Искусство и преступление

Через какое-то время Дейдара начал привыкать к новому сожителю. Он был довольно спокойным и тихим, проблем от него ожидать не приходилось. Это было по нраву блондину, потому что, если бы к нему подселили какого-нибудь разбойника вроде него самого, он бы убил его через какие-то пару дней. А с Сасори можно было вполне договориться, пусть он и был раздражительным и нетерпеливым малым. Правда, занятия Акасуны оставляли вопросы. Цукури постоянно, как только в его поле зрения попадали куклы соседа, спрашивал себя, зачем они ему, и почему он этим занимался. Конечно, Дейдара не был настолько глуп, чтобы не понять, что эти марионетки – театральные. Сасори подвешивал эти деревяшки у окна после того, как красил их, и вешал их он на специальные лески. Но парень не особо замечал, чтобы Акасуна уносил их куда-то из комнаты или сам надолго уходил. Возможно, это потому, что Дейдаре было наплевать, чем он занят. У него своих дел было по самое никуда. Дейдара считал подобное хобби предназначенным для маленьких девочек, и из его уст часто вылетали различные колкости в сторону кукловода, да и выглядел он как какая-нибудь коротко стриженная шлюшка. Сасори с трудом терпел унижения, особенно на публике. Как-то раз он даже прижал его лицом к столу, завернув руку за спину, когда подрывник в очередной раз оскорбил его. К глубокому сожалению Акасуны, Цукури всё ещё продолжал насмехаться над ним, поэтому Сасори пришлось размазать неотёсанную мордашку Дейдары об стол, немного попачкав поверхность кровью. После взбучки блондин, наконец, соизволил заткнуться. Видимо, он понял, что в жёсткости кукольнику не откажешь. Эта стычка не прошла мимо глаз и ушей педагогов. Они строго отчитали студентов за неподобающее поведение и заставили идти в медпункт, дабы подлатать сломанный нос Дейдары. И, дабы предотвратить ещё одно недоразумение, с ними пошёл один из сокурсников. Да уж, признаться, для репутации Сасори такой случай был весьма каверзным. Все видели в нём умного и талантливого студента, и тот факт, что он впечатал своего соседа по комнате в стол, пошатнул эту веру. Теперь перед ним немного трепетали, боялись сказать лишнего. С одной стороны, ему льстило, что его побаиваются, с другой – это могло отразиться на оценках Акасуны. Поэтому кукольник пообещал себе ставить Дейдару на место только тогда, когда они оказывались одни, и желательно без надзора университетских камер. То есть либо в их комнате, либо где-то в углу коридора. Хоть Цукури и перестал так часто издеваться над ним. А теперь им поручили совместный проект, что, по нескромному мнению Сасори, было крайне опрометчиво. Да, они почти всегда находили компромиссы друг с другом чудесным образом, но вряд ли соседи сойдутся во взглядах на тему. На тему, что такое искусство. Цукури беспрестанно твердил, что искусство – это мгновение, взрыв, покоряющий сознание своей мимолётностью. Он находил олицетворение своего искусства в порывах ветра, ударе молнии или искрении огня, в то время как Акасуна считал иначе. Сокурсники сидели за одним столом в библиотеке. Где-то доносился едва различимый стук часов, висящих где-то неподалёку, а повсюду шуршали страницы книг. Одним из минусов проектов было то, что во время их создания обязательно нужно обратиться к материалам. Легче всё было найти в интернете – доступно, просто, быстро. Однако неугомонные блюстители учения требовали работы с чем-то осязаемым, как бы желая научить будущее поколение, что, если есть подкрепление аргументов в виде книги или подобного, то аргумент неоспорим. Хотя всем (по крайней мере, так казалось Сасори) было давно известно, что книги не всегда являются железным доказательством, так как издатели зачастую пропускают в печать конченную чушь. — Сасори-семпай. От раздумий его отвлёк призыв напарника. Акасуна оторвался от читаемых строк и посмотрел на Дейдару. — Чего тебе? — Почему вы отрицаете мою точку зрения? Акасуна цокнул языком. Неужели этот придурок совсем ничего не понимает? Иногда Цукури казался ему смышлёным парнем, но в какие-то моменты этот ублюдок просто вымораживал своим поведением и узким мышлением. — Потому что она не верна, это очевидно. Ты не соглашаешься, потому что твоё мировозрение такое же маленькое, как твои шары. Приглушённое рычание. Сасори улыбнулся. Судя по всему, ему удалось задеть блондина таким низким замечанием. «Око за око», - пронеслось в голове кукольника. — Они не маленькие, да! И отвечайте серьёзно, прошу вас! — голос Дейдары прогремел на какое-то расстояние от них, к счастью, не на всю библиотеку. — Мне правда интересно ваше мнение, как напарника по проекту, — потом он чуть тише добавил со вздохом, — и как сожителя, да. Сасори промолчал. Он немного был удивлён, что такой дерзкий и самодовольный человек, как Цукури, действительно хочет знать причину и, как заметил Акасуна, не из злорадных побуждений. — Я считаю, что красота должна быть вечной. Искусство – это то, что должно жить долго и при этом не утратить свою красоту. Такая вечность должна быть утончённой, гибкой и всегда неуловимой, чтобы без конца находить в ней что-то новое при каждом обронённом взгляде. Искусство – это вечная красота, — подытожил кукловод. Во взгляде Дейдары проскользнуло небольшое удивление. Видимо, того поразила красноречивость собеседника или само его мнение, столь твёрдое, что не требовало доказательств. Подрывник слегка поджал губы, отвёл глаза и посмотрел куда-то вверх, подняв голову. — Получается, вы тоже творите своё собственное искусство, создавая марионеток? Теперь очередь удивляться была Сасори. Он снова лицезрел один из моментов, когда, как казалось на первый взгляд, столь грубый невежда выражал столь догадливые мысли. — Да. Я создаю их такими, чтобы они хранились долго, сохраняя в себе мелочи, открывающиеся только со временем. — А с виду и не скажешь, ага. Цукури решил закончить на этой реплике диалог, взяв из сумки сендвич. Акасуна давно заметил, что Дейдара толком не завтракает, впрочем, как и обедает. Плотным у него был только ужин, состоящий из покупного рамена, пачки чипсов и немного суши. Последнее он покупал редко, видимо, на то служил факт, что Цукури не любит блюда из риса. Кукловод иногда подглядывал за тем, как ест Дейдара. Палочками он выковыривал некоторую часть риса, а оставшееся аккуратно брал, так же медленно макал в соус и клал в рот, изредка чавкая. Сасори, в свою очередь, старался соблюдать баланс продуктов, ел плотно и точно по времени. — Ты вообще когда-нибудь нормально ешь? Дейдара оторвался от смакуемого хлеба и с набитым ртом прошамкал: — А вам какая разница? Мой образ жизни вас не касается, да. — Мне неприятно смотреть на твоё тощее тело каждый раз перед сном, — твёрдо продолжил кукловод, немного поражаясь, почему он, действительно, задумывается над повседневностью соседа. — Так не смотрите, в чём проблема? Сасори потупился. Удовлетворённо хмыкнув, подрывник продолжил есть, параллельно рассматривая материал для задания. Акасуна и сам невольно проголодался, наблюдая за тем, как блондин поедает свой недо-обед. Он достал мандаринку и почистил её, сложив шкурку в оторванный из черновика лист. Чтобы не запачкать книги соком, он слегка отодвинул их. После нескольких съеденных долек, Сасори разделил оставшуюся половинку своего небольшого десерта и протянул его Дейдаре. Тот непонимающе посмотрел на него. — Съешь хоть немного фруктов, не знаю. Может, пойдёт на пользу, — проговорил кукольник, не глядя на соседа. Парень неловко поднял ладонь и взял ярко-оранжевые дольки, смущённо коснувшись своими пальцами пальцев Акасуны. Он быстро отстранил руку и сунул в рот одну часть, медленно раскусывая и ощущая кисло-сладкий сок на своём языке. Проект был успешно сдан. Разговор с Сасори изменил приземлённое мнение Дейдары о нём, даже заставив питать к нему уважение. Блондин и не подозревал, что его сожитель может разделять с ним его увлечения, да ещё и иметь своё мнение о них. Таких людей редко встретишь. Возможно, Цукури не стоило так жестоко издеваться над ним, в конце концов, он же его коллега по искусству. Оставалось только непонятным, как педагоги вообще пропустили столь противоречивую работу. Напарники постоянно спорили, что такое искусство, и это повлияло на задание. Место лидера осталось за Акасуной ввиду того, что блондин просто наплевал, сказав, что ему всё равно на этот проект. И всё же он не отказался добавить пару своих взглядов в основной текст. Послышался взрыв фейерверков и радостные крики. Прыгая с машины на машину, Дейдара, словно ребёнок, наблюдал за разноцветными искрами. Ему хотелось снять напряжение после трудного дня. Взрывы лучше всего действовали на него, подобно спа-процедурам или пару горячих источников. Их он тоже, кстати, не отказался бы посетить. Компанию в этой незатейливой вечеринке на свалке составлял Хидан. По сравнению с малышом Цукури он был крупным, накачанным и с прилизанными волосами. Удивительно, как вообще священник может любить подобные развлечения? Он громко смеялся, держа в руках бутылку пива и параллельно запуская новый фейерверк своего любимого красного цвета. Уставший, Дейдара опустился на капот разбитого автомобиля и сел на корточки рядом с седоволосым. Переводя дыхание, он разминал руки перед тем, как взяться за молот. Ему не нравился красный цвет. Это напоминало ему… о глазах. Тех глазах, что высокомерно смотрели на него в старшей школе, молчаливо унижая за его пристрастия к творению, ужасное поведение и образ жизни. Они не любили всё: как он одевался, ел, ходил. Они не имели право осуждать его. — Запусти другой. Голубой. Недовольный взгляд. Цукури слегка поёжился и скривился, взаимно уставившись на Хидана. — А чего тебе не нравится, твою мать? Красивый и тёплый цвет. Прямо как кровь. — Поэтому я и хочу, чтобы ты другой взял! Насмотрелся я уже на красный, да! Сквозь вздох священнослужитель подошёл к другой пачке огоньков, распаковал её и вставил в землю тот, что, по его мнению, был голубым или синим. Хидан зажёг верёвочку, отпрыгнул на безопасное расстояние, едва не разлив светлый напиток, и приземлился назад как раз в тот момент, когда прогремел взрыв. Он оттянул глоток. — Это из-за нового соседа? Дейдара фыркнул и отвёл глаза. В этих словах была правда. Его смущала внешность Сасори, его характер, его холодные глаза и странные увлечения. Он не понимал, почему. Возможно, они напоминали ему того красноглазого. Учиху Итачи. Тот тоже постоянно изводил его игнорированием и замечаниями. Хорошо, что он не решил идти в художественный. А ведь его хотели взять, как талантливого студента. — Есть такое, ага. — Что, так и не можешь привыкнуть к нему? Уже вроде как пару месяцев, блин, вместе живёте, а проблем не убавилось, — как-то серьёзно сказал мужчина, вновь отпив из бутылки. — Он странный. Красит волосы, ногти в тёмно-зелёный, что совершенно не сочетается с красными оттенками, да! Ещё и его глаза, поведение… — раздражённо начал Дейдара. — А с глазами-то что? Он слепой? — неудачно пошутил священник, завалившись назад и приземлившись на локти. — Вообще не смешно, идиот. — Пошёл к чёрту. Заминка. Цукури повторил действия своего друга, но уже полностью распластавшись по холодному вечернему металлу. Волосы неаккуратно разлетелись по поверхности. — Они строгие. Ты сам знаешь, как мне это не нравится, ага. — Но это не сучий Итачи. К тому же, ты и сам упоминал, что этот сукин сын на вид более дружелюбный. И шутки у него менее оскорбительные. Дейдара кивнул. Хидан привёл вполне хорошие аргументы к тому, что не стоит так ненавидеть своего сожителя, даже если он напоминает о былом. Блондин открыл банку энергетика. В рот плеснулась шипящая жидкость, такая же кисло-сладкая, как… та мандаринка. От внезапности осознания подрывник сплюнул и поставил напиток подальше. — Ты прав, да. Мне стоит быть помягче, в конце концов, мне его ещё долго терпеть. Лучше и правда подружиться с ним, хмф, — Дейдара покачал головой и поднялся. На его лице снова засветила ухмылка. — А как ты? Как с Какузу-семпаем? — А, этот хренов медик целыми грёбанными днями отсиживается в кабинете, что-то сшивая, совсем как твой дружок, мать твою. Поражаюсь, как его вообще, блин, приняли в лечебницу! Остаток вечера подрывник провёл на своём любимом месте. На его лицо падали красные лучи уже зашедшего солнца, окрашивая волосы в бежевый. Толстовка была безнадёжно забрызгана краской и пылью от гипса, как и рукава. Но Дейдара решил оставить это как «новый дизайн» и очередное олицетворение его прекрасного искусства. Ожоги на ладонях немного зудели после тяжёлых ударов по скульптурам, а голосовые связки к чёрту сорваны. Зато время проведено с пользой – блондин заметно успокоился и был настроен на приветствие новых жизненных бед. Пластмассовый стул немного скрипел, когда парень покачивался, опираясь ногами о бортик здания. Дейдара услышал щелчок дверной ручки и резко повернул голову, уже готовый наорать на пришельца за то, что тот потревожил его. Но это был Сасори. Кукольник держал в руке пачку сигарет и удивлённо пялился на полуподнявшегося Цукури. После лёгкого ошеломления он всё-таки закрыл за собой дверь, примостился к стенке. В его карих глазах заблестел привычный лёд. — Что ты здесь… — Отдыхаю, как видите. И это я должен спрашивать, какого хрена вы здесь забыли, Данна, ага. Акасуна повёл бровью. — Данна? Блондин полностью встал, приложил руку ко лбу, потёр его и заговорил: — Я уважаю вас, как коллегу по искусству, поэтому вполне разумно было бы назвать вас Данной. Вы чем-то недовольны, хмф? — Нет, меня всё устраивает, — отчеканил Сасори, прикрыв глаза и запустив одну сигарету себе в рот, подтянув зажигалку к концу и заставив его зажечься. Он поддел трубочку двумя пальцами, втянул и выпустил сгусток горячего дыма, — просто я весьма поражён, что ты решил проявить ко мне столь глубокое уважение. — Вам бы тоже не помешало проявить его, да! — уверенно произнёс Дейдара, уже надеясь, что Акасуна согласится с его просьбой. — Как бы не так. Я не уважаю дилетантов. Подрывник глухо прорычал, злобно прижав зад обратно к пластмассе и выпив почти весь стакан саке. Но вскоре его гнев утих. В конце концов, его удовлетворяло то, что Мастер признаёт, что он всё же занимается искусством, пусть даже как новичок. Его лазурные глаза вновь посмотрели вдаль, уже на тёмный горизонт. Пока они выясняли ситуацию, последний луч света пронёсся по земле и скрылся в глухой темноте ночи. Стали яснее видны звёзды. Их мерцание увлекало. Они будто действительно были путеводителями по этому огромному миру, вставая во множество узоров. Дейдара закрыл бутылку с алкоголем. Подрывник решил посидеть ещё немного, дабы полюбоваться оживающим Токио. Свет ламп соседних домов освещал его лицо красным и жёлтым. Акасуна подкрался тихо, встав справа от Цукури. Он уже докурил сигарету, но решил вместе с ним полюбоваться на до сих пор движущийся город. Яркие вывески, фонари и мгновенно мчащиеся машины. Зрелище завораживало, заставляло наблюдать его вечность. Это нравилось Сасори. Какое-то время они так и смотрели молча вперёд, пока кукловод случайно не бросил взгляд на своего соседа. И замер. Пушистые длинные волосы ниспадали на плечи и свисали к спинке стула, где-то прядями цепляясь за него. Чёлка прикрывала левый глаз, облегая совсем ещё мальчишескую форму лица и едва заметные, но всё же скулы. Подкрашенные глаза подчёркивали сапфировые зрачки, отражавшие в себе краски города. И твердоватый, слегка пухлый рот, испачканный по уголкам рисовой водкой. Что-то в этой картине пленило, грело сердце и разум, поднимая какие-то неясные воспоминания и ощущения из прошлого. Грубые руки Дейдары легли крест-накрест, образовав складки на одежде, придавая плечам более тонкую форму. Ладонь Сасори, ещё не остывшая от огня сигареты, направилась к подбородку Цукури, приподняла его и притянула к лицу Акасуны. Их губы соприкоснулись, пока другая рука уже держала плечо подрывника, нежно сминая его. Когда тонкая мягкая кожа коснулась чужой, кукольник словно очнулся от глубокой дрёмы. Взгляд прояснился, и он увидел Дейдару, неловко наклонившегося к нему и тянущегося шеей навстречу скорее инстинктивно, чем по собственному желанию. В его глазах читалось такое же недоумение, но без омерзения или страха. Отдёрнув руку, Сасори в спешке провёл пальцами по карманам джинс, как бы проверяя, лежит ли коробка с сигаретами под тканью, и беглым шагом направился к выходу с крыши, не оглядываясь. Скрипнула тяжёлая дверь, закрылась, и наверху наступила тишина, прерывающаяся шумом колёс с дороги.