Отель на Гриммо, 12

Люциус Малфой обнажен точно так же, как и сам Сириус, и точно так же ничуть не смущен. Он рассматривает валяющегося у двери Сириуса со спокойным интересом исследователя, чуть наклонив голову набок. Сириус смотрит на него в ответ так же спокойно и холодно просто потому, что иного выбора у него нет, иначе бы он уже схватил этого мерзавца и потащил в Аврорат. Мистера Люциуса Малфоя со всеми аврорами, собаками и даже маггловской полицией не могли найти уже третий год. Мистер Люциус Малфой бесследно исчез одиннадцатого июня девяносто восьмого года. Последний раз его видели покидающим Министерство магии с браслетом, при помощи которого Аврорат мог отслеживать его перемещения. Браслет перестал действовать, стоило мистеру Малфою зайти в камин в министерском атриуме. Но этот браслет — стальная, испещренная царапинами полоса с тремя рунами — Эваз, Ансуз и Эйваз — все еще сжимает его запястье. Малфой хмыкает. Малфой прочищает горло. Малфой усмехается, приваливается спиной к стене и медленно сползает на пол. Садится, вот как есть, голой задницей, на пыльные доски и закрывает ладонями лицо. Его палочка падает на пол, но это не имеет никакого значения — Сириус все равно не может пошевелиться. Кто бы мог подумать, что Малфой способен приложить невербальным Петрификусом такой силы, что даже моргнуть не получается. Малфой сидит так вечность, а потом вздыхает, подбирает палочку и, даже не глядя на Сириуса, легким взмахом снимает заклятье. Медленно встает и начинает спускаться по лестнице — весьма неторопливо, будто рассчитывает, что Сириус его нагонит. Сириусу плевать, на что там рассчитывает Малфой, он возвращается в свою комнату. Одежды там нет, шкаф забит старыми простынями и полотенцами. Он обыскивает все, но так и не находит ни свою палочку, ни хоть что-нибудь из вещей, заворачивается в одну из пожелтевших от времени простыней и идет вниз. Ему нужны ответы, но что-то ему подсказывает, что Малфой этих ответов ему не даст. Он обыскивает все комнаты первого этажа, прежде чем слышит какой-то звук на кухне и идет туда. Малфой наливает горячую воду из чайника в большую керамическую кружку. Сто лет назад из этой кружки Регулус пил молоко. Кажется, когда на Гриммо собирался Орден Феникса, эту кружку разбил один из близнецов Уизли. Восстанавливали ее или нет, Сириус не помнит. Малфой все так же обнажен. Его нечесаные светлые волосы кажутся слишком длинными, они накрывают лопатки и касаются талии. Задница хорошей формы, округлая, с ямочками, ее лепили словно по вкусу Сириуса, но ему совершенно не нравится эта мысль. У Малфоя длинные ноги, крепкие мускулистые бедра и узкие лодыжки. Только когда Сириус думает про лодыжки, он понимает, что откровенно пялится. Пялится на Малфоя. От этого тошнит. — Пить хочешь? — спрашивает Малфой, так и не поворачиваясь. Голос у него надтреснутый. Он кашляет. — Да. — Выбирай кружку. Сириус чувствует себя будто в глупом спектакле. Подходит к серванту — посуды в нем мало, лишь пара кофейных чашек и огромная пивная кружка. Сириус выбирает кружку, ставит на стол рядом с кружкой Регулуса, и Малфой наполняет горячей водой и ее. Откуда берется чайный пакетик, который Малфой сначала окунает в кружку Регулуса, а потом — в пивную, Сириус заметить не успевает, как и то, куда тот девается потом. — Садись. Сириус слушается и задает первый вопрос далеко не сразу, только после пары глотков. Горячий и безвкусный чай обжигает горло. — Какого хрена тут происходит? — Мы пьем чай. Малфой на него не смотрит. Сириус успевает заметить, что палочки у него сейчас нет. Ее вообще нет на кухне, так что можно было бы подойти к Малфою, схватить его за грудки и вытрясти сразу все ответы. Но Сириус слишком занят — пьет чай. — Что это за место? — Обычно его называют домом Блэков или особняком на Гриммо, 12. Странно, что ты не узнал. Предполагается, что это твой дом. — Мой дом был снесен почти три года назад. — Вот как, — это все, что отвечает Малфой. Сириус начинает терять терпение. — Так какого хрена мы здесь? Где это — здесь? — У меня нет другого ответа на твой вопрос. Малфой тих, спокоен и смотрит в стол. И не похож на себя настолько, что Сириусу на мгновение кажется, что он обознался. Что это никакой не Малфой, а какой-то совершенно незнакомый голый как пиздец мужик, который приглючился ему с перепоя. Сириус моргает. Сириус надавливает пальцем на глаз, а Малфой начинает смеяться. — Почему ты, черт возьми, голый? Хоть на этот-то вопрос Малфой может ответить? Тот резко перестает смеяться, оглядывает себя, как будто впервые, и поднимает бровь. — Надо же. Я и не заметил… Прошу прощения за свой ненадлежащий вид. Он поднимает руку, и в ней тут же оказывается палочка, в ответ на короткий взмах из ниоткуда прилетает серый и как будто женский халат. Малфой морщится, разглядывая темное пятно на его груди, а потом со вздохом натягивает халат и завязывает пояс. Полы расходятся и сверху, и снизу, но Малфоя это как будто ничуть не смущает; он возвращается к своей кружке и невкусному чаю. Сириус закрывает ладонью лицо и смеется, хотя ему ни капли не смешно. Происходящее похоже на сюрреалистичный сон, и это, должно быть, и есть такой сон. Только пугающе реальный. Он до щербинок ощущает голыми ступнями теплые доски пола, пальцами — гладкость фарфоровой кружки, языком и губами — насколько горяч и противен на вкус чай. Если это сон, то это на редкость странный и хреновый сон. Сириус отпивает из кружки слишком много и обжигается. Он отплевывается, а Малфой смотрит на него долгим пронзительным взглядом. Наконец, спрашивает: — Откуда ты тут взялся, Блэк? — Проснулся. Я заснул в гостинице с какой-то шлюхой и пришел в себя уже тут. Ты меня украл? — Я сегодня впервые за тысячу восемьдесят четыре дня увидел человека — тебя, Блэк, — когда ты появился на пороге закрытой на ключ спальни. Интересно знать, как ты мог заснуть в гостинице, если ты умер? Упал в чертову Арку. А ведь Малфой действительно не мог знать про его возвращение, он пропал как раз за неделю до того, как Арка выплюнула Сириуса пред изумленные очи Невыразимцев, будто так и не смогла прожевать за два года. — Это было давно, успел вернуться. — Надо же. Мертвый Сириус Блэк считает себя живым… Занимательно. Впрочем, какая разница? — Что значит — какая разница? Я жив, Малфой. Можешь пульс пощупать — или проверить. У тебя же есть палочка? Или была. Ее снова нет в его руке. Малфой молча пожимает плечами, ему будто все равно. — И что значит, что ты тысячу дней не видел людей? Ты о чем вообще? Ты тут заперт, что ли? Малфой ухмыляется, отставляет кружку на середину стола и поднимается. — Тысячу восемьдесят четыре. Но… так ты не поймешь. Пойдем, прогуляемся. Он исчезает из кухни так быстро, будто аппарирует, и Сириус, путаясь в простыне, едва успевает за ним. Малфой уже в холле, открывает входную дверь нараспашку и на миг застывает на пороге. На улице как будто день или ранее утро, но кругом все затянуто густым туманом. Он серый, он клубится, он кажется живым, но неопасным, и Сириус подходит ближе к двери. — Пойдем? — приглашает Малфой. — Босиком? Ты одеться не хочешь? — Не вижу смысла. Тут всегда тепло и никого нет. Он спускается по ступенькам и начинает исчезать в тумане. Сириус успевает схватить его за руку, прежде чем тот совсем пропадает. Они идут по мостовой, камни гладкие и теплые, и ступать по ним босыми ногами довольно приятно. Туман влажный, но совершенно не холодный. Сириусу кажется, что он идет между струями очень-очень мелкого и теплого летнего дождя. — Как мы вернемся? — спрашивает Сириус, когда понимает, что туман настолько плотный, что вокруг нет никаких ориентиров. Только на границе видимости проступают контуры темных зданий, но их даже узнать не получается. — Легко. Брусчатка под ногами сменяется потрескавшимся асфальтом с полустертой разметкой. Они идут прямо по проезжей части, но вокруг нет и намека на машины. Сириус понимает, что тут слишком тихо. Ужасно тихо. Неправильно, до звона в ушах, тихо, настолько, что он не слышит даже собственных шагов и едва различает дыхание. Он оборачивается собакой, чтобы если не услышать, то унюхать чувствительным собачьим носом хоть что-нибудь. Но не чувствует ничего, даже запаха Малфоя и собственного запаха. Как будто тут нет не только других людей, но и их самих. Чертова гребаная хрень. — Я просто сплю, — говорит он, когда превращается обратно. — Пятьдесят восемь дней я думал так же. — А потом? — А потом догадался, что умер, только не помню об этом. А это мой личный ад. — Почему вдруг в моем доме? — Не в твоем. В резиденции Блэков. И нет, я не представляю почему. Может, я оказался в нем из-за того, что этот проклятый дом мне никогда не нравился. — С чего вообще ты взял, что умер? Я-то вполне уверен, что жив. Малфой хмыкает и смотрит искоса: — И как давно? Помнишь, как рухнул в Арку? — Да. А еще помню, как она меня выплюнула три года назад. Ты к тому моменту уже пропал. — Пропал? — Малфой останавливается. — Да, пропал. Никто не видел тебя мертвым, ты вошел в Министерстве в камин — и все. Что ты помнишь? Вот ты бросаешь Летучий порох, говоришь адрес... Что дальше? Где ты оказался? На тебя кто-то напал? — Не помню. Я и Министерство-то не особо помню, — Малфой издает короткий смешок. — И нет, я не помню, чтобы умирал. Просто за все это время не нашел иного объяснения. Может, ты предложишь что-нибудь поинтересней? Он не понимает, что с этим чертовым Малфоем не так. Тот совсем на себя не похож, хотя они и не были так уж близко знакомы, но Малфой никогда не стал бы так спокойно разговаривать с ним. И Сириус с Малфоем — тоже. Гребаный мутный сон с похмелья — вот и все объяснение. Но даже во сне можно вести расследование. — Так что последнее ты помнишь перед тем, как сюда попасть? Малфой снова идет вперед, ступает босыми ногами по грубому асфальту, смотрит вниз и молчит. Молчит долго, пока асфальт вновь не сменяется брусчаткой. — Я помню, как временный глава Аврората — как его Стерджис? Стивенс? — все равно, к черту — швырнул мне палочку и приказал убираться на хрен, пока он не придумал, за что еще меня арестовать. — Дальше? — Дальше темнота. Площадь Гриммо и дом двенадцать появляются из тумана, и Малфой вновь застывает. Сириус уверен: они ни разу за всю прогулку не повернули, шли абсолютно прямо — и оказались там же. Точно во сне. Он все больше убеждается, что прав; остается сущая мелочь — проснуться. — Как я и говорил, Блэк. Вернуться — легко. Уйти — невозможно. Я нагулял тут сотни миль, считал шаги, менял направления. Дом появляется всегда, хоть и через разное число шагов. Иногда достаточно сотни, а однажды я уже думал, что мне удалось убежать: прошел почти десять тысяч, прежде чем он появился. — Я могу сказать тебе одно, Малфой. Это не похоже на тот свет. Я там был. Малфой смотрит на него, чуть наклонив голову; его еще буквально мгновение назад мутные, будто подернутые туманом глаза теперь блестят. — Да, я плохо помню, как там. Но могу сказать одно: на другой стороне нет ни городов, ни домов, ни вещей вообще. Нет вот этого ощущения камня под ногами, дерева в руке, вкуса на языке. — Ну… как говорят, у каждого может быть свое посмертие. Голос Малфоя звучит неуверенно. — Я сказал, что знаю, Малфой. По-моему, разгадка проста: я — сплю и ты, вполне возможно, тоже. Малфой ухмыляется, щерит зубы и хохочет, а потом бежит к дому. Сириус устремляется за ним и едва успевает проскочить в закрывающуюся дверь. Малфой, перескакивая через ступеньки, мчится на второй этаж и скрывается за дверью гостиной, в которой раньше был родовой гобелен. Теперь его нет. Стены покрыты странными обоями — белыми, с темными черточками. Спустя миг Сириус понимает — это не обои. Здесь Малфой отмечает дни своего заточения. Как он сам делал в Азкабане. Да, черточек здесь меньше, хотя в последние годы Сириус перестал отмечать дни: какой смысл, ведь его срок закончился бы только с его смертью. Но все равно достаточно много, чтобы впечатлить. Малфой машет рукой и делает оборот, обводя стены. — Сон может столько длиться, Блэк? Это вообще похоже на то, что может быть во сне?! Вот это все — я сплю?! Он сначала говорит тихо, а к концу уже просто орет, и Сириус понимает, что Люциус в совершенном отчаянии и скатился в истерику. Он видит, как начинает качаться люстра, уже трясется пол, подлетает к Малфою и со всей дури влепляет ему пощечину. Тот резко замолкает и хватается за щеку, пятится к стене, сползает по ней и застывает на полу. — Я — сплю! Тебя вообще не существует! — кричит на него Сириус, а Малфой смеется. Смеется так, что кажется, будто он сошел с ума. Хотя было бы удивительней, если бы нет. — О, это было бы наилучшим выходом, Блэк. Я бы много отдал, чтобы оказаться просто твоим сном. «Пуф!» — ты просыпаешься, а я просто исчезаю, меня нет. Только остается вопрос, куда все же делся тот, настоящий Люциус Малфой из твоего мира? У Сириуса нет ответа. Он садится с Малфоем рядом, очень близко — бедро к бедру. Малфой теплый, его голая нога торчит из-под халата и покрыта тонкими волосками; их совсем не видно, зато легко можно ощутить. Для сна этого всего действительно как-то слишком много. — Я знаю, что делать, Блэк, — вдруг говорит Малфой. Сириус ничего от него не ожидает, но все же дергается, когда тот двигается слишком резко. Он не успевает ничего сделать — непонятно откуда взявшийся нож в руке Малфоя впивается прямо в тыльную сторону ладони. Боль такая резкая и пронзительная, что звенит в ушах. Только спустя несколько мгновений он понимает, что звенит в них от его собственного крика. Смазливая блондинка со смазавшейся косметикой с воплем подскакивает на кровати рядом с ним, и Сириус замолкает. На белую простыню из его руки хлещет кровь.