Лишь вор желает Вам благополучия

Скотт был терпеливым. Умение ждать не далось ему при рождении. Ещё в Майами, когда Лэнгу было лет двенадцать, он часто сбегал из дома до рассвета, просто потому что рано просыпался и не хотел сидеть на месте перед выходом в школу. Всё детство Скотт был энергичным, любил свободу и старую музыку, едва слышно играющую с площадок только открывшихся прибрежных ресторанов. Он не приближался к сверстникам, боясь неприятностей, зато очень любил незнакомых взрослых, приятных и добрых, после разговора треплющих его по голове и говорящих «славный парнишка». Терпению Скотт был вынужден научиться, ведь когда ты вор настолько хороший, что все знают о твоём существовании, но не о твоём имени, когда ты работал на мрачных ребят, то и дело посылающих тебя на верную смерть, когда ты вынужден в одиночку проникать на самые настоящие военные базы, приходится учиться быть бездвижным, тихим, и даже дышать только при возможности. Так ожидание стало залогом выживания для бесстрашного сорванца из Майами. Прохладной ночью, с тыльной стороны стеклянной высотки, Лэнг терпеливо дожидался того, кто был истоком и, при этом, решением всех насущных проблем. Здесь, за зданием, люди проходили не чаще раза в полчаса. Мрачные переулочки давно перестали доставлять Лэнгу какое-либо беспокойство, поэтому он даже радовался тому, что в столь безлюдной обстановке ни за что не упустит нужного человека. Встреча предвещала опасность лишь в долгосрочной перспективе, но всё же, сердце Скотта ёкнуло, когда он увидел молодого мужчину, вышедшего через служебную дверь. И прежде Лэнг неоднократно встречал этого человека, но каждый раз при взгляде на него, в голове, без какого-либо побочного значения, возникала мысль о том, что он непомерно красив. Высокий, сильный, но бледный — силуэт его словно состоял из холодной властности. Несмотря на это, Скотт испытывал к нему лишь угасающую благодарность и здравую опаску. Ничего тёплого, помимо уважения, не было. — Мистер Кросс. Окликивать Скотт не стал, только позвал вполголоса, прекрасно понимая, что его услышат. Августин Кросс был человеком внимательным и, возможно именно поэтому, крайне чутким. Он замер, выпрямившись, и резким точным движением повернул голову в сторону Скотта. Лэнг улыбнулся, не зная точно, сочтёт ли Кросс младший это добрым знаком. Как ни крути, он был рад видеть того, кто поспособствовал его возвращению к жизни, которую с натяжкой, но можно было назвать нормальной. Когда же Августин ответил прохладной, и всё-таки довольно дружественной ухмылкой, сомнения Лэнга немного поутихли. — Скотт? Я бы хотел сказать, что рад видеть тебя здесь, но… Прости, какого чёрта? Тебе не стоит приближаться к тому, что принадлежит отцу. — Вы про здание? — Если бы, — Августин мрачно усмехнулся. — Что-то случилось? Агенты так и не оставили тебя в покое? В любом случае, ты должен помнить, что я не гарантировал… — Нет, дело совсем не в этом, — прервал его Лэнг, приосанившись и подойдя, наконец, поближе к собеседнику. — По-моему, Ваши ребята пытались обчистить моего босса. — Прошу прощения? — Августин зримо опешил. — Тони Старка? Звучит, как бред. — Но так и есть. Я видел значок АИМ. — Отец с АИМ давно не сотрудничает. Они, видишь ли, попытались его надуть. — Странно будет предположить, что они воруют у мистера Старка сами по себе. Я почти уверен, что дело вертится вокруг Вашего отца. Это… Это очевидно! — Лэнг опустил глаза, и голос его заметно стих. — Так всегда происходит, если дело касается меня. — А что украсть-то пытались? — АРК Реактор. — О… И почему ты считаешь, что АИМ сделали это не самовольно? Воровать у Старка — вполне в их стиле. Более того, ещё так делает Хаммер Тек и Бог знает сколько других фирм. Старк в тренде, поэтому и красть у него модно. Это не моя вина и не моя проблема. — Мне кажется, Реактор был лишь предлогом для проверки. — Проверки чего? — М… — Скот заикнулся. — Меня. Августин насторожился слишком заметно, чтобы можно было решить, будто он считает слова Лэнга абсолютной ложью. Переступив с ноги на ногу, Кросс сдержанно прокашлялся и скрестил руки на груди, задумавшись. Прервать его Скотт не решался, а потому стоял молча. Он прекрасно знал, что в руках именно этого человека находится вся его жизнь вплоть до мелкой крупицы. Августин оказывал ему услуги и прежде, сначала в обмен на навыки, но затем из банального сочувствия, почти отбитого поставленными перед младшим Кроссом семейными ценностями. — Как это понимать? Сейчас от тебя вряд ли будет какой-нибудь толк для отца. — Я тоже так думаю, но откуда нам знать, что так думает он? — Лэнг замолк и облизал губы, прежде чем приступить к заранее спланированной тираде. — На презентации Старка был мужчина. Здоровый, вот честно. И он, вроде как, пытался украсть реактор, но смылся, едва я вмешался прямо. То есть, как смылся… Зарядил мне в лицо из какого-то баллончика, а дальше я плохо помню. Факт в том, что реактор его не волновал. Он бросил кейс при первой же возможности — фактически ушёл ни с чем. И на баллончике у него была марка АИМ. К тому же, чёрт знает, в какой именно промежуток времени он успел взять кейс с реактором, но, полагаю, до моего появления у него было шансов триста смыться. Что Вы скажете по этому поводу? — Что охранник из тебя паршивый. — Сам в курсе, сэр. Но я про другое. Давайте, ну… Не знаю. На минутку представим, что… К примеру… — Терпеть не могу, когда мямлят. Не злоупотребляй моим временем, Скотт. Что там? — Ваш отец ведёт незаконные дела у Вас за спиной. — Плюнул бы тебе в лицо, если бы знал тебя чуть хуже, чем есть, — нахмурившись, заметил Августин. — Чтобы заявлять такое, нужно иметь весомые доказательства, а ты только и делаешь, что строишь какие-то… Злободневные теории! Я знаю, что отец доставил тебе много проблем в своё время, но сейчас всё иначе. Как минимум, он даже не помнит, кто ты такой. Как факт, он гораздо лучше, чем ты думаешь — Ну да, — Скотт нервно усмехнулся. — Что бы ты сделал, если бы кто-то обвинил твоего отца в незаконном промысле, воровстве и нападении? — Не особо удивился. Августин замолк, неловко уставившись на Лэнга, сказавшего эту фразу столь невозмутимо, что она даже на шутку переставала походить. Откровенно говоря, обвинения Скотта его злили, но Кросс совершенно не знал, как это показать, и оттого чувствовал себя задетым. Скотт был существом, на первый взгляд, весьма простодушным. Его сложность проглядывала лишь в критических ситуациях. Знающий это Августин подсознательно старался такие ситуации не создавать, поэтому всё становилось критическим исключительно по случаю, хотя и подозрительно часто. — Твои проблемы не из-за него, — стихшим голосом проговорил Августин. — Из-за тебя. Ты лезешь, куда не просят. Постоянно попадаешь в неприятности. Ты крайне неосторожен, Скотт, особенно для вора. — Бывшего вора. — Очень хорошего бывшего вора, — Кросс вздохнул. — Возьми себя в руки и… И разбирайся с этим сам. Не имеет значения, какое впечатление у тебя сложилось о моём отце. На этот раз он никак не связан с твоими бедами. Он давно уже инвестирует во что-то попроще оружия и нестабильной энергии. — Что, если я прав? — Найди подтверждение этому, тогда я вмешаюсь. А пока — bonne nuit. Развернувшись, Августин несколько лениво махнул рукой и удалился. На Скотта он больше и не взглянул, очевидно утомлённый минувшим диалогом. Признаться честно, Лэнгу и самому было неловко оттого, что Кросс оспорил его опасения. Скотт не хотел оскорбить его или в чём-то обвинить, а лишь надеялся, что Августин осведомлён о делах своего отца. Как оказалось, тот был втянут в семейный бизнес не так глубоко, как им обоим хотелось бы. Пожалуй, Лэнг мог бы чувствовать вину за это — Кросс старший перестал доверять сыну после того, как тот встал на сторону Лэнга, — но он, скорее, был горд. Августин был хорошим человеком, особенно по сравнению с Дарреном, но отец, со временем, мог утянуть сына за собой. Скотта не тревожило то, что именно он стал причиной холодности в семейных отношениях Кроссов. — Ещё и на французском, — смущённо фыркнул Скотт. — Нельзя сказать просто «доброй ночи»? Эх, Августин, Августин… Немного помешкав, Лэнг взглянул на часы. Свой выходной он начал не самым благоприятным образом, но жалеть об этом не планировал. Сейчас можно было отправиться в башню, на заслуженный отдых, и Скотт бы сделал именно это, если бы у него внезапно не зазвонил телефон. Лэнг встрепенулся, принявшись шарить по карманам в поисках мобильного. Много времени на это не ушло, и вот Скотт с изумлением воззрился на надпись «Мр. Старк». Что Тони хочет в это время, да ещё и в выходной? Скотт мог бы возмутиться, если бы не был предельно близко знаком с понятием форс-мажора. Немного опешивший, но готовый к действиям, Лэнг поднёс к уху телефон. — Лэнг? — голос ломкий, нервный, но без критического напряжения. Скотт выдохнул. — Да, сэр? Что-то случилось? — Помнишь больницу, в которую мы со Стрелком тебя отвезли, когда ты решил, что останавливать собой заряд рельсотрона — хорошая идея? — Так, во-первых, стреляли в Вас, а я выполнял свою работу. А во-вторых, да, помню, конечно, я там три недели проторчал. — Езжай туда. Скотт оцепенел. По руке, сжимающей телефон, медленно прошлась паническая судорога, отчего пальцы сжались почти до онемения. Нужно быть полным олухом, чтобы не понять, почему тебя просят приехать в больницу, или полным идиотом, чтобы строить шутки на подобных просьбах. Что ж, Скотт не олух, а Старк не идиот. И в нынешний момент два этих факта давали вовсе не утешительные выводы. Прежде, чем Лэнг смог что-то ответить, он направился к парковке перед высоткой, где оставил свой автомобиль. Ему не обязательно было быстро говорить, но обязательно было быстро явиться, и медлить из-за разъяснений и уточнения деталей Скотт совершенно не собирался. Он был не из тех, кто в критической ситуации может только растеряться, скорее рвался вперёд, напропалую, игнорируя любые возможные «но». Если с Тони, Роджерсом или Клинтом… О, Боже, Клинт! Наверняка дело в нём. Старк звонит, он в порядке, а Стив слишком рассудителен, чтобы попасть в действительно бедственное положение. — Что случилось, мистер Старк? — Мы с Роджерсом попали в… Нечто типа ДТП. Хотя, уверен, тебе лучше знать, как это называется. Подорвись, будь добр. Не хочу по телефону рассказывать. А, Скотт? — Сейчас буду, сэр. — Славно. Спрятав телефон в карман, Скотт тут же со всех ног помчался к парковке. Лэнгу было бы стыдно признать, что, при новости о попавших в неприятности Старке и Стиве, ему стало несколько легче. По крайней мере, с ними не было Клинта. Хотя Скотт и сам не понимал, казалась эта новость ему хорошей потому, что пострадали всего двое, или потому, что не пострадал конкретно Бартон. В подобные моменты душевных метаний Лэнг старался не задумываться над собственной моральной позицией. Наученный опытом, он прекрасно знал, что этим только сам себя расстроит, а поводов для волнения и без того было несть числа. Так что за руль Скотт сел с более или менее пустой головой. Он знал — да все знали, — что обладает завидным количеством взбалмошных, иррациональных черт, и в проблемные моменты Лэнгу, зачастую, приходилось насильно заставлять себя делать всё правильно. Постоянно отвлекаясь на сотню возникающих в голове путей действия, оценки происходящего и того, какую остроту лучше вставить, когда у тебя на лбу светится алая точка лазерного прицела, Скотт часто забывал, что действительно важно, нужно, забывал, что он может и должен делать. Благо, в это время дороги были практически пусты. Если какой-то человек и не спал у себя дома, набираясь сил перед рабочей неделей, он, вероятно, развлекался в каком-нибудь клубе или казино, там же и находился его автомобиль. Единственное, что пару раз притормозило Лэнга — это светофоры. А на пустых участках дороги он не гнушался даже скорость превышать, в конце концов, шанс попасться на дорожную камеру у Скотта был мал — ещё со времён, когда Скотт воровал, он оставил у себя небольшой, но дорогой и весьма нелегальный видеорегистратор, отслеживающий камеры на скорость и полосу. Старк всегда знал об этом, но тактично молчал, а Клинт даже пару раз одалживал. Так что дорога до больницы много времени не заняла, и, припарковавшись как попало, Лэнг выскочил на тротуар. Останавливать его не стали, но в просторной приёмной, запыхавшийся и одетый, как уличный вандал, Скотт всё-таки умудрился задержать на себе парочку настороженных взглядов. Признаться, он и сам не понимал, отчего так нервничал. Сердце в груди колотилось бешено, хотя Лэнг и не чувствовал страха, лишь отдалённую, продиктованную совестью тревогу. Скотт заозирался, пытаясь найти хоть одно знакомое лицо в поредевшем к ночи сборище непредвиденных пациентов, и, вот удача, даже не надеясь на успех, заметил сидящего в дальнем углу Бартона. Тот вальяжно расположился на самом крайнем из трёх спаянных в скамью металлических стульев. Форменная куртка его висела на спинке сидения, а сам Клинт не поднимал взгляд от экрана своего смартфона. Скотт знал, как Бартон выглядит, когда скучает, и сейчас он на это даже близко не походил. Поверхностный взгляд чужого человека мог бы заключить, что Клинт спокоен, но палец его слишком нервно перематывал ленту экрана, а правое колено равномерно подскакивало быстрыми, мелкими рывками. Он волновался. — Клинт! — Лэнгу стало немного стыдно за громкость собственного голоса, и он, вмиг стушевавшись, уже молча прошёл к скамье и сел рядом с Бартоном. Клинт сделал вид, что ему лень поднимать глаза, но, чтобы зрачки не рванулись вверх нетерпеливо, пришлось моргнуть. Скотт заметил. — Усушка-зануда. Вот уж не ожидал, что ты так быстро явишься, — фыркнул Бартон, приветственно пихнув Скотта в плечо. — И всё равно ты опоздал. Они уже в палате. Когда выйдут — неизвестно. Так что, если ты хотел спросить у Старка, какого чёрта тут происходит — фиг тебе. Я расскажу. — Я бы не сказал, что против, — промямлил Скотт. — Флиртуешь? Я польщён. — Клинт усмехнулся, но как-то мрачно, неприветливо. — Говоря откровенно, я тоже не особо много знаю, но Старк почему-то сказал, что это из-за меня. Хотя я был в башне, а шизы за нашим мистером-кто-тут-босс не наблюдалось. По крайней мере пока. — Как ты можешь быть причастен к ДТП? — Какое ДТП, Скоттиш? Там было нападение по всем фронтам. — Но мистер Старк сказал… — А ты не знаешь его любви к метафорам? Он так сказал, потому что какие-то ребятки с неплохим набором физических данных стянули их с харлея Роджерса в подворотне. И взгрели. По-хорошему так взгрели, с душой. Стиву досталось в разы больше, но вот, что странно… — Клинт замолк ненадолго, выпрямился и прокашлялся, убрав телефон в карман брюк. — Не из-за того, что он охранник. Просто нужен был не Старк. Во всяком случае, они так сказали. — И сэр решил, что, раз они ищут охранника, то это — обязательно ты? Вдруг они, ну… — Лэнг отвернулся, стараясь не выдавать собственной бледности. — Кого-то другого искали. Нас трое, как-никак. — Стива проверили, он не подошёл, он выбывает. А его с тобой спутать, поверь, всё одно, что дробовик с банкирским особым. Сам посуди, некая логика в этом есть. Голубоглазый, высокий, крепкий блондин, — Клинт указал в сторону коридора с палатами и кабинетами. — Голубоглазый, высокий, крепкий блондин, — его рука на миг легла на грудь, а затем скользнула на плечо Скотта. — Синеглазый, низкий, тощий рыжий. Какой идиот ошибётся? — Возможно тот, который ни одного из нас не видел? — Лэнг постарался не выдавать, что слова Клинта его несколько задели. — Дуру не валяй, Скотт. Твоё прошлое замято. — О, как же тебе хватает наглости говорить такие вещи? — вздохнул Скотт, но тут же зажал рот ладонью. Повернулся Бартон медленно, с угрозой, но без ярости. Лицо его разом посерело, а в глазах зашлась мертвенная пустота. Говорить при Скотте даже само слово «прошлое» со стороны Бартона, и вправду, было весьма нетактично, но и Лэнгу со своей стороны не следовало обращать внимание на подобные словесные мелочи. Напоминаниями, оценками и пассивными обвинениями Скотт и Клинт сильно ранили друг друга, и, более того, оба об этом знали, но слова порой вылетали неосознанно, заставляя позже жалеть. Жалеть о своём. Клинт думал, что ему стоило лишиться рук, сделавших то, что было сделано, а Скотт был бы не прочь потерять язык, сказавший то, что было сказано. Они жалели об оружии, которым владели совершеннее всего: Бартон — о силе, Лэнг — о хитрости. — Сколько сотен раз мне надо повторить, что я сожалею? — прошипел Клинт, и Лэнг нахмурился. — Прости, родной, но это не так работает. Твои «сожаления» не вернут мне то, что ты отнял. — Не сваливай всё на меня, я был приговором, а не судьёй. Как инструменту не быть инструментом? — Ты человек, Клинт, не инструмент. — Скотт сжался и опустил глаза, стараясь хоть как-то сдержать накатившие на него эмоции. — По крайней мере, порой мне так кажется. Вот только люди не способны на то, что ты делал. — Могу заявить то же самое. И я хотя бы соблюдал закон. — Зато я рамки совести соблюдал. — О какой совести речь? Ты был грабителем! — Вором, — пылко поправил Скотт. — Вором я, блин, был! Грабители угрожают человеческому здоровью и жизни. Воры — нет. — Почему ты не можешь просто смириться с тем, что прошло? Ты ничего уже не исправишь, как и я. Мы можем просто… Просто… Я не знаю! Заткнуться, улыбнуться и… Сдохнуть. — В Щ.И.Т. ты был красноречивее. — Это была такая форма психологического давления. — О, поверь, уж я-то в курсе. — Вот ты опять это делаешь! Строишь обиженку! Будто мне нравилось то, что мне приходилось делать. — Кто знает? — Лэнг скептически пожал плечами. — Ты выглядел вполне довольным. Я имею в виду, в те моменты, когда я мог тебя видеть. Скотт откинулся на спинку стула и вздохнул, глядя прямо перед собой. Он знал, что, если выпустит эмоциональную окраску ситуации, ему, вероятно, захочется плакать, а Бартон потом этого сто лет не забудет. Благо, Клинт замолчал. Вероятно, ненадолго и только ради того, чтобы обдумать, какое слово вставить дальше, но пара мгновений тишины лишней не казалась. Только Бартон не спускал со Скотта напряжённого взгляда, словно только заметив то, что было прямо под носом всё это время, лежало бездвижно, большое и очевидное. — Ты говоришь так, будто это закончилось только вчера. Будто ты только вышел из камеры. Отчего? Ведь прошло уже немало времени, Скотт. — А ты поймёшь, если я отвечу? — формальный вопрос. Лэнг согнулся и спрятал лицо в ладони. Ему пришлось сильно снизить тон, чтобы не привлечь чужого внимания. — Комната, куда меня водили… Не камера, а допросная. Где ты работал. Все агенты носили форму, а ты не носил, ты ходил в майке, карго и берцах. Потому что ты был иной, с иными функциями и предназначением. Тебя спускали с цепи без команды, давали карт-бланш, ведь ты всегда делал всё точно, как надо. У тебя были шрамы на руках, и ещё много царапин, потому что некоторые пытались отбиваться. А поверх этих шрамов и царапин — линии, брызги и смазанные следы… крови. Ты никогда не повышал голоса… До последнего дня. Зато много грубил и насмехался. Я думал, клянусь, думал, что ты — чудовище. Я ведь точно помню, что ты сказал мне считать до тысячи и назад, если я чувствую, что нахожусь на грани. Но я так и не узнал, зачем. Ты хотел помочь мне? Или продлить то, что происходило? Я мог думать только об этом, когда ты меня топил, а потом оставлял в морозильном карцере. Это было так чертовски страшно, не знать, стоит ли мне считать до тысячи и обратно. Зачем ты сказал мне делать это? — Я… — Клинт растерянно разомкнул губы, совершенно не представляя, как он мог погрязть в столь бедственном диалоге. — Я не помню. Ты у меня был не один, и не тебе одному я советовал считать до тысячи. И цели у этого разные были. Мог бы вспомнить, ответил бы. — А я помню. Всё. Потому что ты даже не представляешь, насколько прав, когда говоришь, что я веду себя, будто этот ужас едва закончился. Я переживаю его каждую — каждую, Клинт, — каждую чёртову ночь! Нельзя забыть то, что раз за разом повторяется от начала и до самого конца, если мне не повезёт проснуться прежде. Ты в порядке, ты стал другим человеком. Ты отделил ту жизнь от этой, и работаешь спокойно, без тревог. А я не могу отделаться от гипермнезии, которая является ко мне во снах, при боли и беспамятстве. Ты понял бы, знай ты «того» Клинта также хорошо, как его знаю я. — Если бы я мог что-то сделать… — Ты можешь, — перебил Скотт и, поднявшись на ноги, нервно расправил одежду. — И что с того?