156 часов

      7:13. Билл сидит возле меня за кухонным столом, откусывает один и тот же кусочек от хрустящего тоста снова и снова. Под густыми черными ресницами поблескивают прикованные к тарелке глаза, изящная рука с удивительно тонким запястьем удерживает тост возле приоткрытых пухлых губ. Столько лет прожив с ним, я только сейчас заметил, каким красивым он стал, как мягкие детские щеки превратились в выступающие ровные скулы, как вытянулась белоснежная шея. Он женственен, но от того еще более притягателен. Тень наивной улыбки на алебастровом лице, свисающая прядь лакированных волос и затерявшиеся в черных тенях глаза — все это по отдельности не представляло для меня никакого интереса, но вместе становилось им, завораживающим и обезоруживающим. Именно таким был мой Билл.       Гладкая чайная ложка вложена в мою руку, но я представляю, как глажу его нежную кожу без какого-либо намека на подростковую щетину, как отзывчиво прижимается к ладони теплая щека, а тонкие прутики выкрашенных ресниц щекочут пальцы. Взглянув на него, я не могу сдержать улыбку, хоть губы все еще отказываются подчиняться мне. Это еще одно мгновение, бесстыже пойманное мной, еще один блуждающий взгляд, невольно задержавшийся на нем. И только позволив голове вернуться к пышущей жаром кружке с чаем я начинаю слышать, как он снова принимается за свой завтрак, неторопливо, стараясь не смазать свежий макияж.       7:15 — Мама, можно мы с Томом сегодня после школы съездим на озеро? - он спрашивает, доедая уголок крошащегося тоста. - Конечно, - не задумываясь отвечает мама. Припоминая вчерашний день, она бы и не подумала отказать ему. - Только не задерживайтесь допоздна. Это все же нелюдное место.       В зеркальной поверхности чая я вижу его лукавую улыбку, бесцветное отражение умело прячет от меня выскочивший на его щеках румянец. Я хорошо знал это лицо — терпеливо томящееся в ожидании рождественского утра, с блаженством смотрящее в окно на последнем уроке — лицо в предвкушении волнительного и желанного, от чего сердце застучит как натянутый барабан. То, что, он думал, скрывает от меня его загадочная молчаливость, я знал и уже сотню раз переживал как в первый, но каждый новый день, когда я снова сяду чуть поодаль от него за кухонным столом и услышу, как он просит маму отпустить, я буду со спокойным лицом доедать свой завтрак, будто все это никогда прежде не случалось со мной.       7:25. Он поднимается из-за стола, его тарелка и кружка уже опустели. До меня едва доносился флер его чарующих духов — и сегодня он о них не забыл. Он прощается с мамой и вприпрыжку бежит за мной до машины, широкими прыжками отмеряя коридор. Я бы узнал этот звук из миллионов, вырвал из гулкого шума, ни разу не усомнившись, что этот шаг принадлежит ему. Тихий топот прорезиненной подошвы, словно я нарочно его заучил, сам собой всплывает в моей голове, но за мной никого. Он уже сидит в машине, послушно пристегнутый тугим ремнем, на дорогом сердцу переднем сидении.       7:40. Я подъезжаю к раскрытым воротам знакомого дома, в которых показывается девичий силуэт. Розалин уже ждет нас, недовольно скрестив руки на груди, подергивая напряженной ногой. Билл заглушает музыку, легкая улыбка касается его губ. Он ехидно провожает взглядом ее фигуру, наслаждаясь тягучей сладостью одержанной победы. - Привет, милый, - слащаво протягивает девушка, забираясь на заднее сидение.       Она нарочно игнорирует его, целует меня в щеку влажными губами. Этот раунд проигран ею, и она не посмеет сдаваться, слепо верящая в свою нелепую идею о собственной смертельной важности. Но она даже не догадывается, что проиграла только начав сражаться с ним. В ее маленькой блондинистой голове ни за что не поместится понимание, что, как бы сильно она ни вцепилась в меня своими наращенными ногтями — ей никогда не стать для меня хоть на долю такой же важной, каким был Билл. - Сходим куда-нибудь сегодня вечером? - спрашивает она, ерзая на сидении в попытке найти подходящую позу, чтобы ни в коем случае не помять едва закрывающую задницу юбку. - Мы сегодня с Биллом поедем на озеро после школы, - отбиваю я, поворачивая ключ в замке зажигания и замечая краем глаза как расплывается довольная улыбка за прядями черных волос. - Отлично. Я как раз давно не была на природе, - невозмутимо отвечает Розалин. Как я только когда-то на нее соблазнился? - Ты не едешь, - строго заявляет Билл ледяным тоном, морально готовясь к началу очередной перепалки. - Не помню, чтобы я спрашивала мнение маленькой.. - Лина, - я обрываю ее на полуслове, заранее зная какое ядовитое прозвище она ему дала еще с тех пор, как он впервые стал причиной моего отказа встретиться с ней. - Мы поедем только вдвоем.       Я встречаюсь с ней взглядом через зеркало заднего вида, и ее рот плавно закрывается, только приготовившийся выдать порцию язвительных замечаний, уготовленных для Билла. Она напоминает мне назойливую муху, без конца жужжащую где-то возле уха и никак не желающую вылететь через раскрытое окно. - Тогда завтра? - без энтузиазма спрашивает она, и я соглашаюсь.       Еще один прожженный вечер, еще несколько улетающих в никуда часов. Невозможность отказа сводила меня с ума, я каждый раз лишался чего-то очень важного, упускал драгоценные вечера вместе с братом. Я бы вычеркнул все строки из недели и заменил их сплошь встречами с ним, чтобы больше не пришлось прокручивать одни и те же смазанные моменты, едва попавшие в поле зрения. Как он поправляет длинными пальцами свисающие перед лицом волосы, как смотрит на меня украдкой, теплой улыбкой сопровождая каждый мимолетный взгляд. Но что я могу?       15:40. Билл залетает в машину на всех парах, его дыхание все еще частое. Он садится на сидение, как можно скорее пристегиваясь. - Прости. Я спешил как мог, - оправдывается он, но я лишь улыбаюсь.       Я ждал его слишком долго, эти мучительные часы в школе казалось тянулись целую вечность без его смеха, без ссутуленного силуэта возле окна. Но я не вспылю по привычке, не обозлюсь на минутное опоздание. Я так счастлив, что он наконец-то здесь, сидит в метре от меня, запыхавшийся, в любимых подранных синих джинсах, которые бабушка все время грозилась зашить. - Да ничего, сейчас же твое время.       Усмехнувшись, я прижимаюсь ладонью к его прохладной щеке, как мечтал еще утром. Едва надавливая большим пальцем на кожу, я аккуратно смахиваю осыпавшуюся тушь с его скул. Его дыхание сбивается снова, но теперь он сидит неподвижно, боясь совершить лишний жест. Белоснежные щеки мгновенно розовеют под моей рукой, внимательный взгляд широких черных глаз блуждает по моему лицу, задерживаясь на губах. - Вот так лучше, - отмечаю я, отнимая руку от застывшего лица. - Спасибо, - он отвечает тихо и робко, прикладывая ладонь к лицу, где только что была моя рука.       Он делает вид, что стирает тушь, от которой уже давно нет и следа, но я знаю, что этим осторожным движением он пытается задержать исчезающее с щеки касание.       16:00. Из радио льется заводная мелодия, но вместо привычного танца на месте Билл только лишь постукивает пальцами по коленям в такт музыке, провожая взглядом мелькающие за окном деревья. Он всю жизнь был таким — мечтательным. Мама порой шутила, что в такие моменты Билл покидал нас, душой возвращаясь на ту взбалмошную планету, с которой когда-то давно прилетел. Всю нашу жизнь мы были совершенно разными, но это не помешало нам сохранить эту магическую близнецовую связь, о которой любят писать в дешевых эзотерических журналах. Я понимал его без слов, мог угадать, о чем он думает сейчас. И с каждым годом, становясь старше, я все больше боялся, что эта невидимая связь станет слабее или вовсе пропадет, от чего я перестану его понимать.       Я так боялся его потерять, а сам не замечал, как делал все, чтобы отпустить эту тонкую ниточку, связывающую нас. Казалось бы, вот он, совсем рядом. Я мог поговорить с ним, обнять лишний раз, спросить, о чем так болит его сердце, но не стал. Я все время молчу, исчезаю с Розалин, зависаю в телефоне, совершенно не замечая, как все ускользает.       16:22. Он выбегает из машины, стоило мне только заглушить мотор. Шуршащая трава, землисто-песчаный берег и темно-синее холодное озеро, широко разлившееся меж густых лесов. Сюда никто не приезжает: высокая трава и заросший берег отпугивают типичных любителей выехать на природу. Потому Билл и любит это место. Здесь всегда тишина, не слышно ни шороха шин, ни голосов людей, только редкие всплески воды и отдаленное пение птиц.       Я поднимаю несколько камней с дороги, тщательно выискивая легкие и плоские, и, замахнувшись, пускаю их в ход по глади воды. Как по указке, они подскакивают, оставляя разрастающиеся круги, несутся вперед, пока не потеряют скорость, чтобы в конце концов поддаться упрямой воде и погрузиться на самое дно, наконец воссоединившись с давно заброшенными камнями.       Он смеется, наблюдая за мной, тихо, боясь разрушить волшебную атмосферу полюбившегося места. - У меня никогда не получится. - Конечно, если пробовать не будешь. Иди сюда, - я подзываю его, протягивая к нему руку. - Вот, возьми.       Он забирает камень из моей руки, попутно касаясь ее. Его пальцы вздрагивают, он не поднимает головы, боясь взглянуть на меня, но я смотрю словно сквозь него, ничего не замечая как несущаяся вперед зашоренная лошадь. Он держит этот дурацкий камень, зажав между двумя трясущимися пальцами, а все, что я вижу — это всего лишь неверный хват. - Нет, не так, - я разгибаю его пальцы, не ощущая, как похолодела его ладонь. - Держи его по периметру, указательным пальцем здесь, а большим с противоположной стороны. Пробуй.       Я делаю шаг назад, а он дрожит, будто земля вот-вот выйдет у него из-под ног. Ни камень, ни игра — ничто ему не интересно здесь. Все, что он не выпускает из мыслей последние месяцы, то, о чем он мечтает, глядя каждый день в окно — всегда рядом с ним будь то школа, дом или же чертово озеро. Он здесь в попытке успокоить самого себя, набраться смелости для того, чтобы сказать наконец эти заветные слова, оттачиваемые в воображении долгими ночами.       Будто в драке с незримым соперником, он замахивается и кидает камень из-за головы, отправляя его прямиком на дно без победного пробега по водной глади. И он злится, и я злюсь, но не на него, а не глупую усмешку на собственном лице, замеченную в отражении воды. Я бы отвесил себе звонкую пощечину, может тогда мои глаза раскрылись бы, и я прозрел. Но я продолжаю обучать его, ставить его бедную тонкую ручонку, как осиновый лист дергающуюся в моей ладони. Этот запах, как же пахли его волосы — легкий аромат лака для волос и все те же духи, застрявшие в моем носу, до крови продравшие глотку.       Его хрупкое тело вложено в мои руки, я не догадываюсь, но без меня он бы рухнул на землю. Я замахиваюсь камнем, вложенным в его побелевшие пальцы, и вместе с ним отправляю прыгать по пружинистой поверхности воды. Серая бездушная лягушка скачет, разбрызгивая мелкие капли по сторонам, и я с довольным выражением лица отпускаю его, наконец, оставив в покое. - Давай, попробуй теперь сам.       18:10. Развалившись на капоте автомобиля, я наблюдаю за тем, как постепенно вечереет. Билл все так же стоит где-то у воды, совсем беззвучно, что я начинаю сомневаться, действительно ли он рядом со мной или я уже его упустил. Как страшны мысли, я не слышу его, его будто снова нет. В носу болезненно защипало. Я знаю, он здесь, всматривается в даль, не зная как подобрать слова. Всего в паре шагов от меня. - Том? - я слышу его отдаленный голос. - Да? - Ты любишь Розалин?       Его вопрос заставляет меня подняться с капота, но сам Билл как и прежде повернут к воде. - Скорее нет, чем да, - я отвечаю честно. Я всегда старался быть с ним предельно честным. - Но почему ты тогда встречаешься с ней? - он загоняет меня в ступор. У этого вопроса никогда не было точного ответа, я даже себе не мог в этом дать отчет. - Мне с ней нравится, она самая красивая в нашей школе, - я говорю первое, что приходит на ум. - Ну, и она неплохо делает.. - О, боже, Том, - он не дает мне закончить, всплескивая руками и хихикая вместе со мной. Не добавь я эту пошлую подробность к своему ответу, я уже не был бы собой. - Но не в этом же суть, - он подходит ко мне, и по его лицу я вижу, как тщательно он подбирает слова, решает как поставить вопрос. Как сказать мне. - Разве.. разве не должно людей связывать что-то большее, чем внешняя привлекательность и секс? - Я не такой романтик, как ты, ты же знаешь, - с легким смешком отвечаю я, но он не перестает быть серьезным. - Почему ты спрашиваешь? Тебе кто-то нравится? Поэтому ты стал ярче краситься и эти духи.. - Да, - он говорит, а его голос как колос дрожит. - Это кто-то из нашего класса? Или школы? - я лезу к нему со своим любопытством, но он все еще аккуратно складывает слова в голове, которых вдруг стало так мало.       Он молчит, и я скатываюсь с капота, становясь напротив него. Его глаза блестят в лучах заходящего солнца, искрясь и наливаясь теплом как песчаные дюны. Легкие пряди черных волос развеваются на ветру, пряча от меня его лицо. И без задней мысли я ловлю пальцами несколько из них, самых непослушных, отправляя их за ухо. - Том.. - обреченно вздыхает он, хватаясь за мою вторую ладонь, как за спасательный круг.       Его губы в паре сантиметров от моих, так близко, что я ощущаю горячее рваное дыхание. Его взгляд беспокойно бегает по моим губам, цепляясь за поблескивающее колечко пирсинга. Он бережет эту минуту, боясь потерять с трудом заполученное мгновение, но страх застилает карие глаза, и ни слова не может вырваться из его приоткрытого рта. Я хочу наклониться к нему, прижаться к зазывающим влажным губам, покалеченным неугомонными зубами. Я должен сделать это, наше единственное спасение в моих руках, но тело, идиотское непослушное тело тупой застывшей оболочкой сидит на мне, не позволяя сделать последний шаг.       Он не решился. Те силы, что он копил эти пару часов, иссякли, и все, на что хватило его смелости, это обвить угловатыми руками мою шею и крепко прижаться, чтобы поскорее спрятать испуганный взгляд. Я обнимаю его в ответ, кладя ладони на проглядывающие сквозь одежду ребра. Духи прорываются в ноздри с его длинной шеи, с затылка, горечью оседая на корне языка. Мне страшно отпустить его, будто он рассыпется как фарфоровая кукла, я чувствую, как прорывается его колотящееся сердце сквозь кожу. «Я никогда тебя не отпущу,» - дрожащим голосом шепчу я, но мои губы неподвижны.       18:23. Я не задаю ему вопросов, и, когда он находит в себе силы отпустить меня, мы молча садимся в машину. Он послушно пристегивается, прижимается щекой к остывшему окну. Он расстроен своей нерешительностью, я уверен, внутри он казнит себя за несказанное, не сделанное. Я завожу мотор, и вместе с солнцем мы покидаем этот чудесный уголок. Я изредка посматриваю на него, как всегда беспокоясь, но он снова не здесь, не со мной. И как только мы вернемся домой, он не станет есть, попрощается с мамой, сославшись на усталость, и закроется в своей комнате, продолжая внутренний суд над самим собой.       Если бы я только мог, я бы ворвался к нему, рассказал бы, как истекает кровью мое сердце, но мое дело молчать и следить за дорогой, сопровождая засыпающего Билла домой. Только это я мог, только на это оказался способен, как истинный глупец.