Молодость и её последствия

      — О чём ты? — занервничал Чхоль, рассматривая маленькую жёлтую коробочку в руках у дочери. Её голос сквозил твёрдостью, от чего спина Чхоля сгорбилась, а взгляд слегка притупился. — Это временные трудности…       — Хватит, хватит, хватит! — закричала Розэ, прикрыв уши своими руками. Больше не хотелось слышать лживые слова, которые острее ножа оставляли шрамы на сердце. — Думаешь, мне легче от твоих слов? Думаешь, что я слепая и не вижу, что происходит сейчас?       — Доченька, — Элис предприняла попытки приобнять Розэ, но она не позволила матери придвинуться ни на шаг. Ей было тошно от всего. — Не переживай, мы с папой решим наши конфликты и…       — Боже, ты серьёзно? — пухлые губы Розэ подрагивали от нахлынувших эмоций, её карие глаза застилались слезами, которые одинокими дорожками растекались по раскрасневшемуся лицу. — Решить конфликт, когда её причина живёт с нами?       — Мы ругаемся не из-за Лисы, солнышко, — Элис пыталась как можно мягче говорить с дочкой, словно с маленькой девочкой. Но Розэ лишь отфыркнулась от этой приторной фразы.       — Конечно, — из каждого слова сочился сарказм. — А от того, что нашему дорогому папочке не хватило одной дочки, поэтому решил создать другую.       — Розэ, — перебила Элис, но Розэ уже не могла остановить поток обвинений, слишком долго копилось. — Перестань.       — Открой, — приказала Рози, — открой и убедись в том, что Лиса мне сестричка, а у папы на стороне были интриги.       — Ты знаешь? — Чхолю было крайне стыдно смотреть на раздражённую, с уставшими глазами дочь.       Розэ не ответила, а лишь недовольно фыркнула, отвернувшись к лестнице. Элис дрожащими пальцами извлекала письма и бумаги, которые её дочь, видимо, хранила годами. Открытки, письма от Нари, которые не получал Чхоль. Не получал, потому что именно Розэ постоянно перехватывала их.       — Как долго? — прошептала мать, подолгу рассматривая каждый элемент в шкатулке.       — С самого начала, — призналась Розэ, глотая горячие слёзы, прижимая руку ко рту, чтобы глушить всхлипы. — С того дня, как мама Лисы заявилась к нам на порог.       — Что? — Чхолю показалось, будто его ударили под дых и весь воздух из лёгких вышел. Он сделал неосознанно шаг вперёд в попытках схватить родную дочь за плечи, но в последний момент успел остановиться и взять себя в руки. — Нари приходила к нам? Когда?       — Какая разница? Эта женщина заявилась на наш порог с грёбаным письмом, который полностью разрушил нашу идеальную семью, — плечи Элис дрожали от осознания, какая непосильная правда свалилась на плечи маленькому ребёнку, который не знал, как ему поступить. — Маленькое аккуратное лицо, чёрные, собранные в пучок, волосы и тёплая улыбка. Она даже подарила мне конфету…       — Где это письмо?       — Какая разница? — развернулась лицом к отцу. — Мать Лисы мертва, а это значит, что наша семья может больше не волноваться о твоей пассии.       — Розэ, — Элис больше не могла слушать, поэтому разорвала дистанцию и дёрнула дочь за руку. — Перестань.       — Мамочка, — усмехнулась Розэ сквозь слёзы, — теперь он не уйдёт от нас. Не переживай из-за папиной ошибки…       Элис отпустила руку Розэ, которая свалилась от бессилия на пол и заревела в голос. Было невероятно больно от того, что родной отец предал их давным-давно и живёт спокойной жизнью. Целует и обнимает ничего не знающую мать, пока его вторая семья жила где-то рядом.       Розэ не могла поступить иначе, не могла пустить ситуацию на самотёк, ведь знает, что всё нужно брать под контроль. С того самого момента Пак изменилась — в её глазах потухла детская искренность, а доверие и вера в человечество были утеряны. Если её предал любимый отец, то другие обязательно уйдут, оставив Рози ни с чем.       На фоне предательства Джой и издевательств Вэнди Розэ впала в депрессию и перестала что-либо чувствовать, ведь хотелось избежать болезненных ощущений. Отказавшись от бессмысленных эмоций, Пак выстраивала продолжительный план. Ей нужно было изменить имидж, дабы угодить своим комплексам, а затем обзавестись влиятельными знакомыми и друзьями. Нужно было скрывать папину оплошность, чтобы создавалась иллюзия на идеальную семью. Розэ считала верным решением держать родную мать в сладком неведении, пока саму грызла совесть по ночам.       — Родная, — Элис аккуратно присела около дочери и приобняла содрогающиеся от истерики плечи. — Всё будет хорошо. Тебе не нужно было скрывать это от меня, — мягкая рука опустилась на шёлковые пшеничные волосы и медленно гладила по голове.       — Вы бы поссорились, — воздуха в лёгких не хватало, отчего Розэ задыхалась и с паузами произносила слова. — Я хотела лишь сохранить семью, хотела всего лучшего для вас.       — Это бы ничего не изменило.       — Изменило бы, — запротестовала Рози. — Как только всплыла правда о Лисе, то вы не перестаёте ругаться. Я держала всё под контролем, пока она не заявилась сюда.       — Солнце, мы не могли бросить Лису, особенно после смерти её матери, — Элис сильнее прижала лицо дочери к груди, чтобы успокоить дрожь. — Ты же у меня такая добрая, светлая, справедливая, поэтому сможешь понять наше с папой решение.       — Мама, — Розэ отстранилась от груди. В её заплаканных глазах блестели остатки детской наивности, её тонкие пальцы, словно маленькие детские ручки, сжимали подол материнской майки. Ей хотелось вновь, как в детстве, верить в сказки, в Санта Клауса, в людей. — Ты всё ещё любишь папу и не перестанешь любить?       Но слова где-то застряли в горле, а взгляд Элис потерял былую уверенность. Она мельком взглянула на Чхоля, который десятый раз пытался вчитаться в содержание письма Нари. Он всё слышал, его выдавала сжавшаяся челюсть и мокрые от слёз глаза. Он собственными руками разрушил жизнь Лисы, позволил Нари жить в среде осуждения и ненависти, причинил боль своей семье. И вместо того, чтобы молить на коленях о прощении, хватается за крупицы прошлого, жадно изучая не дошедшие до него письма уже мёртвой лучшей подруги.       — Скажи, что не позволишь Лисе разрушить нашу семью, мамочка, — взмолилась Рози. Всё её тело переполнялось ненавистью к Манобан, к её матери, ко всему этому грёбаному миру, который, словно карточный домик, рушился на её глазах.       — Мы будем стараться, да, дорогой? — Чхоль слабо кивнул и выдавил из себя жалкую улыбку, Элис сделала то же самое. — Тебе принести в комнату успокоительное?       Элис больше нечего сказать своей родной дочери в оправдание, больше не хватало слов, чтобы успокоить. Розэ всегда в её глазах была сильной, самостоятельной девушкой, которой любая задача по плечу. Ведь её дочь с самого начала скрывала всю эту правду и не сломалась, то почему сейчас не может поступить точно так же? Ведь Элис придётся оставаться сильной ради себя, ради Розэ, ради Лисы.       Но правда в том, что Розэ сломана ровно с той минуты, когда маленькие пальчики раскрыли конверт, который хранил страшную тайну отца. Идеальная реальность треснула и разлетелась на миллион осколков. Она верила, что смогла хоть неправильно, но как-то склеить осколки между собой, чтобы попросту не сойти сума от болезненных мыслей.       — Нет, — прошептала Рози, аккуратно расцепив пальцы. В очередной раз ей придётся проглотить боль и всё взять в свои руки. Только голова разрывалась от не проходящей боли, а в ногах не хватало сил, чтобы дойти до комнаты. — Я лучше поднимусь к себе и немного посплю.       Напоследок Розэ натянула фирменную улыбку и повернулась к матери, дабы умело убедить окружающих, что всё в порядке. Родителям не интересны её личные переживания, опасения, ведь она взрослая дочь.       Как только её силуэт скрылся за поворотом на втором этаже, то сил не осталось, и Розэ свалилась на пол. Улыбка сползла с лица, слёзы новой силой хлынули из опухших глаз. Из небольшого кармана байки Рози достала телефон и дрожащими пальцами писала сообщение Бан Чану. Ей хотелось услышать его успокаивающий голос, мотивационные слова, но в ответ была лишь тишина. Ведь Бан Чан в Корее, где сейчас тренируется со своей новой командой, со своей новой семьёй.       «Позвони мне, — писала Розэ сквозь слёзы. — Я долго думала о твоём предложении переехать в Корею… Хочу быть рядом, когда ты дебютируешь, обретёшь первых фанатов, получишь первую награду. Я хочу быть рядом с тобой. Напиши мне, если ты чувствуешь то же самое».       Крик вырывался наружу, но застревал где-то в горле, от чего дыхание перехватывало, а из глаз текла новая порция солёных, горячих слёз. И всё, что оставалось, это в своём бессилии сидеть около двери ванной и содрогаться от истерики. Розэ прекрасно осознавала свою беспомощность, свою слабость, своё ничтожество, к которому вернулась спустя столько лет.       Лиса медленно открыла дверь своей комнаты и посмотрела на Рози. Её опухшие усталые глаза безэмоционально смотрели на стеклянную вазу с белыми розами, на пухлых щеках полосками стекали слёзы вперемешку с косметикой, а худые руки небрежно обхватили ноги, прижимая их к подбородку. Рози напоминала маленького обиженного ребёнка.       — Ты в порядке? — в памяти всплыли картины знакомства Лисы с Чимином, когда тот вломился в школьный чулан и как ни в чём не бывало присел рядом. Лиса решила поступить точно так же и присела напротив Розэ. Но ответа не последовало. — Ссоры между родителями — это нормально, тебе нужно немного подождать, прежде чем всё вернётся в норму.       — Все вы пытаетесь убедить меня, что я в порядке или буду таковой, — Лиса хотела возразить, но слова застряли где-то внутри, когда стальной взгляд Рози пал на неё. Заплаканные карие глаза излучали холод и ненависть, от чего тело непроизвольно содрогнулось. — Думаете, что со мной всё в порядке, потому что я постоянно улыбаюсь и нахожу выходы из разных ситуаций. Хотите видеть меня уверенной Розэ, хорошей дочкой. Я не могу соответствовать этим словам, я не могу быть сильной всё время!       — Ты ненавидишь меня? — на уголках глаз заблестели капельки слёз.       — Тебя и твою маму за то, что испортили мне и моей семье жизнь!       — Я так же не знала о том, что господин Чхоль тоже мой отец, — призналась Лиса. Рот Розэ приоткрылся от изумления, ведь ей не приходила в голову идея, что Лиса могла так же ничего не знать об изменах отца. — А моя мама… она ушла, а я даже не смогла попрощаться с ней. Знаешь, каково это? Мне так больно, что я не могу ни кричать, ни дышать, а лишь только молиться о том, чтобы это всё прекратилось!       — Зачем ты мне это рассказываешь?       — Потому что мне всегда было одиноко, — закричала Лиса. — В тот день я ехала к Дженни, чтобы встретиться с Тэхёном, — Розэ не знала о месте и причинах аварии. — Хотела встретиться с вами и хотя бы на секунду снова почувствовать себя нужной. Я всегда восхищалась тобой, стремилась быть похожей на тебя, а когда узнала, что мы сёстры…       — Мы не сёстры, — перебила Розэ.       — Сёстры, — Лиса кричала так, что казалось, барабанные перепонки Рози лопнут. Манобан была сломленным зверьком, который метался по клетке в поисках смысла жизни. — Я живу в семье, где меня ненавидят, учусь в школе, где всем на меня плевать, и живу жизнь, от которой тошно, — из последних сил Лиса встала на ноги и закричала, прежде чем влететь в комнату и с грохотом захлопнуть дверь перед обескураженной Рози: — Ненавидь и обзывай меня, но не трогай мою мать! Не смей называть её разлучницей и шлюхой, потому что она здесь не при чём.       На крик прибежали Чхоль и Элис, которые заметили лишь Рози, которая с застывшими слезами на глазах смотрела на дверь гостевой комнаты. Ей были противны все люди, находившиеся в этом доме, не хотелось видеть притворные лица отца и матери, поэтому Розэ заползла в ванную комнату. Несмотря на просьбы родителей, дверной замок не повернулся, а Розэ осталась лежать на полу, содрогаясь от истерики.       А за дверью снова разносились крики и обвинения от родителей.

***

      Наблюдая за эффектом Джой, которая страдала от новости про вес, Дженни понимала, что её подобное не обойдёт стороной. Помимо укрытия потенциально ненормально Тэхёна у себя дома, её обвиняли в измене не абы кому, а самому президенту школы Юнги. Эта новость подогревалась ещё тем, что на выборах он обвинил ту в сливе баттла не только в сеть, но и директору школы.       — Не удивлюсь, если Дженни делает это из ревности, — звучало со всех углов школы. — Мало того, что не может удержать интерес Юнги, так и портит тому жизнь.       — Не думала, что подружку Пак потянет на ненормальных, — отвечали в ответ удивлённые школьники. К сожалению, Дженни приходилось часто слышать подобные перешёптывание за спиной. — Уверена, что эта шлюха спала с ним в отместку нашему президенту.       — Поговаривают, что она удерживала Тэхёна силой, потому что его искали по всему городу. Неужели ей было плевать на своих подруг?       — Наверное, — приходили к подобным выводам. — Их компанию давненько не видели вместе. Розэ куда-то пропала, а Джису и Дженни не разговаривают друг с другом. Стол для виста занят Вэнди и Юнги.       «Я облажалась, — думала про себя Дженни, проходя мимо перешёптывающихся одноклассников, которые бросали свои ненавистные взгляды вслед. — Боялась остаться одной, а теперь…»       У Дженни больше нет подруг, больше нет той компании и силы, которой обладали в начале года. Розэ погрузилась в свои домашние дела и больше не отвечала на звонки и сообщения. Её мать, виновато опуская глаза, просила не беспокоить девушку. А Джису так и не смогла простить за подобную выходку.       В романтической жизни Юнги и Дженни тоже ничего не клеилось. Этому способствовали не только грязные слухи, но и холодность со стороны парня. Он изредка целовал мягкие алые губы, нашёптывая на ухо слова любви, его холодные руки больше не гладили большим пальцем ладонь Дженни. Объятия стали какими-то отчуждёнными.       Дженни из последних сил пыталась спасти эти отношения, потому что, кроме Юнги, никого не оставалось. Попытки связаться с Тэхёном не увенчались успехом, а на третий день — абонент стал недоступным. Намджун запретил ему видеться с Дженни, дабы избежать ненужного внимания и предотвратить эмоциональные всплески Кима. Ему хватало проблем и без соплей Джен, поэтому Джун ограждал того от всего мира.       Сам же Намджун не стал жилеткой для слёз. Поэтому с последствиями укрытия Тэхёна в своём доме Дженни разбиралась сама. И пускай директор Чон и полиция отстали от девушки с расспросами, однако все в школе были уверены, что связь между парнем и девушкой куда глубже, чем может показаться на первый взгляд.       В этом был убеждён и Юнги, но на каждой встрече в кафе утверждал, что верит в слова своей девушки. Его серые глаза скользили по её разгорячённым щекам, искрящимся карим глазам, задерживаясь на пухлых губах. Юнги не поднимал голос, не закатывал истерик, обходил эту тему стороной, что вызывало беспокойство у Дженни.       За показным спокойствием Юнги стояло безразличие к Дженни. Эти мысли проскакивали каждый раз, когда его рука отрывалась от её талии, как только появлялись друзья или Вэнди, а в поцелуях не было былой страсти. О разговорах в школе и не шло речи, ведь Мин пытался сохранять своё лицо. Много сил отнимали тренировки и школьная деятельность, которыми он занимался в одиночку. Отсутствие Манобан сильно сказалось на продуктивности школьного совета.       Две недели тянулись и сплетались в один сплошной затянувшийся кошмар, из-за которого Дженни сходила с ума. Безуспешные попытки вернуть любовь Юнги, расположение Джису, отвоевать свою потерянную честь вызывали лишь новую волну слёз и порицания. «Всё хорошо, всё хорошо!» — шептала себе под нос Дженни, пока горячие слёзы щипали покрасневшие щёки, задыхаясь от собственной беспомощности.       Она устала, но продолжала притворяться для себя и окружающих. Но в этом крылась проблема всех людей — страх показать себя настоящего, продемонстрировать все спектры эмоций и чувств. Не хватало ночей, чтобы восстанавливаться, чтобы вновь и вновь убеждать себя в том, что Дженни в порядке, что не одинока, что не зла на весь мир.       Когда во вторник к ней подошёл Джейсон Бин, нападающий баскетбольной команды, и спросил про самочувствие, предложил воды, то Ким обрадовалась, выдавив из себя подобие улыбки. Ведь когда она осталась одна, то чувствовала, будто её бросили в бескрайней пустыне, в бездонный тёмный океан, откуда не было выхода. А блондинистая макушка и широкая Джейсона Бина стали небольшим спасением.       В среду Джейсон пригласил перекусить бургерами в местном кафе. Дженни сомневалась, потому что вокруг неё ходили слухи про измену, общество обзывало грязными словами. Бин в порыве эмоций схватил тонкую руку Джен и пристально заглянул в её печальные глаза.       — Я лишь хотел в спокойной обстановке послушать о твоих проблемах, — Дженни не успела возразить, как Джейсон продолжил наседать. — Я же вижу, что ты давно не улыбаешься, ходишь в одиночестве.       — Не думаю, что это хорошая идея, — Ким соскучилась по людскому общению. Ей наконец-то захотелось вновь почувствовать себя нормальной, вне атмосферы осуждения и порицания. — Ты же в команде с Юнги.       — Это всего лишь дружеская встреча, на которой мы поговорим о наших проблемах, поделаем домашку. Я сброшу сообщением информацию, так что до встречи.       Дженни находилась в смятении от настойчивости Джейсона, которому слухи были нипочём. Сдавленные смешки одноклассниц привели её в чувства, напомнили о жесткости сверстников. Никто из них не будет разбираться в причинах их встречи, а лишь с новой силой будут обсуждать, какая же Дженни шлюха.       Вместе с сообщением на телефон пришло уведомление об обновлении «Тёмной стороны». Дженни перестала заходить на сайт, читать новости, потому что боялась увидеть новые фейковые новости о себе. Джейсон будет ждать её в кафе с восьми вечера до закрытия. Писал о том, что надеется, что сможет помочь разобраться в проблемах и увидит лучезарную улыбку на лице.       Стоило немалых усилий отбросить свой телефон и вновь углубиться в чтение учебника по истории. Хотелось снова вернуться в то время, когда Тэхён тихонечко отдыхал на кресле напротив. Несмотря на его нежелание разговаривать или колкие словечки, Дженни нуждалась в собеседнике.       На телефон пришло новое сообщение от Джейсона. Дженни хотела выключить надоедливый гаджет, но внимание привлекла фотография. За барным столиком сидели подростки, подозрительно похожие на Юнги и Вэнди. Джейсон подписал её: «Это твой шанс избавиться от слухов и прозвища шлюхи».       И Дженни сдалась под напором Джейсона. Села в машину и поехала в злосчастное кафе, где проходили их с Юнги свидания. Неужели теперь он водил Вэнди за их общий столик, говорил слова о любви, целовал и обнимал? Это объяснило бы его холод и отчуждённость.       Но когда она ворвалась в кафе, то не увидела никакой парочки ни за барной стойкой, ни на их общем месте. Баскетбольное кольцо одиноко висело на стенке, а около него сидел Джейсон, мило улыбаясь. Дженни чувствовала, как рвота подступила к горлу, как крик прорвался изнутри. Насколько нужно быть жалкой, чтобы довериться едва знакомому человеку, проявившему внимание?       — Ты приехала, — радостно воскликнул Джейсон, встав из-за стола, попытался обнять ошарашенную Дженни, но она лишь оттолкнула его обратно на отвратные зелёные диванчики. — Что-то случилось?       — Где они? — улыбка Ким выглядела вымученной и сквозила фальшью. Она испытывала боль вперемешку с облегчением.       — Обознался, — пожал плечами Джейсон и как ни в чём не бывало похлопал по сиденью рядом. — Присаживайся и расскажи старику Джейсону обо всём.       — Я рисковала многим, приезжая на встречу с тобой, а ты меня обманул… это низко с твоей стороны.       Джейсон попытался оправдываться, но Дженни уже не слушала. Просто покинула кафе, убедившись в очередной раз, какие же люди мелочные и злые. Что-то подсказывало, что вылазка не закончится ничем хорошим.       И на следующий день подозрение подтвердилось, когда одноклассники стали шептаться громче. Дженни смогла уловить из разговора лишь несколько слов: шлюха, Дженни, новый парень, измена и Джейсон. А в коридоре виновник всех слухов устроил сцену, когда в поле зрения появилась не только баскетбольная команда, но и Юнги.       — Милая, — на выдохе произнёс на ухо Джейсон так, чтобы услышали все. — Куда сегодня пойдём?       — Убери от меня свои руки, — он театрально притянул к себе Дженни, опустив правую руку на талию. — Что за цирк ты устроил?       — Не стесняйся, Джен, — усмехнулся Бин, оскалив свои белоснежные зубы. — Уже все в курсе нашей с тобой встречи.       — Я сказала, убрал руки от меня, — все замерли в ожидании реакции Дженни. Никто, даже сама Ким, не ждала яростного отпора от нападающего баскетбольной команды. Юнги, остановившись напротив, скрестил руки и молча смотрел за происходящим. — Между нами ничего не было. Ты обманом заставил явиться в кафе.       — Малышка, в блоге всё есть, — Джейсон достал телефон из кармана и тыкал экраном в лицо Дженни под смех баскетбольной команды. — Когда ко мне?       — Идиот! — выкрикнула Ким, ударив Бина по руке. Ладонь разжалась, и телефон шлёпнулся экраном об пол. Её не интересовал пост в «Тёмной стороне» с явно подставной фотографией.       Юнги молча следовал по коридору, оставив позади себя Дженни, окружённую баскетбольной командой, которая яростно придумывала пошлые шуточки. Он давно слышал шутки и споры о том, кто будет следующим, кто присунет «шлюшке Джен», но никогда не заступался.       — Снова промолчишь? — кричала вслед Дженни. Юнги остановился, но не развернулся лицом. Ему не хотелось видеть её полные печали глаза, искусанные губы и раскрасневшееся лицо. Всё это давно было чужим.       — А что я должен сказать? — голос Мина сквозил холодом и безразличием. Они зашли в первый попавшийся кабинет.       — Не говори, что ты веришь Джейсону или очередному фейку на «Тёмной стороне», — Дженни хотелось услышать, что хотя бы её парень остаётся на её стороне.       — Очередному? — Юнги словно каждым словом издевался над находящейся на грани Дженни.       — Ты говорил, что не веришь новости про Тэхёна, — голос слегка дрогнул. — А теперь позволяешь этим животным прилюдно издеваться надо мной. Если бы ты говорил со мной в школе…       — Ничего бы не изменилось, — закончил Юнги. — Ты видела фотографию в блоге. Людям всё равно, по какой причине ты приехала вчера к Джейсону.       — Я приехала, потому что этот козёл прислал вашу с Вэнди фотографию. Я не поверила в то, что на ней был ты или в твою измену, — Юнги промолчал. — Так почему ты мне не хочешь поверить?       — Потому что знаю правду, — его голос был спокоен, словно штиль в море, словно он давно знал правду и ничего не чувствовал по отношению к ней. Её не заботила связь между Тэхёном и Дженни, его проживание в её доме. Всё это читалось в его холодных пустых серых глазах. — Знаю, Джен, что ты его прятала в своём доме две недели.       Он молча вышел из кабинета, пока Дженни медленно сползала на пол. Её карие глаза застилались пеленой слёз, а руки тянулись к уходящему силуэту. Хотелось кричать, умолять остаться с ней рядом, но в лёгких будто закончился кислород. Всё кончено между ними. Это знали оба. Он её больше не любит, не хочет видеть счастливые глаза, пухлые губы, слышать тонкий смех, трогать обжигающую белоснежную кожу, маленькую родинку над левым глазом.       — Чёрт! — как только его силуэт скрылся в пустом коридоре, крик вырвался из груди, заполонив всё пространство. Дженни била кулаком по полу, раздирая кожу в кровь, травмируя костяшки, ломая ногти. — Пускай всё это прекратится!

***

      Джису боялась возвращаться домой, когда увидела на телефоне результаты прослушивания. Как и ожидалось, её имени не было в списках зачисления в консерваторию. Джису знала, что к этому приложила руку непосредственно госпожа Анна, которая ненавидела Джису всем сердцем и душой. Возможно, она бы не возненавидела фортепиано, ноты и музыку в целом, если бы не вечные оскорбления и удары по рукам от учителя. Как Джису может наслаждаться этим процессом, если каждую минуту, после каждой ошибки слышала лишь о том, какая она бездарность и неблагодарная девчонка?       Требовательный, властный голос госпожи Ким заставил Джису потерять концентрацию на дороге. Её руки слегка подрагивали, услышав о том, что мать ждёт дома с зачислительным письмом, которого не было. Хотелось моментально развернуть машину и поехать к Намджуну, броситься в горячие объятия, но белая KIA ехала по дороге к большому особняку Ким.       — Я на кухне, — послышался материнский голос, как только Джису пересекла порог дома.       Джису развязывала шнурки непозволительно долго, медленно стягивала с плеч чёрную кожаную куртку, аккуратно вешая на вешалку. Опустив голову, Джису проследовала на кухню, где госпожа Ким хлопотала над ужином. Вернувшись с работы, она постоянно отваривала рис и готовила закуски для отца.       — Покажи мне письмо, — госпожа Ким аккуратно вытерла руки полотенцем и развернулась с улыбкой на лице к дочери, которая молча опустила лицо, прикусив губы и зажмурив глаза. — Джису.       — Его нет, — требовательный голос матери заставил Джису признаться.       — Ты не заехала за ним? — Джису покачала головой. — Потеряла? — покачала головой. — Порвала? Испортила?       — Я не прошла, — прошептала Джису. Мать переспросила в надежде ослышаться. Подошла ближе к дочери, наклонившись к ней. — Я не прошла, мама.       — Ты хоть представляешь, сколько денег мы вложили? — госпожа Ким ударила полотенцем по столешнице, от чего Джису сильнее зажмурилась и сжалась. — Отец загибается на этой проклятой работе, чтобы ты стала человеком. Где твоя благодарность?       — Прости.       — Прости? — за вопросом последовала громкая оплеуха, от которой Джису упала на пол, прижав руку к горящей от удара щеке. Из глаз хлынули первые слёзы. — Почему у твоей сестры всё получается, а ты безобразие нашей семьи? — Джису никогда не знала, что нужно отвечать на подобный вопрос, но матери не нужны оправдания, чтобы продолжать наносить полотенцем удары по голове, плечам и рукам. — Что с тобой не так?       — Мама, — Джису, задыхаясь от слёз, пыталась достучаться до родной матери, но пелена ярости застелила глаза. Так бывает, когда ребёнок не слушается, не оправдывает возложенных на него ожиданий.       — Мама? — госпожа схватила за волосы Джису и стала силой выволакивать ту из кухни. Джису пыталась выбраться из цепкой хватки, хваталась за запястье, ладонь, чтобы ослабить хватку. — Как ты отработаешь каждый доллар, который мы потратили на твоё поступление? Кем ты станешь?       — Я буду стараться, я буду учиться, — взмолилась Джису, получая в ответ новую порцию ударов по ногам и рукам.       Когда мать смогла выволочь дочь в гостиную, то бросила её на ковёр. Джису быстро легла в позу эмбриона, прикрыв руками голову, а ногами живот. В голове не укладывалось, как родная мать могла попросту избавить своего ребёнка, ненавидеть ни за что, почему заставляла стремиться к тому, чему сама Джису не хотела. Не понимала, почему родные родители запрещали общаться с дорогими ей людьми, вгоняли в рамки, за которые потом ругали.       — Бесполезная, тупая дрянь! — кричала госпожа Ким, пока глаза искали предмет, которыми можно избивать. — Такую бездарную дуру не возьмут ни в один приличный колледж. В нашей семье будешь единственной, кто работает уборщицей или продавцом в закусочной. А почему? Потому что ты неблагодарная сволочь, которая не ценит заботу родителей.       На вешалке висело кожаное пальто, из которого госпожа Ким извлекла маленький ремень. Заметив в руках ремень, Джису стала медленно отползать назад, но спиной упёрлась в диван. Она чувствовала себя загнанным в угол зверьком, над которым возвышался хищник. Чувство тревоги и беспомощности заполонило разум, Джису понимала, что ей не избежать ни гнева, ни наказания матери, поэтому, прикрыв глаза и прижавшись спиной плотнее к дивану, стала ждать шквал ударов.       На Джису обрушились мощные удары кожаным ремнём. Каждый новый шлепок выдавливал из уст крик боли, а на коже оставались покраснения и следы. Госпожа не скупилась на оскорбления, вываливая весь негатив и яд на родную дочь, не забывая упомянуть непутёвых подруг. Ведь именно благодаря им и бесполезным поискам Тэхёна Джису отвлекалась от упражнений, пропускала занятия госпожи Анны. Мольбы и стоны «Мамочка, мама, мамуля» вызывали в госпоже Ким новый поток агрессии, от чего удары становились только сильнее и жёстче.       Джису ощущала, будто шла на дно, задыхаясь от боли и жгучей обиды, накрывавшей с головой. Она погружалась в пучину одиночества, в мир, где так много разочарования и боли, которую больше невозможно не замечать. В ушах гудело, а во рту пересохло, голос осип от протяжённых выкриков. Она больше не понимала, что должна делать, чтобы быть просто-напросто счастливой, быть любимой и нужной, если даже семья ненавидит.       Джису не знала, сколько продолжались эти мучения. В потоке боли и страданий, заполонивших всё тело и разум, она смогла едва разобрать голос отца, пришедшего с работы. Первое, что он увидел — обезумевшую жену, избивающую дочь кожаным ремнём. На её ногах оставались синие полосы, локоны прикрывали заплаканное лицо. Казалось, будто она лежала мёртвая, вдавленная в белый диван.       Господин Ким смог успокоить жену, посадив ту на стул в кухне. Налил воды, достал успокоительное, пока она рассказывала причину своего поведения. Даже при отце мать не скупилась на яркие выражения, обзывая родную дочь, которая просто не смогла поступить в консерваторию.       Отец аккуратно убрал растрёпанные волосы с лица. Зрачки Джису медленно реагировали на каждое движение. Убедившись в том, что дочь дышит и жива, он аккуратно поднял Джису за руки и, сжав плечо, потянул в комнату. Из последних сил из губ вырвался стон, так как господин Ким сжимал плечо так сильно, казалось, кости разломятся.       Швырнув Джису на кровать, отец стал оправдывать действия матери, соглашаясь и подписываясь под каждым словом. «Хорошо, что я пришёл поздно, а иначе убил бы на её месте», — заявил отец.       — Я знаю, что всё испортила, — выдавила из себя Джису, откашливаясь то ли от сухости во рту, то ли от металлического привкуса. — Простите, что я больше не дочь, а лишь проблема.