***
В тренировочном зале после окончания занятий тихо, собираются, не мешая другим, отзанимавшиеся черлидеры, переговариваются о чём-то своём база и маунтеры, в коридоре, чтобы не нарушать устаканивающуюся тишину, постукивают жёсткими мячами подтягивающиеся на тренировку баскетболисты. — Ты меня заебал! — Уён подпрыгивает на месте, а потом отскакивает в сторону, замахиваясь рукой с зажатым в ней помпоном куда-то за спину. — Сколько раз говорить, чтобы перестал подкрадываться сзади?! — Эй, остынь, балерина, — руку с помпоном ловят и несильно заламывают за спину, почти сразу же крепко фиксируя изворотливое тело поперёк груди. Знакомый скрипучий голос противно посмеивается сзади в ухо, щекоча тёплым дыханием взмыленную шею и мокрые волосы. Черлидер продолжает вырываться из крепкой хватки, сзади шипят. — Руку же сломаю, ну. Чхве Сан достал, вот правда. Чёртов баскетболист их школьной сборной 'Nеw Americana', до безобразия красивый и приставучий. Кто-то говорит, что он по всем параметрам похож на своего отца, после развода с женой забравшего его в Америку. Ни разу не беспалевный, не учащийся на своих ошибках, но, сука, до той степени упорный и настойчивый, что даже смешно и стыдно. И Уён бы так не бесился, если бы на месте Сана был кто угодно другой, менее богатый, менее напыщенный и думающий, что ему все и вся должны. Менее… Раздражающе-красивый в своих тонких круглых очках (которые сразу накидывают его возрасту примерно лет пять) и идеально подобранной и отглаженной одежде, в конце концов! А ещё слишком всё-таки правильный и чересчур аккуратный, но сейчас не об этом. — Я тебе, блять, не балерина, — Уёну всё же удаётся извернуться так, чтобы пнуть Сана по ноге и повалить на холодный пол. Каким бы классным центровым Чхве ни был, черлидер Чон всё равно сильнее и проворнее. — Слушай меня сюда, ты, долбонос тупорылый, ещё раз ты меня балериной назовёшь… — И ты сломаешь мне челюсть, а потом заставишь сожрать свою мохнатку-махалку, я в курсе, — Сан под ним устраивается поудобнее, подкладывая под голову руки. Даже глаза у него сверкают до противного весело и насмешливо, словно говоря, что даже сверху Уён всё равно под каблуком и под чужим влиянием. — Не могу отказать себе в удовольствии побесить тебя. И старший здесь, вообще-то, я, так что не смей меня так называть! Уён задыхается от возмущения, Сан наблюдает его бешено мечущийся взгляд снизу-вверх, всё ещё прижатый к полу чужим весом, но лично его такой расклад вполне себе устраивает. — С какого это перепуга?! — А вот с такого! — Сан ловко выкручивается из-под сидящего на нём Уёна, извиваясь, как гадюка, и легко, будто Чон совсем ничего не весит, перебрасывает его через себя, прижимая всем своим весом к полу. Уёна бесит и это тоже, потому что Чхве Сан — первый и единственный человек, решающийся на то, чтобы вывести его из себя, и занимающийся этим вот уже второй год подряд. И, надо заметить, занимающийся весьма успешно. Просто ему действительно нравится бесить Уёна, подкалывая его и называя балериной со спины, неожиданно цапая исподтишка худые бока и иногда втыкая в высокий пучок на макушке палочку для суши на манер шпильки, которыми самому Сану на Хэллоуин всегда закалывали волосы на манер какого-нибудь императора эпохи Корё. Потому что Чон в эти моменты действительно живой. — Свали нахер! — шипит Чон, вскидывая наверх бёдра и выводя растерявшегося Сана из шаткого состояния равновесия, заставляя перевалиться вперед и почти упасть, вскакивает на ноги, и, показав язык, с гордым видом дефилирует к выходу из зала. На Сана сочувствующе смотрят друзья. — И не надоело тебе? Вообще, Чон Уён далеко не самый красивый и далеко не самый популярный парень в школе, но именно от этого парня (адекватному) Чхве Сану основательно сносит крышу. Даже несмотря на позицию капитана команды по черлидингу, Уён всё равно держится при своём определённом статусе, не зазнаётся, не звездится и повышенной надменностью не страдает, разве что рядом с Саном: продолжает охотно помогать отстающим одноклассникам по некоторым предметам, гуляет с девушками, подставив милейшее своё личико, тронутое едва заметно веснушками, ещё тёплому осеннему солнцу. Сана бесит. Взаимно, к слову. — Год назад я пообещал ему, что заебу его до той степени, что он согласится быть моим парнем. Всё ещё ничего особо не изменилось. «Кроме того, что он уже мой парень» А Уён иногда***
— Сан, какого чёрта?! Уён шумно втягивает воздух сквозь крепко сжатые зубы, стоит прохладному сквозняку облизнуть разгорячённую кожу, когда с крепких высоких ног стягивают тугие скинни-джины в облипку. Он не был бы собой, если бы не попытался обматерить Сана, прижавшего его к шершавой стене подсобки, но из горла, вместо привычного в чужой адрес ругательства, вырывается лишь полузадушенный хрип, заглушённый прижатым к зубам ребром ладони. — Тише, — шепчет Сан, мягко касаясь губами уголка чужих пухлых губ — у Чхве губы покусанные, упругие, но всё равно вкусные и приятные на ощупь, отдающие табачной горечью крепкого кофе и сигарет. И, совсем немного, вкусом самого Уёна, что не перебивается уже ничем, въевшимся в тонкую кожу. — Тише, балерина. Не хочешь же, чтобы услышали? — Ты раздражаешь, — пылко выдыхает Уён, цепляясь за чужие широкие плечи, служащие сейчас спасательным кругом. Прикосновения к оголившимся участкам кожи вызывают странную дрожь, заставляют гнуться навстречу, подаваться вперёд и требовать больше внимания, больше прикосновений. Больше Сана. А мягкая и неторопливая ласка, даваемая ловкими пальцами почти невесомо, распаляет ещё сильнее. И это только на руку. — Привлекаешь слишком много внимания, всем нравишься, все к тебе липнут… Такой, сука, правильный, точный, идеальный, чтоб тебя… И мой. — Не скажу, что тебе не нравится, балерина, — Чхве притирается ближе, прижимает Уёна к стене, разводя острым костлявым коленом его бёдра, вжимаясь в пах и дразня длинными пальцами через ткань белья. И твой. — Когда нибудь ты перестанешь меня этим подкалывать. — Когда нибудь, обязательно. — Когда? — Когда закончу прощальную речь над твоим гробом, — хмыкает Сан, соскальзывая на колени и прижимаясь к голому бедру Уёна щекой, щекоча кожу тёплым дыханием. — А-а… о-ох, чёрт, Сан, ты планируешь свести меня в могилу? — В конце концов око за око, стрихнин в виски за попытки, пусть и в шутку, убить меня. Они смеются в унисон, на пару понимая абсурдность этого диалога и складывающейся ситуации. Оба такие разные и не похожие друг на друга — баскетболист и черлидер, на публику делающие вид, что ненавидят друг друга, держащие марку во имя репутации, а потом прячущиеся вот так же и уже молчаливо вымещающие друг на друге всё набравшееся-накопившееся за день — жарко, развязно и почти без смущения и комплексов. У одного в спортивной сумке — одна на двоих бутылка текилы на вечер, у другого козырем в рукаве — пачка дорогих сигарет, тоже на двоих. И у них один на двоих в головах вирусный беспорядок и некоторые мысли, считываемые тонкими пальцами по коже, выступающим венам и косточкам. У них на двоих своя эстетика и своё понимание прекрасного. И, что немаловажно, умение взбодрить и взбодриться. Так и повелось — поддерживая 'New Americana' невольно поддерживаешь всю команду разом. А поддерживая гадского Чхве Сана… А чёртов Чхве Сан потом отплачивает сполна, прижимаясь ближе, просяще, но не униженно, и Уёну потом и самому не стыдно на колени стать, потому что для