The Delicate Things We Make/Деликатные вещи, которые мы делаем

Энди была чрезвычайно рассеянна во время своей ночной смены в баре и погрузилась в изучение данных из папки, оставленной Найджелом, как только вернулась на чердак галереи и загрузила свой ноутбук. Учитывая все глупые и бесполезные покупки, которые она сделала за последние четыре года, инвестиции в высококлассный компьютер не были одним из них. Писатель должен иметь лучшие инструменты. Поиск в Гугле по имени «Пристли» сам по себе был довольно приятным опытом. Статья за статьей показывали то, что можно было бы описать как массовую истерию, когда люди теряли рассудок из-за полуметровых изваяний балерин, танцовщиц и моделей, расхаживающих по подиуму, и целой кучи картин выполненных в синем цвете. Ну, для Энди этот цвет был голубым, но, как объясняла статья в википедии, посвященная этим картинам, то был лазурный цвет и он, по-видимому, оказал основополагающее влияние на индустрию моды. Энди только закатила глаза, читая. Просто все это казалось таким претенциозным. Энди Сакс из Цинциннати, штат Огайо, не питала иллюзий по поводу своей проницательности в искусстве, но все же она могла признать, что все эти произведения были прекрасны, особенно нежные линии удивительно реалистичных статуй раскланивающихся девушек-балерин и яркие мазки кисти на холстах, написанных маслом. Однако, хоть убей, она не могла понять, почему за них давали такие непомерные цены. Конечно, это было действительно красиво, но последняя работа Пристли, потрясающий портрет маслом на холсте женщины, идущей по ярко-желтым пшеничным полям, принесла художнику 4,5 миллиона долларов. А это была даже не особо крупная картина! Энди почувствовала себя глупо, просто подумав об этом, потому что, конечно, никто не измерял искусство по размерам картин, но ее среднезападные чувства все еще были оскорблены тем, что так много денег можно потратить на что-то такое маленькое и, казалось бы, тривиальное. В ту ночь она заснула, лениво вытянувшись на своем импровизированном ложе и глядя на манхэттенское ночное небо через пыльное мансардное окно, все еще наполненная ощущением возможности того, что ветер пробудил в ней. Она также прекрасно понимала, что для того, чтобы преуспеть в этом задании, ей придется очень постараться за короткий промежуток времени. И все же Энди заснула, улыбаясь. Это было так здорово – заниматься чем-то, чему она так долго училась и о чем всегда мечтала. Ассистентка Найджела наутро отправила ей контракт, и, внимательно изучив все двадцать три страницы и проглотив небольшое опасение, которое некоторые юридические пункты всколыхнули в ее сознании, Энди распечатала и подписала бумаги, отсканировала и отправила их обратно меньше чем за час. Безденежье пугало ее гораздо больше, чем юридический трактат, на котором она только что написала свое имя, хотя она была согласна, что Найджел прав, ей казалось, что она отдает свою душу самому дьяволу. Все материалы, которые она соберет или подготовит в рамках порученной работы, будут принадлежать «Элиас-Кларку» вместе со всеми исследованиями, записями, видео, интервью и т. д. Казалось, что даже ее мысли уже не будут принадлежать ей самой, когда все будет сказано и сделано. Ее опасения были несколько смягчены цифрами, которые были разбросаны по всему документу, пятизначная сумма гонорара, оплата стоимости любого проезда и перелета, суточные и другие расходы, которые она понесет, путешествуя по всему миру, преследуя Пристли. И поэтому ее рука была удивительно твердой, когда она вписала свое имя внизу каждой страницы. Энди уволилась почти со всех своих работ, оставив только смены бармена в маленьком, но очаровательном ирландском пабе, что позволяло ей работать по ночам и оставляло её свободной днем. Она просто не чувствовала себя слишком бесстрашной, чтобы бросить все сразу. А что, если она с треском провалится и снова останется ни с чем? Кроме того, это не мешало ее исследованиям, а она иногда получала хорошие чаевые, если ей везло. Гордая своим первым чеком на аванс, она купила Лили ланч и углубилась в выслушивание длинного потока банальностей, которые ее подруга извергала по поводу творчества Пристли. - Энди, твоей крестьянской душе сложно это понять, но поверь мне, в этом мире нет абсолютно ничего, что могло бы сравниться сейчас с произведениями Пристли. Ни один художник не достигал такого уровня. Каждый год мир искусства, затаив дыхание, ждет нового творения, и каждый год на аукционах происходит безумие, коллекционеры и просто покупатели бьются насмерть, чтобы хотя бы сделать ставку. Даже самая маленькая работа сразу же бросается в глаза и вызывает восторг. Энди задумчиво жевала и умудрилась вставить вопрос, пока Лили делала глоток воды. - Но мне же не обязательно понимать искусство, чтобы писать о нем? Разве оно не довольно прямолинейно? Лили поперхнулась водой и выглядела потрясенной. - Прямолинейно? О боже, с кем я дружу! - Лили театрально заломила руки и изобразила обморок. На этот раз Энди действительно закатила глаза. - Энди, Пристли – это абсолютное воплощение сложности в простых линиях. Да, картина может содержать максимум два-три цвета, но если присмотреться, то можно увидеть оттенки, глубину цветовых тонов, удивительную чистоту и четкость линий. Все работы безупречны в своей простоте, ничто не отвлекает от сути, нет никакого мусора, никакой излишности. Вот почему это оказывает такое влияние. Все работы абсолютно, совершенно безупречны. Все настолько естественно и точно, и ни одна вещь, ни один мазок не является неуместным, даже ты сможешь ощутить саму хрупкость и невесомость. А ты говоришь – прямолинейны! Лили все говорила и говорила о глубине, креативности и уникальности произведений Пристли, и через некоторое время глаза Энди остекленели. - А с чего ты вообще спросила о Пристли, Сакс? Твоя крестьянская душа девушки со Среднего Запада устремилась к прекрасному? Может быть, начнем сначала с Уорхола, и я попытаюсь расширить твой кругозор постепенно. Пристли похож на Моне, ты можешь смотреть всю жизнь и находить новые оттенки в цветах, Пристли похож на Рембрандта, пройдут века, и его мазки будут изучаться и почитаться во всех учебных заведениях… Слушая новый виток восторгов подруги, Энди размышляла, как много можно рассказать Лили о своем задании, но, в конце концов, она почувствовала, что если и есть кто-то, кому она может довериться, то это ее лучшая подруга. - «Элиас-Кларк» поручил мне написать серию статей о Пристли. Энди ожидала от Лили любую реакцию на свои слова, но смех до такой степени, что слезы потекли по лицу Лили, не был одной из них. - Ты собираешься писать об искусстве Пристли? Ты только что назвала его произведения прямолинейными, ты восхитительный бездомный лунатик! Почему ты вообще согласилась на это задание? Не обижайся, детка, но у тебя в этой большой голове есть огромный талант, и твоя писанина не имеет себе равных, но искусство? Это совсем не твое. Энди решила было обидеться, но услышав последнюю часть, успокоилась. - Нет, Лилс, мне поручили найти Пристли и написать о нем. О том, кто это и почему прячется от мира. Писать про его творчество я конечно буду, но дело не в этом. «Элиас-Кларк» хочет поведать миру об отшельнике, который завоевал весь мир, но никогда не показывал своего лица. Смех в глазах Лили тут же погас. Она задумчиво посмотрела на Энди и сделала пару глотков воды, прежде чем заговорить. - Детка, я знаю, что ты на мели, и я знаю, что с тех пор, как Нейт вышвырнул тебя, все стало только хуже, но это чертовски трудное задание. Поверь мне, в то время как Пристли и его агенты превратили это в своего рода тайную игру, в которую должны играть все желающие приобщиться к его таланту, многие известные журналисты искали художника, но до сих пор все они потерпели неудачу. Я желаю тебе успеха, но позволь мне также предостеречь тебя. Этот человек скрывал свою личность более 15 лет, так что заставляет тебя думать, что он согласится не только быть найденным, но и даст согласие на интервью? Когда они прощались, Энди не позволила словам Лили охватить ее сердце страхом. Вместо этого она подумала о свежем мартовском ветерке и о том, как она боролась долго и упорно и должна будет сделать этот прорыв в своей проклятой жизни. Только один крошечный прорыв. У нее все получится, и она докажет, что Лили ошибается.

***

Энди устроилась в читальном зале Нью-Йоркской публичной библиотеки среди коробок и стопок со статьями об искусстве за последние двадцать лет. Она знала, что первое произведение Пристли было продано на аукционе «Сотбис» в Нью-Йорке ровно 15 лет назад, но ее разум просто отказывался верить, что это была самая первая картина художника. С этим предчувствием она прочесала художественные разделы "Пост" и "Таймс", все сообщения о художественных выставках и открытиях галерей за последние 20 лет. А потом нашла маленькую заметку в «Зеркале». Она даже не собиралась прочитывать эту незначительную газетенку, но она пошла вперед за своей интуицией. Действительно, нашлась очень короткая статья об открытии галереи в Сохо 18 лет назад, и она содержала упоминание о новом художнике, некоем М. Принчеке. Ничего больше, но там было несколько фотографий. На одной из них была изображена небольшая картина, написанная маслом на холсте, и хотя художником мог быть кто угодно другой, по какой-то причине знаменитый нос Энди уловил правильный след. Ее внутреннее чутье подсказывало двигаться в этом направлении. Вторая фотография была мелкой и довольно расплывчатой. На ней было запечатлено несколько человек, стоящих перед дверями галереи Марго Дрезден, в то время, по видимому совсем небольшой, хотя и набирающей обороты. Разглядывая размытое изображение четырех женщин, Энди погуглила все имена, упомянутые в статье, и нашла их. Кроме одного. Марго Дрезден, ее любовница и театральная актриса Вирджиния Маллан, богатая светская львица и покровительница искусств, некая Гунилла Гарсон в то время, а теперь Гунилла Голдберг, все они были упомянуты как присутствующие, и поиск в Гугл опознал их из четырех женщин на снимке. Ей, конечно, не нужно было гуглить Гуниллу, поскольку она прекрасно знала, как та выглядит, ведь Энди нелегально жила на территории ее собственности. Четвертая фигура, стоявшая немного в профиль, статная молодая женщина с длинными светлыми волосами, ниспадающими прямыми локонами на плечи и спину, не имела имени, и поиск в Гугле остальных имен в статье не выявил ее личности. Энди почувствовала легкую дрожь возбуждения. Возможно ли? Нет, ей нужно было больше доказательств. Она разыскала еще одну статью в ныне уже несуществующей «Дэйли Ньюс», примерно за те же сроки, 17 лет назад там упоминалось про открытие другой галереи. И снова Гунилла Гарсон внесла свой вклад в художественную сцену Манхэттена, пожертвовав здание для импровизированного показа в самом сердце города. И миссис Гарсон, теперь богатая вдова нефтяного магната, была в сопровождении подруги. Имени подруги не было, но на снимке снова появилась стройная блондинка под руку с более старшей, величественной миссис Гарсон. Энди невольно ухмыльнулась при упоминании о "подруге": то, как Гунилла собственнически обнимала молодую женщину, было так однозначно, но как это было типично для газет, либо явно исказить правду, чтобы не вызвать гнев богатой и явно влиятельной светской львицы, либо, как всегда, не распознать истинных отношений между изображенными женщинами. Однако второй снимок вызвал у Энди нечто большее, чем просто дрожь расследования, потому что женщина на фотографии была потрясающей. Высокая, с гордой осанкой, с расправленными плечами, ее изящная спина была открыта, она смотрела прямо на фотографа, и Энди нашла этот взгляд и лицо до невозможности привлекательными. Она не могла отвести взгляд. Казалось, что эта женщина смотрит прямо на нее. Большие, выразительные глаза, словно сверлящие дыры в читателе, настолько пленительной была их сила даже в почти двадцатилетней давности выцветшей фотографии. Это лицо не должно было казаться столь привлекательным, скулы были слишком острыми, рот неулыбчивым, а глаза слишком пронзительными и холодными, их выражение надменным и высокомерным, но Энди поймала себя на мысли, что это одно из самых красивых лиц, которые она когда-либо видела. Безусловно, одно из самых захватывающих. Неужели это и есть неуловимая Пристли? Стоя посреди полупустого читального зала библиотеки, Энди почувствовала, как по ее спине пробежала безошибочная дрожь. Фотография очаровательной женщины почти двадцатилетней давности пробудила в ней некий интерес, выходящий за рамки интеллектуального, и трепет, выходящий за рамки погони, хотя Энди могла быть честна сама с собой и признать, что погоня была захватывающей. Энди обнаружила, что возбуждена совсем по другой причине, и яростно покраснела, украдкой оглядываясь по сторонам. Никто не обращал на нее никакого внимания, поэтому она сделала несколько глубоких вдохов и попыталась успокоить свое бешено колотящееся сердце и свои предательские гормоны. Ее дико и неуместно влекло к женщине на выцветшей фотографии. Она чувствовала себя нелепо. Тем не менее она чувствовала себя бодрой и взбудораженной. Подавив в себе мириады неуместных мыслей, Энди провела следующие два дня, роясь в библиотечных архивах газет и журналов того времени, но никаких других упоминаний о художнице-затворнице или ее творчестве найти не удалось. Энди даже пошла по пути поиска М. Принчека, но оказалось, что, получив несколько положительных отзывов, художник исчез с лица земли за год до того, как первая работа Пристли была впервые выставлена на аукцион. От этого у Энди снова пробежала дрожь по спине. Тут определенно что-то было. Но без имени было трудно определить, с чего начать поиск. В Толедо, штат Огайо, было довольно много Принчеков, но их было столько же и в других еврейских общинах, как в Нью-Йорке, так и даже в Европе. Так что предстоял длинный путь, который Энди не могла продолжить прямо сейчас, но она задокументировала свои открытия и свои мысли о том, что картина М. Принчек имеет те же флюиды, что и творчество Пристли, и что М. Принчек, несмотря на хорошие отзывы и потенциал для карьеры, исчез как раз перед тем, как на нью-йоркской художественной сцене появился Пристли. Чтобы не тратить больше времени, Энди составила каталог всех произведений, которые продавались под именем Пристли, от последнего, проданного на аукционе в Лондоне, до первого, проданного в «Сотбис» здесь, в Нью-Йорке. Удача по-прежнему не покидала ее. На нее смотрело знакомое имя из отчета о продажах «Сотбис» 15-летней давности. Гунилла Гарсон была тем человеком, кто приобрел первую картину Пристли. Имя миссис Гарсон появлялось еще дважды в связи с покупкой плодов творчества Пристли, и все это в течение первых пяти лет, в то время эти произведения искусства продавались менее чем за 1 миллион долларов. По мнению Лили, это имело смысл. Гунилла была богата, но не до неприличия богата, и хотя ее состояние Википедия оценивала в районе 15-20 миллионов долларов, вполне логично, что после того, как картины Пристли начали оцениваться более чем в 1 или 2 миллиона долларов, что произошло удивительно быстро для нового художника, Гунилла больше не могла себе их позволить. Тем не менее, согласно всем источникам, в настоящее время у нее было три предмета искусства, и только три других человека в мире могли соперничать с ней в этой коллекции работ Пристли. Доннателла Версаче, братья Вертгейммеры, которые владели контрольным пакетом акций Шанель, и Бернар Арно, владелец дома Диор. Это новое откровение подтолкнуло Энди к совершенно иной линии расследования. Оставив на мгновение в стороне Гуниллу и три ею купленные произведения искусства, Энди погрузилась в поиски ответа на вопрос, который не давал ей спать две ночи подряд: почему большинство крупнейших мировых домов моды сходят с ума по работам Пристли? Ответ был неочевиден и дался Энди нелегко. Она прочитывала бесчисленные статьи и обзоры коллекций и предметов, рисовала сотни графиков, ища связь между цветами, формами, дизайнерами и модными домами. Когда несколько дней спустя она вышла из своей мансарды, щурясь на солнце после того, как не видела его несколько дней, чтобы, наконец, получить приличную чашку кофе, а не растворимое пойло, которое она пила, чтобы поддержать рабочий дух, она почувствовала, что совершила прорыв. По какой-то причине в мире искусства и моды считалось предрешенным, что художник вдохновлялся последними тенденциями моды. Однако, Энди сумела убедительно доказать, что это совершенно не так. Напротив, мир моды получал свое вдохновение от работ Пристли. Энди успешно проследила за всеми новыми тенденциями в области высокой моды или прет-а-порте до картин Пристли. Самым вопиющим примером была балерина, завязывающая свои пуанты. Относительно небольшая статуэтка была куплена Арно за 4 миллиона долларов. Он перекупил ее даже у заинтересованного китайского миллиардера и владельцев другим домов моды. Война торгов была ожесточенной, и в следующем году Диор произвел революцию в своей коллекции обуви, где каждая пара женских туфель сопровождалась лентами, а-ля пуанты, вызвав настоящий бум в обувном мире. Ленты обуви от Диор были довольно замысловатыми по дизайну и креплению, их секрет был раскрыт только год спустя, когда Диор одолжил скульптуру «Метрополитен-музею» для торжественного показа. И это, похоже, было тенденцией. Дома высокой моды покупали произведения Пристли, прятали их в течение года или около того, пока их дизайнеры тщательно изучали их, черпая вдохновение из каждой детали, прежде чем эти картины и скульптуры выставлялись. Отсюда и путаница того, что появилось первым – Пристли или полет дизайнерской мысли. Вооруженная знанием того, что ни один художник не повлиял так на весь мир моды, и об этом кроме нее никто не знает, Энди почувствовала, как ее дух воспарил. Она уплыла мыслями в Верхний Ист-Сайд, где ее встреча с миссис Гарсон, а ныне Голдберг была назначена на почтенные пять часов вечера. Казалось, что абсолютно ничто не могло сломить ее. Ничего, кроме первых слов, которые вырвались у Гуниллы после того, как Энди ввели в ее кабинет. - А вот и моя квартирантка! Наконец-то зашла заплатить мне за аренду моего чердака, дорогуша?