***
Хосок следует за двумя альфами, ответственными за только что доставленный товар, внутрь склада, чтобы самому все проверить. В темном и прохладном помещении включают свет, и он видит расположенные в три ряда прямоугольные деревянные коробки по метру в высоту, которых в общем счете должно быть тридцать две штуки, и одного Мин Юнги, перепрыгивающего с коробки на коробку. – Ты что тут делаешь?– спрашивает альфа, подойдя к нему ближе, и, не успев того даже осознать, цепляется взглядом за стройные белоснежные бедра. Омега в коротких черного цвета шортах, и ноги у него, что надо – на них не засмотрится только слепой. – Обычно товар проверяю я, приехал по привычке и решил подождать и помочь. Давно не виделись,– Юнги, привычно, в отличном настроении, улыбается широко, показывая маленькие зубки и десна. Альфа ему только кивает, вдвоем они управятся быстрее. Возможно, Хосок к присутствию Мина настолько привык, что сейчас, наконец, встретив его после нескольких дней разлуки впервые, даже радуется. Омега все время ошивается рядом, своими колкостями и глупыми поступками не позволяет думать ни о чем другом, отвлекает от всех бесполезных, разъедающих мозг мыслей. Он всегда раздражался присутствием Юнги, но, когда тот на время исчез, поймал себя на том, что хотел бы его увидеть, услышать очередную провокацию, разозлиться, лишь бы не чувствовать пустоту внутри и вокруг. – Мальчики,– подзывает Мин игриво к себе парней, один их которых с ломом, и перепрыгивает на следующую коробку. Чон с двумя другими начинают с противоположного конца: нужно вскрыть все ящики и проверить содержимое. Юнги красивый и сексуальный, и как бы не хотелось этого признавать, Хосок никого похожего на него не знает. А сегодня он выглядит так, что альфа уже в который раз смотрит на него через плечо и понимает, что хотел бы прикоснуться. Темная одежда так хорошо оттеняет белоснежную кожу, а черные пряди шелковистых волос падают на глаза, и омега их все время убирает за уши. У него просто слишком долго не было секса. Иначе как объяснить эту тягу, почему он изо всех сил убеждает себя в том, что нет причин оборачиваться, но оборачивается каждые пять минут, осознанно или нет, но не упускает возможности мазнуть взглядом? А тот его ловит, улыбается хитрюще, и Чон понимает, что попал, ведь Юнги дай только повод, он и без этого с легкостью добивается всего, что только захочет. Хосок не помнит их секс, в нем не было ничего особенного, омега в ту ночь ничем не отличался от шлюх, которых немало прошло через его постель после освобождения, но он хорошо запомнил их последний поцелуй. Шлюхи так не целуют, Юнги тогда здорово его удивил. Его так целовал Чимин, но где этому научился человек, никого не любивший, не знающий, что значит любить? Казалось, все в Мине лежит на поверхности, но, возможно, было ошибкой судить так, даже не попытавшись заглянуть глубже. Кто он? Откуда? Как сюда попал? О чем он думает и чего хочет? Хосок ни разу не задумывался. Все в нем загадка. Они заканчивают где-то за час, встретившись посередине склада. Юнги, все еще стоящий на поверхности ящиков, вытаскивает из открытого последним автомат, бросает его Дасону и, сделав шаг в сторону Чона, подает руку, хотя спокойно может спуститься и без помощи. Альфа подходит ближе, хватает протянутую ладонь и тянет на себя, но тот вместо того, чтобы спрыгнуть на пол, прыгает на него, что он чуть не теряет равновесие и не падает вместе с ним назад. Омега, словно мартышка, обхватывает его ногами за пояс и руками за плечи, смеется, не обращая внимания на помрачневшее лицо второго, и не собирается спускаться, пока Хосок не спихивает его сам. На улице они тестируют оружие, которое наугад выбрал Мин. Дасон умело заряжает и целится в пустые бутылки, поставленные в пятнадцати метрах, Чон встает позади него, а Юнги устраивается рядом с ним – совсем близко, а потом и вовсе цепляется обеими руками в предплечье и кладет голову на плечо. Альфа смотрит на него сверху вниз – тот как ни в чем не бывало, спокойно наблюдает за стрельбой – и не спешит его прогонять. Прикосновения холодных ладоней приятно остужают разгоряченную под палящим солнцем кожу – как они вообще в эту жару могут такими оставаться? На омеге совсем нет макияжа: его лицо чистое, без изъянов, на скуле – две маленькие родинки, которых не видно издалека, чуть потрескавшиеся губы бледно-розового цвета, а от ресниц, длинных и черных, падают под глаза тени. Раздается выстрел, разбивается стекло – чертовка с лисьим взглядом даже не вздрагивает. Грохот повторяется еще четыре раза, а Мин только прижимается сильнее да улыбается довольно. Кажется, для его ушей это все равно, что музыка. Дасон кивает, одобряя качество оружия, и шагает к постройке, и Юнги, наконец, отлепившись, следует за ним. Вот так вот, ничего не сказав, никак не съязвив, припрыгивая. Хосоку остается только довольствоваться прекрасным видом сзади и представлять то, как он мог бы притянуть его к себе за тонкую талию и положить ладони на аппетитные бедра. Неразговорчивый Мин нравится ему куда больше, и хочется его такого до скрежета в зубах. А омега, кажется, что-то задумал: не в его это стиле издалека бросать непонятные взгляды с хитрым прищуром, молча, давать на себя пялиться и улыбаться, не с иронией, искренне. Альфа и не думал, что он так умеет. Нельзя заваливать себя работой и забивать на социальную жизнь настолько, чтобы начать жаждать общества человека, которого пытался, в общем, безуспешно, игнорировать на протяжении двух месяцев. Чон Хосок, наверное, просто сходит с ума. Он идет проверить все документы в тачку Дасона, а Юнги пропадает где-то на складе, сколько бы альфа ни высматривал его из окна, тот не показывается, и все, что он может, это посмеяться над собой, как можно быстрее справиться с работой, позвонить Крису и вызвать его к себе в выходной. Неладное Хосок замечает, когда идет к своей мазерати, не нашарив в кармане ключей, а подойдя поближе, слышит еле доносящуюся из машины музыку. Юнги сидит на пассажирском сидении спереди, подпевает солисту и, по всей видимости, ждет его. Альфа даже не успевает осознать, как громко захлопывает дверь – чего ни себе, ни кому-либо другому никогда не позволял – опустившись на место за рулем. – Как у тебя оказались мои ключи? – спрашивает он, убавив громкость. – Вытащил из кармана, когда Дасон стрелял. Ты даже не заметил,– Юнги снимает кеды и, подобрав ноги под себя, поворачивается в его сторону. – Ко всему прочему, ты еще и вор. – Я не вор. Я хорошо зарабатываю, зачем мне воровать? – пожимает плечами омега, забавляется, все больше становясь похожим на себя – И даже когда не хорошо зарабатывал, не воровал. – И чем же ты тогда занимался? – А это уже не твое дело. Хосок выдыхает и откидывается на спину. И правда, не его дело. Что вообще происходит? Почему с Юнги всегда так? А он ведь успел задуматься о том, что, возможно, у них получится найти общий язык. Но с ним по нормальному просто нельзя. – Что ты делаешь в моей машине? – Соскучился,– пододвигается ближе, будто это что-то решает – Ты ведь тоже. Я же вижу. Признай это! – бьет кулачком по плечу, смеется. Альфа смеется вместе с ним. Злость куда-то резко улетучивается. Возможно, он просто устал злиться на Юнги. Всегда ведь так: ты концентрируешь все плохое на чем-то одном, чувствуя недолгое облегчение, но, на самом деле, только продолжаешь это удерживать. Мин у него ассоциировался с раздражительностью, с неприязнью, и его хотелось оттолкнуть от себя как можно дальше, однако омега привязался намертво. Только дело не в нем. Злость не в Юнги, она в Хосоке, странно то, что тот не просто соглашается это терпеть, а будто хочет еще больше. – Подбросишь меня? – А где твоя машина? – Я приехал с Соном, но он не разрешает мне ставить мои песни. У Хосока, видимо, омега спрашивать не собирается, решив все за него еще перед тем, как стащить ключи. Юнги проматывает длиннющий список своего плейлиста до конца и нажимает на последнюю песню. Меланхоличная Brooklyn Baby Ланы Дель Рей раздается из колонок на средней громкости, и он расслабляется на сидении, тихо подпевая. Альфа вслушивается, не отрывая взгляда от дороги и, судя по всему, не возражает. Он устал бороться с собой, сдался и признал, что рядом С Хосоком ему хорошо. Не хочется думать, что он ищет в Чоне замену Намджуну, с которым они сейчас перестали общаться вне работы – такие мысли усматривались, но это не правда. С Намджуном Юнги чувствовал себя защищенным от всех и от всего, с ним было безопасно, комфортно и удобно, с Хосоком же он все время как на пороховой бочке. Рядом с Чоном омега боится прежде всего его самого, не знает, чего ожидать от них обоих, не знает, что говорить, не может понять, что ощущает. Это «хорошо» совершенно другое, оно где-то очень глубоко в подсознании, оно напоминает о себе, только когда альфа смотрит на него, прикасается к нему, думает о нем, а стоит его вниманию переключится на кого-то другого, как превращается в ярость и боль, но Мин даже тогда не убегает, бьется раненым зверем, но не убегает. Рядом с Хосоком Юнги теряет свое спокойствие и хладнокровность, теряет уверенность в себе, внимательность, сон, вкус вещей, что приносили удовольствие раньше, но в то же же время он чувствует, что приобретает нечто большее, не понимает, что именно, но приобретает, иначе бы не терпел, он же не идиот. Юнги не стесняется открыто его разглядывать, скользя глазами от красивых рук, обхвативших руль, до волос на голове, улыбается и флиртует каждый раз, когда альфа поворачивается к нему, старается смутить, но в итоге приходится засовывать куда подальше лишь свое смущение. Хосок его хочет, сегодня в этом не осталось сомнений, и это желание между ними взаимно как ничто другое. Наверное, они подходят друг другу на уровне феромонов или родились соулмэйтами, про которых он недавно читал роман. Юнги никогда никого не хотел так сильно и уж тем более никогда не приходил в такой восторг от запаха чьих-то волос и кожи, от голоса и от холодного пламени на дне хмурых глаз. Он не хочет выходить из машины. Медленно надевает кеды, убирает телефон, секунду задерживается на красивом лице, опускает глаза, тянется к двери, но не успевает к ней прикоснуться. Альфа, оказавшись совсем рядом, хватает его за другую руку и, повернув к себе, целует. Так резко и с таким напором, что у Юнги далеко не сразу получается сообразить и начать отвечать. Ему приходится привстать и опереться коленом об сидение, чтобы под чужим давлением не провалиться назад – Хосок не ослабляет хватку, будто боится, что омега может сбежать. Словно тот когда-нибудь был способен на это. Мин кладет ладонь на его щеку, целуя в ответ, и точно так же боится открыть глаза и оторваться хоть на мгновение – он не остановится даже под угрозой смертной казни. Альфа сажает его к себе на колени, прижимает, положив руки на бедра, и снова впивается в губы. Руль больно упирается в поясницу омеги, он бьется локтем об окно, но у него нет времени обращать на это внимание – Юнги хочет успеть урвать себе как можно больше. Они ласкают друг друга беспорядочно, кажется, совсем потеряв контроль, будто после воздержания в несколько лет. Он залезает альфе под футболку и царапает кожу, слишком сильно кусает его в шею и по очереди оставляет несколько засосов, а потом вновь припадает губам, проскальзывает в чужой рот языком, ерзает на месте, отбивая об машину какие только можно части тела. Юнги видит, что Хосок его хочет не меньше, видит, что они оба сгорают от недостатка друг друга, но у того хватает сил оторваться, положив ладони ему на плечи. Омега смотрит опьяненными глазами, дышит тяжело и ничего не понимает, зная только одно – его сердце остановится, если альфа сейчас оттолкнет. – Тшшш,– шепчет Чон, поглаживая его по затылку, и смотрит в глаза – Не так. И целует снова, но по-другому. Мягко и долго сминает губы и аккуратно проникает языком, так же медленно ласкает изнутри. Юнги только обминает за шею и отвечает несмело, чтобы ни в коем случае не сбиться с его скорости. Позорно дрожит в чужих руках и чувствует между ног влагу. Так его никогда не целовали. Мин опускает ладонь на пах альфы, проводит пальцами по твердому бугорку и поднимается к ремню, но его останавливают: – Здесь? – спрашивает Хосок и спрашивает во всей серьезности. Дай омега согласие, он начнет раздевать его в эту же секунду – Юнги видит это по его глазам. – Нет, давай поднимемся. Они по очереди вылезает из машины и, взявшись за руки, быстро шагают или даже бегут к подъезду. Омега оступается перед самым входом – Чон его ловит и еще долго целует на этом же месте. Ни Юнги, ни Хосок не замещают вжавшегося от возмущения в стену лифта престарелого мужчину: альфа приподнимает Мина, вжимая в себя, глубоко входит в его рот языком и заставляет громко простонать, сминая ягодицы, забравшись пальцами под шорты. Альфа прикладывает к замку электронный ключ, не отрываясь от губ обхватившего ногами его торс парня, они даже дверь за собой не закрывают. Чон валит его на диван в гостиной – омега откидывает мешающую подушку на пол и сразу оказывается придавленным под чужим телом; Хосок забирается ладонями под его одежду и накрывает грудь, проводит пальцами по соскам, заставляет под собой извиваться, медленно и долго с ними играясь, а потом и вовсе снимает с него футболку, чуть не оторвав зацепившуюся за нее сережку вместе с ухом. Припадает губами к ключицам, оставляет на них мокрые дорожки, кусает больно, оттягивает кожу, будто не он минутами ранее учил Юнги нежности. Омега стонет сквозь стиснутые зубы, когда ему выцеловывают низ живота. – Да ты с ума от меня сходишь, Чон Хосок,– произносит он, притянув альфу к себе и обвив руками его шею. Улыбается, видя в чужих глазах настолько сильное желание – тот и не отрицает, глупо отрицать, когда на дне черных зрачков огонь искриться, Юнги в их отражении только себя видит. Его еще никогда так не вело от одной мысли, что к нему прикасается какой-то конкретный человек, и никогда еще так не льстило чье-то желание. В глубине души омега всегда знал, что они еще потрахаются и не раз: между ними сильнейшее сексуальное притяжение, будь оно неладно, такими темпами он скоро о других мужчинах и думать не сможет. Альфа ему отвечает поцелуем, не хмурится, не препирается, не раздражается – сминает его губы и одновременно продолжает раздевать, стягивает шорты вместе с взмокшим бельем, раздвигает пальцами ягодицы и размазывает обильно выделившуюся смазку, прошептав: – Кто бы говорил. А после Юнги превращается в одну сплошную эрогенную зону. Он стонет, куда бы Хосок ни прикасался, льнет к нему, трется лицом об его щеку, а когда тот входит в него пальцем, слезно умоляет со словами «Не мучай меня», и те заменяют членом. Он двигается навстречу, вжатый в диван спиной под напором большой ладони на груди, изо всех сил старается держаться темпа альфы, но тело не слушается – оно словно больше не его; по конечностям пульсируют разряды тока, делая их ватными, в голове лишь собственные громкие визги и его тяжелое дыхание. Ему удается оказаться сверху в какой-то момент: откинув голову назад и упираясь на руки, Юнги скачет так долго, сколько может, до тех пор, пока не падает в чужие объятия совсем без сил – его хватает не на много. Хосок целует в плечи, в волосы, в лопатки, перевернув на живот, натягивает на свой член снова и натягивает под таким правильным углом, что у Мина, уткнувшегося лицом в обивку, из глаз слезы льются, а все, что он может – это попеременно стонать без остановки «блять, блять, блять» и «еще». Секс с Юнги – совсем не такой, какой был с Чимином, но и не такой, как со всеми омегами после него. Здесь нет тех трепетных чувств, когда тепло и блаженство наполняют твой разум по каплям, и ты стараешься растянуть их на еще больше, здесь хочется все и сразу, нет терпения, будто Хосок не был ни с кем уже очень давно, но ни на кого другого его желание не распространяется. Юнги словно создан специально для секса. К его нежной коже хочется прикасаться бесконечно, ведь он отзывается всем телом даже на малейшее прикосновение; его стоны, громкие и откровенные, возбуждают больше и больше, хотя казалось, альфа уже давно на пределе; он выгибается навстречу так сильно – Хосоку страшно, что парень вот-вот сломается пополам. Холодный и расчетливый омега, в красивых глазах которого нет ни намека на жалость, который без запинки готов прикончить любого, будь то пуля или правильно подобранное слово, который понятия не имеет, что значат любовь или доверие, лежит под ним беззащитный, полностью раскрытый, и умоляет о большем. Тот, кто два последних месяца пытался превратить его жизнь в ад, целует его невесомо в щеки, уши и шею и обнимает тонкими руками. Невероятно чувствительный, податливый и покорный. Странно, но эта смесь противоречий возбуждает до самых звезд перед глазами. Черт возьми, теперь он понимает Намджуна. Хосок берет его сзади, накрыв руками грудь и член, быстро в него вбивается, опьяненный протяжными стонами, и кончает сразу за ним, успев выйти за несколько секунд. Ложится на спину подрагивающего парня, целует мягко между лопаток, от чего тот весь вбирается, глубоко дышит с ним в унисон. Юнги переворачивается под ним и обхватывает ногами и руками за поясницу и шею, кладет подбородок на плечо: – Как же охрененно,– мурлычет, наверняка, прикрыв глаза, причмокивает губами – Обними меня,– просит, немного подождав. Альфа перекатывается на спину, опуская омегу себе на грудь, и кладет руки ему на спину. Один:один.***
– Как твой проект? Намджун внимательно следит за тем, как ест сидящий перед ним омега. Он забрал Сокджина из университета на обед в ресторан, где подают самый лучший пулькоги, но сам на еду даже не смотрит. Внимательно изучает каждый изгиб на его лице, все, что успело стать родным и любимым всем, как оказалось, существующим сердцем. Прекрасный. Намджун влюбляется в него каждый день, снова и снова. К счастью, его взгляд парня совсем не смущает: он мило дует на лапшу, щедро макает мясо в соус – ест как ни в чем не бывало. Альфа вспоминает про те статьи – на самом деле, он думает о них все время – они никак не вписываются в одну реальность с картиной, которую он видит перед собой сейчас. Нет, он понимал, что омега не так прост, как кажется, за это в нем он и зацепился, но Ким не думал, что ему не понравится так сильно. Намджун видел в нем искренность, которой нет ни у кого, он сошел по ней с ума и возвел в Боги, а теперь не может понять, какой Сокджин настоящий. Тот, который носит большие футболки с яркими принтами или тот, кто переворачивает столы в клубах. А про видео с двумя альфами, которое он выключил уже на второй секунде и после которого чуть не проломил кулаком экран компьютера, он предпочел бы никогда не узнавать. – Семь из десяти, этот старый хрыч меня ненавидит – моя работа была лучшей в группе! – возмущается омега, но, в общем, не выглядит особо расстроенным по этому поводу. – Ты не ладишь с преподавателями? – Можно и так сказать. Я просто не люблю к ним подлизываться, как делают все остальные. Большая часть всех преподов – престарелые маразматики, и студентом даже дышать без их разрешения не полагается. Каждый, кто с ними не соглашается, подписывает себе приговор. – А с отцом почему?– Намджун смотрит на него серьезно. Ответ на вопрос ему не требуется. Им нужно поговорить. Омега замирает с палочками в руках, с широко распахнутыми шоколадными глазами, а потом отводит взгляд в сторону, поджав губы. Понимает. – «Не отпущу тебя в любом случае»,– цитирует Джин сказанную им фразу, все так же избегая взгляда альфы – Этот случай в твои планы не входил? – Я не говорил этого. – Разочарован? – Немного,– честно отвечает Ким, после чего Сокджин сразу смотрит на него, обиженно нахмурив губы, оскорбленно, словно лидер все это сам выдумал. Полуголый с альфами купается он, а виноват Намджун – отлично. – Ну простите, что не оправдал ваших ожиданий. Надо было узнать обо мне, прежде чем трахать,– зло выпаливает, со стуком положив палочки на стол, и вскакивает на ноги. Намджун успевает схватить его за руку и опускает на место обратно: – Сядь,– рычит, на мгновение потеряв контроль, и сжимает чужую ладонь слишком сильно, о чем сразу жалеет. Черт, с Джином он разучился сохранять спокойствие – Не уходи так больше, хорошо,– альфа сразу меняет тон и смотрит на одернувшего руку омегу виновато – Послушай, все это – прошлое. Я не хочу на нем зацикливаться. Мне важно лишь наше настоящее и наше будущее. – Но то, что ты закроешь на это глаза, меня не изменит. Я не стыжусь себя и не буду оправдываться, я тот, кто есть, и если ты этого не можешь принять… – Почему ты думаешь, что не могу? – Ким протягивает руку через стол и несмело берет в нее чужую –Ты знаешь, кто я и что делаю, но ты меня принял, не испугался, как сделали бы многие другие. Я не идиот, Джин, я не стану тебя терять. Все, что я тебе говорил, правда. Кажется, ты даже не представляешь, настолько мне важен. Омега смущается, опускает глаза и улыбается одними уголками губ. Ким открывает принесенную недавно официантом красное вино и разливает в два бокала, сразу протягивая один парню. – И что теперь? – спрашивает Сокджин, сделав глоток. Намджун опустошает свой за раз. – Теперь ты мой омега. И я не хочу, чтобы ты вел такой образ жизни. О моем омеге не будут выходить подобные статьи. – А если… – Это меня очень разозлит,– Ким ему не дает договорить. Об этом и речи быть не может – Злым ты меня не видел, поверь, такой я тебе не понравлюсь. Джин в ответ хмыкает: – Я тебя не боюсь, я ведь уже говорил об этом,– он поглаживает ладонь альфы большим пальцем – Так уж получилось, что ты тоже мне очень дорог. И я не хочу больше тебя разочаровывать и буду стараться не влезать в передряги. Но не потому что так сказал ты или мой отец, а потому что я сам этого хочу. А если расхочу, то даже ты меня не остановишь. – Значит, придется сделать так, что ты никогда не расхочешь,– усмехается Намджун и наливает им обоим по новой. Ему пора привыкать к парню, которого он выбрал. Он принимает правило. Где-то глубоко внутри даже гордится Джином. Возможно, именно такой омега должен быть у лидера. – Я знаю, о чем ты хочешь спросить,– говорит вновь принявшийся за еду Сокджин. – О чем? – О том видео в бассейне,– Намджун мрачнеет, только услышав, и омега на секунду теряется, притупив взгляд на тарелке перед собой, и, возможно, успев пожалеть о затее, но ему приходится продолжить – Если для тебя это важно, то я ни с кем из них не переспал. Мы просто дурачились, но один придурок умудрился выложить видео в инстаграм, а пресса уже преподнесла так, что на следующее утро вся страна считала меня… – умалчивает он последнее слово и правильно делает, потому что альфа не хочет слышать это в его адрес даже от него самого – Отец после этого целый месяц со мной не разговаривал. Намджун незаметно сжимает край стола. Просто дурачились. Ничего особенного. Он, кажется, не понимает, что одна мысль о том, что кто-то к нему прикасался, превращает кровь в венах альфы в кипяток. Никогда такого прежде не было. Голого Юнги видела половина всех его людей, но Ким об этом даже не задумывался ни разу. – А когда вы бар разгромили, то тоже просто дурачились? Что плохого сделал хозяин клуба? – Он – ничего. Их бармен приставал к моему другу, а потом еще и оскорбил, и мы немного подрались. Вонги говорит, что мы тогда перегнули, но лично я ни о чем не жалею. Какие еще будут вопросы? – альфа молчит – Я не наркоман и не шлюха. Просто мне не нравится, когда кто-либо говорит мне, что делать. Я всегда все решаю сам. – Любишь не подчиняться,– заключает лидер. – А ты любишь подчинять,– повторяет за ним омега – Серьезно, со всеми, кто тебя окружает, ты разговариваешь, как босс. Даже тот маленький омежка, с которым ты спал. Ты привык, что никто не может выйти за пределы позволенного тобой. Со мной это не сработает. Не только в мафии, но и во всей Южной Корее нет никого главнее Намджуна. Каждая собака в этой стране, зная этого или нет, находится в его власти. И из всех людей он умудрился потерять голову, вероятно, по единственному, способному сказать ему «нет».***
Под поддержкой сидящих по разные от него стороны двух альф, имен которых он не запомнил, Юнги выпивает четыре шота текилы подряд. Или это водка – он не в том состоянии, чтобы определить. Из глаз брызжут слезы, дыхание перехватывает, кто-то из мужчин протягивает ему кусочек апельсина, который Мин сразу кладет в рот. Кажется, танцевать он сегодня уже не сможет. Хотя все равно его танцы никому нахуй не сдались. Пятница стала днем, когда Мин решил напиться до беспамятства. Во вторник утром он проснулся в своей гостиной, пропитанной запахом секса и Хосока, с отметинами его пальцев на коже и дурацкой улыбкой на лице. Мужчина ушел совсем рано, тихо захлопнув за собой дверь, но Юнги все равно чувствовал себя счастливым, а в его животе порхала целая стая голубокрылых бабочек. В среду омега понял, что Чон ему не позвонит, не напишет, приглашая на разговор, в четверг они увиделись в офисе, но альфа повел себя так, будто ничего не было. Сегодня же, заебавшийся придумывать отговорки, Юнги позволил на себя обрушиться самому мерзкому в его жизни осознанию. Такие, как он, никому не нужны. Такого, как он, никто никогда не полюбит. Вселенная устроена по-другому. Любят таких, как Чимин: добрых, милых, чистых. Избалованных судьбой, не видевших горя и одиночества, ни разу не опускавшихся на колени. У них руки не по локоть в грехах и грязи, в их ноздри не въелся металлический запах крови, в них не стреляли и не прикладывали лицом к асфальту. Они ангелы, летающие высоко к облакам, не скрывающие за улыбками недоверия и боли; прикосновение их ладоней – всегда тепло, а приносят они только счастье. Их не ломали и не заставляли склеивать себя по частям. Юнги – да. Юнги можно только попользоваться – на одну, две, три, десять ночей – и все равно в один момент без сожалений выбросить из жизни. Для того чтобы отправиться за любовью к другим. Мин ведь это всегда знал и не надеялся ни на что, принимая реальность такой, какая она есть. Его все устраивало и даже нравилось моментами. Он красивый, умный, смелый и сильный, и если для любви всего этого, как оказалось, мало, то для выживания – хватает с лихвой. Все играют теми картами, которые им выпали. Но от Хосока омега чего-то ждал. Сам не знает, чего именно, но ждал. Какой же он все-таки идиот – с момента появления в его жизни альфы только и делает, что тупеет. Но тому абсолютно наплевать, как и для всех остальных, для него Юнги – просто интересная кукла, с которой можно иногда поиграть. Вот итог всех его ожиданий: он собирается напиться до состояния, когда не можешь стоять на ногах, и согласиться на групповуху с этими двумя вполне себе симпатичными парнями. Ну а что, он двадцатичетырехлетний независимый омега, может себе позволить. Юнги сам по себе: всегда был и будет, и никакой Чон Хосок не сможет разрушить его самодостаточность. Он никогда не понимал персонажей из книг и сериалов, которые терпят боль ради любимых – Мин никогда не станет, это он использует людей, даже если другие так не думают. Пока ты подчиняешься только самому себе, ты не слаб. Боли было достаточно, в ней он больше не заинтересован. – Ты самый охуенный омега из всех, кого я знаю,– причитает громко восхищенный альфа, что от него слева. – Еще бы,– расплывается в пьяной улыбке Мин – Мне нравится, что ты это понимаешь. А те, кто не понимает, пошли они к черту. Оооо, босс идет,– икает, увидев появившегося у входа Намджуна. Не одного, конечно же – И его новая принцесса. Пойду поздороваюсь. Никуда не уходите, хорошо, я сейчас вернусь. Парень плетется сквозь толпу, переваливаясь с ноги на ногу и морщась на громкие биты музыки, пока не оказывается прямо перед держащейся за руку парочкой. Как сильно изменились их с Кимом отношения после появления этой мороженки в розовом пиджачке? Он давно хотел проверить. Намджун ему кое-что обещал. Юнги вешается на шею альфы с объятиями, что те не успевают и заметить. – Джууни,– пищит прямо рядом с ухом и, зажмурив глаза, прижимается сильнее. Тому приходится отпустить руку своего омеги, чтобы отцепить от себя Мина. Смотрит терпеливо, но испытующе. Этот его строгий взгляд предназначен для тех, кто должен немедленно показать, что его действиям есть оправдание. – Я так сильно соскучился. Было нечестно вот так бросать меня, ничего даже не сказав,– парень скрещивает руки перед грудью, стараясь не качаться на месте. Его язык предательски заплетается – И все ради этой симпатичной мордашки,– поворачивается в сторону сжимающего от возмущения пухлые губы омегу. Тот готов убивать, если бы только мог – Смотрю на него и даже понимаю тебя. Я бы и сам захотел его,– тот выпучивает большие глаза и смотрит на своего альфу. — Юнги, давай не будем портить друг другу вечер, прекращай этот цирк,— Ким все еще остается спокоен. На сколько его хватит? Обычно этот показушный контроль можно вывести за пару счетов. – Я всего лишь хотел сказать, чтобы ты позвонил мне, как только тебе надоест трахать это,– даже за один. Впрочем, вскипает не только Ким. Омега рядом с ним смотрит на Юнги, как на сумасшедшего. Воздух тяжелеет от нарастающего напряжения, Мину приходится отвезти взгляд от лидера, трусливо озираясь по сторонам. Все-таки немного, но Намджуна он боится. Только сейчас он замещает Хосока, стоящего где-то в метре позади этих двух. Как давно он за ними наблюдает? И зачем? Омега встречается с ним глазами на секунду, пока его не привлекает предупреждающий рык Кима. – Юнги, замолчи. Обычно после такого он останавливался, не рискуя идти дальше, но не в этом случае: – Рано или поздно все равно надоест. – Еще одно слово, и я прикажу вышвырнуть тебя отсюда,– альфа переходит на крик. – Не прикажешь ведь,– Юнги кричит в ответ. Он не совсем уверен в своих словах, но, увидев растерянность на лице Кима, понимает, что был прав. Альфа про обещание помнит. Намджун зарывается пальцами в волосы, оттягивая их у корней, и, зло отмахнувшись, хватает своего омегу за руку, чтобы обойти Мина и продолжить путь. – Проспись, и мы поговорим,– бросает он, зло посмотрев через плечо, и велит подбежавшему к нему охраннику не пускать Юнги на второй этаж. Мин лишь фыркает им вслед, пытаясь совладать резко нахлынувшим головокружением. В клубе душно и слишком много людей. Возможно, стоит выйти и покурить. Интересно, он сможет это сделать, ни разу не грохнувшись на пол по пути? Кажется, выпитые последними шоты только-только начинают действовать. Мин оборачивается и видит Хосока по-прежнему на том же месте. – Иди ты тоже. Чего стоишь? – хмурится он на альфу. Если Намджун его видел в разных состояниях, то перед Чоном, кажется, он такой впервые. Хотя какое есть до этого дело? Юнги плевать на мнение других, на мнение этого – тем более. – Зачем ты так нажрался? – звучит не осуждающе, с равнодушием, но уходить не собирается. – Захотел. – Я отвезу тебя домой. Мин хочет рассмеяться, приняв это заявление за шутку, но его, без всякого предупреждения, подхватывают под коленями и перекидывают через плечо. – Еще чего? Я недавно только пришел! Меня там ждут! Хосок! Ты не можешь так делать! – кричит и брыкается изо всех сил, которых не так уж много и осталось, но тот игнорирует – Я хочу еще выпить. И потанцевать. Отпусти меня– переходит на серьезный тон, подумав, что это может помочь. Он, блин, пока что способен себя контролировать. – Обойдешься,– произносит Чон, а у Юнги от возмущения глаза на лоб налезают. Какого черта он вообще что-то решает?! Но омега не успевает озвучить спектр своих эмоций – они оказываются за дверьми клуба, на улице, где раздулся холодный ветер, и мир вокруг него превращается в одну большую адскую карусель. Содержимое перевернутого вверх дном желудка просится наружу. – Хосок, отпусти, меня тошнит,– просит Мин, сморщившись от кислотного привкуса во рту, но тот будто и не слышит. Юнги колошматит кулачками его по спине, когда уже не может говорить, а почувствовав землю под ногами, падает на четвереньки. Он блюет прямо на выстриженную траву рядом с тротуаром, у дерева. Алкоголь выходит из него мучительно медленно, с невероятно омерзительным вкусом, а спазмы не прекращаются, даже когда желудок полностью опустошается. Все-таки надо было сначала поесть. Хосок все это время стоит рядом, скрестив руки на груди. Хоть бы отвернулся. Самую малость становится стыдно, но он ведь сам навязался. Омега дает себе где-то пол минуты, чтобы отдышаться, перед тем как попытаться встать. Падает, как только перестает опираться на землю перепачканными ладонями. Его вновь поднимают на руки, как ребенка, подхватив под бедрами и за талию, или как жениха, если бы это была их свадьба и они выходили бы из церкви. Смотрит на Чона расфокусированным взглядом – тот выглядит спокойным. – Займемся сексом? – глаза все сложнее держать открытыми, но Мин все еще изо всех сил старается убедить альфу, что он в норме. Наедине с Хосоком они либо ругаются, либо трахаются. Разве сегодня будет не по сценарию? Что вообще ему сейчас от Юнги нужно? – От тебя несет, а твоя одежда в блевотине. У меня даже не встанет. Мин фыркает: – Не ври, у тебя на меня всегда встает. И опускает голову ему на плечо, сдаваясь. Пусть делает с ним, что хочет.***
Первое, что видит Юнги, когда просыпается, это потолок белого цвета. Пару минут уходит на то, чтобы вспомнить, что происходило вечером, а потом до него доходит, что в его квартире потолок не белый. Он резко поднимается, чувствуя ноющую боль по всему телу, озирается по сторонам. Солнечный свет, льющийся через большое окно, падает прямо на глаза, ослепляя. Задвинуть шторы Хосок не додумался. Судя по открытому шкафу с одеждой, это его спальня. Омега лежит на большой и очень мягкой кровати с темно-синим постельным бельем, которое вкусно пахнет кондиционером. Тут прохладно, несмотря на жару снаружи, и тихо. Юнги нравится здесь просыпаться. Нравилось бы больше, будь альфа рядом, но имеет то, что имеет. На нем трусы и большая серая футболка, почти доходящая до колен. Чон Хосок привез его пьяного к себе домой, переодел и уложил на свою кровать. Он точно все еще не спит? Следов секса на нем нет, да и Мин бы запомнил, если бы они трахались. А еще он блевал, стоя перед ним на четвереньках. Юнги стыдно процентов на десять и интересно на остальные девяносто. Омега не спешит, валяясь на чужой постели еще минут пятнадцать и вдыхая его запах. Утыкается носом и забирает в охапку подушку, на которой спал Хосок, а он спал, судя по еще одному одеялу у ног. Обнимал ли его альфа во сне? И дома ли он сейчас? Почему Юнги кажется, что он снова разочаруется? Он забирает стакан воды и таблетку, оставленную на тумбочке, за что отдельное спасибо, и выходит из комнаты в коридор. Заворачивает в первый же дверной проем и чуть не роняет стакан на пол. Это просторная совмещенная со столовой кухня. Хосок сидит за прямоугольным столом, перед ним несколько тарелок с едой, а по правую сторону омега, попивающий что-то из кружки. Тот самый, с рыжими волосами, которого Юнги запугал в клубе. Что он здесь делает? «Ну, видимо, живет» – язвит в ответ голос из подсознания. Если так, что здесь делает Юнги? Какого блять хуя? Вот оно то чувство, которое отравляет омегу после каждой проведенной с Чоном под одной крышей ночи. Он каждый раз врезается в эту стену, как слепой, продолжая в ее сторону лететь. Вот сейчас было бы неплохо проснуться. Первое, что приходит в голову – развернуться и убежать, как можно дальше, но его ноги словно прирастают к полу, придавленный невидимым грузом он не способен и сдвинуться. Увиденное не укладывается в одну картину. Не в ту, которую представлял Юнги. Внутри что-то ухает прямо вниз, и если это не по-настоящему и его внутренние органы на самом деле все еще на своих местах, то почему хочется согнуться пополам от боли? Ему ничего не обещали, но ощущается, как предательство. Мин не понимает, кто глуп больше: он сам, подумавший, что Хосок чем-то отличается от всех остальных, альфа, приведший в одну квартиру двух омег, с которыми трахался, или этот рыжий, посмевший его, Юнги, ослушаться. Он думал, вчера вечером ему было очень плохо, но с этим чувством то даже сравнивать нельзя. Вчера хотелось жалеть себя, сегодня хочется убивать. Так они встречаются? Влюблены? Как долго? У Мина не получается уйти, Чон его замечает. Омега шагает в их сторону, еле перетаскивая ноги, словно по раскаленному углю, и даже лицо сделать попроще не удосуживается. Нужно держать себя в руках. – Как себя чувствуешь?– спрашивает альфа. Парень рядом с ним, увидев Мина, замирает с широко раскрытыми глазами. Боится сука. – Нормально,– выходит хрипло. – Есть хочешь?– тот отчего-то совсем не волнуется, спокойно продолжая есть. За кого он вообще принимает Юнги? За одного из своих шлюх? Ладони чешутся, как же хочется одного оттаскать за рыженькие волосы, а другому сломать идеальный нос. Но он не станет – слишком много чести. Сейчас же уедет к себе, а с Чоном больше даже не заговорит. Как он мог заинтересоваться таким мудаком? – Нет. Почему я не в своей одежде? – Предпочел бы спать в заблеванном? Крис все постирал. Какой хозяйственный. Взгляд Юнги снова падает на омегу. Тот ежится под ним и, даже не допив напиток, спешно выходит из-за стола, ретируясь в кухонную часть. Хосок кивает на стул, приглашая сесть, Мин опускается на него тяжелым камнем, все еще не до конца воспринимая ситуацию. — Не хочешь спасибо сказать? – кладет кусочек салата в рот и продолжает задавать вопросы. – Не хочу. Я тебя не просил ни о чем. — Хорошо, в следующий раз оставлю одного, и делай, что хочешь. Но каждый раз, когда за тобой не присматривают, ты умудряешься во что-нибудь влипнуть. Юнги лишь громко фыркает в ответ, показывая, что не в настроении спорить. Еще немного они сидят в молчании, где тишину нарушают лишь стуки палочек в руках Чона и плеск воды в раковине. Из транса омегу выводит голос Криса, который подходит к ним снова и, прокашлявшись, произносит: – Хосок, что приготовить на ужин? – возможно, он все понял и теперь издевается. – Ничего, я уезжаю, меня не будет в городе до завтрашнего вечера. – Тогда, я закончу с уборкой и уйду пораньше? – Да, конечно. В смысле «закончит с уборкой и уйдет пораньше»? Юнги расплывается в улыбке, когда до него доходит, и кусает губы, лишь бы это скрыть. Он точно идиот. Его плечи дрожат от резкого облегчения, а нечто, сжимающее все это время легкие, расслабляется и позволяет, наконец, свободно дышать. Такое чувствуют, когда просыпаются после реально кошмарного сна и осознают, что в действительности ничего не было. Хосок ни с кем не встречается. – Он на тебя работает? – спрашивает, возможно, резче, чем требуется. – Да. Всего лишь домработник. «Которого он трахал» – добавляет неугомонный голос в голове, но Юнги от него отмахивается. Мало ли с кем он спал до него. Хосок не хотел бы его в их последний раз так сильно, будь у него секс с кем-то другим. – Милашка,– улыбается омега впервые искренне – Знаешь, я передумал,– щебечет, уже обращаясь к Крису – Сделай мне сладкий кофе с молоком и принеси пирожных. – Пирожных нет. Есть шоколадное печенье. – Неси его! – на самом деле, он был ужасно голодным. Каждый его день начинается с порции сахара. — Я вижу, ты отходишь,– вновь вмешивается ухмыляющийся Хосок. – Куда едешь? – На третью базу. За новой партией. - Понятненько. В чем мне идти домой, если моя одежда мокрая? – Можешь остаться, пока не высохнет. Спалишь мне квартиру, живьем закопаю,— встает, отодвинув стул, и смотрит сверху вниз совершенно серьезно. Юнги кивает несколько раз и вскакивает на ноги, чтобы чмокнуть альфу сначала в щеку, а потом и в губы. Показательно. – Спасибо, ты лучший.