И остаются только вечера

      — Знаешь, а ведь это считалось невозможным.       Антону, в сущности, по барабану.       — Нет, серьёзно, вносить изменения в заклинания высшей категории способны только маги, создавшие их, а ты вот так просто…       — Просто, — Антон понимает, что затыкаться сам по себе Темнейший не собирается, и в желании прервать его словесный понос хоть на мгновение, отвечает, — я вас воспринимал в тот момент как одно целое. Как единого абстрактного врага в двух лицах.       — Ну это ведь так не работает, — морщится Завулон, пытаясь прикинуть что-то в уме.       Антону, как выяснилось, глубоко всё равно на то, как работает усовершенствование заклинаний.       — Может, из-за нарушения кастования он получился неустойчивым, — размышляет Завулон вслух, стучит кулаком по мраморному полу, будто ждёт, что тот рассыплется, и с разочарованием рассматривает совершенно инертный к его манипуляциям камень. Вздыхает.       — А о дочери ты подумал, Городецкий?       Подумал, конечно. Она будет жить, как захочет, не станет ни мессией, ни живым оружием.       — Вот умница, — улыбается Завулон криво, — как у тебя складно выходит. Кроме нас то её использовать в своих целях, конечно, некому.       Антон молчит. Он думает, что Светлана, наверное, постарается увезти их дочь подальше от всего мира, и, может, Ольга даже поедет с ними. Он думает, что на Надюшку наверняка захотят повлиять многие, и кому-то даже, может, удастся. Но это не будут те Иные, которые спроектировали её как какого-то биоробота. Это не будут те, кто спланировал жизни Антона и Светланы от их начала и до момента рождения Абсолютной, отрегулировал каждый их шаг. Антон ни о чём не жалеет.       Завулон замолкает на какое-то время, но вскоре снова начинает исходить не слишком связным трёпом. Через пару дней Антон уже не пытается отвечать.       Гесер большую часть времени сидит у стены, уставившись в пространство перед собой. Иногда ни с того ни с сего поднимается с пола, прохаживается взад вперёд и снова садится на своё место. Завулон пробует иногда с ним заговорить, но тот реагирует неохотно. Он будто в трансе. Он не обвиняет ни в чём Антона, ни о чём не спрашивает, даже не смотрит на него. Он, очевидно, тоскует взаперти и Антону даже немного стыдно. Совсем чуть-чуть. Может, закрывать их втроём в Саркофаг Времён было поспешным решением.       Антон много думает о жене и дочери. Он верит, что Светлана справится. Он почти наяву слышит, как она проклинает и благодарит его одновременно. Он вполне понимает, что не может услышать её отсюда. Светлана в его мыслях мечется и трепетно его ненавидит. А Надюшка растёт свободной от предназначения. И это оправдывает всё.       Завулон часто подходит к Гесеру, садится рядом и обнимает. Тот обнимает его в ответ и они сидят так подолгу, прижавшись друг к другу. Иногда Завулон целует его, и Гесер ему отвечает. Иногда Завулон заваливает его на спину, и Гесер деликатно накрывает их маскирующим пологом.       Антон смотрит на них и не думает ни о чём. И почти ничего не чувствует. Только иногда ему кажется, что Завулон куда менее несчастен, чем должен быть запертый навеки в нерушимой тюрьме бессмертный. Что Гесер слегка оживает в его объятиях.       Когда Завулон впервые лезет к Антону, тот не сопротивляется. Спокойно и как-то отстранённо позволяет стягивать с себя одежду. И его почему-то коробит от того, что Гесер просто наблюдает за происходящим. Он хватает Пресветлого за ворот рубашки, притягивает к себе и целует, словно игнорируя Темнейшего, за что получает обиженный укус в плечо. Гесер выпадает из оцепенения и кладёт руки ему на талию.       Антон ни на секунду не задумывается о правильности происходящего.       А после, они лежат рядом на неестественно тёплом мраморном полу, и Гесер лениво ерошит волосы на его голове, а Завулон обнимает, прижавшись со спины.       Эти двое, осколками вечности впивались в его жизнь. И вечность всё-таки получила их обоих. А Антону пришлось воплотить её в себе.