Древнее

Даже глаз сомкнуть не получилось. Навязчивая мысль, что Какузу, в общем-то, спорол горячку, не покидала, как муха назойливая зудела. Пожалуй, порыв вызвать помощь вот прям сейчас и сию минуту был похвальным, но стоит взглянуть правде в глаза – даже Кисаме не сможет сделать то, о чем его попросили. Самолет не маленький, в пустыне не сядет, а даже если сядет – уже точно не взлетит. Да и как Кисаме сможет понять, куда конкретно ему нужно лететь? Город пусть и небольшой, но все же, а уж пустыня… Неизбежная необходимость идти в город и связываться с Кисаме снова нависала как черная туча, Какузу становился все смурнее. Это ощущение было ему знакомо, но если раньше это бывало в виде лишь досадной проблемы – вроде как бывает, когда улегся спать, но забыл свет выключить, и бесишься – то теперь от этого зависело слишком много. Наконец, он взял себя в руки, и поднялся с такой, вдруг показавшейся крайне удобной и мягкой, травы. - Мне нужно в город. Опять, - уведомляет он Хидана о своих передвижениях. Тот лениво взмахивает рукой, похоже, его-то все-таки разморило. По крайней мере сейчас маршрут известен, Какузу рассчитывает снова зайти на почту, снова попросить у той девчонки телефон и подойти к разговору с более холодной головой. Дело к вечеру, жара спадает, и в теплых оранжевых сумерках Какузу привлекает еще меньше внимания, сливаясь с толпой. Похоже, почта собирается закрываться, индианка стоит у стола, собирая бумаги, и Какузу направляется прямиком к ней. Она определенно не ожидала увидеть его здесь еще раз, но в помощи не отказывает – протягивает мобильник, едва улыбаясь сочувственно. Конечно, у нее много вопросов, но она знает, что их лучше не задавать. Кисаме опять тянет, долго не отвечает на звонок, и Какузу надеется, что это не потому, что в небе телефон уже нихрена не ловит. Он набирает номер трижды, когда, наконец, слышит долгожданный ответ. - Какузу! Слава богу, я все думал, как, черт дери, связаться с тобой. Ты же даже не сказал, как тебя найти и вообще… - Да, извини, не подумал. Где-то в округе есть небольшая взлетная полоса, не знаю, получится ли посадить самолет туда, но это был бы предпочтительный вариант. Мы будем ждать вас там. - Вы? - Долгая история… - Ладно, вызову Филлипса, он отличный пилот. Если он не сможет там сесть, никто не сможет. До связи. Вот теперь все казалось сделанным правильно. Такие дела не решаются второпях, и решение внести ясность в этой вопрос все же являлось верным, теперь Какузу чувствовал себя увереннее. Конечно, еще нужно добраться до этого самопровозглашенного аэропорта, хотя это громко сказано – насколько он помнил, это была лишь одна взлетно-посадочная полоса для мелких сельскохозяйственных самолетиков, и хоть его самолет не был таким уж большим, как какой-нибудь боинг, он все еще больше, чем среднестатистический кукурузник. Наверняка там даже вышки диспетчерской нет, не с кем договариваться о посадке, и это довольно-таки опасно, но Какузу уверен, что Кисаме разберется, он смышленый мужик. Какузу спешит назад – нужно скорее выдвинуться в сторону места встречи, а уже начинает темнеть. В целом, не велика проблема, но Хидан может начать упираться, похоже, он устал и ему хочется спать. Дойдя до их привала, Какузу понимает, что так оно и есть – Хи уже десятый сон видит, удобно устроившись у дерева, но хотя бы конь не спит, с любопытством переводя свой взгляд на Какузу. - Хи, - Какузу осторожно трясет бледного разбойника за плечо, пытаясь разбудить, - Вставай. Нужно пройтись еще немного. - Не хочу, - бормочет сквозь сон Хидан, отворачиваясь и пряча лицо в ладонях. - Просто сядь на лошадь, давай, - рукой Какузу тянет Хидана под руку, заставляя подняться с земли и помогает ему дойти до лошади. Хи сонный, и совершенно не желает шевелиться, слабо отбиваясь и выворачиваясь из чужих рук, но, нащупав руками седло, все же позволяет себе помочь в него забраться. Он садится и сразу же нагибается вперед, хватаясь пальцами за густую лошадиную гриву. Ну, для него наверняка не составит труда спать в таком положении, не привыкать. Какузу тянет Косу за поводья, но тот упрямится, не желая сходить с места. Вздохнув, Какузу подходит к нему, гладит по морде и лбу, почесывая шкуру в том месте, где нарисован черный круг. Конь фыркает, но выглядит довольным. Какузу не совсем понимает, сколько им придется идти, и он тоже сейчас с удовольствием бы проспался, чем переться в потемках по округе, но это важно. Никаких поблажек, осталось совсем немного. Это начинает казаться каким-то медитативным занятием. Какузу просто идет вперед, примерно представляя, где находится взлетная полоса. Все поля с другой стороны города, значит им нужно обойти город снаружи, желательно не попасться никому на глаза, и дойти до полей, а там уже и полоса найдется. Это все теория, подпитанная просмотренными когда-то снимками со спутника – Какузу местности этой практически не знал, одни лишь предположения, основанные на имеющемся опыте, и замеченный краем глаза кукурузник в небе. Остается надеяться, что он не ошибается. И шагая вперед, он слушал мягкий стук копыт позади, оборачивался иногда, чтобы убедиться, что Хи с седла не свалился, и все это выглядело, как обычная прогулка. Конечно, опасности позади, да и спешка, в принципе, ни к чему, но он спешил. Банально хотелось домой. Туда, где удобно, привычно и хорошо. Какузу размышлял по пути, думал, что в ближайшее время из дома не вылезет, какую бы великую находку не совершили его коллеги. О нет, ни одна чертова древняя хрень не стоит того, чтобы так бездарно просрать кучу времени. Какузу переступает через небольшую яму, конь яму не замечает и ступает в нее, неизбежно проваливаясь. Животное пугается и взбрыкивает, чуть не скидывая с себя спящего Хидана. Приходится реагировать быстро, чтобы успеть поддержать его в седле, одновременно успокаивая коня. Хи даже не открывает глаз, только проводит ладонью по придерживающей его руке и снова вцепляется в гриву, что-то тихонько проворчав. У Какузу возникает странное ощущение – он сомневается. Сомневается в целесообразности своих решений. Сомневается в своем отношении. И в причинах. Что это все такое? Если сейчас его спросят – зачем ты это делаешь – он мог бы начать рассказывать что-то о спасении своей жизни любыми способами, но… Но ведь его жизни уже ни что не угрожает. Никто не держит кинжал у его шеи, не грозится убить и никакой опасности над ним не нависает прямо сейчас. Какузу останавливается и сжимает в руке поводья. Мысль о том, чтобы бросить здесь этих двоих, встречает досадное сопротивление – совесть твердит, не стыдно ли ему от таких мыслей? Стыдно, конечно. Наверно, это нормально? Помогать другим – это нормально? Чувство чужеродное – Какузу никогда никому не помогал, и теперь ему кажется, что это все слишком… нелепо. Будто он проявляет слабость, будто делает какую-то глупость. Ну, если уж признаться самому себе, ему кажется, словно он малолетний дурак, который из кожи вон лезет, только бы выпендриться перед очередной дамой сердца. От дурацких ассоциаций он щурится, пренебрежительно кривя брови, и решает идти дальше, пока не додумался до еще более глупых мыслей. Проблема в том, что ему и сравнить-то не с чем. Так ли себя чувствуют малолетние дураки? Он так и не научился с людьми общаться, да и не стремился, какие уж там дамы… Глупая трата времени и жизненного ресурса, все эти эмоции и чувства – для дураков, вот уж правда. Не в силах избавиться от этих размышлений, он все же додумывается до того, что это все – просто жалость. Ну конечно – ему просто жалко несчастного человека, ну и что, что раньше он никогда никого не жалел, разве что бездомных животных, но ведь по сути – и Хидан как бездомное животное, потерянное и ожесточившееся. Жалость – это нормально, стремление помочь – тоже, и это Какузу устраивает, он кивает себе, соглашаясь со сделанным выводом. Путь до полей занял несколько часов, Какузу устал. Хоть вокруг города и не было пустынь, грязи и скал, ландшафт все равно заставлял желать лучшего – леса и небольшие ручьи преодолевать было тяжеловато. Сейчас перед Какузу простиралось поле, но вдалеке виднелся небольшой ангар, похоже, для самолета. Его догадки подтвердились, и от этого становилось тепло – Какузу любил, когда он оказывался прав. По самым скромным подсчетам, ждать Кисаме еще часов пять, но подходить близко к ангару сейчас не стоит, кто знает, ночуют ли там люди – не хотелось никого пугать посредь ночи. Какузу обходит поле с краю и останавливается у сваленных в кучу снопов сена, вот уж Косе раздолье. Сено колючее, царапает сухими травинками бока, но оно гораздо мягче земли и Какузу рад, что сможет провести остаток ожидания в относительном удобстве. И снова – крохотное беспокоящее ощущение царапается, щекочет затылок. Какузу оборачивается на коня, думая, что Хидана надо бы тоже сюда позвать, от сна в седле у него завтра спина отвалится. Это просто жалость, конечно же, ничего такого.

--

Солнце начинает согревать и пробиваться яркими лучами сквозь веки. Какузу встает, тут же вглядываясь в сторону ангаров, но не видит никаких самолетов. Сейчас утро, они проспали всю ночь, а это явно больше пяти часов. Нервы начинают потихоньку подрагивать, но Какузу не теряет веры в своего друга. Он обязательно будет здесь, совсем скоро, нужно просто немного подождать. С другой стороны снопа слышится шуршание сена и недовольный бубнеж. Хидан вытаскивает из штанов маленькие травинки, воткнувшиеся в ткань и прицепившиеся, как репей тут и там, щекоча ноги. Он даже толком не понял, как оказался здесь, потому что всю дорогу проспал, да и как его перетащили на этот колючий кусок травы, он тоже не помнил. Травинки набились в волосы, и в рубаху, и бесили теперь неимоверно. Чистое небо без единого облака ждало чего-то. Того же ждал и Какузу, не сводя взгляда с горизонта. Он решил просто ждать, не отвлекаясь на мелочи. Иногда пролетали самолеты – обычные транспортные боинги, летящие высоко-высоко, но его самолет будет лететь ниже. Кажется, где-то вдали появляется точка, сначала совсем далекая, но с каждой минутой становящаяся все больше. По спине пробегает холодок и волнение усиливается, сердце бьется быстрее, Какузу не сводит с точки взгляд. Он уверен – это самолет, но он летит прямо со стороны солнца, долго смотреть становится больно. Уже можно различить крылья, самолет идет довольно низко. Какузу бросает быстрый взгляд на ангар и полосу перед ним – она чертовски короткая, в душе селится паника, но он все равно ничем не может помочь, сейчас его удел – ждать. Кажется, внимание Хидана тоже привлекает крупный силуэт в небе, он цепляется к нему взглядом, прикрывая глаза рукой от солнца. До него не сразу доходит, что должно произойти, да даже сейчас он не совсем осознает. Самолет все ближе, его двигатели шумят громче, на крыльях мигают огоньки. Какузу знает, что, если что-то пойдет не так, взрывом снесет и ангар, и их, и выжжет половину поля. Что ж, это хотя бы быстро. Расстояние до полосы довольно внушительное, но Какузу все равно боится. Едва ли он когда-нибудь боялся так сильно. Самолет заходит на посадку, его слегка мотает из стороны в сторону, пилот начинает снижение, можно различить окна кабины. Смотреть страшно, но не смотреть еще страшнее, Какузу не может отвести взгляд от крылатой машины, так упрямо к ним приближающейся. Ему кажется, что он летит слишком быстро. Кажется, что шасси выпустили слишком поздно. В голове рождается туча ценных советов для пилота, но Какузу посылает их к чертям – он не пилот, и не имеет понятия, как управлять этой многотонной летающей херней, не седея каждый раз. Колеса шасси уже так близко к земле, еще немного, еще совсем чуть-чуть. Раздается громкий мерзкий скрип и начинает тянуть паленой резиной – самолет коснулся покрытия полосы и будто к нему прилип, катясь вперед. Полоса коротка, и нужно тормозить, но резкое торможение для самолета слишком критично, махина теряет в скорости непозволительно медленно, и все же выкатывается за пределы полосы, проносясь мимо ангара. Пыль и песок клубами вздымаются в воздух, приходится зажмуриться. Стоит благодарить всех богов, что земля за полосой ровная и не выбивает самолет из равновесия. Когда все затихает, Какузу обнаруживает себя заледеневшим в одной позе, крепко сжимающим плечи сидящего перед ним Хидана. Откуда он тут взялся, когда успел усесться перед ним на землю и почему Какузу за него схватился – совершенно непонятно, потому что волнение затмило все, Какузу так внимательно следил за самолетом, что не заметил бы, если бы его посадили в чан с ледяной водой. Он расцепляет пальцы и взмахивает руками – пальцы затекли от давления – и смотрит вниз. Хи оборачивается на него, глядит с таким пониманием в глазах, будто сотни раз уже наблюдал, как самолеты садятся чуть ли не на поле перепаханное. Какузу делает какое-то неуверенное движение, взмах рукой, будто извиняясь, и слезает со снопа сена, спеша скорее добежать до самолета. Машина смотрится здесь так нелепо, абсолютно не в тему – идеально белая, блестящая, хромированные детали на солнце бликуют, как чертовы бриллианты. Движки гудят, понемногу затихая, и открывается в корпусе дверь, из которой выдвигается небольшой трап. Из проема выглядывает взлохмаченная голова его друга Кисаме, с любопытством взирающего на окружающую обстановку. Присвистнув, он спускается по ступенькам и крякает от неожиданности, когда Какузу крепко обнимает его, тряся и поднимая. Какузу с трудом верится, что это все реальность, и что это вообще возможно, но его друг сделал невозможное, чем заслужил еще большее уважение из всех возможных. - Эхей полегче, - откашливается Кисаме, - Надо сказать, я чуть не обосрался, пока Филлипс нацеливался на полосу, не думал, что получится сесть с первого раза. - Я этому Филлипсу готов половину своего состояния отдать, - отвечает Какузу, проводя по лицу руками, - Но это не самое трудное на сегодня. Кисаме… Нам нужно посадить в самолет лошадь. - Чего? – Кисаме застывает с рукой в волосах, и смотрит Какузу за спину. Он видит человека, облокотившегося на сноп сена спиной, и белого коня, мирно это сено поедающего. Ему кажется, что Какузу рехнулся, и лучше бы его просто закинуть в самолет и смыться отсюда поскорее, но у того в глазах довольно-таки адекватная уверенность в своих словах. Да и смеха не слышно, значит, не шутка. - Это что, невеста твоя, с конем в придачу? – шутит Кисаме, пихая Какузу в бок локтем и направляется к Хидану. Какузу не смешно, черт возьми, совершенно – тем более, что выглядит это именно так, как Кисаме и сказал. Он хочет остановить своего друга, чтобы тот не нарвался на недружелюбие со стороны дикого бандита, но решает этого не делать. В отместку за подколки. - Итак, что тут у нас, - Кисаме осматривает коня, переводит на Хидана взгляд и оборачивается к Какузу, - Это он что ли «долгая история»? - Не задавай глупых вопросов, если не хочешь, чтобы твоя история стала короткой, - едко отвечает Хидан, держа Косу за поводья. Конь смотрит на чужака внимательно, даже отвлекся от поедания вкусного сена. - Оу оу, прошу прощения, - слегка кланяясь, Кисаме делает шаг назад, - Что же, похоже, нам нужно завести ваше милое животное на борт. Вы мне с этим поможете? Хидан переводит строгий вопросительный взгляд на Какузу, но тот только разводит руками. Из открытой двери самолета высовывается еще одно лицо – бородатое, с густыми кустистыми бровями. Филлипс прищуренными глазами осмотрел всю эту невнятную компанию, поглядел на солнце, звучно сплюнул и прокашлялся. - Вы че тут? – абстрактно спросил он. - Донни, нам надо лошадь в багажное погрузить! Открой, - кричит ему Кисаме, рукой показывая на коня. Коса реагирует мгновенно и тянется кусачей мордой оттяпать пару пальцев, но получает от Хидана по носу и фыркает. - Ебанулись, - ворчит пилот и исчезает в салоне. Через пол минуты люк на пузе самолета щелкает и медленно опускается. Лошадь, разумеется, лезть в нутро непонятной железной штуки не желает, запах топлива непривычен, копыта странно гулко стучат по металлическому подъему, и животное мотает головой, пытаясь вырваться. Хидан тянет его, что есть сил, приговаривая и успокаивая, но Коса непреклонен – упирается ногами в землю и упрямится. Какузу наблюдает за этим действом, устало вздыхая, и потирает недовольно переносицу. Ну а чего он ожидал? Он бросает взгляд на сено, и думает, что может получиться приманить животное хотя бы едой. Рядом валяются кучки сена, вывалившиеся из снопов, и Какузу собирает их, морщась из-за исколотых травинками рук. Кисаме с любопытством глядел на всю эту кутерьму, но решил переместиться в салон заранее, чтобы не попасть под горячую руку кому-нибудь, или коню под копыта. Сено коня тоже не особенно убеждает, но он, кажется, начинает сомневаться. Заинтересованно ведет носом, глядит на Какузу с подозрением, и уже было решает сделать шаг, но все же снова возвращается к своему упертому нежеланию сдвигаться с места. Хидан подзывает Какузу к себе, вручает ему поводья в руки, обходит коня сзади и пытается придать ему ускорения. Толку мало, и он, скрипя сердцем, решает прибегнуть к единственному способу, который давно уже не использовал. Из сумки на седле он достает длинный кнут и, как следует размахнувшись, стегает Косу по белой ляжке. Они еле успевают разбежаться в стороны – от резкого щелчка и обжигающего касания кнута Коса с громким ржанием бросается вперед, утыкаясь мордой в стенку перед собой, и недовольно ворчит, не имея возможности развернуться и дать деру. Хи начинает извиняться и гладить пострадавшего бедолагу по морде, но конь только шипит и отворачивается, затаив вселенскую обиду. - Ничего, угомонится, - спокойно говорит Хидан, подкидывая Косе под ноги сена. Честно говоря, Какузу думал, что Хидана тоже таким образом придется в самолет загонять. Но тот, похоже, неплохо справляется со свалившимися на него обстоятельствами, или, возможно, к нему все активнее возвращаются воспоминания. В любом случае, все на борту, а значит, можно, наконец, попытаться отсюда свалить. Пилот закрывает люк, в багажном становится темно и тесно. Какузу ни черта не видит, но ему нужно открыть дверь в салон и выбраться отсюда. Слева он слышит, как топчется по металлическому полу конь, значит, дверь где-то перед ним. Слегка вытянув вперед руку, он медленно идет вперед, но натыкается на Хидана, стоящего к нему, судя по всему, лицом. - Ну ты иди что ли, или подвинься, - ворчит Какузу, хватая Хи за плечо. - Хочу отблагодарить тебя, но даже не знаю твоего имени, - шепотом отвечает Хидан и, кажется, подходит ближе. Какузу не совсем понимает, с чего вдруг Хидан начинает такие разговоры, тем более, ему не терпится попасть в салон самолета, чтобы выпить хотя бы нормальной чистой воды, и как можно скорее. Он чувствует на своей шее руку, это тут же наводит на мысли о том, что эта бледная зараза собралась его тут задушить. - Меня зовут Какузу, благодарности принимаются, а теперь, пожалуйста, иди уже к двери, - вымученно говорит Какузу, пытаясь Хидана обойти. Глаза ничего не видят, кроме пары мигающих огоньков каких-то датчиков, темнота душит со всех сторон, только шорох сена слышится со стороны. Рука на шее становится тверже и настойчивее, его тянут вперед, и приходится наклонить голову, не имея сил совладать с чужим упорством. Какузу подбирается, готовясь к чему угодно – удару, острой боли от кинжала, хитрой подножке, но вдруг его губ касается что-то теплое и шершавое, обдает мягким дыханием и Какузу приходится признать неизбежное – его целуют. Страх спадает, как тяжелый пыльный занавес, сменяясь легким недоумением – интересный, однако же, способ кого-то отблагодарить. Какузу не улавливает, как этот жестокий фанатик может действовать так чутко и нежно – Хидан касается губами чужих губ невесомо, рукой проводит по шее легко и ненавязчиво, принимаясь целовать уголки губ и едва зажившие раны на щеках. Вспоминается, что именно он эти раны лечил, и от этой мысли в Какузу просыпается какая-то теплота, неуместная, но вполне логичная – он тоже проникается благодарностью, несмотря на то, что Хидан же эти раны и нанес. Шрамы кажутся теперь чем-то категорически личным, чем-то, о чем он никому не будет рассказывать, потому что это их воспоминания, их обоих, и больше ничьи. Хидан проводит по одной из ран кончиком языка, и Какузу начинает видеть в темноте звезды, еще ярче тех, что бывают в пустыне. Он понимает, кто в его руках, понимает, чье тепло чувствует, чьи сухие губы прижимаются к его губам, и то, как спокойно он это воспринимает немного пугает. Какузу перекладывает руку с плеча Хидану на бок, куда-то в район ребер, проводит ниже, перебирая пальцами складки легкой рубашки. Это чувство – определенно чувство, самое настоящее и, похоже, ожидаемое. Сохранив способность мыслить, Какузу думает, а как это все сейчас воспринимает Хидан? Как необходимость? Обычная благодарность, которую он обязан выразить, и готов ради этого терпеть все, что угодно? Или он уже тоже потерял грань, где была благодарность, а где чувство? Смех за дверью напоминает Какузу, где они. Темнота сожрала их, уютно в себе укрывая от всех, но все же сейчас не время и не место, и, возможно, это просто эмоциональный срыв. Из-за стресса можно наделать множество глупостей, и сейчас нет никакой гарантии, что это – не одна из них. Совсем не хочется, но приходится перехватить руки Хидана в свои и отстраниться, пытаясь найти глазами его в лицо в темноте. Конечно, ни черта не видно, но Какузу чувствует кожей, что Хи недоволен. - У тебя странный способ выражать благодарность, - тихо говорит Какузу, не сумев совладать с невесть откуда взявшейся хрипотцой в голосе. - Зато самый эффективный, - так же тихо отвечает Хи, и в интонации слышится ухмылка. - Готов обсудить с тобой, за что ты еще мне можешь быть так благодарен, но, пожалуй, не сейчас. Иди к двери, Филлипс наверняка уже извелся. Свет кажется невообразимо ярким с непривычки, Какузу щурит глаза, оглядывая салон самолета. Надо же, здесь довольно просторно и удобно, у сидений откидные спинки, столики, даже холодильник есть. Он ведь даже ни разу не поднимался на борт, а теперь сожалел – ради таких удобств можно и потерпеть всяческие задержки и изменения в расписании. В кабине пилота идеальная чистота, что и неудивительно, самолет взлетел, похоже, впервые, за свою недолгую жизнь. - Можно взлетать-то? – ворчливо спрашивает пилот, нетерпеливо постукивая по штурвалу пальцами. - Нужно как-то пристегнуть коня, он же наебнется, когда взлетать будем, - Кисаме просовывается в кабину с ценным замечанием, и Филлипс закатывает глаза, что-то бурча в бороду и шевеля усами. Какузу задумчиво проводит пальцами по подбородку – а ведь действительно, они-то в креслах пристегиваются, а с лошадью что делать? Переломает ноги и все, кому он будет нужен. А уж Хидан такое точно не простит. Выйдя из кабины, Какузу подходит к Хи, сидящему в одном из кресел и выкладывает содержимое проблемы, может, он сможет что-нибудь придумать. Пока они обсуждают этот вопрос, пилот проносится по проходу мимо них, весьма смело врываясь в багажное отделение. Какузу и Хидан замолкают на полуслове, глядя на открытую дверь и доносящийся оттуда топот копыт и сдавленные ругательства. В какой-то момент слышится грохот падающих коробок, особо громкий отборный мат, и все затихает. Пилот возвращается назад, изрядно вспотевший и со съехавшей на затылок фуражкой, куртка его присыпана сеном и сползает с плеч. - Сойдет, - выдает он на ходу, - Пристегнул ремнями для перевоза машин к стене. Потом как взлетим можно выпустить, но я б не стал. Перед посадкой придется опять связывать, ну его нахуй. Не удается даже сходу найти, что тут и сказать, Какузу замирает с открытым ртом, а Хидан начинает смеяться. - Вот это мужик, так быстро совладать с Косой, невероятно! Он смеется, болтая ногами, и Какузу переводит на него скептический взгляд. Ну что тут скажешь, это действительно забавно, а Филлипс определенно заслуживает уважения. - Можно что ль взлетать теперь?! – вопит из кабины пилот и Кисаме разрешает ему выруливать на полосу, тоже с трудом сдерживая смех. Взлететь – тоже не самая простая задача, на взлет полосы не хватит, и открывать самолет придется с самой обычной неровной земли. Но это все же легче, и не так опасно, как сажать машину на поле. Пилот, похоже, действительно самый лучший, какого Кисаме только мог отыскать – он филигранно выруливает на полосу, останавливаясь точно в ее начале, и начинает разгон, уверенно рассчитывая расстояние. Полоса кончается, самолет трясет, но Какузу видит, как горизонт наклоняется, значит, железная птица поднимается в воздух. У него захватывает дух, и это естественно, но сейчас не только резкий взлет заставляет дыхание трепетать, сам факт, что он возвращается домой, туманит голову. Он в облаках, и это самое прекрасное ощущение за последнее время. Какое-то время Кисаме пытается выпытать у Какузу подробности всей этой ситуации, в которую он удосужился попасть. Не сказать, что Какузу с удовольствием с ним этим делился, но все же рассказал все, как было. Кисаме, услышав, что Хидан неоднократно пытался Какузу убить, покосился на него с неодобрением, но все же ему пришлось принять тот факт, что теперь все это позади. Он был легкомысленным человеком, но осознавал опасность, исходящую от этого странного бледного человека. И насколько бы он не казался ему подозрительным, Какузу он все же верил больше – если уж тот говорит, что он больше не опасен, значит, так оно и есть. Устав от разговоров, Какузу решил все же отключиться. Давно он этого ждал, и теперь он имеет полное право проспать несколько часов до аэропорта Бирмингема. А Хидан не спал. Он удобно сидел в просторном кресле, подтянув к себе ноги и смотрел в иллюминатор. Облака, острые вершины гор, моря и реки… все это казалось таким далеким, недостижимым и, теперь уже, чужим. Сейчас он слышал голоса, зовущие его, умолявшие не уходить, но он не слушал их тогда, не собирается слушать и сейчас. Он вспоминал, как убегал тогда, и так же видел в иллюминатор облака и горы, молился, лишь бы смог найти спасение в этой глуши. Тогда лететь в самолете для него было настоящим испытанием – давление давило на сосуды и легкие, больно отдаваясь в голове спазмами, и он бы не удивился, если бы помер прямо на борту. Организм держался из последних сил, он помнит, насколько было тошно каждое утро разлеплять вечно уставшие глаза и снова жить, каждую секунду ожидая отказа систем. Он помнит, что в тот раз в самолете было холодно и шумно. Помнит, как чуть не потерял сознание в аэропорту от бесконечного гомона людей вокруг и яркого света ламп. Помнит, как подозрительно смотрел на него сотрудник аэропорта, сравнивающий фотографию в паспорте и его лицо – осунувшееся, с темными кругами под глазами. Наверняка, принял его за наркомана. Он не знает, как выглядят аэропорты сейчас. По крайней мере этот самолет сильно отличается от того, в котором летел он. Трясущейся и громыхающий, с кучей народа, ревущими детьми и неработающим кондиционером – сорок лет назад летать было страшно и неприятно, но тогда самолет вез его к спасению, а сейчас… Выходит, и сейчас тоже. Хидан переводит взгляд на Какузу, умиротворенно спящего и спокойного, снова чувствует рвущуюся из груди благодарность. Хоть он и не верит полностью, что сможет вернуться к нормальной жизни, что врачи смогут ему помочь, он все равно рад, что согласился и поверил в чужие слова. Хидан прожил сорок лет вдали от цивилизации, ему было привычно все, что непривычно нормальным людям, и он надеется, что получится вернуться к обычной жизни. Ему… правда хотелось бы. Уже сейчас, чувствуя чистый и свежий воздух, вместо пыльного песка и вони коз, к нему возвращалось то ощущение – чего-то домашнего и спокойного. Ему не удавалось вспомнить, была ли у него какая-то родня, друзья, он слышит, как его зовут далекие голоса, но не понимает, кому они принадлежат. Но информация об этом ничего полезного ему не даст, ничего, кроме печали об утраченных людях, поэтому он даже не пытается вспоминать. Он только благодарен им, что помогли вспомнить его имя. Больше они ему ни к чему.