The Delicate Things We Make/Деликатные вещи, которые мы делаем

Видеть себя по телевизору стало довольно обычным делом в последние несколько месяцев, со всеми выступлениями, которые она делала для продвижения подкастов, статей, предстоящей книги и для лоббирования, в которое она была глубоко вовлечена в законодательном собрании штата по увеличению сроков давности к привлечению за сексуальное насилие в Нью-Йорке. Однако видеть себя в новостях или в газетах было совсем не то же самое, что видеть собственную обнаженную спину в натуральную величину в мягком свете галереи Гуниллы. Это было великолепно, чудесно и еще так много чего, но прежде всего, это было похоже на благословение и отпущение грехов, нежно дарованное ей любимыми руками Миранды. Энди не могла оторвать взгляда, она смотрела на картину, и ей было все равно, кто это видит. На самом деле, она была почти уверена, что многие репортеры уже сложили два и два, и теперь осторожно фотографировали ее, пока она была ошеломлена и не мигала, упиваясь холстом. - Ты звезда шоу, Андреа. Это раздался голос. Хриплый, низкий голос, похожий на ласку любовника, обволакивающий тело Энди и мешающий девушке дышать. - Позволю себе не согласиться, Миранда. - Она понятия не имела, как ее голос все еще способен функционировать, учитывая, что сердце бьется миллион раз в минуту. Она боялась обернуться, боялась взглянуть на ту единственную, которая всегда была у нее на уме все эти последние месяцы. - О, не стоит скромничать, ты же знаешь, я слишком щедра и ... есть определенные обстоятельства... или положение, дорогая. - Пусть Миранда смеется, дразнит, и этот ее голос... она должна остаться невозмутимой. И пусть всё это совершенно захватывает дух. Смех замер на ее губах, и почти как во сне она протянула руку и коснулась бледной щеки, и левый уголок рта Миранды мгновенно приподнялся под этим прикосновением. О, как она была прекрасна! Обворожительна. Должно быть, она сказала это вслух, потому что Миранда внезапно покраснела, а робкая улыбка стала шире. - Спасибо. Ты всегда такая милая. Настала очередь Энди покраснеть. - Ты не краснеешь, когда смотришь на полотно в полный рост, изображающее тебя обнаженной, и все же ты краснеешь от комплимента, ты действительно милая, Андреа, хоть и абсолютная провинциалка. - А вот и старая Миранда. Похвала и оскорбление в одном предложении. Мне этого не хватало. Я скучала по тебе. - Казалось, что рот Энди в этот вечер был совершенно сам по себе и был полностью отключен от ее сознания, просто озвучивая то, что она, возможно, должна была держать при себе. Но Миранда выглядела довольной, очаровательной и непринужденной среди всех этих фотографов, критиков, поклонников и покупателей на торжественном открытии первой в истории выставки Пристли. Двадцать черно-белых картин различных размеров украшали просторное и светлое пространство галереи, и на каждой из них было изображена Энди в той или иной степени обнаженности. На нескольких рисунках были изображения только ее лица, на двух – только рук. Энди сразу же узнала свои длинные пальцы и костяшки, а также маленький шрам, оставленный одним из четырехлапых подопечных во время ее пребывания в качестве выгульщицы собак. Центральное место в экспозиции занимала картина, изображавшая обнаженную Энди, сидящую на полу спиной к зрителю с высоко поднятыми волосами. Энди помнила, как чувствовала себя абсолютно незащищенной и полностью уязвимой перед взглядом Миранды, пока позировала, и помнила, что сделали после этого руки, пальцы и рот Миранды с нею. И все же, стоя перед картиной сейчас, рядом с Мирандой, улыбающейся своей полуулыбкой, с дюжиной или больше фотографов, делающих осторожные и не очень снимки их двоих, Энди впервые за много месяцев почувствовала себя в безопасности, в тепле и уюте. Что такого было в этой женщине, что заставляло ее чувствовать себя так, будто она нашла свой дом, после многих лет скитаний и потерянности, заставляло ее перестать чувствовать себя потерянной? Миранда молчала, пока Энди произносила длинные мысленные монологи и выглядела вполне довольной, просто стоя рядом с ней, их плечи были достаточно близко, чтобы чувствовать тепло друг друга. - Я не знаю, что сказать, Миранда. - Именно это и хочется услышать от одного из самых известных журналистов, работающих в Нью-Йорке в наши дни, Андреа. - Я не знаю, от кого ты получила такую информацию, но это слишком щедрое и великодушное преувеличение. - Не думаю, что кто-то когда-либо обвинял Эмили в великодушии. Если она узнает об этом, то может вызвать тебя на дуэль или на что-нибудь столь же радикальное. Смеяться вместе с Мирандой было так приятно. Голова Энди шла кругом от абсолютной легкости происходящего. Прошло слишком много времени с тех пор, как что-то было так хорошо и легко. - Нет, вот уж не думаю, что Эмили моя самая большая поклонница, хотя она, конечно же, немного потеплела ко мне, верно? - Разве что совсем чуть-чуть. Твоя работа с жертвами на подкастах и твои усилия в Олбани в законодательном собрании штата, возможно, имели какое-то отношение к этому, имей в виду. - А я-то думала, что ее мнение улучшилось из-за моего гардероба. - Если только ты не спрятала где-нибудь сменную одежду и не собираешься переодеться, прежде чем она увидит твой нынешний наряд, я не собираюсь лгать тебе, говоря, что она оценит твой выбор платья на сегодняшний вечер, дорогая. Дорогая. Это слово, произнесенное приглушенным тоном, чтобы избежать любопытных ушей, и с нежным, почти застенчивым взглядом, который скрывал озорство в глазах Миранды, никак не успокоило бешено колотящееся сердце Энди. - Никакой сменной одежды. Значит ли это, что все так плохо? - Усмехнулась Энди, оглядывая себя. - О, я точно знаю, где это платье будет смотреться гораздо лучше, чем на тебе, Андреа. - И где же, Миранда? - На полу моей спальни. - Теперь они смотрели друг на друга, стоя слишком близко, чтобы это можно было счесть приличным и допустимым, хотя, когда самая знаменитая художница мира рисует тебя двадцать три раза, называет свою первую выставку твоим именем и делает ее центральным элементом шестифутовую обнаженную фигуру, приличие, конечно же, не было чем-то таким, к чему следовало бы стремиться. Однако, возможно, Миранда увидела что-то в глазах Энди, потому что она сделала очень осторожный и очень незаметный шаг назад. - Тебя так легко выбить из колеи, Андреа. Тебе действительно нужно поработать над этим. - А над чем еще мне стоит поработать, Миранда? - Скажем так, Эмили говорила, что твоя книга закончена, остались последние правки, и вот я стою здесь и думаю, как так получилось, что книга, разоблачающая зло Ирва Равица, не включает в себя увесистую главу о том, как он изнасиловал Пристли, и почему автор упомянутой книги не обратился за официальным комментарием к самой художнице. Сердце Энди ушло в пятки. - Миранда, я не думала, что ты этого хочешь.… Я не знала… Я даже не думала... Я вообще не упоминала тебя в книге, - закончила она на приглушенной ноте. Боже, ну почему она вечно попадает в такие ситуации, когда ей приходится постоянно извиняться? Она была так осторожна, она не упоминала ни Пристли, ни Мириам Принчек, если уж на то пошло, ни в своей книге, ни в своих подкастах, ни в своих статьях. Она считала, что Миранда не хочет иметь ничего общего с расследованием, последующим судебным делом и публичным позором, но две недели назад она изменила правила игры. Две недели назад Миранда выступила по национальному телевидению и взорвала репутацию Ирва как респектабельного бизнесмена. Еще бы, самая успешная художница века прямо обвинила его в насилии с экранов всех телевизоров страны. Последствия были огромны. Многие напуганные жертвы, ободренных интервью Миранды, вернулись к сотрудничеству с окружным прокурором, и еще больше свидетелей подали жалобы на Ирва за запугивание и шантаж. Открытый и искренний рассказ Миранды о ее собственном кошмаре вел дело к уверенной победе в суде, и Энди не могла быть счастливее, но она все еще была сдержанна и не обращалась ни к Миранде, ни к Эмили за официальным сотрудничеством над книгой или приглашением быть гостьей на подкасте. Проще говоря, Энди чувствовала себя недостойной, смущенной и настолько влюбленной, что ей было физически больно просто стоять здесь и смотреть в непроницаемые голубые глаза, которые все еще искрились озорством и теплом, даря Энди проблеск надежды. - О, Андреа, ты абсолютная дуреха. Последние недели я сидела дома и ждала, что ты влетишь в мой дом, собьешь меня с ног и… - Я так понимаю, ты решила взять ситуацию в свои руки, когда я этого не сделала, да? - Энди не удержалась и обвела рукой зал, где со стен на нее смотрели двадцать три ее портрета. - Если говорить о жестах, то это невероятно романтично, просто я не уверена, что заслуживаю этого. - Мне решать, чего ты заслуживаешь, Андреа. В течение последних шести месяцев ты в одиночку сражалась с моим врагом на всех фронтах, несмотря на то, что он пытался разорить тебя финансово, опорочить твою репутацию как журналиста, подать на тебя в суд за клевету и бог знает что еще. Ты помогала жертвам, ты рассказывала их истории, ты поставила проблему сексуального насилия на первый план в центре внимания штата Нью-Йорк, и впервые за многие годы кажется, что ты действительно сможешь достичь того, чего не смогли бесчисленные другие. Законодательное собрание штата Нью-Йорк на самом деле рассматривает вопрос о вынесении этого закона на голосование, и Эмили говорит мне, что губернатор готов подписать его, потому что, как говорит Эмили: “эта кровавая Сакс не из тех, кого стоит злить”. - Ха, только ты можешь быть так взволнована тем, что кто-то боится меня, Миранда. - Но было так приятно смеяться, улыбаться и просто наслаждаться великолепием присутствия Миранды. - Как бы то ни было, я подумала, что моя выставка придется тебе по душе, Андреа. - Хитрая, соблазнительная ухмылка сделала что-то горячее внутри Энди. - Однако, я никогда не позволяла никому сражаться за меня, я никогда не думала, что кто-то попытается защитить меня, несмотря на мой собственный страх и нежелание делать то, что правильно. И все же ты сделала это, но не осудила меня. Снова и снова. Ты просто продолжала делать то, что нужно было делать, все время сражаясь на моей войне и почти теряя все в этом процессе. Миранда медленно провела пальцем по подбородку Энди и осторожно заправила прядь волос за ухо. - Само собой разумеется, что ты вдохновляешь меня на творчество, Андреа. Эти полотна говорят сами за себя, и они рассказывают историю о том, что ты значишь для меня. Но ты вдохновляешь меня и на то, чтобы я тоже встала, чтобы была сильной. Так что, нет, я не думаю, что моя выставка достаточно романтичный жест, я думаю, что ты заслуживаешь большего, гораздо большего. - Тогда как насчет кофе? - Энди понятия не имела, откуда взялась эта смелость, может быть, из-за того, что Миранда ранее пошутила по поводу ее одежды на полу спальни, или из-за того, как она продолжала смотреть на Энди. Но мужество вот оно, и слова повисли между ними, как долгожданное перемирие после кровопролитной войны. - Ну, не стой же так, дорогая, скажи, что пойдешь пить с ней кофе, пока это дитя не скончалось от тоски по тебе! Разве я не говорила тебе, что она безнадежна? Чего вы все такие грустные? - Ты сказала мне, Гунилла, я цитирую, что «Андреа похожа на Хитклиффа, стоя там со своей гривой непослушных волос, размышляя о любви, которую она считала потерянной». - Миранда сделала шаг назад, чтобы освободить место для Гуниллы, которая присоединилась к ним в самый неподходящий момент. По крайней мере, так думала Энди. Она уже скучала по теплу тела Миранды. Затем дразнящие слова проникли в ее сознание, которое все еще не оправилось от запаха и присутствия Миранды. Она открыла было рот, чтобы ответить, но тут же поняла, что не понимает ни слова из сказанного, кроме того, что, возможно, ее сравнивают с персонажем Бронте? И притом с мужским персонажем? - Прошу прощения? Хитклифф? Серьезно? А почему бы вам двоим не сравнить меня с кем-то вроде мистера Дарси, - почти пролепетала Энди. - Воображаешь себя брутальным землевладельцем, замкнутым и непонятым, дитя мое? - Гунилла рассмеялась, и ее рука бессознательно коснулась руки Миранды. Глаза Энди проследили за движением изящной конечности. На Миранду это прикосновение, казалось, не произвело никакого впечатления, и Энди догадалась, что жест был старым и машинальным. Внезапно тяжесть всего, что происходило вокруг нее, стала для нее почти непосильной. Она отвернулась от обеих женщин, чтобы снова взглянуть на грандиозную картину, но зрелище ее обнаженной фигуры, столь вызывающе выставленной напоказ, было скорее пугающим. - Думаю, я уже достаточно вам помешала, Мири… Миранда ... - Гунилла запнулась на этом имени, и Энди резко обернулась, чтобы увидеть, как глаза пожилой женщины погрустнели, а рука снова потянулась назад, чтобы на мгновение коснуться руки другой женщины. На этот раз Миранда поймала ее пальцы и нежно сжала их, прежде чем отпустить. - Она связалась с Эмили на той же неделе, когда ты позировала мне для этой картины. Полагаю, ты этого не знала? - Голос Миранды был спокойным, размеренным, уверенным и рассудительным. У Энди закружилась голова, и она сама не знала почему. - Нет... я, я… нет, я не знала. Я подумала, что она могла бы, так как Эмили была на вручении театральной премии Джинни, но я не знала, что она и ты снова… в контакте. - Энди обхватила себя руками и повернулась, чтобы посмотреть Миранде в лицо. - Нам нужно было многое обсудить, Андреа. То, какими мы были, когда были вместе, то, какими мы стали, когда мы расстались. Нам нужно было многое обсудить. - Она повторила, казалось бы, безобидную фразу, и тяжесть слов вдруг тяжело осела на сердце Энди. Но Миранда, казалось, ничего не заметила, продолжая своим тихим размеренным тоном: - Мы проговорили несколько часов. Так много лет прошло. Так много всего произошло, как между нами, так и вокруг нас. Сердце Энди колотилось у нее в ушах, и она не осмеливалась заговорить. - А потом, когда мы наконец-то покончили со всеми нашими печальными историями, Гунилла рассказала мне о тебе. Знаешь, у тебя действительно даже сейчас это задумчивое лицо героя романа Бронте. Хитклифф тебе подходит больше, чем прямолинейный герой Остин, разве ты не находишь? Энди только покачала головой. Она чувствовала себя совершенно потерянно и неуютно в этом разговоре. Неужели она ревнует? Конечно же! - Ревность тебе не к лицу, Андреа. Даже несмотря на то, что довольно приятно наблюдать, как ты борешься и разрываешься между ревностью, благодарностью и уважением. Ты бы ушла и оставила меня Гунилле? Если отбросить саму мысль о том, что я какой-то неодушевленный предмет, который можно оставить или передать, как эстафетную палочку, от одной любовницы к другой, я думаю, что это довольно благородно, что ты хоть немного стыдишься того, что чувствуешь сейчас. Миранда могла читать ее, как открытую книгу. Что в этом нового? - Мне стыдно. И нет, ты не эстафетная палочка, очевидно, и дело не в том, кто полюбил тебя первой… - Быстрый вдох Миранды был единственным признаком того, что она уловила смысл слов Энди. Они стояли бок о бок, обе, казалось, рассматривали картину перед собой, но ни одна из них не обращала внимания ни на что, кроме присутствия женщины рядом. - Гунилла буквально подобрала меня на улице и спасала в течение последних шести месяцев. Я в неоплатном долгу перед ней, в долгу, который никогда не смогу вернуть. Она – друг, которого я уважаю и которым дорожу. Она также женщина, которая любила тебя почти двадцать лет. И которую ты очень любила в течение долгого времени. Я с уважением отношусь к этим чувствам. Миранда нежно улыбнулась ей и снова повернулась к холсту. - Мы с Гуниллой всегда будем каким-то образом вращаться вокруг друг друга, Андреа. Неважно, что произошло между нами, или, может быть, как раз из-за того, что произошло между нами. Первая в истории выставка Пристли, проходящая в ее галерее – это свидетельство связи, которая всегда будет там. Это профессиональное, но и глубоко личное. - Миранда обвела рукой вокруг себя, но глаза Энди не следили за ее рукой, оставаясь сосредоточенными на узком лице, сияющем красотой и спокойствием. - Между нами есть история, Андреа. Богатая и многослойная история. И между нами так же есть трагедия. Трагедия, которая унесла меня от нее. Когда я покинула ее много лет назад, раны, которые я получила, были настолько глубоки, что я думала, что они никогда не заживут. Я думала, что никогда не найду другой женщины, которой я доверила бы так же глубоко ранить меня, как доверила ей. А потом в переполненном кафе я увидела пару широко раскрытых, растерянных янтарных глаз и эту знаменитую линию затылка, которую я рисовала с тех пор сотни раз. И вот ты встряхнула волосами, выбившимися из спутанного беспорядка на макушке, они каскадом упали на плечи, и что-то во мне шевельнулось. Что-то задрожало и затрепетало, и мне показалось, что мои легкие открылись, и я, наконец, смогла сделать глубокий вдох. Что-то, что я считала увядшим и мертвым, что-то, что я думала, что оставила с ней, что-то, что я думала, что потеряла навсегда. Это нечто вернулось к жизни под светом твоих глаз, Андреа. Энди не дышала, боясь пропустить хоть одно слово. Миранда стояла совершенно неподвижно, ее хрупкие плечи расслабились, а лицо оставалось совершенно и удивительно безмятежным. - Я очень любила ее. Я хотела провести с ней всю свою жизнь. Но она не выбрала меня, Андреа. Раз, другой, и много-много раз Гунилла выбирала не меня. А потом было уже слишком поздно. Она оставила во мне рану, и я медленно залечивала ее сама, возможно, когда-нибудь мне бы это удалось сделать. Но появилась ты, со своими растрепанными волосами, добрыми глазами и нежными руками, и даже не очень стараясь, ты помогла мне исцелиться, помогла мне поверить и снова начать дышать, даже не зная, выберешь ли ты меня когда-нибудь. И не бояться, независимо от того, выбрала бы ты меня или нет. Она глубоко вздохнула и выдохнула, ее грудь грациозно вздымалась и опускалась под белой блузкой. Энди завороженно следила за нежными изгибами тела. - Но ты выбрала именно меня. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать это, может быть, немного больше, чем следовало бы, потому что давай посмотрим правде в глаза, мой крестоносец, мой рыцарь, ты не стесняешься в выражениях, когда хочешь сплотить войска в битве. И твоя прощальная речь была довольно резка, моя дорогая. В то время я просто не была готова к таким битвам. Но ты... вместо того, чтобы сбежать, бросить то, что было стрессовым, болезненным и откровенно пугающим, ты сражалась за меня и стояла передо мной, пока я снова не собрала свои силы и мужество. И все это время ты продолжала выбирать меня, мое дело и мою борьбу. Теперь Миранда смотрела на нее, и ее глаза, те самые глаза, которые могли быть холодными как лед во многих случаях, выглядели удивленными. - Что касается Гуниллы, то я восхищаюсь тобой как верным другом. Я восхищаюсь тобой за то, что ты уважаешь ее чувства, какими бы они ни были. Я нахожу трогательным и забавным, что ты стесняешься своей ревности, Андреа. Но тебе это и не нужно. Здесь нет передачи эстафетной палочки, нет оскорбленных чувств. Гунилла – мое прошлое. А ты... - Она замолчала и слегка склонила голову набок, словно обдумывая свои слова, и Энди перестала дышать. Но Миранда просто смотрела вокруг, ее глаза переходили от картины к картине по просторной галерее. Когда она снова повернулась к Энди, глаза были теплыми и озорными. - Кажется, ты на каждом моем холсте, Андреа. Более того, на большинстве из них ты голая, дорогая. Интересно, это знак? Счастливый пузырь смеха поднялся в груди Энди, и она не сдержалась. После нескольких месяцев одиночества, страха и неуверенности было приятно смеяться, стоять здесь, плечом к плечу с Мирандой, откинув голову назад и издавая радостный смех, который, несомненно, привлекал значительное внимание толпы. Но Энди было все равно. Миранде, похоже, тоже было все равно. Она не рассмеялась вслух, но ее губы были изогнуты вверх, а глаза сверкали тем озорством, которое заставило Энди захотеть затащить ее в ближайшую уборную и немедленно овладеть ею. В конце концов, Энди провела почти всю зиму, живя в этой галерее, она знала каждый уголок тут, каждое укромное место, куда можно уволочь Миранду и просунуть руки под её юбку, сдвинуть трусики в сторону, прежде чем скользнуть двумя пальцами в горячую, влажную, тугую… - Я знаю этот взгляд, дорогая, - ухмылка Миранды стала еще шире. - И как бы привлекательно ни было то, что ты собираешься сделать со мной, мы находимся в середине церемонии открытия выставки, а аукцион еще не начался. Как бы мне ни хотелось последовать за тобой, мы здесь ради достойного дела, помнишь? С этой прощальной ремаркой Миранда оставила Энди стоять в одиночестве, задыхающуюся, и тысячей мыслей, ульем роящихся под её черепом. Однако, ободренная откровенно сексуальным приглашением в глазах Миранды в ответ на ее собственные фантазии, Энди не собиралась отступать. - Так что насчет кофе? Изящное плечо слегка приподнялось, и ответ Миранды почти затерялся в шуме толпы. - Ты прекрасно знаешь, где я пью свой утренний кофе, Андреа.