Мое весеннее чудо

      С Лёхой мы успели мельком встретиться на следующий день вечером. Я зашёл к его родителям, и мы все посидели за ужином, как в старые добрые времена. Перед отъездом Анисимова в Финку пересечься с ним у меня уже не было времени, так как следующие три дня выдались трешовыми. Я работал без выходных, отсыпался, а потом вновь топал на смену. Радовало только одно: ещё неделя такого цейтнота – и впереди уже маячил долгожданный отпуск. С Родионом после моего внезапного откровения я тоже толком не общался. Надо отдать должное пареньку: даже если он и хотел что-то спросить, то молчал в тряпочку и всем своим видом давал понять, что якобы никакого разговора и вовсе не было. Я был ему за это благодарен.       Сегодня суббота, и Бэмби должен быть дома. Я вернулся в родные пенаты после девяти вечера, как всегда заебанный, жаждущий тишины и покоя. Пока добирался, в голову пришла мысль предложить Родиону какой-нибудь фильм на вечер без особой смысловой нагрузки и позалипать перед экраном. Завтра мне надо было пахать в вечернюю смену, поэтому можно было позволить себе свободное время.       В квартире было тихо. Дверь в ванную комнату оказалась чуть приоткрыта, из-за чего в коридор просачивалась маленькая полоска света, пока она не слилась с освещением в прихожей, когда я щёлкнул выключателем. Стянув рабочую куртку, сняв обувь, я поднял с пола рюкзак, чтобы сразу закинуть вещи в стирку, пока моюсь, и прошёл вперёд. Схватившись за дверную ручку ванной, остолбенел: Бэмби стоял спиной ко мне в одних белых кружевных трусиках, идеально подчеркивающих форму округлых аппетитных ягодиц. Но это ещё было полбеды. Одной ногой он упирался в бортик ванной и, слегка наклонившись, аккуратно скользил длинными пальцами вверх. Как заворожённый я следил за белым капроном, изящно обтягивающим стройную ногу и заканчивающимся кружевом на его бедре. Подушечками пальцев он мягко провёл от коленки, задерживаясь на ажурной резинке, поднимая чулок чуть выше, после чего опустил ногу на пол. То же самое он проделал и со вторым чулком, аккуратными, но выверенными движениями облачая ногу в тонкий капрон. Чуть изогнувшись в пояснице и запрокинув голову назад, он взялся за пучок волос на голове и стянул резинку.       Я, холодея, следил за ним. Хотелось сглотнуть, но в горле пересохло. Руки неожиданно взмокли, и лямка от рюкзака стала выскальзывать из ладони. Его пушистые волосы кудрявой волной густо упали на худую спину в выступающих позвонках, чуть закрыв лопатки. Голая поясница, прозрачные белые кружевные трусики, соблазнительно обтягивающие упругие круглые ягодицы, длинные стройные ноги в белом капроне довершили совершенство картинки. Я стоял словно загипнотизированный и не мог оторвать взгляда от такой красоты.        «Ебаные волки…» — внезапно со скоростью света пронеслось в голове. Надо было хоть что-то предпринять, но мозг ни в какую не хотел соображать и помогать мне в выборе. Хотя по сути выбора-то никакого и не было – просто нужно срочно по-тихому вернуться в коридор и для начала перевести дыхание, а уж потом изобразить слона в посудной лавке, чтобы заявить о своём присутствии. Мне мешало лишь одно маленькое «но»: хотелось наблюдать за ним, смотреть, что же будет дальше. Конечно я понимал, что, во-первых, это бесстыдно, а во-вторых, рано или поздно меня поймают с поличным за подглядыванием. А оправдываться я никогда не умел – либо говорил правду, либо молчал.       Родион повернулся к зеркалу, и у меня сперло дыхание от того, что сейчас меня заметят. Я не хотел его пугать своим присутствием, но с другой стороны, почему, блядь, просто нельзя было закрыться на замок, прежде чем… я мысленно обвёл его фигуру… заняться подобным? Замки на дверях для чего придуманы? Знает же, что я возвращаюсь с дневной смены в это же самое время! Как специально всё! Дверная ручка, в которую я вцепился ещё сильнее, была в роли спасательного круга. Но Бэмби, стоя неподвижно перед зеркалом, смотрел лишь на себя. А я безотрывно смотрел на него: хрупкие ключицы, гладкие узкие плечи, слегка впалый живот, стройное тонкокостное тело, высокие голени, изящные щиколотки, обтянутые белым прозрачным шелком… Пульс в разы участился, и каждая мышца в моем теле напряглась. Неожиданно на меня обрушилось острое мужское желание – член мгновенно затвердел, и я ничего не мог с этим поделать. Меня даже не смущал сам факт того, что я откровенно пялюсь совсем не на особу женского пола, а на парня, хоть и очень похожего на барышню.       Лет пять назад мы с Анисимовым отдыхали в Тунисе. Солнце, море, пляж, выпивка, девушки на любой вкус. Было пиздато. Помню, как мы с ним сидели у себя в номере на балконе, распивая бутылку тёмного рома, и любовались на закат, стараясь ухватить всего и побольше в хорошем предзакатном свете. Мы прощались с отпуском и довольствовались оставшимися считаными часами перед отъездом домой. Солнце садилось очень быстро, и так же быстро стемнело. Никто уже из нас не вспомнит, да мы уже смирились и перестали шутить и спорить на эту тему, кто тогда предложил на пару подрочить. Романтика, блядь! Возможно, было бы неловко потом, но дикий ржач и подколы друг над другом, сопровождающие весь процесс, собственно и мешающие, и растягивающие всё удовольствие, сделали своё дело.       Реакция на полуобнаженного Родиона в кружевном белье и чулках, которую я сейчас остро ощущал ниже пупка, меня совсем не тревожила. Беспокоил тот факт, что я совсем списал себя со счетов с этой адовой работой, так как давно не ощущал женского тела под собой… или над… да хоть как-нибудь уже! Если так пойдёт и дальше, то я вполне могу задвинуть своё чувство такта и пристать к ни в чём неповинному Бэмби. Мало того – сейчас я испытывал такое сильное сексуальное возбуждение к нему, какое не припомню, чтоб ощущал в последнее время к женщинам: я жаждал обладать им, подмять под себя, подчинить его, сделать только своим… Блядь!.. Мой же недостаток в женском внимании, отсутствие сил после работы, а отсюда и банально вытекающая лень на желание каких-либо телодвижений не должны сказываться на бедном парне, который сейчас… как там он говорил? ощущает себя целостным в такие моменты?       Уф-ф… Пора мне заняться собой и своей личной жизнью – так сказать, пройти курс реабилитации. Я зажмурил глаза и, напоследок кинув взгляд на слишком уж сексуального Бэмби в ванной комнате, осторожно отпустил дверную ручку, отступил назад, возвращаясь в коридор. Ладонь онемела, и ощущалось фантомное чувство того, что я ещё держусь за круглый металл. Я бросил рюкзак на пол, осторожно сел на пуфик и закрыл глаза, начиная глубоко дышать, на четыре счёта делая вдохи и выдохи. Вскоре пульс выровнялся, и я, наконец-то успокоившись, встал и, подойдя к входной двери, грохнул ею от души, оповещая не только Родиона, но и соседей сверху и снизу о своём приходе домой.       Минут через пять дверь в ванную комнату полностью распахнулась, и оттуда выглянуло удивленное чудо. Хвала небесам, что на нем была надета его растянутая футболка и спортивные штаны!       — Ой, ты вернулся? — пару раз хлопнув шелковыми густющими ресницами, поинтересовался он.       — Ага, минут пятнадцать уже как, — пожал я плечами. — Ванная не занята?       — Н-нет, я уже закончил, — ответил он, смущённо потупив взгляд. — Может, тогда ужин пока разогреть? Я тоже не ел, тебя решил дождаться.       — Грей! — согласился я.       Куда уж там ему до ужина было! Судя по всему, он сумел скрасить своё ожидание. Я поднял несчастный рюкзак с пола и скрылся в ванной, щёлкнув затворкой. Закинув вещи в стиральную машину и включив её, с чистой совестью полез в душ, чтобы наконец-то смыть с себя весь налёт сегодняшнего дня. В голове мелькала картинка полуголого Бэмби в ажурных трусиках и чулках. Моя фантазия не стушевалась и решила показать себя во всей красе, не сдерживаясь и не стесняясь. Я представил, как подошёл бы к нему со спины и, не прикасаясь, зарылся носом в копну мягких волос, вдыхая аромат его душистого травяного шампуня. Как медленно, большим пальцем поддев край кружевной ткани, очертил мягкую кожу под ней, смял бы её, разрывая хлипкую вещицу на теле, оставляя красный след от своей руки. Он бы остался стоять в одних этих блядских белых чулках. Такой весь покорный и беззащитный и тем самым более вызывающий. Срываясь с тормозов, намотал бы волосы на кулак и притянул к себе, открывая доступ к тонкой шее и, прижавшись, прикусил бы кожу… В паху неимоверно ныло и тянуло. Рваное дыхание глушил шум воды. Хватило несколько движений, чтобы в глазах помутнело, отпустило и стало совсем хорошо. Я оперся руками о кафель и подставил голову под жалящие струи воды, вконец расслабляясь.       На кухне меня уже ждал подогретый ужин. Родион сидел напротив и копался в телефоне. Я сел за стол, и он поднял на меня свои неимоверные глаза цвета раухтопаза. Сейчас он был другим, совершенно не похожим на тот образ в ванной комнате. Теперь он казался каким-то домашним, уютным, простым. Распущенные волосы ниспадали на одно плечо. В голове промелькнула мысль о том, что даже эта его незатейливость была волнующей и зовущей.       — Всё нормально? — уточнило чудо, продолжая удерживать свой взгляд на мне. — Почему не ешь? Ты не голоден?       — А, да, — я тряхнул головой, чтобы прервать цепочку нежелательных, но таких волнующе сладких мыслей. — Просто задумался. — Взял вилку и подчерпнул порцию густого пюре.       Ужинали мы сегодня молча. Не то чтобы в совместные ужины, если такие выдавались, мы болтали без умолку, но сегодня прям мёртвая тишина какая-то, разбавляемая лишь звяканьем столовых приборов и посуды. Иногда поднимая голову, я бросал взгляд на Родиона, но как только он смотрел в ответ, будто чувствуя, что пялюсь, я сразу опускал глаза в тарелку и продолжал молча жевать. Странно… хотя не так… мне было почему-то неловко. От себя самого. Я стал чаще ловить себя на мысли, что смотрю на него с неприкрытым интересом. Одно дело списывать этот самый интерес на физиологию, когда перед тобой маячит стройное обнаженное тело в откровенном нижнем белье, другое же – если это неравнодушие не пропадает, когда перед тобой просто сидит красивый парень в домашних шмотках и, собственно, ничего не делает, но при этом всё равно хочется его разглядывать и воображать в лезущих в этот момент неприличных, но всё же таких желанных мыслях.       Настроение сгущалось мрачной тучей над головой. Ни о каком просмотре фильма уже не могло быть и речи.       — Спасибо, — я встал, убрав за собой тарелку и так и не притронувшись к кружке с чаем.       — Саш, — Бэмби негромко и, мне показалось, с какой-то нежностью окликнул меня. Я почему-то с замиранием сердца остановился в дверях кухни и обернулся. — У тебя точно всё нормально?       — Да, — как-то отрешенно кивнул, будто надеясь на что-то. — Просто устал, и башка разболелась. Пойду отсыпаться.       — Ладно.       Я лежал и слушал, как Родион моет посуду и убирает со стола. Он старался делать это тихо, но когда не спится, а хочется провалиться поскорее в царство Морфея, то любой звук кажется отбойным молотком и начинаешь раздражаться ещё больше, хотя я понимал, что его вины здесь совершенно не было. Через несколько минут звуки стихли, и он, пытаясь не шуметь, зашёл в комнату.       Глаза уже привыкли к темноте, и логичнее было бы сейчас отвернуться, но я лежал и смотрел, как Бэмби снимает с себя футболку вместе со штанами, аккуратно складывает одежду на спинку кресла, оставаясь в тех самых белых ажурных трусиках. Он потянулся, сцепляя руки в замок, поднимая их над головой и прогибаясь в пояснице… Меня тут же обдало жаркой волной! Всплыла перед глазами страстная фантазия в ванной… я сцепил челюсть… бля-ядь!.. совсем хуево что-то со мной!..       Вскоре чудо залезло под одеяло. Он уснул быстрее меня, прежде недолго зависнув в телефоне. Блики от экрана, отражаясь, танцевали на обоях, а когда они исчезли, я все ещё продолжал гипнотизировать стену, взвешивая слова Анисимова, что Дарья – действительно для меня самый подходящий вариант.