулся, показывая отбеленные зубы. — Я слушаю! — Девушка нахмурилась, заметив как парень кивает головой влево-вправо, выражение лица стало легче. — Извини. — Проехали — Андрей прильнул к стене, встав рядом. — Знаешь, помнятся мне события полугодовалой давности… Ты так жестко отказала мне тогда. «Мало сказано. Когда ты что есть силы вмазала парню по щеке, а потом вылила тарелку лукового супа ему на голову, оставляя краснеть перед друзьями.» Хотя, парню была нужна только ее фигура и внешность. Ну и горячий нрав, ведь его это «заводило», вроде как. — Знаешь, Ева. — Он уже встал напротив нее. — Я изменился! Ты смотрю, тоже… Уверен, начни мы все сначала, у нас бы получилось. Его рука скользнула на девичью талию, другая прихватила шею, немного придушивая. От парня несло крепким алкоголем. — Ты сдурел?! — Ева попыталась вырваться, скинув с себя левую и правую, но ловкие руки прижали хрупкое тело к стене. Кияшов оказался намного сильнее девушки, а место было почти безлюдным. Кому вообще нужно уходить за здание, когда внутри такое? — Я никогда в жизни тебя не… — Ты, — Он придвинулся еще ближе, грязно шепча той на ухо — Маленькая фригидная сука! Помнишь, как вечно всех позорила. Вечно всеми пользовалась. Нахальная ты дрянь… — Только попробуй, Кияшов! — Тщетные попытки вылезти девушка не оставляла. — Иначе тебя быстро лишат возможности спать со всеми подряд! — Да-а? А кто? Ой, я смотрю, мы тут с тобой одни! Это мое место, так скажем, «тайный уголок». — Рука на шее начала медленно сжиматься. — Ну-у? Кого позовем к нам? Может твоего друга-Златовласку? Хотя уверен, что он такой же сраный девственник! Его профиль резал расстояние между людьми, попутно покрывая прерывистыми кроткими поцелуями шею. Ева ощущала себя такой мелкой и худощавой. Такой беспомощной слабачкой. — Убери от меня свои грязные… — Агрессия и такой дикий собачий страх. Она не договорила — перебили. — Какого хера тут происходит?! — Им послышалось, или Николай снова выразился табуированной лексикой? Он вылетел из-за угла, словно лев преследует антилопу — на бешенной скорости. Его тон был спокоен, но любой бы смог разобрать частицы волнения, человеческого дружеского беспокойства. По лицу: вскинутой единственной брови и бешенному соболиному взгляду исподлобья, по походке и сжатым кулакам читалось — Николай Александрович зол. Безумно. Парень медленно повернул голову, целясь глазами в шатена. — Кияшов, я еще раз спрашиваю. Какого хера тут происходит?