Alphabet Boy

       При каждом случае соревнования любого рода Николай Лукашенко превращался в человека, одержимого идеей победы настолько, что стучало в висках. Будь то это хоккей, биатлон или даже вальс. Он из года в год участвовал в конкурсе танца — прихоть отца. Пару раз выигрывал, не особо часто, в общем. Но стоило парню загореться, охладить этот пыл приходилось почти всегда обреченным на проигрыш испытанием как для него самого, так и для окружающих. Как упоминалось ранее: Николай не мог спокойно принять поражение, ведь ненавидел проигрывать. Поэтому, как только Ева оказалась в сильных руках Лукашенко, голубые, как небеса, глаза заблестели. Заблестели, заискрились, появились весьма заметные блики, такие же голубые, как и его око. Вокруг вились толпы людей, которые хихикали и что-то обсуждали. Юные девушки вели разговоры с парнями-партнерами, игриво улыбаясь и кокетно поправляя их прически, пиджаки, галстуки, рукава. Ведь они уже знали, кем будут приходиться в будущем остальным, спасибо деньгам родителей. Ведущий принялся повествовать о правилах проведения конкурса, о временных рамках и технике танца. Голосом он вышел весьма хорошо, говорил красноречиво и громко, оголяя в улыбке белоснежные идеально ровные зубы. Помещение было озарено ярким теплым светом, исходящим из висящей сверху позолоченной громадной люстры. Она казалась единственной звездой на черном небе, старинным пиратским кораблем в одинокой бухте. «Если бы такая упала, она пришибла бы к чертям»: — Пронеслось в голове у Евы, которая украдкой смотрела вверх. То ли на своего партнера, который был на порядок выше той, то ли на расписанный фресками высокий потолок. Голова слегка кружилась, хотелось пить минеральную воду со льдом и романтично падать на мраморный дочиста выдраенный пол. Были это последствия духоты в помещении или неожиданной встречи, коя волновала нервы — кто бы знал. Девушку поставили перед фактом скошенные ноги, которые норовили повалить ее вниз, как и просила романтическая часть нутра. Кравицкая почувствовала, как теряет равновесие, однако крепкие руки блондина схватили ее, словно коршун добычу. Оба встретились глазами, не удерживая друг на друге взгляд. — Осторожнее. — Коля выронил это на выдохе, вообще-то желая промолчать в данной ситуации. Просто помог. По-джентельменски помог. — Спасибо. Тут нынче жарко. — Она сделала рукой жест, будто обдувает себя. Неловкость обоих коснулась, связывая ее талию с его руками невидимой ниткой. Коварная она, неловкость эта. Человек в костюме закончил витийствовать, вновь заиграла музыка, заставив пары кружиться, как аккуратные снежинки на порывистом зимнем ветре. У девушек длинные изящные ноги, обутые в дорогостоящие туфельки, у юнош — широкие плечи, что делают их похожими на трапецию. Танцующие молодые люди рисовали своим вальсом акварельную картину данного вечера. Столь нелепую, нескладную, притом красочную и необычную. Подвижную картину данного мира. Тогда, когда с пеленок маленькие мужчины и женщины взаимодействуют, чувствуя некую связь между собой, стараясь на порядок раньше взрослеть на горе своим родителям. Таких, которые словно ласточки улетают из теплого домика в свой собственный и новый, начиная отдельную жизнь. И у каждого из тех свой характер, точка зрения и особенность где-то внутри. Яркая черта, смотря на которую вы скажете: — «Вот это — точно он! Он самый». Еве было то жарко, то холодно. Сначала она чувствовала себя египтянкой под палящим солнцем золотой пустыни, потом жителем Сибири на прогулке в «минус сорок» по Цельсию, и так по замкнутому кругу. Упоминалось-ли, что Кравицкая также терпеть не может вальс? Танец, что строг и чопорен, заставляет людей вырисовывать четкие геометрические фигуры по определенным заданным траекториям. Никаких погрешностей — лишь чистая математика и математический анализ. В алгебраических уравнениях одна маленькая помарка, которую вы не заметили, попивая сладкий чай за уроками, портит всю запись, заставляя ее идти наперекосяк. И все решение идет на смарку, ведь оно — наука точная, права на ошибку мы не смеет иметь. У Евы ошибок было много. Следовательно, она не совместима с вальсом отнюдь! Или как там: — «Ваш ответ не удовлетворяет область допустимых значений (оно же ОДЗ)». Люди ненавидят все то, что получается плохо. Мы привыкли лишь радоваться легкому бытию, искренне улыбаясь наступлению выходных или отмене пары по истории искусств. Нам так проще. Все любят комфорт, свою уютную зону, мирок, где ты есть повелитель, но никак не его пределы. Там темно и сложно. Ева, как такой же дефолтный персонаж, не любила, когда сложно. Правда, данный момент отказ «любимой» матери был равен обиде — пришлось согласиться сквозь зубы процедив: — «Спасибо, мам». Не зря же Мария взращивала в дочке женственность с детства. Девушка и поет, и играет на инструментах, и танцует на профессиональном уровне. Вальс вообще-то входил в перечень обязательных для посещения занятий любой уважающей себя девочки. И подвести огненные глаза Кравицкой-Гонсалес Ева никак не могла — вышла, задумав авантюру. Да и то провалилось, девушка стала «Мисс-любимица-неудач», попав в кровожадные лапы сына президента. «Да-да, милая, неужто ты запамятовала — президентский бал от слова «президент», и присутствие его там строго обязательно. Зная характер Александра Григорьевича, додумайся, что и сына своего младшего он не оставит без визита.» Столкнулись — танцуйте, будьте добры. Мучает вопрос: отчего же на данный момент оба подростка кружатся в нестерпимо нелюбимом им танце всей знати восемнадцатого века? У Евы голова ватная от всего этого сюра, а Николаю просто дурно. Коля, хоть и плевался от уроков вальса все детство (да и отрочество, и часть юности), владел техникой прекрасно: на уровне среднестатистического мальчишки из высшего общества. Его стан словно по-линейке вычерчивал четкие ровные траектории движений. Таких же идеальных: в меру плавных, в меру резких. Ноги всегда были с ним в ладах, а руки уверенно держали за правую ладонь, талию любую девушку, коя так страстно мечтала представить себя на Золушкой, оказавшейся на королевском балу, танцующей с прекрасным принцем — то-есть с ним. В этот раз что-то с руками. Руки не слушаются. Растеряв былую уверенность, правая никак не могла нормально взять девушку, то съезжая, то дрожа, то неистово потея. Левая, что непосредственно ложилась в ее руку, даже не сгибалась. Пальцы словно задубели, переломались и потеряли всякую совесть, мешая сосредоточиться ясному юношескому уму. «Да возьми же ты ее нормально, черт возьми!»: — Николай всяко мог себя ругать, когда требовалось. На сей день он действительно до жути несобран. Силы парня покинули мощное тело, и хочется поскорее убежать. Именно убежать, разрушая правило за правилом, меняя расписание, внося свои личные поправки. Что же это с ним творится такое нехорошее? Неужто Кравицкая заразила своими паттернами? С ней было лихорадочно. От нее пахло свободой и испанскими винами, гордостью и отчуждением, смелостью и протестом внешнему миру. Ее кисть было ледяной, губы краснели вишней, но не вырисовывали неидеальную улыбку, не показывали острые зубы. Глаза сверкали, девушка то и дело выкручивала своего рода «пируэты» сама еле-держась на ногах. Как же она разделяла его желание победы. Такого животного простого желания утереть нос каждому большому и маленькому человеку из разношерстной публики. Она желала чуять запах риска и куражиться, он — доказывать свою неподражаемость. Музыка достигла своей кульминации, дорожка пошла на спад — время стать чем-то большим, время выигрывать партию. И Ева, что было ей несвойственно, и вообще, она стеснялась, шепнула на ухо партнеру: — Лукашенко. Придержи меня нормально. Эти слова прозвучали весьма своеобразно из ее уст. Раз, она никогда-никогда не называла парня по фамилии. Два, не позволила бы дотронуться до себя. На худой конец, три, ни при каких обстоятельствах не взяла бы такую инициативу. Как же ей хотелось убежать. Вдыхать вечерний ледяной воздушный поток, смотреть на звезды, задорно смеяться, пока эти «пешки» извиваются в танцах. Пока они лицемерно улыбаются друг другу, прикрывая рот рукой при смешке. У нее была такая возможность, Лукашенко собственной персоной ее предоставил. Ева напрочь отказалась, не вселился ли в нее какой-нибудь Азазель? Когда сам Бог велел начать веселье, когда сам «Алфавитный Мальчишка» готов был нарушать четкую последовательность? И знаете, причина смешна и ничтожна: как же она переживала за репутацию Коли. За его отца, душевное состояние, его самого. Еве вдруг стало страшно, а душа закрылась под вуалью милосердия и сострадания. Да, противники тоже умеют идти на уступки. Оно, как никак, человеческое бытие! Николай послушно взял ее так крепко, как позволяли ему подводящие сегодня руки. Неволей взор метнулся на ее глаза, такие целеустремленные, зеленые, как хвойный лес. Совершенно случайно парень улыбнулся. Улыбнулся по-простому, даже скорее по-детски. — Я держу тебя, чай не улетишь… — Его голос был мягким, как шелк, и был приятен ее ушам. Впервые за все время Коля был весел, мил и… спокоен? Именно спокоен, расслаблен, умиротворен. Еве почти не приходилось видеть его не в скованной позе с ледяными бурями внутри души. Ей тоже захотелось улыбаться.

***

Не отменяем, что вальсирование неистовое продолжалось, а на наших юнцов по неизведанным причинам напало нечто такое же неизведанное, как и причины. Руки Николая, казалось, вылечились, и тонкое мастерство его танца возросло в три, а то и в четыре раза. Он кружил ее, приподнимал и снова кружил. Вокруг них неожиданно оказалось больше места, даже образовался некий круг персон, смотрящих сие «представление» как в Малом Театре. Ева задорно хихикала, кокетливо хлопала глазами, извивалась, как гадюка или кобра, привлекая все больше острых взглядов чужих. И почему-то Николай был не против, зная ее почерк блестящего танцора, кой он разобрал тогда на злосчастной парковке. Машина здорово потрепала нервы всем нашим героям, но Николаю особенно, послужив причиной для скандала с отцом, а после для визита этой девушки прямиком на дом. О, чудное переменное статичное время! Тем временем, танцы подходили к логическому концу. Отточенные шаги, словно по цифрам, геометрия и музыка русского классика — гвоздь этого вечера, ей Богу, клянемся Вам! Вот, оркестр сыграет последние ноты, а Николай сделает то, что заставит Александра, ненароком наблюдающего за мероприятием, поперхнуться игристым. Парень взял хрупкую девушку на руки и завертел ее как в красиво снятом фильме про знать. Первым делом Ева впилась в него глазами, картинно дав понять, мол: — «Чего же ты творишь, совсем ум растерял?». Что было ожидаемо от кого угодно, да только не от нее. А тут ей вдруг стало не по себе, и Кравицкая даже пугливо ахнула, пугаясь резкости и высоты «полета», а возможно непривычный жест Николая Какая же экзотическая муха укусила его? При нормальном течении событий он бы… Он бы никогда-никогда! В ответ он только смеялся, показывая люду белоснежные клычки. Настроение играло салютами в синих, как Ледовитый океан, глазах. — Испугалась? — Проронил он, опуская Еву на пол. Коля смотрел на нее с неким азартом и желанием получить в коллекцию охапку комплиментов. Как никак, он желал удивить ее, хоть и сам не верил своим мыслям. И мысли эти отнюдь не спутаны, Николай солжет если скажет, что те таковы. — Никак нет! — С головой девушку выдавали покрасневшие щеки и смущенная «кусачая» улыбка. Оно дало блондину понять — у него получилось блестяще. — Вижу, что обманываешь! Испугалась таки! — С долей доброй насмешки проговорил тот, проведя пятерней по слегка растрепанным отросшим золотым волосам, но не сводя взгляд с девичьего лица. Ева поймала Колю на этом. Он внаглую пялился на ее физиономию, на ее веснушчатый горбатенький нос, на неправильный рот и острые зубы. На ее черные брови и лисьи глаза. Словно стараясь считать каждую эмоцию дочери Аркадия, приняв на свой счет. Почему-то оно вызвало у самой смелой девушки на сей балу порыв простого женского смущения, когда кровь приливает к кончикам ушных раковин, а голос подрагивает. Бессомненно, она такая же больная неустойчивыми нервами, как и он. Только спустя минуту Лукашенко и Кравицкая младшие услышали, что музыка давно стихла, а их поедают взглядами толпы девушек и парней, женщин и мужчин, девочек и мальчиков. Как очередные воздыхательницы блондина шепчут про Еву что-то нехорошее, а представители «Новая Минской Элиты» поливают партнера девушки самой отвратительной грязью из их уст. Было на удивление тихо, мужчина вновь взошел на сцену, принявшись настраивать свой микрофон для объявления и так всем понятных итогов. «Лукашенко Николай Александрович и Кравицкая Ева Аркадьевна — победители» И тут, парень делает то, что не поддается объяснению и по сей день, когда рассказывается Вам данная история. Коля резко хватает Еву за руку и вылетает из зала прямиком на улицу. Расталкивает прохожих, хохочет и упивается красотой и романтичностью данного дня. Как же ему сейчас хорошо.

***

Ева даже не успела среагировать должным образом, просто стараясь догнать оппонента, не свалившись на пол. Да дело тут даже не в побеге, он взял ее за руку так, как берут эти сладкие парочки друг друга! Он ни разу так ее не брал и не посмел бы. Девушка ему вообще-то неприятна! Это запутало ее и без того мутное сознание вновь, когда парень наконец остановился и старался отдышаться, ее внутреннее «Я» без разрешения начало диалог. — Коля, это как? — Картина смешная: Ева с выпученными глазами и тихим тонким голоском, с растрепанной прической спокойно вопрошает. Без огня и искр из глаз. Умиротворенная какая-то, без протеста. — Да так, — он прямо в пиджаке прилег на холодный досчатый пол, благо это происходило на пустой веранде (вход туда не был разрешен), и прищурил глаза. — Надоело. Последовало молчание, как будто кто-то украл у девушке весь словарный запас, повесил замок на вечно неумолкаемый рот. — А тебе? — Николай слегка приподнялся, чувственно посмотрев ей в глаза, словно ища там клад. — Тебе не надоело? — Да, — Ева издала смешок, ложась рядом с парнем. — Мне и подавно. Вновь тишина, а над ними звездное темное небо. Такое бескрайнее и вечное. Оно ведь всех нас старше, всех их старше. Оно видело мир, при нем вершилась история, миллионы тысяч людей признавались при нем в любви… А эти звезды! Казалось, что у каждой есть имя, что каждая по-своему сверкала молочным светом. И все они под покровительством буханки-луны, которая статно наблюдала за происходящем, как и полагалось королеве всех долгих темных ночей. Вкупе пейзаж притягивал своей таинственностью и необъяснимой красотой для обоих. Коля вдруг снова приподнялся, оперевшись на руку. — Ева, я хотел бы узнать у тебя… — Парень старался подбирать словосочетания из множества вариантов в его голове. Приглушенный свет из окон плавно ложился на его блондинистые волосы и часть лица, от этого он почему-то казался еще более привлекательным. Тихий голос, почти шепот, нес в себе нечто интимное и секретное, скрываемое. — Тебе нравятся звезды? — Звезды? — Ева выдохнула, задумываясь над вопросом. Кудри ее совсем выпутались из аккуратной прически, тушь слегка размазалась, сама она неподвижно лежала, спрашивая вопрос у самого мудрого неба. А нравятся-ли ей звезды? — Не знаю… Они так далеко, но так ярко сияют, аж отсюда видно! И тухнут быстро. — Я просто думал об этом. Неужто кто-то и правда называет эти плевочки жемчужинами? И дивятся ими, вдохновляются, мол светят… Зачем им вообще светить? Может потому, что это кому-то нужно? Для кого-то значимо? — Если в этом и смысл? — Кравицкая вдруг улыбнулась, увлекаясь рассказом. — Показать нам. Показать, что жить надо со светом, даже если придется потухнуть? — Ведь если прожить жизнь без света, то никому не будет видно твоего конца… — И это нам нужно. Нам бесспорно нужен их ясный свет! Ведь они… они указывают путь. Путь для заплутавших на… — На дороге жизни. Последнее подростки сказали хором, кажется они, задумываясь по сути о своем, докопались до истины. Единственной истины.

***

Прошло около получаса, когда Ева и Коля успели изрядно замерзнуть. Они почти не разговаривали, только смотрели на небеса, которые, видимо, тешились над ними. Искренне радовались за разгаданную ими тайну. Еще оно им подсказывало, кажется, что пора уже уходить — ждут. — Уж не думала тебя тут увидеть! — Украдкой сказала Кравицкая, поднимаясь и отряхивая черное платье. — Я тут каждый год. — Он протянул ей руку, помогая устоять на ногах. — А вот Кравицкую после инцидента со столом я не ожидал! — Я могу и повторить! — Ева посмеялась, прикрыв рот рукой, тот последовал ее примером. — Обойдусь, спасибо! — Ну да, — Она повернулась к парню. — Мы ведь не очень красиво сбежали. — Почему же? Очень даже красиво! Я бы сказал, в стиле течения «сентиментализм»! — Не сошла ли я сейчас с ума? — Добрая ирония всегда имела место быть. — Скорее я первый. — Что, прости? — Тут Николай понял, что сказанул лишнего. Сказал то, что думал о себе настолько долго, что уже начал озвучивать. — Сошел. И правда, сошел. Неожиданно Ева увидела четкий силуэт Марии и Аркадия, которые по понятным причинам искали ее. Точно уже пора, сроки горят. — Ну, Коля, мне пора! Может, до следующего… — Стой! — И вновь лишнее слово. Это не то, что он бы хотел сказать, но чувства овладели разумом. Тоже как в течении «сентиментализм». Секунда. Николай притянул ее к себе, сжав непослушными руками ее тонкую талию. Наконец-то он держит ее нормально. Он поцеловал ее прямо в неправильные губы, как тогда. Снова поцеловал, гладя по кудрявым волнам волос. Трогая розовую кожу на скуле, вдыхая аромат ее парфюма. Он поцеловал ее без зазоров совести, с диким желанием только чувствовать, без логики. Он к чертям перепутал все буквы в своем алфавите, целуя в косточку за ушком на прощание, провожая блакитным взглядом. Он последовал примеру любой звезды, и нет «In vino veritas» — не правдивое высказывание! Ева позволила ему. Позволила себе. Сама не понимая отчего же так бьется безжалостное сердце. На ее лице очарованные небом зачарованные его смехом и улыбкой глаза. Благо, родители не заметили подростковых выходок, Мария только единожды всплеснула руками. — Бог мой, Ева, вся помада смазалась! — Она вытерла большим пальцев пунцовые пятна с уголочков ее губ, радостно любуясь проделанной работой. — Ну что, готова поехать с мамочкой в Испанию? С Рождества ты официально станешь настоящей испанской леди! «Черт, Испания». Первый раз страна солнца и вин подвела ее так нагло.