Древнее

Погода, конечно, не в пример пустыне. Туманная Британия – Какузу, честно говоря, недолюбливал эту морось, влажность и серое небо, но сейчас это все казалось таким прекрасным. Кисаме выдал ему свою куртку с барского плеча, чтобы не пришлось торчать под сыростью в одних штанах. Пришлось немало прождать – нерасторопные британские служащие почему-то очень долго копошились с бумагами, не разрешая сойти с борта, хорошо хоть вообще дали полосу для посадки. В любой другой момент Какузу бы изошелся и сорвался на всех, кого видел, но в данный момент ему было… даже приятно. Вокруг люди – нормальные, цивилизованные, стройные девушки в элегантной форме аэропорта, такие же стройные парни, бегающие от таможенного пункта до администрации. Даже и подождать не западло, после сухой жары пустыни, диких индусов и грязи, Какузу был готов на что угодно. Он даже вышел из самолета, чтобы подождать на улице. Сырость приятно цеплялась за кожу крохотными капельками, холодила, убаюкивала. Кисаме шастал рядом, дымя электронной сигаретой, перезванивался с кем-то, узнавая, ну когда же их отсюда выпустят. Хидан сидел в салоне, его настораживала эта обстановка. Аэропорт словно аквариум – в стеклах отражается серая муть, облака еле плывут, однотонные и скучные. Оптимизма это все не внушало, звуки раздражали, а Какузу казался слишком уж довольным. Странно, наверно, ревновать человека к городу, но пожалуй именно это Хидан сейчас и чувствовал. Какая-то мелкая занудная обида, что он там стоит и радуется, как дурак, мелкому дождю, а Хидану приходится сидеть тут и дуться. А, собственно, с чего бы? Решая, что хватит с него затворничества, Хидан тоже выходит на улицу. Ему с непривычки кажется, что он нырнул в холодный бассейн, до того мерзким ему показался воздух. Одежда понемногу начала сыреть, и он категорически не понимал, что же в этом находит Какузу. Но все равно остался стоять рядом, чисто из принципа. Кисаме выяснил, что аэропорт в замешательстве из-за лошади на борту. Самолет не предназначен для перевозки лошадей, никаких специальных креплений, отсека, и теперь, вообще-то, владельцу самолета может грозить нехилый штраф. Помимо этого, животное еще и не зарегистрированное, да и выпускать их без транспорта, на котором коня можно везти, тоже не хотят. Теперь Кисаме судорожно обзванивал знакомых коневодов и товарищей с ипподрома, чтобы выпросить специальный прицеп. Вот ведь морока. Они ждали уже около часа. Для Какузу это время пролетело словно пять минут, но вот Хидан настрадался на год вперед. Упрямо не желая выказывать слабости, он стоял рядом с Какузу, скептическим взглядом рассматривая стеклянное здание, самолеты и машины сотрудников аэропорта. Самолеты взлетали и садились, локатор на башне диспетчеров без остановки крутился, а в горле вдруг начало першить. И сводить от скудного дыхания легкие. Хидан сложил на груди руки и прислушался к себе – эти ощущения очень знакомы, теперь он начинает вспоминать, как это было. Казалось, будто он наглотался воды, и легкие не могут расправиться, не могут вдохнуть, слипаясь от сырости. Дышать можно, но тяжело. Какузу о чем-то отвлеченно говорит с Кисаме, рядом курит какие-то тяжелые вонючие сигареты пилот. Истории от Кисаме всегда долгие, но просто исключительные – вечно его заносит в какие-то забавные передряги, из которых он умудряется выскользнуть, как хорек, оставив после себя дикий кипиш. Сейчас он травит именно такую историю, Какузу с удовольствием слушает его, изредка посмеиваясь, давно, черт возьми, он не слышал чего-то хотя бы отдаленно забавного. Он хочет задать Хошигаки какой-то вопрос, но на его плечо вдруг опускается рука, сжимает его пальцами и тянет назад. Здесь, в родной обстановке, Какузу и забыл, что привез сюда не только белую лошадь. Он оборачивается, вопросительно глядя на Хидана, и видит перед собой очень злобный укоризненный взгляд. Хи держится за него рукой, похоже, стоять ему тяжело, и дышит он часто. - Сколько еще ждать? – спрашивает Хидан, выдыхая. - Не знаю, там проблемы из-за твоего коня, - заявляет Какузу, беззастенчиво намереваясь Хидана этим пристыдить, - Что, хочется обратно? - Дышать тяжело из-за этой блядской сырости. - Разве? По-моему, просто замечательно, - Какузу даже показательно делает глубокий вдох, наслаждаясь мутным английским воздухом, но вдруг замирает. Осознает, что издевается. Вспоминает, что Хидан, вообще-то, болен. И, похоже, его болезнь связана с легкими. Хочется дать себе пинка за такую бестактность. Какузу становится еще совестнее, когда он видит разочарованные глаза. Хидан не показывает своей слабости, жалости не ждет, но то, что Какузу видит… хуже всего это вместе взятого. И его сразу же начинает бесить тормознутость служб аэропорта, бюрократия и проклятая таможня. Да нахер их всех, вообще-то. - Кисаме, твоя машина здесь? Разберитесь тут со всем этим дерьмом без меня, - обращается Какузу к Хошигаки, - Коня отвезите в амбар, ему там места хватит. Мы не можем больше здесь торчать. Кисаме пожимает плечами, ему-то разница какая, и протягивает ключи от своей машины. Конечно, присутствие Какузу тут совсем не обязательно, хоть он и владелец самолета, лошадь по сути же к нему отношения не имеет. Хошигаки справится и сам, сумеет навешать какой-нибудь лапши, да и пилот, судя по его виду, настроен воинственно. Его смена не закончится, пока самолет не загонят в ангар, так что это в его интересах. До парковки еще нужно добраться, так что Какузу быстрым шагом направляется ко входу в аэропорт. Оборачивается, и понимает, что Хи, похоже, спешить не в силах. Это раздражает, но не на руках же его тащить. Приходиться дождаться его у двери и молиться, что Кисаме припарковался не в самом дальнем углу огромной парковки. В аэропорту толпы людей, многие бросают на них любопытные взгляды – Хидан даже здесь привлекает внимание, и даже будь он в обычной одежде, вряд ли это бы изменилось. Какузу устало ухмыляется – нет для Хидана такого места, где никто не смотрел бы на него как на пришельца, похоже, он альбинос, а таких людей даже в современном мире мало. Идти приходится медленно, люди начинают бесить, Какузу видит, как Хидана шарахает от шума и ярких рекламных экранов, и он не выдерживает – хватает того за руку и тащит за собой, надеясь побыстрее пройти аэропорт насквозь, чтобы выбраться на паркинг. Он не оборачивается, не хочет даже знать, какое у Хидана выражение лица. Конечно, Хидан удивился. Столь же сильно, сколь и смутился. Идти все еще тяжело, но теперь его держат за руку, а это внушает хоть какую-то уверенность в том, что он не останется здесь один. И его не бросят на пол пути. Он чувствует… просто чувствует теплую руку. И не задумывается ни о чем конкретном. Люди правда бесят. Их так много, они такие суетливые, носятся со своими чемоданами, дети путаются под ногами, у кого-то на руках тявкает мелкая собачонка. В пабах галдеж и звон стаканов, пахнет едой, пивом и пьянством. По громкой связи объявляют чьи-то фамилии, и из одного из баров выбегают два раскрасневшихся парня, на ходу допивающих свое пиво. Хидан провожает их взглядом, полным скепсиса, не совсем понимая, что происходит. Он вообще старается не зацикливаться на том, что ему плохо, напротив – он глазеет по сторонам, рассматривая витрины, рекламу, молодых людей в странных шмотках и с непонятными черными зеркалами в руках. По его наблюдениям, тут уж больно много людей с такими штуками, и все в них пялятся, чего ради? Кажется, он видел такую и у Кисаме, но тот по ней разговаривал, значит, это телефон, но зачем тогда в него смотреть без отрыва? Он обязательно спросит об этом, когда не будет так тяжело говорить. Коридоры понемногу пустеют, сейчас они спешат по одному почти пустынному, даже витрин меньше, и практически нет рекламы. Какузу вдруг резко останавливается и Хидан, засмотревшийся на баннер какой-то непонятной штуки, похожей на стеклянную книгу, врезается ему в спину, рефлекторно цепляясь за бок свободной рукой. Какузу будто и не заметил этого, он задумался, вчитываясь в указатели и карту на стене, и рассеянно потянул руку Хидана к себе, прижимая к своей груди. Хидан уже хочет спросить, как долго он намерен тут так стоять, но Какузу уже снова срывается на быстрый шаг, очевидно, найдя путь до парковки. Аэропорты – сплошные лабиринты, никогда сходу не найдешь нужную дорогу, даже Какузу, не раз бывавший здесь, не смог с этим совладать. После спуска на лифте, они наконец оказались на подземном паркинге. Крыши автомобилей отражали лампы, в большинстве своем такие одинаковые – сплошь черные и белые машины, похожие друг на друга, удивительно, как люди могли здесь найти именно свою. Какузу с трудом помнил, какая у Кисаме машина. Он точно знал, что она черная, с матовым покрытием, но вот какая… Он достал ключ из кармана и нажал на брелок – где-то поблизости радостно мигнули фары и пискнул сигнал. Хидан спокойно сидит на переднем сиденье, он с трудом вообще понимает, где находится, хоть в его время и были машины. Те машины очень отличаются от того, что он видит сейчас, и звук мотора, такой тихий и приятный, даже его не пугает. Повсюду какие-то огоньки, датчики, кнопки, что-то мигает на приборной панели, но тухнет, стоит Какузу закрыть дверь. Вообще Какузу выглядит крайне сосредоточенно, открывает на экранчике машины карту и прокладывает маршрут. Уже собираясь трогаться, он замирает, задумчиво глядя на Хидана. Будто что-то вспомнив, тянется к нему и пристегивает его ремень – Хидан фыркает, можно подумать, он сам бы с этим не справился. Полупустые дороги радуют. Какузу, получив наконец возможность двигаться быстро, теперь в этом себе не отказывает – машина слушается прекрасно, ловко лавирует на дороге, скорость чувствуется, как долгожданный аттракцион. - Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Какузу, опомнившись, что не ради забавы выжимает педаль газа, а вполне по определенной причине. - Лучше. Но я так далеко от… - Хидан осекается, глупо уставившись в лобовое стекло, - …пустыни. Далеко от пустыни, и все становится как тогда, сорок лет назад. - Ты хотел сказать что-то другое, - Какузу замечает эту заминку, и ему кажется, что Хидан о чем-то умалчивает. Это логично, у него может быть много тайн, гораздо больше, чем можно представить, и все же… любопытно. - Тебе уже не обязательно об этом знать, - ворчит Хидан в ответ, - А мне уже нет смысла об этом вспоминать. Значит, просто так из него ничего не вытянешь. Возможно, Хидан решит утащить все эти тайны с собой в могилу, если сам их не забудет из-за смены обстановки, но Какузу все равно интересно. Древние загадки, всякие артефакты, античные штуки - он же занимается этим столько лет, его тяга к исследованиям слишком сильна. Но он решает оставить все это на потом, сейчас уж точно не самый удачный момент. Маршрут до дома не занимает много времени, благодаря скорости и свободным дорогам. Какузу сворачивает с шоссе на проселочную дорогу, уже видит – там, в конце просеки, показывается его дом. Разум словно растекается от родного привычного вида, все воспоминания об Индии кажутся такими далекими и нереальными, что не будь на соседнем сидении живого напоминания, Какузу бы мог решить, что ему все приснилось. Хидан вертит головой, выглядит растерянным, он не совсем понимает, где они и зачем. - Надо переодеться и привести себя в порядок, - замечая его замешательство, поясняет Какузу, - А, черт, еще же документы… Приходится слегка остыть. Какузу паркуется у дома и вспоминает, что даже не сказал Кисаме про документы. На это наверняка уйдет время, но без них обращаться в больницу бесполезно – и там царит бюрократия, все такие порядочные, ни за что не пойдут против правил, как ни проси. Стоит надеяться, что Хидан протянет несколько дней, может, что-то из доступных лекарств ему поможет. В любом случае, можно же отправить Кисаме в аптеку. Черт, становится уже даже немного неудобно – Какузу гоняет Хошигаки, как какого-то личного помощника, хотя они просто друзья. Может, стоит взвалить на себя хотя бы часть бремени, но ему не хочется оставлять Хидана одного у себя дома, и мотаться по аптекам в поисках неизвестно каких лекарств. Хочется верить, что удастся обойтись подручными средствами, ведь недолго надо ждать, всего-то пара дней. Слова Хи о том, что он был на грани смерти тогда, сорок лет назад, конечно, не обнадеживают. Зайдя в дом, Какузу чувствует запах – любимый запах книг, древностей и археологических кисточек. Первым делом он решает ворваться в душ, а в идеале бы в ванной разложиться, но… странно ощущать себя в компании кого-то здесь, дома. Он нервно оборачивается, поглядывая на Хидана, тот снова какой-то растерянный, водит своими глазищами по стенам, завещанным картинами и фотографиями. Какузу вздыхает – снова ему стало его жаль. - Я принесу тебе одежду, и надо отмыться, а то похожи на дикарей, - мягко говорит Какузу, направляя Хидана к ванной, но тот глядит в ответ немым укором. Он ведь и был этим самым дикарем совсем недавно. - Включи воду, закрой штору и садись, одежду тут оставлю. В шкафу находятся какие-то спортивные штаны и кофта, он даже не обращает внимания, в общем-то, хватает, что под руку попадется. Откапывает в завалах барахла подобный комплект и для себя – хорошо, что одежда относительно теплая, в конце концов, погода прохладная и сырая, а дом совсем не протоплен. Пока разогреется, они еще замерзнуть успеют. Котел в подвале отключен в целях экономии, и надо бы еще не забыть его включить. Какузу спешит назад, открывает дверь и замирает. Похоже, слова про штору Хидан пропустил мимо ушей. Он сидел в воде, обхватив колени, и задумчиво пялился на струю из-под крана. Такой бледный, едва не сливался с белизной акриловой ванны. Какузу замечает мелкие, но отличающиеся от кожи по цвету шрамы на плечах и спине, торчащие лопатки и позвонки, волосы, которые теперь намокли и слегка потемнели. Хи поворачивается к нему, укладывая голову на колени и просто смотрит, не выражая никаких явных эмоций. - Штора, Хидан, я же говорил, - нелепо замечает Какузу, устраивая стопку одежды на столике поблизости. Теперь, с пустыми руками, ему вроде как и не за чем здесь быть, но уходить почему-то не хочется. Приходит мысль опять зацепиться за разговор про пустыню, попытаться выведать что-то, но все это кажется не к месту. Кажется, впервые он чувствует себя так неуместно. Хидан просто смотрит на него, его лицо ничего не выражает, ни намека на эмоцию, взгляд такой бездушный, глаза в глаза. Он даже не моргает, и Какузу становится тяжеловато выносить такой взгляд, ему мерещится, будто Хидан смотрит на него с укором и обидой, или с презрением и злостью, или с нежностью и смущением – он не понимает, возможно ли, чтобы было все сразу? Думается, что Хи хотел бы, чтобы он ушел, но двинуться не получается, и на секунду очнувшийся разум настойчиво кричит, что это гипноз. Гипноз – какие глупости, и Какузу может даже фыркнул бы пренебрежительно от таких мыслей, только вот с удивлением обнаруживает, что не может. Периферическое зрение будто темнеет, кажется, словно лампы медленно умирают, одна за одной, и во мраке видятся только две кроваво-красные точки, недвижимо уставившиеся на него. Мысли тоже перестают поддаваться, и едва Какузу стоит почувствовать крошечный намек на страх, ощущения мгновенно отпускают. Снова становится ярко и светло, в уши бьет звук льющейся воды, а Хидан отворачивается. Спрашивать почему-то ничего не хочется. Какузу выходит из комнаты и останавливается посреди коридора. Ощупывает руки, проводит ими по лицу, приходит к выводу, что это просто усталость. Стресс, усталость, резкая смена обстановки, джет-лаг, полнолуние, парад планет… Все, что, блядь, угодно, только не то, о чем он подумал сразу. Только не чертов змеиный гипноз. Такого не бывает, перестань, об этом только в книжках пишут. В доме, благо, имелась еще одна ванная, чем Какузу и решил воспользоваться. Нужно смыть себя всю эту хрень, грязь и пыль, и все сразу встанет на свои места. А потом еще проспаться как следует, и никакие глупости в голову лезть не будут. -- Не найдя в холодильнике ничего относительно серьезного, Какузу решает просто наделать закусок из всего, что попадется. Собирая очередной бутерброд, он пишет Кисаме сообщения, одно за одним, о том, что нужно сделать документы, что нужно это срочно, и даже не жалея объясняет, зачем это все нужно. К чему уже таиться, Хошигаки заслуживает знать обо всем, что происходит. Тот как обычно шлет в ответ дурацкие смайлики, он рад помочь – всегда рад – да и дело это для него пустяковое. Но как Какузу и думал, займет это пару дней. Он мельком просматривает содержимое аптечки – сплошная профилактическая ерунда, пара ампул адского обезболивающего, снотворное, антибиотики… В принципе, они могли бы помочь, да и от кашля что-то имеется. Вряд ли это все способно вылечить Хи, но поддержать его пару дней – вполне. Чайник свистит, Какузу вздрагивает от неожиданности. В дверном проеме показывается Хидан – теперь, в обычных домашних шмотках выглядит он попроще, взгляд уже не цепляется за странную одежку, браслеты или ножны на поясе. Теперь внимание обратить некуда, кроме не менее странных глаз, но Какузу, хоть и глупо признавать, побаивается в них смотреть. Он старательно избегает чужого взгляда, глядя куда-то мимо, через плечо, и Хи недоуменно поднимает бровь. Конечно, он все замечает, его рефлексы и внимательность все еще остры, как заточенный кинжал, и ему это начинает казаться забавным. - Избегаешь? – спрашивает он, подходя ближе и заглядывая Какузу в лицо. Тот усиленно делает вид, что крайне сосредоточен на сотворении бутерброда. - С чего ты взял, - Какузу мажет взглядом вскользь и цепляется за часы на стене, - Лучше ешь, чем вопросы глупые задавать. Вообще-то, он и сам бы пару вопросов задал, но, думается, ответ может ему не понравиться. - У тебя тут много древних штучек, - голос Хидана звучит в отдалении, с бутербродом в руке он направился в гостиную, разглядывать витрины с находками. Он медленно проходится вдоль них, ничего не вызывает в нем любопытства, ему это кажется глупым мусором, но сверкнувшая серебром рукоять, закрытая стеклом, привлекает его внимание. Он подходит, наклоняется и не может взгляда отвести. У рукояти, очевидно, не хватает самого оружия, она кажется одинокой, но, несомненно, до ужаса древней. Металл идеально очищен и натерт до блеска, но надписи едва видны – истерлись от времени. Хидан знает этот язык, и может прочесть, но только частично – то, что стерто, можно лишь додумывать, и не факт, что домысел будет верным. - Выкинь ее, - строго говорит он, не сводя с рукояти взгляда. Какузу даже поражается, насколько безапелляционна эта интонация. Он, слегка кашлянув, тоже подходит к витрине, чтобы понять, о чем Хидан говорит. А, эта рукоять… Он нашел ее лет пять назад, где-то у черта на рогах в окрестностях Перу, и в тот момент даже мог бы поверить, что вещи бывают проклятыми, если бы не врожденный скептицизм. Стоило найти этот чертов кусок металла, как неудачи посыпались на их группу как из рога изобилия – то местная полиция внезапно начинает докапываться, то ломается аппаратура и машина, а уж путь до Англии он вспоминать вообще не хотел. Вся нелепица, которая только могла произойти – произошла, и это действительно бесило. Но сейчас, лежа за стеклом на аккуратной витрине, эта штука не делала ничего дурного, и никакие неудачи Какузу больше не преследовали. - С чего бы мне выкидывать ценный артефакт, - хмыкает Какузу, откусывая бутерброд. - Это вне твоего понимания, - все так же серьезно говорит Хидан, и Какузу почему-то совершенно не видит причин ему не верить. Только врожденное упрямство не позволяет ему сделать то, о чем его просят. - Я не собираюсь разбрасываться дорогостоящими находками, потому что ты так сказал, - Какузу звучит беззаботно, и уходит на кухню, желая, наконец, заварить себе чаю. Весь этот разговор кажется ему глупостью, но после пережитого, частичка сомнения все-таки селится где-то в глубине души и пускает корни. - Я предупредил, - голос у Хидана раздраженный, но стоит ему отвернуться от витрины, как он снова принимает свой скучающе-усталый вид, - Когда мы пойдем в больницу? - Когда Кисаме сделает тебе документы, - Какузу погружается в изучение газеты, провалявшейся тут на столе все то время, что он отсутствовал. Информация-то, конечно, устарела, но ему очень хотелось отвлечься, а телефона его больше нет. Надо бы новый купить, действительно… - Кисаме… Твой близкий… друг? – Хидан останавливается напротив, стоит с другой стороны стойки, и глядит с подозрением. Какузу хотелось бы считать его настроение по глазам, но он все еще не хочет в них смотреть. - Он… Ну да, близкий друг. Товарищ, кореш, приятель, как ни назови. А что? - О, - Хидан касается пальцем губ, будто задумавшись, - Я понял. Хм, это странно… - Что странного-то? - Мир изменился, знаешь ли, я пытаюсь разобраться, как у вас тут все устроено, извини за дурацкие, блин, вопросы, - Хидан вдруг взъелся, отвечая хоть и беззлобно, но довольно едко, - Я пойду прилягу куда-нибудь, если ты не против. Мне, конечно, легче, но все еще… не очень. Интонации его голоса так быстро меняются, что Какузу не успевает улавливать. Он просто кивает в ответ, поворачивается к аптечке и снова начинает рыться в ней, вытаскивая все, что может показаться полезным. Насобирав целую охапку лекарств, он, захватив по дороге кувшин с водой, идет за Хиданом следом. Какузу не совсем уверен, куда тот пошел и какую комнату избрал своим пристанищем, так что сейчас он надеется найти его по звуку. На втором этаже скрипнула половица дощатого пола, значит, Хи добрался до спальни. Ну, это было ожидаемо. - Давай ты выпьешь эти лекарства, - заходя в комнату, заявляет Какузу, - Продержишься на них пару дней. Он подходит к кровати и вываливает на тумбочку всю охапку. Наливает в стакан воды. Выдавливает из блистеров пару таблеток, снимает у сиропа крышку. Он чувствует на себе взгляд, соблазн посмотреть в ответ велик, но он держится. Что-то заставляет в глубине души трепетать единственную струнку страха, она все никак не может остановиться, постоянно поддуваемая едва заметным ледяным порывом. Даже самому неловко становится, после одного ерундового случая теперь так бояться, но тогда это не казалось ерундой. Сейчас ему вовсе все кажется игрой усталого мозга, воображения, но все же… - Очень любезно с твоей стороны, - мягко говорит Хидан, и его голос стелется мягкой травой, такой спокойный и благодарный, и Какузу не выдерживает, поднимая глаза. Он видит перед собой Хидана, сидящего на кровати поджав ноги, видит благодарного больного человека, но стоит Хи поймать чужой взгляд, как его губы кривятся в ядовитой улыбке, а глаза снова становятся по-змеиному опасными. Они снова приковывают, а в комнате и так достаточно темно, чтобы потеряться в пространстве и времени. Рука с пузырьком сиропа замирает, Какузу чувствует, что пальцы не слушаются и он вот-вот ее уронит. Он видит, как Хидан облизывает губы и готов поклясться, что кончик розового языка разрезан на две равные части. Это не вызывает какого-то серьезного удивления – он подобное уже видел – у отбитых наглухо подростков, которым проколов и татуировок недостаточно. Но Хидан не подросток с улиц Лондона, и откуда у него такой язык – вопрос, конечно, животрепещущий, но даже задать его у Какузу не получается. Он будто заперт у себя в голове и наблюдает за собой со стороны, стучится в прозрачные стены, пытаясь заставить себя очнуться – ну же, двинь рукой, отвернись, скажи что-нибудь! Хидан медленно поднимает руку и протягивает ее Какузу. Он все так же не моргает, не разрывая зрительного контакта, а Какузу не может сопротивляться желанию наклониться вперед и, выпустив из рук несчастный пузырек сиропа от кашля, схватиться за протянутую ему руку. Кожа теплая и слегка шершавая, вновь вызывающая ассоциации со змеиной шкурой, он проводит пальцами по ладони медленно, будто не решаясь, но его резко хватают за запястье и тянут на кровать. Даже перемещаясь в пространстве, он всюду видит два красных глаза, они как звезды, и никуда от них не деться, куда бы ты ни шел – они будут над тобой, наблюдая. Все чувства и ощущения на месте, а вот со свободой воли проблемы. Ему интересно, как он выглядит со стороны. Наверняка ведь выражение лица глупое. Он не может его контролировать, как и все остальное, загипнотизированный чужим взглядом. Хидан садится на него сверху, он выглядит до ужаса довольным, наклоняет голову на бок, будто хочет разглядеть свою добычу повнимательнее, но нельзя отводить глаза, еще рано. Он кладет руки Какузу на шею, проводит пальцами за ушами, зарывается ими в волосы и сжимает, тянет на себя. Хи знает свои возможности, знает, что может делать и сейчас он знает то, чего не знает Какузу. Он наклоняется вперед, едва касаясь лица Какузу кончиком носа. Ему самому не до конца понятно, что он хочет сделать, кровь бурлит, как вскипевшая лава, и он совсем не против разгрызть чужую шею зубами, но в то же время… Эти противоположные эмоции, странная нерешительность ему не понятна, раньше он никогда не чувствовал ничего подобного, и никаких сомнений не возникало. Приближаясь губами к теплой коже на шее, Хидан замер, прислушиваясь. Какузу тяжело дышал, похоже, ему было страшно, и Хидану вдруг стало совестно. Ему помогали, его спасли, бескорыстно, из жалости ли, или сочувствия, а он… Ну он правда ничего не мог с собой поделать. Думалось, что его Бог останется там, в пустыне, а он последовал за ним, и ему не было дела до совести, он видел лишь жертвы и кровь, которой хотел напиться. Хидан моргнул и уткнулся лбом Какузу в грудь. Кажется, надо бы объясниться. И попросить прощения, пожалуй. Морок спал, Какузу закрыл глаза, выдохнул, и огляделся. Лежащий на нем Хидан не был для него сюрпризом, он все видел и чувствовал, но теперь, когда чужие глаза не затягивают в ледяную бездну, ему стало сложнее это воспринимать. Он чувствовал на своей шее руки, чувствовал чужое теплое дыхание, но двинуться все равно было страшновато. Хотелось бы, чтобы Хи сам все объяснил, не дожидаясь вопросов. Хотелось бы, чтобы такого больше не повторялось. Или не хотелось бы… - Это… довольно трудно объяснить, - говорит Хидан приглушенным голосом, но продолжать фразу не спешит. Не может подобрать понятных слов, потому что вдруг хочется изъясняться исключительно на диалекте его Бога. Он злится, потому что сейчас, вдали от чертовой пустыни, он больше не ее прислужник, не жертва и не воин, он просто человек, которому все это до жути надоело. Разумеется, он знал, что его так просто не отпустят. Но что делать – понятия не имел. - Расскажи об этом завтра, я не в силах воспринимать такую информацию сейчас, - боязливо ворчит Какузу, - Надеюсь, до завтра-то я доживу? - Я тебя не убью, как бы мне ни хотелось. Точнее, не мне… Какузу осторожно встает, Хидану приходится сползти с него на кровать – он застывает в нерешительности, виновато опустив голову. Ну, черт побери, ему правда стыдно, но ведь это не его вина. Честно говоря, он не уверен, что в следующий раз, если это случится, он сможет совладать с чужой жаждой. Как бы он ни обещал, что не сделает ничего дурного, это вряд ли зависит от него, если Джашин хочет жертву, он получит ее, и Хи стало боязно за Какузу. Он хотел бы попросить его остаться здесь, но приходилось признать, что безопасность гарантировать он ему не может. И что-то нужно с этим делать. Хидан кивает сам себе, вперившись взглядом в бордовое покрывало – он будет молиться всю ночь, выпрашивая прощение, не сомкнет глаз, пока его Бог не даст ему передышку. - Я буду внизу. Если что… - Какузу оборачивается, выходя из комнаты, опасливым взглядом цепляясь за белобрысую макушку, - Зови. Я услышу.