***
Когда мне было пятнадцать, мой старший брат женился и переехал вить своё семейное гнездо, оставив нас с мамой один на один. Несмотря на то что мама работала хирургом и целыми днями пропадала в больнице, да еще и частенько уезжала в командировки, – это не помешало ей обрушить всю свою любовь и заботу на меня. А я, привыкший к собственному распорядку и в большинстве случаев к одиночеству, начал задыхаться от её удвоенного внимания к своей персоне. Кроме того, на меня легли еще и домашние обязанности в полном объеме. Раньше я хотя бы мог всё на Серегу скинуть, оправдываясь учебой, вечной домашкой и, как следствие, хроническим недосыпом. А теперь крыть мне было нечем. Но за пару лет мы с мамой, конечно же, притерлись и научились жить вместе, принимая во внимание желания и особенности друг друга. Еще с самого начала учебы после школы я постоянно заходил к бабушке, маминой маме, которая жила одна, и до самого вечера торчал у неё. Возможно, таким образом я пытался скрасить её одиночество, сам того не сознавая. Но, когда мне стукнуло двадцать, бабуля ушла в мир иной, и для меня это стало невосполнимой утратой – она была самым близким мне человеком. Какое-то время однушка, оставшаяся после бабушки, пустовала, хотя мама предлагала переехать туда и начать жить отдельно. Но пока мне было и так комфортно – мы почти не пересекались с ней дома. Правда, если чудом выдавались совместные вечера, старались проводить их за ужином с неспешными беседами о чем угодно и за просмотром какого-нибудь фильма. Мне не надо было думать о таких вещах, как стирка (все мои вещи волшебным образом стирались, наглаживались и складывались стопочкой в шкафу) или готовка (в холодильнике всегда обнаруживалось что-то съестное и вкусное). Спустя года три один случай всё изменил. Не помню уже почему, но как-то я пришел домой, вместо того чтобы гонять по городу в свой выходной или тусить со знакомыми, и обнаружил маму в компании какого-то мужика. Они мило беседовали и пили на кухне кофе – запах его разносился по всей квартире. Странно, мама отродясь не приводила мужчин домой… А может, я был наивным дураком, не замечая? Ведь иной раз таская девчонок в свою постель, тоже считал, что мама об этом ни сном ни духом. Когда его машина стала частой гостьей на парковке возле нашего дома, я чуть напрягся. А когда в один прекрасный день, вернувшись после ночных похождений рано утром, я обнаружил его обувь, понимая, что в квартире тихо и все еще спят, – это стало сигналом, что пора съезжать. Я чувствовал себя явно лишним здесь, хотя безумно был рад за маму, потому что из оставшихся членов нашей семьи она больше всех заслуживала счастья. А у этого мужика делать её таковой явно выходило, поэтому я со спокойной душой переехал в бабушкину однушку обустраивать собственное гнездышко.***
Я тяжело вздохнул и начал распаковываться из медицинского костюма – нужно было срочно переодеться, да и душ после работы ещё никто не отменял. Горячие струи воды били по телу, как всегда принося долгожданное расслабление, и я подставлялся под них, словно под ласку, стараясь думать о чём угодно, только не о том, как я поступлю завтра, а главное – что скажу Родиону. Никогда не занимаясь генеральной уборкой, предпочитая просто поддерживать порядок в доме, сегодня я превзошёл сам себя, судя по тому, что ко мне заходили соседи спросить, не охуел ли я пылесосить в двенадцатом часу ночи. Но на этом моя прыть не иссякла: отыскав подходящий рецепт, впервые в жизни я приготовил блюдо, в котором раньше не ощущал надобности, обитая самостоятельно вот уже пять лет. В принципе, мне не составило бы труда прыгнуть в тачку и домчать до ближайшего супермаркета, накупив необходимых продуктов, но, к счастью или нет, всё необходимое уже оказалось в холодильнике. В итоге квартира была вылизана, белье разобрано и постирано, а на кухне томился свежесваренный борщ. Я чувствовал себя чертовым супергероем! Нужно было срочно перекурить это дело. Накинув куртку, вышел на балкон. В ясном небе красиво блестели далекие звезды, а с улицы сквозило ночным весенним морозцем. Открыв окно и сделав первую затяжку, я наконец-то разрешил себе подумать о завтрашнем дне. Первым возникшим вопросом было: зачем мне это? Вторым, не менее важным: как воспримет это совершенно посторонний мне парень? Когда я впервые увидел Родиона, мною двигал лишь извечный альтруизм: если у меня есть возможность помочь человеку, оказавшемуся в трудной ситуации, пройти мимо я не могу. Однако эти огромные дымчато-карие глаза олененка с тягучими ресницами, какое-то юношеское очарование в облике пробудили во мне интерес, а его рассказ о себе – и чувство эмпатии. Несмотря на весь его необычный образ – такая чудовищная потерянность, зажатость внутри, неприятие себя... Я старался абстрагироваться от понимания, от сопереживания этому, ведь взращивать в себе подобные чувства – урон моей работе, на которой необходимы собранность, контроль и холодный ум. Если я буду подвержен эмоциям, то быстро выгорю и окажусь в заднице – жизнь просто сожрет меня. Но когда я, движимый любопытством, увидел это чудо в палате… такого одинокого, опечаленного, растерянного, он напомнил мне себя самого…***
Отец мой был профессионалом своего дела – детским реаниматологом, опытным и квалифицированным специалистом. Он спасал детские жизни, вот только свою спасти не сумел. У каждой медали есть оборотная сторона. Так и отец: на работе – востребованный врач, умелый, ответственный, внимательный, а вне стен больницы – запойный алкоголик. Я был ещё тогда слишком мал, чтобы разбираться в том, что происходит вокруг, и не понимал, что папа день за днём топит свою жизнь. Видимо, у детей есть особое чутьё: они не могут осмыслить происходящее, но внутри всё чувствуют. Мама отчего-то временами плакала, а брат ходил угрюмым и не хотел со мной играть. Причин я не видел, но догадывался, что они были. Когда у отца выдавались выходные, он всегда укладывал меня спать. Я взбирался к нему на колени и крепко обнимал, теребя его за мягкие усы, пока он рассказывал мне очередную интересную историю на ночь. До сих пор помню щекочущее ощущение на подушечках своих пальцев… Ненормированный рабочий день, колоссальная нагрузка в профессии вкупе с разрушающим организм действием алкоголя привели к остановке сердца. Это произошло прямо на улице… Никто даже не подошёл к нему, чтобы помочь, думая, что какой-то алкаш в очередной раз нажрался и вырубился на свежем воздухе – такое сплошь да рядом. Но… я не понимал подобного отношения тогда и до сих пор не понимаю, даже если учитывать воспитание, характеры и разности людей… Ведь это же человек… Каждый переживает горе по-своему. Мама стала отстраненной и много плакала, брат старался реже появляться дома, проводя время у друзей, так как гнетущая обстановка родного очага забиралась под кожу, окутывала горем и отчаянием. Я же перестал разговаривать, замкнулся в себе на целый год, чувствуя себя одиноким и брошенным. Мне нужна была помощь, но я не знал, как её попросить. Дети очень сообразительны – мой бойкот оказался своеобразным криком о помощи и возможностью обратить на меня внимание. Я и сейчас, уже будучи двадцативосьмилетним парнем, считаю, что горе должно объединять людей, чтобы вместе пережить и справиться, а не отдалять, чтобы страдать в одиночку и потихоньку сходить с ума от утраты. Помню, по каким только специалистам меня не водили, чтобы помочь, радикально изменить ситуацию, ведь будущий первоклассник отказывался говорить – абсолютно. Скорее всего эта проблема и сплотила обратно нашу семью воедино. Год терапии, и я наконец-то вновь заговорил, а уже через пару месяцев моя мама и бабушка щурились от солнечных осенних лучей, улыбаясь мне. Я стоял среди других первоклашек и улыбался им в ответ, держа в руках букет из трёх высоких ярких бордовых гладиолусов. А где-то в классе шестом я осознал, что стану врачом. И не из-за того, что желал идти по стопам родителей, а хотел помогать людям, не разделяя их на плохих или хороших. Просто помогать, ведь не каждый может попросить… Всё началось с Арсения Потапова, которого потихоньку колотили школьные задиры, а он упорно молчал, потому что знал: если пикнет, то огребет вдвойне больше, да и ябедой быть не комильфо. Я решил вступиться за него, хоть и обладал сомнительной щуплой комплекцией. В итоге огребать мы стали теперь оба. Но дело было не в этом. Взгляд Арсения уже не был испуганным, и по углам он перестал жаться при виде обидчиков. Пусть не физически, но всё-таки я смог ему помочь, а заодно и обрёл друга на всю жизнь. Мечта быть медиком с каждым днём только крепла, и я упорно двигался к ней, в конце концов достигнув своей цели.***
Сделав последнюю затяжку, я выкинул бычок в жестяную банку из-под кофе. Родион… Что-то подсказывало мне, что он нуждается в помощи, только сказать об этом не может, или ему не к кому обратиться. Его потерянный взгляд преследовал меня на протяжении последних дней, и даже во сне я видел его грустные глаза. Завтра осталось лишь правильно объяснить Бэмби свои благие намерения, чтобы он, как в книжке, не убежал стремглав в лес, сверкая копытцами. Когда я ложился спать, на часах было уже начало третьего ночи.