Зов крови

Александр

Небо заволокло густой серой пеленой. Обычное дело для туманного и хмурого Петрограда, но сейчас дело было вовсе не в погодных условиях. Дым шел от догорающего графского поместья, закрывая небосвод плотным облаком с запахом смерти. Причудливым ароматом, на который стекаются многие-многие. Нынче его очень любят мародеры, которыми заделался каждый, кто не боится залезть в разбитые окна и сорвать то, что не успели украсть бывшие рабочие. Еще вчера честные граждане, уже сегодня убийцы и воры. Однако, смерть и погромы привлекали не только людей. Воздух, переполненный кровью, словно огонь в темном лесу, привлекал внимание самых темных существ. Три фигуры в черных одеждах остановились у сломанных ворот. *** Все вышло одновременно неожиданно и по-банальному глупо. Новые порядки, новая власть превратили людей в сорвавшихся с цепей животных. Не в опасных медленных хищников выжидавших в темноте, а в совершенно обычную свору злых собак, что собираются на окраинах городов. Жаль, что теперь они не только на окраинах, но и в самом центре Северной Пальмиры. Одичавшие псины рвали все, до чего могли дотянуться, жгли, ломали, грабили и убивали. Александр и сам не брезговал в своей жизни убийствами, более того, испытывал от них приятное удовлетворение и чувство превосходства. Правда, с какой стороны не взгляни, была большая разница между озлобленным беспорядочным кровопролитием, что учинили бунтовавшие, и хорошо спланированным убийством, обязательно приносящим выгоду юному графу. Когда-то богатое поместье, словно подыхавшее под забором животное, стонало последними криками обитателей и воняло сгоревшей мебелью. Где-то еще тлел огонь, иногда даже раздавались какие-то звуки, похожие на шорохи. Или все же шаги? Черт их разберет. Да и какая разница перед смертью? — Ужин из господ. В точности как на тех агитках, что полюбили раздавать по всем известным местам, — далекие, едва различимые голоса медленно приближались. Ушей касались их переливы, но смысл доходил с трудом. — Господ-то уже перебили, я думаю. Одни слуги остались, кто сбежать вовремя не успел. Господ... Александр был одним из них, и слово "перебитый" как нельзя точно описывало его состояние. Только что дух испустить не успел, но в остальном... — М, да? А, и черт с ним, — отмахнулся первый голос, быстрый, торопливый, как галоп мчащегося коня. — Вкус-с у всех одинаковый, — тихий шепот, который совсем не должен быть различим, уж слишком далеко его обладатель. Однако Александр слышал его и в голову пришла странная мысль, что если бы Смерть могла говорить, то у нее должен был быть этот голос. Тихий, спокойный, неумолимый. Может, именно смерть и двигалась к нему, переговариваясь попутно с сопровождающими ее демонами. Ожидаемо, умирать было больно. Пуля застряла в боку, окрашивая белую рубашку красной липкой кровью, ребра ныли, явно переломанные в нескольких местах, одна рука была вывернута под неестественным углом. Наверно, с такими ранами можно было еще выжить, если сразу оказаться у медика. Наверно, один из сотни шанс бы был, только... Александр знал, что уже обречен. Сквозь разбитые окна в дом задувал холодный октябрьский ветер, заставляя искалеченное тело мелко дрожать, а зубы стучать. Силы уходили как на зло медленно, заставляя чувствовать жжение под кожей и холод. Сознание уплывало и подбрасывало разные образы, причудливо смешивая реальность и бред. Далекие голоса казались Александру голосами убитых им же братьев. Собачий вой под окнами завыванием собственной матери у могилы сестры. Бедняжка, сгорела в гостевом домике прошлым летом. Александр издал хриплый смешок, чувствуя, во рту вкус крови. — Чудесная ночь, не правда ли, граф. Новый образ, подброшенный умирающим разумом, почему-то не был очередным родственником. Темный силуэт появился совершенно бесшумно, а, может быть, Александр уже просто не различал часть звуков. Голос казался смутно знакомым, но лишь смутно. Очевидно кто-то пришел его добить или же, в худшем случае, поиздеваться. Лучше бы добить, конечно, будь у Александра револьвер, он бы сам выстрелил себе в висок, да только оружие у него выбили в первую очередь. — Какая встреча, какая встреча, — между тем продолжало видение, состоящее их острых линий. Все его черты — сплошные углы. Волосы, совершенно не приглаженные, торчали в разные стороны, а руки двигались в дерганном танце, сопровождая вереницу слов. — Кто бы мог подумать, что судьба сведет нас вновь, да еще и при таких обстоятельствах. Тень блеснула глазами словно горящими во тьме углями и улыбнулась, демонстрируя не рот, нет, почти что пасть усеянную острыми клыками. Александр дернулся, вжимаясь в стену. Кошмар наяву. Предсмертная агония. — Я вас не знаю, — еле двигающимся языком отозвался Александр, хотя вряд ли нужно было вообще отвечать. Вряд ли он вообще с кем-то сейчас разговаривает. — Нашел что-то интерес-с-с-ное? — в полумраке коридора возникла вторая фигура с голосом смерти. Гораздо выше первой, но такая же смутно различимая. Губы первого, острого, растянулись в еще более широкую улыбку, разрезая тенью лицо. — Знаешь, голубчик, знаешь, — проворковал он и обернулся к своему спутнику. — Только посмотри, кто тут у нас. Граф Александр. Ты наверняка помнишь его, дорогой мой Стикс. В преферанс за одним столом играли. Если бы Александр сейчас мог вспомнить всех, с кем когда-то играл в карты. Сколько это было недель, месяцев или лет назад? А было ли вообще или уплывающее сознание подкидывало причудливый орнамент странных видений перед кончиной? — Такой занятный юноша, руки по локоть в крови своих родственников, а, чай, не только их. Вторая фигура, которую звали Стиксом, смотрела на него из темноты и с шумом втягивала воздух, заставляя вспомнить охотничьих собак. Весь его вид — один сплошной голод. Животная жажда крови, теплой и пряной, заполняющей своим свинцовым запахом все вокруг. — Они и с-с-сейчас-с, — взгляд бесцветных глаз замер на прижатых к животу руках, к которым присохла испачканная рубашка, и раздвоенный, точно змеиный, язык скользнул по губам, — по локоть. Александр поморщился от этого замечания. Неужели это ему пытались ставить в укор? Он разучился чувствовать вину давно, если вообще когда-то это умел. Думать становилось все тяжелее. Холодный ветер трепал на окне обугленные занавески и завывал в коридорах диким зверем. Тело уже ослабело настолько, что не могло дрожать, разве что зубы все еще мелко стучали. — И сейчас, — согласился острый, присаживаясь рядом с умирающим. — У тебя в поместье такой бедлам. Даже представить себе не можешь. Холод становился совсем невыносимым. Дергаться от чужого приближения не было ни сил, ни желания. Александр лишь зачем-то собрал остатки гаснущего сознания, чтобы понять смысл чужих слов. — Жаль особняк, — он прикрыл глаза и издал что-то похожее на хриплый смешок. Из уголка рта тонкой струйкой по грязному лицу пошла кровь. — Боишься? Почему-то страха не было, только навалившаяся усталость и едва тлеющая злость на то, что все обернулось так. Если бы он только собрался на пару дней раньше, то уже бы был далеко отсюда. Плыл на пароходе в какой-нибудь Париж, пил шампанское и не знал никакого горя. Идиот. Надо было убраться раньше. — Нет. Хуже уже вряд ли будет, — Александр слабо помотал головой. Прорезь улыбки стала меньше, сменившись поджатыми губами. Неизвестный нахмурился, мазнул пальцами по его подбородку, собирая капельки крови, и поднес их к губам. — Коцит, ты с-скоро? — поторопил шипящий голос, но получил только отмашку в ответ. Будь сознание более ясным, то все бы внутри просто кричало о том, что происходящее неправильно и страшно. Все было в этих людях не так, но, сложно уже было сказать, на самом ли деле. Не является ли вообще все происходящее просто предсмертным бредом? Ведь многие говорят, что на смертном одре видят умерших родственников, ангелов или чертей. Если и существовал какой-то загробный мир, то уж кому, как не к Александру должны были являться слуги дьявола из самой преисподни. — Обожди, — чужая рука прошлась по лицу, собирая назад упавшие пряди. Александр слабо дернулся. Ладонь была на удивление теплой, по сравнению с его холодной кожей. — Всегда бывает хуже, — доверительно сообщил Коцит. — Что ты ещё не успел сделать? Чужое лицо растекалось перед мутным взором и причудливо трансформировалось. Зубы сменились на острые клыки, а глаза блеснули в темноте словно у хищного животного. Где-то вдалеке раздался надрывный крик, а потом резко прервался. Как-то уж слишком неожиданно. Добили очередную жертву. И его добьют. Темные глаза смотрели казалось не на него самого, а куда-то вовнутрь, в черный омут его совсем не безгрешной души. Страх слабо заиграл где-то на кромке сознания, но уже как-то устало, скорее подкрепленный нездоровым любопытством. А дальше что? Его сейчас этот человек убьет и все? Конец? — Да много всего, — Александр закашлялся, снова чувствуя во рту кровь. Она рвалась наружу, стекала по губам и пачкала и так уже пропитанную копотью и грязью рубашку. — Мне ведь...только наследство отошло. Стало ещё холоднее, хотя казалось, что хуже уже некуда. По коридору прокатился раскатистый смех. Он обрушился на стоны умирающих, как грохочущая железная тара, наполненная гвоздями. Хохот царапал уши своей неестественностью и откровенным пренебрежением к судьбам несчастных, кто навсегда должен был остаться в этих стенах. Длинная фигура снова выросла над Коцитом, отбрасывая неровную тень. Голова склонилась на один бок и, вторя этому движению, жидкие волосы опали, рассчерчивая бледное лицо. — Чего ты медлишь? — Без страха совсем не то. Голод физический — это же еще не все, мой дорогой. Не люблю я, признаться честно, голую плоть и мясо. Пресное блюдо, скучно. Но, может, он сгодится не для еды. Послышались приближающиеся шаги. Легкие и почти неуловимые, отдающие приближающейся бедой. — С-снова? — зашипел Стикс. До этого безразличный шелест его тихого голоса наполнился неодобрением. — В прошлый раз ведь отлично вышло. Правда, Ахерон? — Конечно. Старая правда, всегда молода. Да и когда бы ты лгал, дорогой Коцит, — Откуда-то появился ещё один силуэт, ещё один голос, громогласный и с нотками веселья, что казалось совсем уж неуместным и неправильным. — А о чем речь? — О том, чтобы нас стало чуточку больше. Смысл чужого разговора ускользал, как вода сквозь пальцы. Александр смутно понимал, что они вроде, как говорят о нем, и вроде, как что-то собираются сделать. И зачем столько разговоров, если можно просто добить? Впрочем, скоро уже даже это не потребуется, силы таяли, как снег на солнце, тело слабело, а режущий кожу холод уже даже перестал чувствоваться. Наконец-то. — Он нам с-с-совершенно не нужен, — раздалось где-то совсем близко, но все так же спокойно и тихо. Разговоры уже не имели значения. Раздумывать над ними было слишком больно. Чужое лицо снова оказалось совсем близко, но на этот раз было уже человеческим, разве, что глаза слегка поблескивали в темноте. — Граф, ты все еще с нами? Что думаешь об исключительном предложении продлить свою жизнь, скажем, на вечность? Александр несколько раз медленно моргнул, пытаясь понять, о чем речь. Продлить жизнь? Вечность? Какая-то издевка? Предсмертный бред. — Да? — Александр неуверенно попытался нахмуриться и зашелся в кашле. — "Да?" Или все таки "Да!"? — Коцит вскинул брови вверх, но ответ, в сущности, был ему не нужен. Он и так его знал. Есть люди, которые хотят прожить лишь свою жизнь, не больше, не меньше. Есть те, кто ставит цель и готов будет стоять против метафорической старухи с косой, лишь бы выполнить ее. Такие люди сильные, но имеют свой срок годности. А есть другие. Этим мало отведенного им полувека, мало и сотни, даже если дотянут. Они отбирают чужие возможности и шансы, наслаждаются каждой минутой, что последней, и цепляются за этот мир, как присосавшиеся к нему паразиты. Александр был из последних. Не пожелавший дождаться наследства, он устранил всех близких, а теперь, на смертном одре, может вспомнить лишь то, что не успел насладиться результатом своих грешных дел. — Ес-сли не хочешь, то его с-с-съем я. Коцит дернулся всем телом, одним жестом останавливая своего спутника. — Тут есть, кем можно пообедать и без него. — Да полно тебе, Стикс. Почему нет? Мыслей уже толком не оставалось, внятных тем более. Александр заходился в кровавом кашле, чувствуя, как уже не может снова вздохнуть. Три силуэта смотрели на него из темноты желтыми светящимися глазами, похожие на голодных животных, только и ждущих, когда он испустит дух, чтобы разорвать останки. Может быть, так и есть, Александру было уже все равно, хотелось лишь, чтобы это все побыстрее закончилось и боль наконец ушла. Около губ оказалось запястье Коцита, почему-то с глубокими прорезями на коже, сочащимися кровью. Как от клыков. — Пей, если хочешь жить по-настоящему. Чужой голос словно ледяной ветер обдал остатки угасающего сознания. Александр не думал, действовал уже скорее на инстинктах. Собственный язык скользнул по небольшой ране, будто в таком состоянии он мог ещё не доверять. Кровь была по вкусу совсем не как человеческая, она обжигала горло словно дорогое вино, была лишь слегка солёной, и казалось пьянила так, будто залпом была выпита стопка коньяка. Александр впился в чужую руку зубами, вложив все остатки сил. Боль отошла на второй план, хотя все это время она была почти единственным чувством помимо холода. — Ос-с-сторожнее с ним, — прошелестел Стикс где-то над головой, отчего Александр хрипло почти по-звериному зарычал, и крепче вонзился зубами в рану. Только недавно умиравший, обессиленный, сейчас он вцепился в руку так, точно по чужим венам тек самый желанный источник жизни. Впрочем, это было близко к правде. Для тех, что находятся на границе со смертью кровь подобных Коциту словно сладкий яд. Она не исцелит, не восстановит истерзанное тело и не залечит раны. Пагубная жидкость вытравит последние крупицы жизни и даст взамен силу открыть глаза снова. После того, как остановится сердце, после того, как дух должен покинуть тело, после того, как последний вздох сорвётся с губ. Закончится жизнь прежняя и начнется новая, неиссякаемая, наполненная силой и непреодолимой жаждой. Александр всего этого не знал, но зубы, человеческие, ещё не заостренные, вонзились глубоко под кожу, сквозь мясо, почти до костей. Хватку можно было сравнить разве что с собачьей. Кровь пьянила, заставляла забыть о боли, и желать еще и еще. Не было никаких сил, да и желания пытаться понять, почему так. — Полегче, мой друг, полегче, — приговаривал Коцит, забравшись второй рукой в волосы и оттягивая их назад. — Достаточно с тебя на сегодня. Отдышись, перевари, умри. А уж потом, коли, оклемаешься, сможешь выпить столько крови, сколько потребуется. Собственный язык скользнул по губам, собирая остатки жидкости, пытаясь хотя бы ненадолго продлить этот вкус. В тот момент, когда Александр хотел уже было открыть рот, вся выпитая кровь в нем, превратилась в огонь, сжигающий изнутри. Он взвыл, падая навзничь, чувствуя, как будто все внутренности сгорают от всепоглощающей боли. Он считал, что ему было больно до этого? Наивный дурак. То, что происходило тогда было еще терпимо, а сейчас он даже вздохнуть не мог, срывая и так уже сиплый голос в хриплом крике. — Лучше я пойду поищу с-с-себе еды, — с едва уловимыми нотками недовольства отозвалась самая высокая фигура. Александр царапал здоровой рукой пол, уже даже не крича, всхлипывая скорее, невидящим взглядом, смотря в желтые точки светящихся глаз. Теперь их осталось две пары. — Бедняга, — беззлобно басом вздохнул незнакомый силуэт. Как минимум через бесконечность агония достигла своего пика и закончилось. Остаток воздуха словно ударом вышибло из легких, а глаза застелила черная пелена. Окончательная смерть сопровождалась торопливым галопом голоса: — Полно тебе. Он настоящий везунчик, как и все мы. Можно сказать, для него ночь только началась, мой друг.