Древнее

Сарай действительно разнесло, от него остались лишь несколько вбитых в землю столбиков и досок, и теперь, не имея других вариантов, бандиты держали Какузу все в том же доме. Они как-то заметно расслабились, даже сняли цепи, заменив их на обычную веревку, а руки связали спереди, чтобы они не так сильно затекали. Какузу же все это время вынашивал в голове план, как свалить отсюда, и надеялся, что хоть кто-то пытается его найти, наверняка ведь заметили его пропажу. После бури разбойники даже не ходили в пещеру несколько дней, забот хватало – расчистить поселок от тонн наметенного песка та еще морока. Какузу казалось даже, что на какое-то время о нем вовсе забыли, черноглазый приносил еды, воды, иногда вскользь рассказывал какую-то ерунду, жаловался на пропавшую после бури козу. Понять, сколько прошло времени, оказалось трудновато, но Какузу думал, что недели полторы-две точно прошло, а новой жертвы не наблюдалось, значит, время пока на его стороне. Новые условия, впрочем, расслабили и его, страх отступил совсем, сменяясь раздражением. Валяться тут на мягких подушках, конечно, замечательно, но только когда делаешь это по своей воле. Он знал, что дверь дома заперта, и пытался хоть раз заметить ключ в руках бандита, но тот, очевидно, прятал его, так что пока вариантов для побега не наблюдалось. В один из дней, в очередной раз проснувшись на опостылевших подушках, Какузу услышал приглушенный шум, громкий шепот и топот лошадиных ног. Похоже, в поселении какая-то суета, возможно, разбойники собрались, наконец, на вылазку. Какузу лениво вытягивается, садится, заглядывая в зарешеченное окно, но ничего не видит, кроме остатков сарая вдалеке. Шум доносится со стороны пещеры, и это немного волнует его – если они добудут новую жертву сегодня, отсчет пойдет гораздо быстрее. Он убирает за уши волосы, спадающие на лицо и вздрагивает от резкого необычного звука, непривычного – но знакомого, и уже напрочь забытого. Это выстрел, тихий и далекий, но выстрел, а значит кто-то пришел за ним, полиция ли, военные, или кто-то еще, какая разница, если это долгожданный шанс забыть о всех этих неприятностях. Он встает, спешно подходит к двери и прислушивается. Похоже, весь кипиш сосредоточился в пещере, звуки доносятся эхом, но ждать уже невозможно. Какузу встает от двери сбоку – первого зашедшего он надеется вырубить, а дальше действовать по обстановке, хоть бы и напролом попытаться прорваться. Разумеется, он понимает, как сильно рискует – бандиты на лошадях догонят его в два счета, но все же если шанс есть, упускать его он не намерен. Слышится еще один выстрел, голоса бандитов отражаются от стен пещеры, нервными обрывками доносясь до него, и он ждет. Дверь распахивается, с размаху влетая в стену дома снаружи, в комнату забегает Хи, заметно, что шарф на голове намотан второпях, кое-где сползает, и он тянет руку его поправить, когда Какузу набрасывается на него со спины. Какузу давно его не видел, практически, с той песчаной бури, и он слегка раздосадован – в прошлый раз этот говнюк показал себя сложным противником, но сейчас, из-за внезапной неразберихи он, похоже, не совсем сконцентрирован. Какузу даже кажется, что он особых проблем не доставит, потому что совсем не пытается драться в ответ и не вырывается. Дверь позади открыта настежь, бандита Какузу ловко уронил на пол и у него есть буквально несколько секунд, чтобы сорваться с места и броситься наружу, но стоит ему сделать шаг в сторону двери, как лодыжку сводит холодной болью, от которой он неосознанно падает на одно колено. Он даже не успевает сообразить, откуда, черт возьми, у Хи столько сил, но тот хватает его под грудь и тащит прочь из дома, двигаясь довольно быстро. Какузу упрямо пытается вывернуться, съездить по наглой морде локтем, но его вдруг подбрасывают вверх, и он рефлекторно закрывает глаза, совершенно переставая понимать, какого черта происходит. Шум нарастает, голоса ближе, но шанс на спасение тает, потому что бежать у Какузу нет никакой возможности. Он открывает глаза и видит лошадиные ноги – похоже, он висит у лошади на спине, как мешок с зерном, а лодыжка до сих пор нещадно болит. Боком он упирается в седло, и, судя по ощущениям, в него как раз запрыгнул всадник – ноги лошади пришли в движение, но она бежит не слишком быстро, чтобы не уронить добычу. Белый шарф сползает все ниже, разматывается, тянется позади, мелькая у Какузу перед глазами. Он мог бы схватить его, скинуть Хи с седла, но, если поднимет руки, неизбежно потеряет равновесие и рискует свалиться сам. Пещера удаляется, голоса почти не слышны, а конь несется куда-то вдаль, поднимая клубы песка копытами. Какузу чувствует утомление, навалившееся на плечи будто толща воды, досаду и самое настоящее отчаяние. За что ему эти проблемы, куда его везут и зачем, и теперь, так далеко от единственного возможного выхода, у него совсем не осталось путей отступления. Конечно, чертов бандит может знать то, чего не знает Какузу, но все равно это больше напоминает импульсивный побег неизвестно куда, лишь бы подальше. Он даже не понимает, сколько прошло времени, куда уж тут за ним следить, когда всей своей сутью он сосредоточен лишь на том, чтобы не свалиться с лошади. Всю дорогу он чувствует на своей спине руку – Хи придерживает его, управляя конем одной рукой, но, кажется, животным вовсе не нужно управлять, оно знает дорогу само. Пейзаж достаточно однообразен, сплошь пески, скалы и редкая растительность, все мелькает перед глазами, боль душит, утомление и монотонность усыпляют, сознание начинает понемногу тускнеть. -- Спина встречает горячий песок и Какузу мгновенно приходит в себя, озираясь по сторонам. Похоже, они мчались куда-то весь день, начало темнеть, а значит, скоро станет холоднее. Бандит скинул Какузу с коня не особо-то заботясь о его состоянии, и теперь стоял возле животного, задумчиво глядя на него и поглаживая по лбу. Какузу заметил под глазами коня черные полосы, будто по шкуре провели углем, а вся шерсть была белая, такая белая, словно светилась в занявшихся сумерках. Красивое животное стояло спокойно, но тяжело дышало – конечно, конь устал от долгой дороги. Какузу огляделся по сторонам – поблизости виднелись малочисленные пальмы, заросли неизвестных пустынных кустарников и несколько камней, очевидно отколовшиеся куски скал, скатившиеся по отвесным стенам. Не считая нужным оповещать бандита о своих передвижениях, Какузу с трудом поднялся на ноги и решил усесться на один из камней и посмотреть, что там с его ногой. На левой ноге, у щиколотки, виднелся порез, не особенно-то глубокий, но невероятно болезненный, и ему лишь захотелось мысленно порадоваться, что этому кретину не хватило ума резануть по сухожилию, находящемуся критически близко. Он поднимает голову и видит, что Хи тоже идет к камням, ведя коня за собой. - Заживет, - коротко бросает бандит, взглянув на рану, и садится на камень напротив. Он выглядит недовольным, будто его отягощали какие-то обязанности, которые его раздражают. Какузу усмехнулся, думая, что рад, если причиняет кому-то неудобства. - Что случилось вообще? – спрашивает Какузу, плечом почесывая подбородок, и чувствует щетину. Ну конечно, сколько дней он торчит здесь без большинства благ цивилизации. Он вдруг вспоминает о своем рюкзаке и вздыхает, обреченно думая о пропавших безвозвратно вещах. - Ты лучше меня знаешь, что случилось. Но будь я проклят, если отпущу такую жертву, - отвечает бандит, доставая из ножен небольшой кинжал. Какузу удивленно поднимает брови – его речь быстрая и осмысленная, он ни капли не задумывается, какое слово подобрать, будто знал этот язык с рождения. С чего такие перемены, раньше он едва внятно изъяснялся, то и дело срываясь на хинди. - Нахрена тебе это надо? – Какузу бесился от такого слепого религиозного бреда, - Ты и так не умираешь, судя по словам того твоего дружка, зачем тебе еще жертвы? - Потому что это дар, блядь, временный! В этом мире нет ничего бесплатного, даже вера требует чего-то взамен. - Нет ничего скучнее, чем жить вечно. Зачем тебе это? - Заткнись, - Хи направляет на Какузу кинжал и шипит, не собираясь отвечать на вопрос, - Иначе прирежу тебя прямо сейчас. Какузу смотрит на него, внимательно вглядываясь в темные глаза. Замечает у Хи на лбу черный круг, похоже, тоже нарисованный чем-то, типа угля. Слышит рядом фырканье – конь подошел к нему и вытянул шею, будто желая посмотреть на чужака поближе. Его взгляд, казалось, был полон укора и, умей он говорить, непременно бы высказал свое недовольство. Какузу почему-то это развеселило, он тихо засмеялся, смотря на морду коня и наклонился, коснувшись лбом его носа. Конь отпрянул, выглядя по-настоящему удивленным, совсем как человек, и поспешил уйти в сторону кустарника, словно смущенный. Бандит следил за конем взглядом, сам немало удивившись, но промолчал. - Ты говоришь, как я, хотя раньше я слышал акцент. Почему? Откуда ты вообще? – Какузу слегка горбится и нагибается, почти дотягиваясь пальцами до песка. - Ну какое тебе дело? Твои дни сочтены, а тебя волнует, как твой убийца разговаривает? У тебя с головой не все в порядке? - Это скорее у тебя в голове дыра, раз ты веришь в каких-то богов, которым еще и жертвы надо приносить. Подумать только, вечная жизнь! Какая скука, - Какузу выдыхает, совершенно успокоившись. Его больше ничто не утомляет и не беспокоит, он, казалось, смирился со своей участью. Но этот человек напротив не вписывался вообще ни в какие рамки и напоминал скорее какой-то бардак, внезапно образовавшийся на пути. Хоть отвечал он резко и грубо, Какузу видел, что ему льстит внимание, и поговорить он тоже любит, так что возникала идея что, возможно, получилось бы его разговорить и уболтать, втереться в доверие. Но это так тяжело сделать, когда хочется просто шею свернуть. Хи не ответил и отвернулся, хмуро взирая на окрестности. - Жить вечно, в вечном одиночестве, хер знает где, как дикарь, да, вот это жизнь, - разошелся Какузу, улыбаясь, - Ты же не из этих мест, сбежал? Испугался чего-то? Спрятался за спиной какого-то больного божества и думаешь, что так и будешь жить вечно? В чем интерес? - Да, черт возьми, сбежал! Да, я боюсь смерти! – бандит резко встал на ноги и подошел, крутя в пальцах кинжал, - А ты, я смотрю, ничего не боишься? Может бросить тебя здесь, на съедение пустынным псам и орлам, раз такой смелый? - Почему ты не хочешь вернуться назад? - Мне нечего там делать! Я должен был умереть еще лет сорок назад, и, если Джашин перестанет давать мне жизнь, я и умру. Так что лучше закройся, и не доводи меня, - Хи почувствовал, что сказал много лишнего, но он и терпением никогда не отличался, не способный сдерживать себя долго. Конечно, этой информацией делиться не хотелось ни с кем, тем более с этим чужаком, но сказанного не воротишь, да и плевать. Он снова сел на камень, стараясь себя успокоить и обратился взглядом к своему коню, спокойно щипавшему суховатые ветки. - Ты болен? – догадавшись, спросил Какузу. - Какая проницательность, - ядовито ответил Хи, не поворачиваясь. - За сорок лет медицина здорово шагнула вперед, знаешь ли. Сейчас лечат то, что не могли вылечить раньше. Может, обратись ты к врачам… - Как ты себе это представляешь? А если кто-то найдет мою карту с записями сорокалетней давности, что будет? Кто вообще мне поверит? – бледный говорил быстро, но Какузу заметил, что он уже не такой решительный, как раньше. Какузу выбрал верное направление разговора, и ему удалось поселить в этой белобрысой башке зерно сомнения, надежды, и теперь появилась возможность сбить его с толку окончательно. - Не обязательно говорить им, кто ты такой. Можно же сделать новые документы, просто обратиться за помощью, я уверен, что сейчас справиться с твоей болезнью не составит труда, - Какузу опустил голову и говорил, глядя снизу-вверх, прищурив глаза. Он старался выглядеть добродушно, но это не очень-то просто в его состоянии, - Я мог бы тебе помочь, у меня есть знакомый… Он бы сделал тебе документы, знаешь… Совершенно очевидно, что Хи очень заинтересовало это предложение, хоть он и не показывал виду. Он скосил глаза, глядя подозрительно, и торопливо соображал, чем все это может обернуться. Разумеется, его могли обмануть – это ведь проще некуда, но ему так сильно захотелось во что-то поверить, кроме Джашина, который только и интересовал его эти сорок лет. Конечно, ему давно надоело жить здесь. Этот бардак, грязь и песок, умоляющие жертвы и воняющая железом кровь, неумолимая жара и палящее солнце, до болезненных ожогов сжигающее бледную кожу. У него не было выхода, он искал и нашел способ жить, и даже не вечная жизнь держала его здесь, как просто жизнь – хоть какая-то. Может, этот чужак прав, и ему пора вернуться, спастись и от болезни, и от всего этого идиотизма. Иронично, никогда в своей жизни он не был верующим, да и сейчас, впрочем, не мог бы себя таким назвать – он просто заключил сделку, Божество нашло человека, способного убивать, не боясь и не дрожа, как по расписанию поставляя ему желанные души. А для него это лишь способ жить, но что, если появился новый? Он закрывает глаза и вслушивается в ночную тишину. Как он оказался здесь? Он даже не помнит, возможно, приехал когда-то давно, ища в этих горах ответы на свои вопросы. Его болезнь почти доконала его, оставалось совсем недолго до того момента, когда он не смог бы даже дышать сам, поэтому, похоже, он просто бросился во все тяжкие, чтобы найти способ выжить. Что же он тогда искал – сейчас даже нет идей, может, какого-нибудь колдуна, или чудодейственное растение, мудрых монахов, просветление… Да черт знает, просто однажды он открыл глаза и увидел свод пещеры, темноту и давящую тишину, не сулящую ничего хорошего. Легкие обжигало от каждого вдоха, он искал выход, бесконечно петляя по коридорам, но, наконец найдя, не знал, умер ли уже, или еще жив. Он видел перед собой бескрайнюю пустыню с красным песком и, может, решил бы, что это какое-то природное явление, если бы не внезапно раздавшийся в его голове голос. Его владелец оказался у него за спиной, как черная многорукая тень, и, обвивая цепкими пальцами шею, спросил, зачем он здесь. Они договорились тогда, и теперь тень не оставила в его голове никакой памяти о прошлой жизни, только вечное напоминание, что ждет его, если он перестанет исполнять свои обязанности. Обдумывая все это, он почти отверг предложение чужака, почти испугался, что стоит ему это место покинуть, как сразу же его настигнет кара. Но ведь у него есть почти месяц до следующей жертвы, он мог бы успеть… Если, конечно, его не обманут. Как можно довериться кому-то, кого ты собирался убить, это же так наивно. Но этот человек говорит так складно, будто знает, как сделать все правильно, будто действительно способен помочь. Это... определенно подкупает. - И тебя не смущает, что я почти тебя убил? – недоверчиво спрашивает Хи, глядя на свои ноги и зарываясь им в песок. - Не умею долго обижаться, - хмыкает Какузу, и прислушивается к себе, так ли он честен. Насколько он готов действительно помочь этому человеку, собирается ли он вообще это делать? Допустим, они доберутся до города, что может ему помешать просто сбежать, или сдать этого полоумного полиции, рассказав, что творил он и его соратники. Позволит ли ему это совесть? А стоит ли ее слушать, ведь помогать своему потенциальному убийце вовсе не обязательно, и за подобное предательство никто его не осудит. Кроме его самого, разве что… - Предположим, если я соглашусь… Что делать? - Для начала, нужно вернуться, если там кто-то пришел за мной… Они же и помогут нам добраться до города. И развяжи мне руки, - Какузу протягивает руки вперед, замирая в ожидании. Бледный смотрит на его запястья, будто не решаясь, раздумывает, но все же поднимается и перерезает веревку кинжалом. Похоже, он действительно принял решение. - Зачем нам они, Коса сможет довезти. - Коса… - Какузу снова не может удержать краткий смешок, пока разминает запястья, - До города очень далеко. А потом нам нужен самолет. - Я никуда не пойду без Косы, - упрямо заявляет Хи, угрожающе сжав кулаки. Конь, услышав свое имя, трясет головой и фыркает, вскапывая песок копытом. Какузу склоняет голову, понимая, что с этим всем может быть гораздо больше проблем, чем он предполагал. Чужое упрямство может доставить неприятностей, но раз уж он на это уже подписался, не в его правилах отступать. Он просчитывает в голове, что вообще нужно сделать. Доставить лошадь самолетом в Бирмингем… Сколько это может стоить? Это вообще возможно? Хотя, если у тебя есть деньги, возможно практически все. И, честно говоря, Какузу со своими средствами расставаться совершенно не собирался, и хранил их, постепенно преумножая, на банковском счету, но раз уж теперь цена вопроса его жизнь – настало время прекращать трястись над бессмысленными бумажками. В конце концов, это довольно интересно, так что почему бы и нет. - Возьмем твоего коня с собой. Сейчас главное попасть в ближайший крупный город. - Сейчас конь с места не сойдет, он устал. Так что, - Хи подходит к Косе, зарываясь в один из мешков, висящих под седлом, и достает два скрученных в рулон пледа, - Ждем до утра. Ночью здесь холодно, разведу огонь. Какузу наблюдает, не находя в себе сил удивляться поведению этого разбойника еще сильнее. Как велика разница, как быстро сменилось его настроение, стоило лишь подарить ему надежду на нормальное существование вне этой проклятой пустыни. Он ведь даже не вспоминал про своих соратников-бандитов, не беспокоился, что стало с поселением, ему и правда плевать, для жизни здесь у него только одна причина. И теперь, надеясь на то, что у него появится возможность вернуться, выжить и больше не заниматься жертвоприношениями ради жизни, он будто смог вспомнить, как вел себя когда-то давно. Конечно, он все еще дерзок и заносчив, и не выпускает из рук свой кинжал, но все же стал заметно спокойнее, а в глазах появился интерес. Какое-то время Какузу сидит на камне, наблюдая, как Хи ломает ветки кустарника, намереваясь собрать из них небольшой костер. Он чувствует, что устал, разматывает плед и набрасывает его себе на плечи. Рядом с ним слышится тихой шорох, он оборачивается и видит коня, внимательно смотрящего на него в ответ. Животное кажется невероятно умным, в его глазах будто застыл вопрос, но Какузу не знает ответа, только протягивает руку, чтобы коснуться бархатного носа. В конце концов он ложится на песок у камней, накрываясь пледом. Вероятно, в этой пустыне ночью может быть действительно холодно, но он надеется, что костер не даст им замерзнуть. Мимо проходит Хи, ведя коня за поводья, и, остановившись недалеко от костра, садится на песок. Конь, потоптавшись на месте, осторожно подгибает ноги, одну за одной, и грузно опускается на песок, едва не завалившись на бок. Хи прислоняется к его боку спиной и заматывается в плед, сразу же закрывая глаза, похоже, ему хочется еще многое успеть обдумать.