156 часов

      10:20. С кухни доносится стук тарелок, будто мама никуда и не уезжала. Заспанный, в одних штанах я спускаюсь вниз, ведомый стойким запахом свежей выпечки. Из гостиной доносится звук телевизора, мисс Томпсон как и вчера сидит на диване, словно и вовсе не выходила оттуда. Я посчитал, что поднявшийся в воздух аромат ее рук дело, и каковым было мое удивление, когда на кухне я застал только брата. - Доброе утро, - я приветствую Билла сонным хриплым голосом, садясь рядом с ним за стол. - Доброе, - с улыбкой отвечает он, поддевая вафлю вилкой в тарелке. - Это она приготовила? - вполголоса спрашиваю я, кивая в сторону гостиной. - Нет, это я, - он говорит невозмутимо, откусывая кусок.       С недоверием я двигаю к себе тарелку, любезно подготовленный им для меня чай. Как губка мягкие, воздушные вафли щедро политы кленовым сиропом, совсем как это делала мама. Я отламываю небольшой кусочек ребром вилки, боясь разочароваться и столкнуться с несовпадением внешнего вида и вкуса. Уголок вафли медленно расходится по языку, покрывая его небольшим слоем сиропа, в меру сладкий, пористый, с небольшим привкусом корицы. Я отломил себе еще кусок, за ним другой, не веря в то, насколько вкусным оказался субботний завтрак, впервые приготовленный не мамой. - Боже, Билл, - с набитым ртом восхищаюсь я, переводя дыхание. - Когда ты научился так готовить.       Он застенчиво улыбается, пряча улыбку за кружкой. Его побледневшая от постоянного контакта с косметикой кожа розовеет, не такие длинные и темные как обычно ресницы скрывают от меня смущенный взгляд. Освобожденные от лака волосы понемногу начинают кудрявиться, возвращаясь к своей природной форме. Я так и не смог дать себе ответ на вопрос, почему я раньше совсем его не ценил. Он готовил для меня, когда мама не могла, прикрывал перед ней, растирал цветами и травой мою одежду, когда я только начинал курить. А я не удосужился даже вечера выбить для него, все откладывал на потом, на завтра, которое никогда не наступит. И этого времени, которого, я считал, у меня еще предостаточно, оказалось так мало.       10:33. - Спасибо. Ты прирожденный повар, - я говорю ему без присущей мне издевки, вставая к раковине. - Не за что, - он подходит ко мне, поднося грязную посуду. - И каков наш план? - Не знаю, - признаюсь я, приступая к мытью посуды. - Мне кажется, даже если мы до завтра не появимся, она все равно не заметит. - Скорее всего, - он задумчиво всматривается в гостиную, опираясь о столешницу кухонной тумбы. - Если бы я с ней сегодня сам не поздоровался, она так бы и не увидела, что я спустился. - Пф, ну и толку от нее? - я ворчу, отдавая ему вымытую тарелку. - Что она есть, что ее нет. - Лучше уж такая, чем та, что носилась бы с нами как с грудничками, - он усмехнулся, и я подхватил его. - Ты прав. Но придумать для нее что-то все равно нужно, - закрывая кран, я встряхиваю мокрыми руками. - Идем.       10:40. Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж, проходим мимо наших комнат, направляясь прямиком в мамину комнату. Это место мало походило на спальню, скорее на кабинет, посреди которого стояла двуспальная кровать. В детстве, когда мама уезжала в командировки, мы тайком пробирались к ней в комнату ночью и ложились спать на ее кровати. Я не помню, когда это прекратилось, да и вообще почему мы вдруг стали закрывать друг от друга двери, но кажется именно тогда он изменился, именно тогда он стал смотреть на меня иначе, тем взглядом, который я никогда не замечал.       Он прыгает на кровать, ложась поперек нее, и я сажусь рядом с ним. Я наблюдаю за тем, как он обнимается с одной из многочисленных подушек, как виднеется впалый живот из-под задранной вверх футболки. Я не понимаю, почему, но мне трудно оторвать взгляд, в моей голове гуляют мысли о его вчерашних словах, о поведении, о том, как странно он вел себя на озере и в моей комнате вчера. Я вижу в этом что-то, но сам не понимаю, что. И в эту секунду на удивление для самого себя я смотрю на него иначе, на женственный изгиб тонкой талии, гладкую светлую кожу между выступающих костей таза, на тонкие руки, жмущие подушку в мелкий цветочек к груди. Я словно попал на его волну, ощутил его мысли, четко услышал послание, которое он пытался донести до меня последние дни.       Я поднимаю взгляд и сталкиваюсь с ним, как пристально он наблюдает за мной. В его карих глазах я, наконец, вижу ее — эту любовь, что он больше не в силах прятать. Я чувствую, будто он тянет меня к себе незримым магнитом, воздух между нами становится таким насыщенным и мягким. Его рука, лежащая возле моей ноги, начинает дрожать, я вижу, как в его голове начинают вертеться слова, так и не сумевшие cорваться с языка на озере. Он соскакивает с кровати будто ужаленный, встает к маминой полке с книгами, старательно пряча от меня лицо, будто это не он жался вчера ко мне на кровати, будто не он сладко целовал в щеку в кромешной тьме. Будто одни лишь мысли придают другой окрас его действиям, в виде неугомонного тремора прорываясь через кожу. - Все в порядке, - я спрашиваю его, но слова больше похожи на утешение. - Да, нормально, - отвечает он.       Мне требовалось встать, прижать его к себе как раньше, спросить, что так его тяготит, от чего он вдруг так изменился, но я не стану. Я продолжу мять эту тему в своей голове, будто это только мое дело, будто обсудить это в целом мире мне не с кем. Я терпеливо смотрю на его сутулую спину, как он без разбора гладит корешки книг на полке, успокаиваясь, как всегда сам с собой, ведь я уже слишком давно не подаю ему руки.       10:45. - Ну, так что мы ей скажем? - спрашивает он, как ни в чем не бывало возвращаясь на кровать. - Скажем, что пораньше пошли спать и вылезем в окно, - я пожимаю плечами, смотря в потолок. - Это в семь вечера спать?- с издевкой говорит он, ложась рядом со мной. - А что ты предлагаешь? - я бросаю на него недовольный взгляд, совсем не радуясь тому, как он вдребезги разбил мой только что выдуманный план. - Вчера за ужином она добавляла себе что-то из фляжки в чай. Судя по запаху, что-то настолько крепкое, что ты бы проплевался, - он кладет руки под голову, тоже устремляя взгляд в никуда. - Лучшая няня, - на выдохе констатирую я. - Ты бы предпочел ту старшеклассницу, которую мама приглашала, когда нам было по шесть? - вскользь спрашивает он, а я здесь вижу только шутку. - Конечно, - я усмехаюсь, мгновенно пускаясь в фантазии. - Мы бы поиграли с ней во что-нибудь поинтереснее карточек для дошкольников.       Он ударяет меня в плечо, совсем не в шутку, а с силой, до ощутимой боли, которая постепенно расползается по руке. - Эй, полегче, - я ворчу, потирая ладонью плечо. - Я в тридцати сантиметрах от тебя. - Извини, - он отмахивается, но я пропускаю мимо ушей совсем не похожую на сожаление интонацию в его голосе. Он, наконец, продолжает свой план. - Так вот я предлагаю устроить с няней ранний ужин, один из нас ее отвлечет, а второй нальет ей в кружку столько этой жижи, чтобы она проспала все время, пока нас не будет. - Я так понимаю, отвлекаешь ты? - он хмыкает в ответ. - Думаешь она не поймет, что там намного больше, чем она обычно наливает? - Скажем, что я слишком крепкий чай заварил, - я чувствую, как он пожимает плечами. - Ну, не знаю, - сомневаюсь я, хоть и отчетливо понимаю, что его план намного лучше и продуманнее моего, пусть и несколько опаснее. - Да все нормально будет. Вчера же все хорошо прошло. А пока нужно чем-то убить время, потому что телевизор нам до воскресенья точно не увидеть.       Рывком поднимаясь с кровати, он подходит к маминому шкафу, открывает скрипучие створчатые дверцы. Здесь хранились настольные игры, которые мама собирала всю свою жизнь. Какие-то были совсем детскими, а какие-то на выпивание — оставшиеся со студенчества. Нашей любимой игрой был Крестный отец. По сценарию в доме происходило убийство и требовалось по вопросам и уликам понять, кто это сделал и каким орудием. Со временем мы добавили новые карточки подозреваемых и орудий, а к карте пририсовали парочку новых мест, чтобы играть стало еще интереснее. Билл часто проигрывал, почему-то всегда обвиняя только тех, у кого было, как он говорил, «злое лицо». А маме вовсе не нравилось, что мы так вцепились в эту игру, она считала ее слишком жестокой для нас. Кажется, уже вечность прошла с тех пор, как я в последний раз в нее играл. - О, а вот и Крестный отец, - он радуется, пытаясь вытащить шуршащую упаковку из-под других коробок. - Мы все равно не сможем в него сыграть, там от трех человек, - говорю я, разрушая его идею. - Блин, точно, - он вздыхает, возвращая игру на место. - Непривычно без мамы в настолки играть. Может тогда в Монополию? - Это же бесконечная игра, особенно если вдвоем играть, - я вздыхаю, вспоминая, как мы несколько вечеров подряд играли в нее в гостиной, не убирая игровое поле и обещая не подкидывать себе деньги, пока никто не видит. А я все равно подкидывал. - Ну так нам и нужно время убить, - я слышу, как он захлопывает дверцу шкафа и снова подходит к кровати. - Вставай давай. Кем будешь ходить?       15:32. Игра дается нам сложно. Каждый из нас витает в своих мыслях, едва следя за происходящим. Я не прекращаю ни на секунду обдумывать его слова и поведение, стараясь найти разумное объяснение таким странным переменам в нем, а Билл снова готовит себя к новой попытке раскрыться передо мной — мысль дрожью вырисовывается на его теле, не позволяя взгляда поднять на меня, и чем ближе к вечеринке мы становимся, тем сильнее томление проявляется в его движениях. Точно как в тот вечер на озере.       Я совсем выпускаю из вида ход игры, не понимая, куда пропали пятьсот единиц из моего кошелька, в то время, как Билл двигает винтажную фигурку котенка по карте, останавливая ее возле моего пингвина. - Вот мы и снова вместе, - он вздыхает, с легкой улыбкой на губах протягивая мне плату за остановку на моей улице. - Здорово было бы жить в этой игре, - мечтательно говорю я, забирая у него деньги. - Покупаешь улицы, люди платят, когда останавливаются на них. Ставишь дома — платят больше. Главное самому никуда не двигаться и деньги будут всегда. - А я бы не хотел, - он протягивает мне кубики, и я удивляюсь его словам. - Почему? - с усмешкой спрашиваю я, бросая кости. - Потому что тогда мы бы встречались только раз за круг. А порой и вовсе только бы замечали, как фигурка одного из нас пролетает через клетку.       Он глубоко вздыхает, и я поднимаю на него взгляд. Он выглядит совсем обычно, будто не он только что сказал самые грустные слова, которые вообще можно было бы сказать во время игры в Монополию. Я не успеваю даже придумать, чем ответить на что-то подобное, как он прерывает мои мысли: - Ладно, я пойду поговорю с мисс Томпсон про ужин. - Еще ведь и четырех нет, - я непонимающе смотрю на него, как он спешно поднимается с кровати и уже направляется к двери. - Перед выходом мне еще собраться надо, - он отвечает таким тоном, будто это само собой разумеющееся, хотя таковым оно и было, но нечасто можно было застать Билла красящегося ближе к вечеру. - Я тебя позову.       15:45. Он скрывается за дверью еще до того, как я успеваю хоть что-то ему сказать, и совсем обессиленный от игры и размышлений я разваливаюсь на кровати рядом с разложенным игровым полем. Котенок скатывается по наклонившейся картонке прямиком к моему уху, я ловлю его пальцами и поднимаю над собой, рассматривая. Маленький, гладкий, переливающийся в лучах солнца, прорывающихся через окно. Он смотрит на меня с осуждением — даже он уже понял, что происходит с Биллом, но я только начинаю раскрывать свои глаза. Я бы спросил этого бездушного кота, был бы в этом смысл, но и не подумал бы спросить Билла.       Попялившись на него еще с минуту, я вздыхаю, возвращаю его на место к другим игровым фигуркам. Мысли вихрем кружат в голове, не собираясь укладываться во что-то более читаемое. Я не мог себе помочь, я должен был додуматься до всего сам, и это убивало меня. С каждой секундой время неслось все быстрее, прогоняя последние песчинки через горло песочных часов, а мне даже нечего останавливать. Мне остался его неуверенный образ, дрожь в нежном голосе и гладких руках, которые снова боятся ко мне прикоснуться. Он боится признаться, а я так боюсь дойти до конца. Он еще не знает, он даже не догадывается, и я бы все отдал, лишь бы тоже не знать.       16:20. Я слышу, как он зовет меня с лестницы. Пришло время опоить нашу сиделку. Я спускаюсь вниз не спеша, стараясь оценить обстановку в кухне. В воздухе стоял запах зеленого горошка, картофельного пюре и чего-то мясного, стол был уже накрыт. Мисс Томпсон с ее искусственно завитыми волосами наливает чай, все еще не замечая меня. Раскрытая фляжка блестит в ее руке. - Мисс Томпсон, помогите мне, - вдруг окликает ее Билл, изображая затруднение в том, чтобы закрыть полупустую банку с горошком. - Ох, золотко, с такими тонкими ручками тебе ее в жизнь не закрутить! - она оставляет фляжку на столе, так и не закрыв ее. - Тебе нужно больше есть, а то так скоро и встать не сможешь.       Он кивает головой как игрушка с приборной панели машины, проглатывая ее замечания. В другой раз он бы ей возразил, разговоры о его весе и теле были ему ненавистны. Каждый стремился высказаться на этот счет, отмечая излишнюю худобу, подозревая у него анорексию или что-то в этом роде, но никто не знал о том, что он ел как не в себя, не полнея от этого ни на грамм. Вафли на завтрак, шоколадные шарики перед ужином, пара батончиков с карамелью в рюкзаке и полный карман леденцов, исчезающих под конец дня. Он бы отшутился или же рассвирепел, подробно рассказывая о том, что он съел за сегодня, но он стерпит, промолчит, ведь ему нужно ее задержать как можно дольше, чтобы нам удалось провернуть наше гаденькое дельце.       Я подхожу к кружкам с чаем, стараясь не издать и звука. Ее кружка наполнена почти до краев, раковина слишком далеко, и единственный мой выход это вылить излишки обратно в заварочный чайник в надежде, что она сегодня в него больше не заглянет. Я опустошаю кружку наполовину, поднимаю со стола тяжелую флягу — терпкий запах крепкого алкоголя ударят мне в нос, и я еле сдерживаюсь, лишь бы не закашляться. Билл не ошибся, говоря, что для меня это было бы слишком. В последний момент я успеваю заполнить кружку содержимым фляги до краев, с тихим звоном металлической крышки, ударившей о стенку, возвращая ее на стол.       Скользнув по полу, я сажусь на предназначенное мне место за столом. Мисс Томпсон продолжает рассказывать Биллу о способах набора веса, в то время как он подходит ко мне и одним взглядом одобряет проделанную работу, садясь на соседний от меня стул. За разговором мисс Томпсон закрывает флягу, кладет ее обратно в карман своей необъятной кофты. Запах ее пойла все еще стоит у меня в носу, потому мне кажется, что этой настойкой, разбавленной чаем, пропахла вся кухня. Я пристально наблюдаю за ней, как она отнимает кружки от столешницы, ничего не замечая, переносит их на стол. Билл незаметно дергает меня за руку, безмолвно приказывая мне прекратить на нее так пялиться, но я не могу, каждую секунду боясь быть раскрытым. - Больше гороха и мяса. И не забывай пить молоко! - она садится на стул перед нами, доброжелательно улыбаясь.       Что-то было в этой ее улыбке, от чего я ей совсем не доверял, а теперь, когда она совершенно не была озабочена нами, хотя это было ее единственной задачей на выходные, я разочаровался в ней полностью. Она делает глоток из кружки, ее передергивает, и мое сердце дергается вместе с ней. Она слегка взбалтывает содержимое насколько позволяет высота кружки, откашливается, но не спешит выливать то, что только по виду оставалось схожим с чаем. - Что-то не так? - спрашивает Билл с поддельно-невинной интонацией в голосе. - Нет, просто чай крепковат.       Она снова растягивает губы в улыбке, возвращается к теме питания, потягивая свое пойло из кружки в перерывах между едой, а на меня находит облегчение. Я поверить не мог, что все так удачно получилось, но, видимо, мисс Томпсон так часто развлекалась с этой фляжкой, что теперь, не будь в кружке чая вообще, она бы и не заметила.       16:55. Билл аккуратно беседует с мисс Томпсон, которую довольно быстро развезло после выпитого натощак алкоголя. Она не съела и половины своей порции, занимаясь все время ужина только тем, что заставляла Билла съесть все до последнего из его тарелки. - Пойдемте, мисс Томпосон. Посмотрите телевизор в гостиной, - осторожно настаивает Билл, за локоть поднимая ее из-за стола. - У вас такие интересные каналы, - едва шевеля языком, говорит она. - Целых 92! У меня столько нет. - Вот и посмотрите, пока есть возможность, - подбадривает ее он, в то же время кивая мне, чтобы я подхватил ее с другой стороны.       Хоть мисс Томпсон и не сопротивлялась, вести ее было довольно сложно, она лениво передвигала ноги, все продолжая нахваливать наш телевизор. Как только мы опустили ее на диван, она тут же расплылась по нему как кусочек масла, откидывая голову назад. - Я тут немного полежу, мальчики, ладно? - едва уловимо бурчит она. - Конечно, отдохните, - Билл кивает на каждое ее слово, удобнее укладывая ее руки на диване. - Со стола мы сами уберем, не волнуйтесь.       На кухню мы вернулись с чувством одержанной победы, а ведь я до самого конца не верил, что план удастся. - Вот и все позади, - со счастливой улыбкой выдыхает он.       Я смотрю на его улыбающееся лицо завороженно, глаза поблескивают под светом вечернего солнца, чистые гладкие щеки слегка порозовели, на реснице дрожит зацепившаяся пушинка. Это был последний раз, когда я мог увидеть его без макияжа, с тем настоящим, что можно было прочитать на смущенном лице, в легкой улыбке на мягких от природы розоватых губах, покусанных зубами. Я бы хотел потянуться к нему, смахнуть выпавшую прядь волос с лица. Мне горько и больно от того, что я так бессилен, от того, что был так слеп. Он смотрит на меня, ничего не понимая ровно как я, когда смотрел на него. Он ожидает вечеринки, а я до ужаса ее не хочу, но независимо от желаний мы шаг за шагом идем к этой цели, однажды поставив ее перед собой. - Приберешься на кухне, ладно? Время поджимает, а я еще даже не собирался, - спрашивает он, уже подходя к выходу из кухни. - Ладно, но в следующий раз за меня помогаешь маме с посудой ты.       Я не могу просто согласиться, обязательно вырывая что-то взамен для себя, но он улыбается, кивает мне в знак согласия и скрывается на лестнице, ничего не говоря. В кармане жужжит телефон — Розалин просит надеть ее любимую футболку. Я набираю для нее ответ, улыбаясь бездушному дисплею, но мои руки дрожат, и с ужасом я замечаю время, отмеченное в углу экрана — 17:00. Осталось 43 часа.       18:21. Я стучу в дверь комнаты Билла, собираясь его поторопить. - Заходи, - вполголоса говорит он, и я открываю дверь.       Он стоит у зеркала, оттягивает свое нижнее веко пальцами, другой рукой очерчивая линию внутри него черным карандашом. Его волосы снова залиты лаком, в воздухе запах все тех же сладких духов. На шее белый ошейник, который мама купила скрипя сердцем и умоляла никогда не надевать в школу. Сегодня он выглядит по-особенному, ведь он специально постарался ради одного единственного человека, который будет присутствовать на вечеринке сегодня вечером. Ему было плевать на всех остальных, хоть и в другое время он бы даже испугался такого количества незнакомых ему людей в одном месте, но сегодня он закрывал глаза на все, что могло его отговорить, заставить в очередной раз отказаться от навязчивой идеи. - Алекс написал, что без пятнадцати семь будет у нас. Ты готов? - я спрашиваю, сажусь на его кровать, застеленную плюшевым пледом.       Я глажу застиранный плед ладонью, проходясь по рельефным наплывам вязаных голубых нитей. Мама связала его к нашему рождению, и каждую ночь мы делили его с Биллом до тех пор, пока его не стало слишком мало для нас двоих. Я никогда не придавал значения тому, что он начал спать под ним снова с тех пор, как мы стали жить в разных комнатах, но теперь я понимал, что так он возвращал себе меня. - Еще немного и все, - плохо шевелящимися губами проговаривает он. - Ты тоже приоделся. - Да, Розалин попросила, - без задней мысли отвечаю я, ловя на себе его взгляд через зеркало. Погрустневший взгляд. - Тебе идет, - он отмечает, в последний раз проверяя свой макияж, укладку, одежду. - Спасибо, - я отвечаю без усмешки, без шутки, хотя здесь она так и просилась.       И он замечает это, поворачивается ко мне, одаривая меня не читаемым взглядом. Он смотрит сверху вниз, пряча глаза за тенями, не позволяя уловить его мысли. Его руки дрожат так сильно, что я замечаю это, но молчу. Я хочу схватить его за руку, притянуть к себе в порыве, прижать к груди колючую голову и сказать, что мне плевать на нее, на всех, кто будет там сегодня, что он моя звезда, к которой я тянусь, которая ведет меня, и пока ее свечение живо — буду жить и я. Я хочу, чтобы он услышал мой крик сквозь эту безразличную немую оболочку, который рвется глубоко изнутри, но он так далеко. Мне его не догнать.       18:38. Мы спускаемся друг за другом по лестнице, тихо, опасливо переступая по ступеням. Мисс Томпсон похрапывая спит в гостиной перед телевизором, так и не поднимаясь с тех пор, как мы ее там оставили. Я беззвучно проворачиваю ручку замка, открываю дверь, но лишь немного, чтобы мы могли пролезть в появившийся зазор, иначе бы проклятые петли принялись скрипеть.       Улица встречает нас легким ветерком, вокруг ни души — все разъехались на выходные. Я закрываю за Биллом дверь, и мы отправляемся вперед, ближе к дороге, чтобы подъехавшая машина не разбудила мисс Томпсон. Билл молчаливо идет за мной, закрывшийся в себе, боязливо готовящийся к исполнению своего второго плана, в который я не был посвящен.       18:43. - Привет, - говорю я, садясь на переднее сидение. - Привет, - бодро отвечает Алекс. - А это кто? - Это мой брат Билл, - я представляю Билла, пока он удобнее усаживается сзади. - Розалин не говорила, что он тоже пойдет, - задумчиво произносит Алекс, разглядывая Билла в зеркало заднего вида. - Приятно познакомиться.       Билл застенчиво кивает ему с задних сидений, и мы отправляемся прямиком к неминуемой судьбе, переломному моменту, после которого уже ничего не станет как прежде.       19:10. Дом гудел громкой музыкой, среди которой терялся шум голосов людей, занимающих каждый уголок первого этажа. Я теряю Билла из вида практически сразу, по привычке присоединяясь к друзьям. Я даже не помню, как он вошел в дом, куда направился дальше, потому как я сразу же направился здороваться с многочисленными знакомыми. Розалин, довольная моим внешним видом, уже через минуту после моего появления занимает место на моих коленях. Я пытаюсь расслабиться, не отказываю друзьям в просьбе выпить с ними, Розалин периодически присасывается к моим губам, добавляя к спиртной горечи мерзкую липкость своего блеска для губ.       20:03. Все идет как обычно, все веселы и безмятежны, но не я. Я не могу успокоиться, и алкоголь с трудом пролезает в мою глотку. Я больше не видел Билла, и это напрягает меня, заставляя волнение нарастать с каждой минутой. Я спрашиваю Розалин, не видела ли она его, а она отмахивается, говоря, что он общается с Алексом. И это успокаивает меня, хоть и малость — компания в виде трезвого друга — лучшее, что я мог бы пожелать для него здесь. Разве что кроме себя.       21:35. За все время я успел сбегать в ванную, потанцевать с Розалин, понаблюдать за тем, как уже накидавшиеся заводят толпу, устраивая показательные прыжки в бассейн, но ни разу мне не удалось столкнуться с братом. Я старался не переживать об этом, все же он был настолько же взрослый, насколько и я, но тревога где-то в глубине сердца никак не хотела униматься. Он впервые был в подобном месте, никого не знал здесь, кроме меня, и я даже предположить не мог, что с ним сейчас, как он себя чувствует, не обижает ли кто-то его. Я уже сотню раз пожалел, что взял его с собой, отчетливо понимая, что в таком положении расслабиться мне не удастся, но менять что-либо было уже поздно.       22:40. Я предпринимаю первую попытку отыскать Билла. Казалось я выпил уже достаточно, но чувствовал себя трезвым как никогда. Я направился в дом с заднего двора, но Розалин перехватила меня возле лестницы. Шепнув мне на ухо довольно однозначное предложение, которое больше звучало как приказ, она волочет меня вверх по лестнице за руку в более уединенное место. И я готов проклянуть себя, свое похотливое тело, но я будто забываю о своей миссии, плетусь за ней как послушный ребенок, в награду получая влажные поцелуи по пути. Она заводит меня в первую свободную комнату, сбрасывает футболку, о которой так просила. Я не понимаю, почему я не отказываю ей, почему не срываюсь на поиски брата на три с половиной часа потерянного в чужом доме. Я не мог быть настолько глупым и безалаберным, но похоже именно таким и был.       23:00. Удачно подгадав под момент, когда Розалин собралась стягивать с себя белье, в комнату врывается один из моих друзей. Под визги Розалин он хихикает: - Простите, не знал. Нужно было войти чуть позже, - и пока Розалин закидывает его своими вещами, он добавляет. - Том, твой брат отлично умеет играть в бирпонг. Почему ты не брал его с нами раньше? - Он что?! - переспрашиваю я, отказываясь верить в услышанное.       Билл никогда не пил, он просто не умел это делать. Не столько взбешенный, сколько напуганный, я в спешке натягиваю на себя снятые вещи, пропуская мимо ушей все вопросы и восклицания Розалин, пускаюсь вниз по лестнице, забыв свою повязку брошенной на полу. Чем ближе я становлюсь к цели, тем громче слышится скандируемое толпой «Пей!». Когда мне удается пробраться сквозь толпу к теннисному столу, я замираю в немом шоке: Билл залпом выпивает полулитровый пластиковый стаканчик с пивом, проливая вокруг себя большую часть содержимого. Весь мокрый, с размазанным макияжем он стоит в кругу гудящей толпы. Такой, каким я никогда его не видел.       Все как в тумане, я вырываю его за руку из сомкнутого круга, недовольные возгласы сопровождают мой со стороны странный поступок. С дивана я поднимаю Алекса и одного моего озлобленного вида было достаточно, чтобы он понял, что я от него хочу. Я тащу шатающегося Билла в сторону двери. От его одежды разило пивом, но не от него самого, и я не знал, в самом ли деле он был так пьян, как изображал, но тогда это было совершенно неважно для меня. Я слышу, как озлобленно кричит Розалин позади, но теперь мой приоритет сменен, и я волоку своего брата к машине, дверь которой уже любезно открыл для нас Алекс.       23:20. - Почему ты злишься, То.. То-ом? - хнычет Билл, сидя на заднем сидении вместе со мой и все пытаясь взять меня за руку. - Какого хрена ты напился?! Ты же знаешь, чем для тебя это кончается! - я стараюсь держать себя в руках, но у меня не выходит. Я понимаю, что в этом виноват только я, но сейчас удается винить только его. - Я не напился, Томми, - он машет пальцем возле моего лица, но рука почти не слушается его. - Я всего лишь играл. - Не называй меня так! - я шиплю, пытаюсь усмирить его, хватая за запястья рук.       Алекс поглядывает на нас в зеркало заднего вида, и меня накрывает волна ужасного стыда. Я впервые вытащил его с собой, мои друзья и без того считали его фриком, а теперь я даже представить боялся, что они могут подумать о нем. Как идиот, я беспокоился только об этом, хотя на самом деле должен был думать о причинах такого поведения близнеца, почему он вдруг взялся за бутылку, если раньше отказывался пить даже с одним мной.       23:40. Я с трудом вытаскиваю Билла из машины, пресекая все его попытки прижаться ко мне. Он все продолжает повторять мое имя, старательно пытаясь что-то сказать, а я, придерживая под руку, волоку его к дверям, озлобленный из-за сорванной вечеринки. - Билл, заткнись. Ты няню разбудить собрался? - с раздражением шепотом выпаливаю я только завидев, как он в очередной раз открывает рот, чтобы произнести мое имя. - Нет, Томми, - шепотом, но все равно слишком громко, продолжает он, пока я пытаюсь затащить его вверх по лестнице. - Мне нужно тебе сказать.. - Завтра скажешь, - я отбиваюсь от него, желая как можно скорее дотащить до кровати.       Ввалившись в его комнату, я закрываю за нами дверь. Он падает на кровать, но задерживаться на ней не собирается, отчаянно пытаясь снова встать. - Лежи, а, - в приказном тоне говорю я. - И сними свою футболку, от тебя воняет за километр. - Томми, это очень важно, - снова повторяет он, с трудом снимая пропитанную пивом футболку с себя. - Завтра, - я подаю ему его домашнюю одежду с медвежонком, желая уже поскорее уйти к себе, чтобы не видеть его таким, совсем не похожим на Билла, с которым я обычно говорил. - Нет, подожди, - он принимается надевать футболку, при этом вставая с кровати, пошатываясь, едва не ударяясь о письменный стол. - Боже, да ты же на ногах не стоишь, - причитаю я, ловя его за талию в полете. - Том, я люблю тебя, - говорит он, так чисто, ни разу не запнувшись ни в одном слове. Но я не замечаю этого. - Я тоже тебя люблю. Ложись, - я открещиваюсь от него, пытаясь за бедра вернуть его на кровать, но он не сдается. - Нет, ты не понимаешь.       Он отчаянно цепляется за меня, держится пальцами за плечи. Я смотрю на него, ловлю затуманенный взгляд под прикрытыми ресницами. Он берет себя в руки, и теперь страшно мне. Его губы в последнем победном рывке прижимаются к моим, на удивление так привычно, будто все идет как и должно. Я чувствую его прохладные ладони на своей шее, длинные пальцы, зарывшиеся в густые дреды. И я принимаю его, сам того не понимая, прижимаю к себе за тонкую талию, придерживаю ладонью за спину, чувствуя сквозь футболку выступающие позвонки. Я позволяю ему целовать себя, всего секунду, но самую теплую. Я никогда не чувствовал того, что ощутил сейчас. Ничего в жизни не было настолько правильным и настоящим как то, что происходило между нами в этой комнате. И пока туман его слепой влюбленности окутывает нас двоих, я буду держать его, наслаждаться разгоряченными губами в нашем невинном поцелуе. Я приму его, прижму к груди доверившееся тело, чтобы потом навсегда оттолкнуть.