***
Было уже далеко за полночь, когда Энди вновь очутилась на ступеньках особняка. Она не была уверена, что делает здесь, кроме того, что на этот раз она чувствовала необходимость придерживаться правды и своих обещаний. А она обещала Миранде, что вернется. Технически это было уже завтра, но это было намерение, которое имело значение, подумала она. В доме было тихо, но Энди почему-то была абсолютно уверена, что Миранда не спит. Дом казался ей живым, словно он ждал ее. Миранда открыла дверь в длинной белой рубашке на пуговицах, доходившей ей до середины бедер. Ее рукава были закатаны, а волосы откинуты назад. На скуле у нее виднелось угольное пятно. Она вроде должна была выглядеть небрежно, но выглядела стильно растрепанной и чрезвычайно сексуально. Ее голые ноги и ступни завершали абсолютно соблазнительнейший вид. Сердце Энди немедленно заколотилось в груди, как и всегда, когда она видела Миранду. - Андреа…- Голос, низкий и хрипловатый, как будто от долгих периодов неиспользования, заставил сердце Энди сжаться еще сильнее. Судя по тону Миранды, женщина была удивлена тем, что Энди появилась на ее пороге в такой час, но она открыла дверь, взяла девушку за руку, такой знакомый жест для них двоих, и завела её в дом. Миранда повела ее на этот раз вверх по лестнице в ярко освещенную комнату, которая, казалось, состояла из одного открытого пространства, массивных ламп и огромных окон. Энди чувствовала себя так, словно ей разрешили войти в храм. Она стояла посреди мастерской Пристли. Стены были выложены кирпичом, перемежавшимся с полками, на которых хранились инструменты и краски. Вдоль стен стояли многочисленные холсты и полотна, некоторые незаконченные, некоторые пустые, а на других являли себя миру самые прекрасные произведения искусства на свете, в которых взрывались формы и цвета. Именно здесь жил огромный талант Пристли, и именно в этом святилище создавались шедевры. Энди чувствовала себя так, словно была благословлена возможностью дышать воздухом этой комнаты. Но она чуть не перестала дышать когда увидела набросок, простой набросок углем на белом холсте, изображающий женщину, стоящую обнаженной спиной к зрителю, с волнистыми волосами, собранными в пучок на голове, и длинной линией обнаженной шеи. Она не могла видеть лица из-за позы, но сразу узнала фигуру. Сделав несколько шагов к рисунку, она заметила еще несколько таких же набросков, лежащих рядом с деревянным мольбертом. Все они были углем на белом фоне, и все они изображали ее. Миранда рисовала ее фигуру много раз, в разных схожих позах, словно пыталась запечатлеть ее и отбрасывала попытку за попыткой. - Миранда? - Энди обернулась и увидела, что женщина все еще стоит у двери, глядя на нее своими пронзительными голубыми глазами. - С тех пор как я увидела тебя, мне хотелось тебя нарисовать. В кафе в первый раз, до того как мы официально встретились, бариста несколько раз позвал тебя по имени, а ты была так рассеяна, играя прядями волос, которые выбились из прически и просто смотрела в пространство. Все, что я могла видеть, это линию твоей шеи, и мои руки буквально зачесались поймать ее на холсте. Она такая грациозная, Андреа. А потом я делала тебе стрижку, увидела твою шею вблизи, прикоснулась к ней и больше не могла избавиться от этого образа. Видишь, я должна была нарисовать тебя, я должна была ... - Миранда, казалось, тщательно обдумывала свои слова, потому что между фразами были длинные паузы. - Я пыталась, но как ты видишь, у меня ничего не получается. Ты словно сбегаешь от меня, Андреа. Вся ты. Я не могу понять тебя, не могу нарисовать тебя. А я боюсь того, чего не понимаю, Андреа. В жизни редко бывают моменты полной ясности. Несмотря на множество неопределенностей, в этот момент Энди ясно знала, что ей делать дальше. Ее куртка упала на пол первой, за ней последовала рубашка. Она попыталась выскользнуть из джинсов, хотя у нее вряд ли получилось сделать это изящно, а затем под жадным внимательным взглядом Миранды потянулась назад и расстегнула застежку, позволив лифчику просто упасть поверх груды одежды у ее ног, оставшись в одних кружевных трусах, прежде чем смело снять и их тоже. Затем очень медленно, очень осторожно подняла волосы вверх, обнажив шею, прежде чем повернуться спиной к Миранде. Она услышала, как у Миранды перехватило дыхание, что-то среднее между всхлипом и стоном, и внезапно художница преобразилась, перестала быть пассивной и меланхоличной, почти подлетев к мольберту и устанавливая на нем новый холст. Энди опустилась на деревянный пол, понимая, что не сможет долго стоять после такого дня, но Миранда ничего не сказала, только промурлыкала что-то в знак согласия и продолжила рисовать, ее руки летали над холстом, уголь царапал его поверхность ритмичными, ровными движениями. Энди не могла это видеть, так как находилась спиной к мольберту, но несколько зеркал, беспорядочно расставленных по всей мастерской, позволяли ей видеть свое отражение, спину, и сосредоточенный взгляд, которого Энди никогда раньше не видела. взгляд художника за работой. Пронизывающий, преображенный. Было также довольно удивительно, что в студии, полной красок, фигура Энди была единственной, нарисованной абсолютно черным и белым. Энди мысленно вернулась к месяцам своих исследований Пристли. Она никогда не видела ни одной черно-белой картины. Может быть, художница всегда начинала их углем, что Энди вообще знала о творчестве? Несколько месяцев назад она вообще считала, что искусство Пристли было простым и ясным, а Лили ругала ее за такую глупость. В ярком свете верхних ламп все было не так просто. Теперь она понимала, что окружена красочными, сложными метафорами и глубокими образами. Возможно, прорисованная углем фигура Энди на белом холсте тоже была метафорой, но более глубокий смысл этого ускользал от нее в данный момент. Она была так поглощена своими размышлениями и наблюдениями, что едва не пропустила мягкое прикосновение губ к затылку, прямо перед тем, как зубы нежно прикусили там кожу, оживляя все ее нервные окончания, привлекая все ее существо к этому единственному фокусу, а затем теплый язык успокаивающе лизнул ее там, где зубы кусали, добавляя к боли поток удовольствия. Энди хотела повернуть голову и поймать дразнящий рот, который превращал все ее существо в одно сплошное пульсирующее желание, но Миранда, почувствовала ее намерение и уклонилась от нее, держа голову Энди, целуя и облизывая ее от шеи до подбородка, беря мочку уха в рот, заставляя Энди вздохнуть и задрожать, позволяя женщине делать с ней всё что она захочет. Она уложила ее на живот, прямо на деревянные половицы, и начала исследовать ее спину, целуя и лаская, всегда возвращаясь к затылку, где, как Энди была уверена, останется на несколько дней отметина, словно просто не могла насытиться. Мягкие руки ласкали ее бедра, зад, ногти царапали кожу, оставляя за собой мурашки, смываемые последующими поцелуями. Дыхание Энди сбилось, стон вырвался только при мысли о том, насколько рот Миранды близко к ее центру, но Миранда не торопилась, продолжая целовать ее сзади, приводя в действие зубы и язык, позволяя девушке чувствовать ее улыбку на своей плоти при каждом намекающем толчке бедер Энди. Она наслаждалась этим, наслаждалась Энди. Что казалось совершенно нереальным. Пару дней назад Энди умирала от ужасного предчувствия того, что когда правда выйдет наружу, ее жизнь развалится на части, чувство вины разрывало ее на куски. А сейчас Миранда наверстывала упущенное вожделение, которое Энди подавляла последние несколько часов. Ее щека прижалась к бедру Энди, пальцы медленно ласкали влажные складки, результат томительных ожиданий. - А ты такая мокрая, Андреа, такая мокрая. Это для меня? - Этот голос, боже, голос соперничал с умелыми пальцами, которые медленно разбирали ее на части, нежно поглаживая ее набухшую плоть. Энди не могла говорить, все ее нейроны мозга, казалось, мигрировали вниз живота, туда, где эти коварные пальцы касались всего, кроме ее клитора, того места, где она нуждалась в них больше всего. Миранда просто распространяла влагу повсюду, то рисуя замысловатые узоры, то мягко проникая в девушку всего на секунду, а затем снова исчезая, продолжая неспешный танец. Когда сводящие с ума пальцы, наконец, обхватили нужное место, Энди попыталась пошевелить бедрами, что было трудной задачей, учитывая что она лежала на животе, а Миранда практически поперек нее, но неожиданный укус в ягодицу помешал дальнейшему движению. - Я хочу, чтобы ты не шевелилась, Андреа, ты можешь это сделать для меня? - Энди с радостью выпрыгнула бы из окна, если бы Миранда попросила ее об этом своим соблазнительным хриплым голосом, но не шевелиться, когда все, чего она хотела, это снова и снова прижиматься бедрами к этим длинным тонким пальцам, которые мучили ее, не давая ей достаточно давления, дразнили и сводили с ума? Она не знала, сможет ли это сделать. Все ее существо было сосредоточено на следующем движении этих умелых пальцев. Она едва могла дышать. - Я хотела тебя с самого первого момента, как увидела, ты знала об этом? - О боже, Энди думала, что она кончит от одного только голоса. Миранда, казалось, совершенно не замечала того эффекта, который ее слова произвели на Энди, которая теперь боялась издать хоть звук, сходя с ума от желания услышать больше. Кончики пальцев начали гладить клитор с легким нажимом, разжигая огонь под ее кожей все больше и больше с каждой лаской. - Твое лицо, твои глаза, боже, твоя шея, я хотела укусить за нее, и никогда не отпускать. Ты была так прекрасна и потеряна, и впервые за семнадцать лет я захотела другого человека, полностью, без остатка, совершенно не боясь. Это было восхитительно – хотеть тебя. - Миранда, Миранда! - Энди не узнавала свой собственный голос, в нем звучала нужда, отчаяние. Кончики пальцев медленно двинулись к ее отверстию, один неспешно скользнул внутрь нее, так медленно, так невыносимо нежно, что Энди подумала, что умрет быстрее, чем второй палец присоединился к первому, но костяшки указательного пальца коснулись одной точки на ее передней стенке, заставляя Энди видеть звезды с каждым медленным, целенаправленным толчком и она забыла что такое «думать». - Впервые за много лет я почувствовала себя живой, Андреа. Это ты мне дала. Я знала, кто ты, или почти знала, я знала, чего ты хочешь, но это не имело значения, ты была совершенна, так совершенна, и я хотела тебя. Краски и комната начали исчезать. Мышцы бедер Энди дрожали от характерных спазмов, которые предшествовали ее оргазму, она была так близко, и интонация этого голоса, значение слов только приближали ее. А потом пальцы исчезли, и Энди показалось, что она просто умрет на месте. Она запоздало поняла, что Миранда переворачивает ее на спину, и прежде чем она успела произнести хоть слово вопроса или мольбы, этот неумолимый рот уже был на ней. Больше никаких поддразниваний. То, что обещали пальцы Миранды, ее рот выполнил в полном объеме. Энди закричала от первого прямого касания языка, а затем она задохнулась так, что больше не могла кричать, потому что Миранда всосала ее клитор в рот. Мир стал меркнуть по краям ее зрения, а горло саднило, хотя она не была уверена, что издала хоть какой-то звук. Наслаждение ослепило ее. Она не могла сказать, был ли это один оргазм или целая серия просто перетекающих один в другой, в другой. Это не имело значения. Она с трудом приходила в себя, пальцы Миранды гладили ее волосы и лицо, прослеживая линии скул, переносицу. Так интимно, так нежно, так деликатно, что Энди казалось, что она вот-вот заплачет, потому что то чувство, которое возникло у нее в глубине сознания, когда она ушла от Миранды, чтобы повидаться с Айрин, вернулось в десятикратном размере. А потом воспоминание о словах Миранды, когда она доводила ее до оргазма, ворвалось, как порыв холодного воздуха через окно, которое открылось слишком внезапно. Миранда говорила в прошедшем времени. - Ты не хочешь быть частью того, что я пытаюсь сделать. - Правда этого, чудовищность факта, который появился на переднем крае ее сознания, почти лишил ее дара речи, как только она произнесла эти слова. - Эмили годами собирала информацию, все, что могла достать, каждый слух, каждый намек на то, что Ирв причинил боль кому-либо. Ничего невозможно было доказать. Женщины не хотели говорить, и не только потому что подписали бумаги о неразглашении, но и потому что не хотели вновь переживать это, и я чувствовала лишь облегчение, понимая что сорвалась с крючка. - Сорвалась с крючка? - Энди села, глядя на Миранду, которая лежала на деревянном полу, рассеянно глядя в ночное небо над ними, видимое через неплотно закрытые шторы. - Гунилла не хотела, чтобы я убежала, понимаешь? Она сказала мне, что не хочет, чтобы я уходила, но я была так зла на нее за ее страх, за ее безразличие и ее полное непонимание того, чего хочу я, что мне нужно от нее. Она посмотрела на Энди, которая сидела, скрестив ноги, полностью поглощенная разговором, забыв, что она голая, в то время как Миранда была одета в белую рубашку с закатанными рукавами, демонстрирующую ее худые предплечья с синими венами, выступающими на запястьях. Энди хотелось прикоснуться к ним, проследить их путь, прочувствовать, как пульсирует кровь, почувствовать признаки жизни, бегущие по голубым ручейкам на руках Миранды. - Мне нужно было, чтобы меня узнали, Андреа. Мне нужно было, чтобы она признала меня и нашу любовь, то, что у нас было, но все, что она делала, это волновалась, что я пойду на какую-то вечеринку одна и что-то может случиться со мной. И когда так и произошло? Как я могла вернуться? Столкнуться лицом к лицу с ее "я же тебе говорила"? Джинни так и сказала. - Твоя Джинни – никчемная сука, которая продала тебя и Гуниллу Ирву и, возможно, все это подстроила! - Голос Энди взорвался в тишине комнаты, заставив Миранду вздрогнуть. - Вот как? - Но ее задумчивое выражение лица не изменилось от этого откровения. - Ты так и думала, не так ли? - Энди вдруг почувствовала страшную усталость. - У меня были подозрения. Он не был желанным гостем ни на одной из этих вечеринок, но каким-то образом он смог завести меня в пустую комнату с замком на дверях. Джинни была так непреклонна в утверждении, что Гунилла теперь возненавидит меня. Это было то, о чем я думала в тот момент, но я признаю, что не думала тогда трезво. Кроме того, я твердо знала, что Ирв раскрыл бы Гуниллу, и Джинни недвусмысленно подтвердила мою уверенность в том, что он наверняка это сделает. - Она говорила об этом так спокойно, что у Энди закипела кровь. - И что же? И это все? Джинни получила пентхаус за эту ужасную сделку, и ты просто собираешься оставить все как есть? И что ты имеешь в виду, говоря о том, что Эмили искала свидетелей, но не могла никого склонить к сотрудничеству? Но Энди знала ответ еще до того, как Миранда подняла глаза, даже не открыв рта. И она повторила то, что сказала раньше, но теперь уже с большей уверенностью. - Ты не хочешь быть частью того, что я пытаюсь сделать. - Андреа, моя жизнь принадлежит только мне. Семнадцать лет я пыталась сбежать от того что случилось, начать все сначала, попытаться спасти себя от этого кошмара. Ты не имеешь права ни о чем меня просить. Никто не имеет на это права. Если это делает меня трусихой, то пусть будет так. - В ее глазах было столько боли и решимости, что Энди удивилась столь противоречивом чувствам. - Ты противостоишь ему уже семнадцать лет. Ты не трусиха, Миранда. И я ни о чем тебя не прошу. - Она медленно начала собирать свою одежду, натягивая джинсы. - Ты преследуешь определенную цель? Ты собираешься преследовать его? - Энди не могла не заметить, как упорно Миранда избегала произносить имя Ирва. - Да. Именно. - Ты настоящий крестоносец, Андреа. Пожалуйста, не делай этого ради меня, он погубит тебя так же, как погубил меня, и мне потребовались годы, чтобы почувствовать себя свободной от него. - Я не могу сказать, что делаю это не ради тебя, просто не могу. Я... - Слова «я люблю тебя» вертелись у нее на языке, но она сдержалась. Она не чувствовала себя вправе произносить их. У Миранды было такое выражение лица, как будто она знала, с чем борется Энди, ее глаза внезапно стали мягкими и полными желания. - Я делаю это не только ради тебя. Я встретилась с пятью женщинами несколько часов назад и услышала пять историй о разрушенных им жизнях, и я не могу этого вынести. Я знаю, ты не хочешь, чтобы он разрушил и мою жизнь, но если я этого не сделаю, он будет продолжать разрушать другие. Я не смогу жить в ладу с собой, поэтому я делаю это для тебя, для них и для себя. - К тому времени, когда она закончила свою речь, она была полностью одета, и лишь остаточное пульсирование клитора было единственным напоминанием о том, что только что произошло между ними. - Мой рыцарь. - И снова была та мягкость, та тоска, как будто Миранда заботилась о ней, как будто она была ей небезразлична.… Энди даже в мыслях не могла выразить эту мысль словами. - Я не буду связываться с тобой по этому поводу, Миранда. Ни для официального заявления, ни для интервью, ни для последующих действий. Я уважаю твои желания и твою личную жизнь. Для меня очень важно, чтобы ты чувствовала себя в безопасности и продолжала жить так как ты хочешь. Они вместе спустились по лестнице, и когда Энди коснулась ручки входной двери, она почувствовала, что не сможет сделать больше ни шагу, если будет держать эту последнюю прощальную мысль при себе. И поэтому она сказала это, глядя в темно-синие глаза Миранды, чувствуя себя так, словно она взрывает гранату или срывает повязку с раны вместе с кожей. - Я сделаю это для тебя, Миранда, потому что ты не свободна от него. Может, он и не до конца разрушил твою жизнь, но все же контролирует ее в достаточной степени. Рыдания Миранды были последним, что она услышала, когда тихо закрыла за собой дверь.Глава 15: Бомбы мне в лицо
23 октября 2020 г. в 13:53
Энди понимала, что не успевает вернуться к Гунилле, чтобы принять душ и переодеться, особенно после того, как она отказалась отпустить Миранду домой одну и настояла на том, чтобы самой отвезти женщину в таунхаус, но она не чувствовала себя вправе брать интервью, с запахом и вкусом Миранды на своем языке и руках.
Она знала, что это будет преследовать ее вне зависимости от того, чем она будет заниматься в ближайшие пару часов, но не в этом было дело. Она чувствовала себя одновременно свободной и потерянной, несмотря на то, что ее собственное желание все еще тлело, как жидкий огонь под кожей. Она также знала, что каким-то образом снова сжигает маленький шаткий мостик, который она выстроила с Мирандой. Они занимались любовью, и хотя это было захватывающе, неутолимая потребность Энди в правде и справедливости возобладала, и поэтому она оставила Миранду на ступеньках особняка с обещанием вернуться, как только она закончит интервью. Миранда снова безразлично произнесла: - Конечно, Андреа, - и исчезла за закрытой дверью. Энди казалось, что она захлопывает между ними дверь, завершая случившееся хрупкое перемирие.
У нее не было времени вымыть голову, но она все равно приняла душ и умыла лицо, тщательно смывая с себя следы вкуса и запаха Миранды. Чувствовать, как они исчезают, было чертовски больно.
Она заскочила в вестибюль небольшого отеля в Вест-Сайде как раз, когда часы пробили 10 вечера. Она изучала Айрин Беннинг и видела множество фотографий в сети, так что мгновенно узнала женщину, поднявшуюся из глубокого кресла ей навстречу. То, что с ней были еще четыре женщины, было полной неожиданностью. По крайней мере, одна из них показалась ей знакомой. Одна была младшим редактором "Подиума" во время кратковременного пребывания Энди там и была человеком, с которым Энди часто общалась по электронной почте, когда она все еще публиковала свои статьи в журналах. Ребекка как-её-там, фамилия ускользала из памяти Энди, но то, что она была здесь плечом к плечу с Айрин, неимоверно воодушевляло.
Их всех проводили в небольшой конференц-зал на втором этаже, и предупредительный консьерж принес им кофе. Через три часа у Энди сводило руки от записей, которые она делала, а аккумулятор ее телефона разрядился, фиксируя на диктофон подробности сексуального насилия, которому подверглись пять женщин от рук Ирва Равица.
- Мы все подписывали соглашение о неразглашении, Энди, но твоя статья в «Подиуме»…- Айрин всхлипнула, закатывая рукав, чтобы показать Энди шрамы от ожогов на предплечье, и Ребекка тут же протянула руку и крепко обняла ее. Они были удивительно спокойны и исполнены достоинства, рассказывая о пережитых ужасах, но даже их невероятная сила имела пределы. Сердце Энди оборвалось при звуке рыданий женщины.
- Такое чувство, что впервые за много лет он на грани того, чтобы его, наконец, поймали и он получил по заслугам. Может быть, не за домогательства, изнасилования или дискриминацию, но мне кажется, что он больше не всемогущ. Такое чувство, что наша правда должна быть высказана сейчас. Возможно, люди наконец-то прислушаются. Раньше нас не стали бы даже слушать. И никто ничего не хотел знать. Но ты здесь, ты написала эту статью, и я верю, что ты напишешь и про это тоже.
- Непременно, но мне нужно сказать вам еще кое что. В случае с Айрин, возможно, уже слишком поздно, срок давности в Нью-Йорке за изнасилование истек, но для тебя, Ребекка, и для тебя, Стейси, еще не прошло пяти лет. Я расскажу вашу историю в той форме, в какой вы хотите, чтобы я рассказала, и мы заставим его заплатить. Его нужно посадить в тюрьму за то, что он сделал. Я знаю кое-кого, кто готов заплатить за огромную армию адвокатов, которые помогут прижать его к ногтю.
Глаза Ребекки засверкали от восхищения. Сердце Энди болезненно сжалось в груди.
- Нет, это не Пристли, - она покачала головой, и ее волосы, все еще растрепанные пальцами Миранды, упали ей на глаза. Она нетерпеливо смахнула их с лица.
- Гунилла Гарсон Голдберг. Я разорвала контракт с «Элиас-Кларк», когда писала статью о Пристли, и очень скоро мне предъявят иск за нарушение контракта, ущерб, возможно, за клевету. Иметь ее в моем углу ринга бесценно, и у нее есть свой зуб на Ирва. - Под их удивленными взглядами Энди снова покачала головой. - Нет, пострадала не она сама, но кого-то, кого она любила, Ирв изнасиловал много лет назад, и это разрушило их жизни.
Ребекка заговорила первой: - Деньги, конечно, проблема, но это не главное. - Она глубоко вздохнула: - Я сделаю это. Время пришло. Он сделал достаточно. Я была так молода и наивна, а он уничтожил меня.
Теперь настала очередь Айрин крепко обнять ее. - Он не уничтожил тебя! Ты здесь, и ты такая храбрая. Я так горжусь тобой.
- Айрин, ты завтра уезжаешь?
- Да, сразу после интервью. Для меня это новое начинание, новое место. После пожара и всего остального… - Она запнулась на своих словах, шумно вздохнув. - Я потеряла все, поэтому преподавала дизайн в местном колледже, пытаясь скрыться от глаз общественности, но Найджел позвонил и рассказал о тебе, оказалось, что он позвонил и другим женщинам, как ты можешь видеть.
- Если мы обратимся с этим в полицию, дело будет очень серьезное. Большое дело, если участвовать будете все вы. Я просто хочу, чтобы вы все знали о рисках и последствиях. Это будет нелегко.
Пятеро женщин обменялись взглядами, и воздух наполнился какой-то неведомой пока Энди энергией. Наконец заговорила Айрин:
- Если миссис Голдберг великодушно окажет юридическую поддержку, и ты напишешь об этом, я думаю, что это может быть нашим шансом наконец добиться справедливости, уничтожить этого ублюдка.
- Что ты собираешься делать, Энди? - Ребекка посмотрела на нее с любопытством, может быть, потому, что репортер некоторое время сидела молча, решительно глядя в темное окно, выходящее на аллею.
- Я напишу книгу, - она понятия не имела, откуда взялись эти слова. Но чем больше она об этом думала, тем больше в этом было смысла. Ранее она сказала Найджелу, что публикация статьи в «Вог» с обвинениями в сексуальном насилии была неуместной, и она была права, но где тогда? В «Нью-Йоркере»? Все это казалось слишком мелким, слишком неправильным, чтобы публиковать там полную историю.
- Да, определенно, нужна книга, и если я вам понадоблюсь, я пойду с вами в полицию или к окружному прокурору, я буду поддерживать вас на протяжении всего процесса. Мы можем начать с серии статей, интервью, подкастов, я еще не знаю, но все это должно свестись к книге, потому что независимо от количества статей или интервью, никто не сможет рассказать вашу историю полностью, без купюр, цензуры или без редактирования, если мы не поместим ее в полноценную книгу. И тогда мы сможем пожертвовать все вырученные средства женским приютам или женским юридическим службам. Выбор за вами, я здесь только для того, чтобы помочь вам рассказать свою историю. Так что мы можем делать все, на что вы готовы, что вам удобно, все, что вы думаете, поможет вам больше.
- О, Энди, все это совсем не удобно, даже не близко к «удобно», но я не вынесу, если он снова выиграет. Да, коррупция – это, безусловно, плохо, и статьи про Пристли, вероятно, причинят ему некоторый вред, но он не просто так самый влиятельный человек в издательском деле и моде. Он должен заплатить за все, что сделал. За все!