Crazy Neverland

— Благодарю Вас, юноша, — старческий голос наполнен беззубо улыбчивым теплом и добротой. Старичок словно лучится изнутри светом прожитых лет, его окутывает мягкое сияние, приятное глазу Минги настолько, что не хочется отводить взгляд — смотреть, наслаждаться и греться в его тепле. Настолько редко можно было встретить подобное. — Что бы я без Вас делал, Вы мне весь день спасли! Они стоят в маленькой и тесной прихожей квартиры одинокого старичка, а об ноги собирающегося уходить Минги трётся старая ласковая кошка, громко мурлыкающая и рассказывающая парню о каких-то своих домашне-кошачьих делах. Минги чешет её за дымчато-серым ушком и между ними тянется тонкая светлая нить — от парня к кошке, убирая седину с шерсти на лапках. — Не за что, дядюшка Кон, — не менее ярко и лучисто улыбается Сон, шнурующий кеды. — Был рад Вам помочь, звоните, если вдруг понадобится помощь. Я помогу. Трётся об ноги кошка, стремительно помолодевшая на год сотворённым чудом, потом прытко забираясь хозяину на плечо и удобно стекла по руке, обвивая сухое старческое запястье хвостом. «Радуй своего хозяина дольше, пусть радуется тебе, пушистая» *** Над головой Минги сияет мягким полумесяцем тонкий нимб, отбрасывающий на тронутые сединой волосы красивые отблески. Минги улыбается, сидя на корточках перед маленькой девочкой, потому что знает, куда и на что она смотрит. Она уже не плачет надрывно, как пару минут назад, когда он только нашёл её, потерявшуюся и сидящую под раскидистым деревом. Минги высокий и взрослый, но девочка его не боится. У Минги добрые улыбчивые глаза и тёплые руки, как у мамы. — Дядя похож на Ангела, как мама читала в книжке, — лепечет она, улыбается и тянет маленькие ручонки к чужой голове, гладит мягкие волосы. — Почему? — Потому что дядя отведёт тебя к маме, малышка, — мягко говорит Минги, поднимаясь с корточек и вырастая над девочкой широкоплечей скалой, подхватывая её на руки и позволяя трогать себя за волосы в попытке ухватить нимб. Девочка смеётся от лёгкой щекотки, когда тонкая-тонкая и едва заметная белая нить обвивается вокруг маленького запястья. Минги знает, что дети видят и чувствуют гораздо больше. Только рассказать не могут. Минги защитит маленькую девочку от страхов и горестей, не даст зачерстветь маленькому доброму сердечку, навечно посадив там росточек света и тепла. — А у меня будет такой? — Конечно будет, когда вырастешь. — А когда я вырасту? «Надеюсь, что нескоро» — Минна! — вскрикивает молодая женщина с заплаканными глазами, когда видит подходящего к ней молодого мужчину с сидящей у него на руках дочкой. — Как ты меня напугала, маленькая непоседа! Доставила молодому господину неудобства… А вдруг у него были дела?! — Мама, представляешь! — радостно кричит маленькая девочка, когда Минги спускает её на землю. Берёт его маленькой ладошкой за палец и тянет к маме. — Представляешь, а дядя — Ангел! Самый настоящий, он сам мне рассказывал! Молодая женщина недоверчиво косится на улыбающегося Минги, словно собираясь что-то сказать, но натыкается лишь на по-доброму сверкающие глаза. Юноша действительно словно не отсюда, потому что не могут обычные люди словно сиять изнутри, а вокруг них не может витать ореол, словно сотканный из тысяч тончайших белых нитей, незаметных глазу. И глаза у него такие. Которым можно верить и глядя в которые хочется сказать правду. Добрые и прозрачные. Сам по себе юноша словно соткан из сияющего призрачным светом полотна. — Спасибо Вам, — женщина склоняет голову в почтительном поклоне. — Если бы не Вы, мы бы не нашли малышку. Надеюсь, она не сильно докучала Вам? — Вовсе нет, госпожа, — качает головой Сон. — Я люблю детей. Ваша девочка вырастет чудесным человеком. «Я позабочусь об этом» *** — Ну что ты, ушастый? С земли снизу-вверх на Минги пронзительно-грустно смотрят собачьи глаза. Точнее — один глаз, второй подёрнут плёнкой бельма и слеп. Собака стара, слаба и вынуждена проводить остаток дней не в тёплом хозяйском доме или в удобной конуре, а на морозе за мусорным баком, забившись между ледяной металлической стенкой и каменной стеной дома. Минги грустно и тяжело смотреть на чьего-то когда-то преданного друга, его сердце болезненно сжимается, когда старый пёс ластится косматой головой к его тёплой руке, тихо поскуливая от холода и голода. Сон с рук кормит пса влажным кормом, пёс жадно хватает с ладони мясные кусочки беззубой пастью, давится и почти урчит от удовольствия. Голодный и уже никому не нужный, но не ожесточённый миром. Самый лучший, близкий и преданный человеку друг. Минги гладит его по спутанной шерсти между ушей, чешет под шеей и позволяет забраться к себе на колени, отмахиваясь рукой от того, что может запачкать чистые джинсы. Это пустое. Они молчаливо разговаривают друг с другом, делясь трудностями жизни. Пёс рассказывает ему о хозяевах, какими они были хорошими, а потом уехали, оставив его на старости лет одного, а Минги рассказывает о нелёгкой жизни блудного ангела, обещая сотворить для старого пса чудо. Не им самим, но через него. От тонких пальцев к кудлатой шее тянется тонкая-тонкая белая нить, покрывая бельмом второй глаз и серебря шерсть инеем седины. И Пёс засыпает у него на руках. Ангел лишь наблюдает за тем, как старое и перекалеченное жизнью тело покидает светлый и молодой собачий дух, обретающий свободу. Дух скачет рядом с ним, звонко потявкивая, тычется мокрым носом в колени, последний раз бестелесо ластится под руку кудлатой головой, благодаря за освобождение, и уносится куда-то вдаль по своим собачьим делам. Минги лишь улыбается ему вслед, давая безжизненному собачьему телу рассыпаться у себя в руках горсткой чистого белого снега. «Я надеюсь, что теперь ты будешь счастлив, ушастый. Ты был хорошим другом» *** — Я словно заперт в самом себе. Задыхаюсь с каждым шагом всё больше и больше, падаю всё глубже, не могу выбраться… Это словно Ад на Земле, пропасть без конца и края и… И я вообще сомневаюсь, есть ли отсюда выход. Хоть куда-то? Шёпот отражается от деревянных стен, глохнет в мелких щелях и теряется где-то далеко и высоко под сводом. Минги сидит на низкой табуретке против седого от жизни священника, склонив голову. Ладонь старика лежит на его голове, не давая ему упасть в пучину собственных страхов и внутренней тьмы, забираемой от каждого человека по крупице. — Я потерян и запутан, святой отец. Даже не понимаю, где идет мой путь и что будет правильным выбором. Я думал, что смогу выбраться отсюда, но мой грех никогда не исчезнет. Он всегда будет со мной и не оставит меня. Неужели я навсегда останусь здесь? — Ты силён и бесстрашен, сын мой, — глубокий старческий голос разговаривает с ним неторопливо, размеренно и возвышенно. — Твой грех велик, но ты искупаешь его своей болью. Бог с тобой, он всё простит. Минги покорно закрывает глаза, позволяя тёплым старческим рукам, грубым от тяжёлой работы, нить за нитью вытягивать из себя боль и страх, принося облегчение. И Минги выдыхает, чувствуя, как медленно расправляется за спиной жалкое подобие кожистых крыльев, которых он лишился в наказание — совсем слабых и неокрепших, но тех, что будут крепнуть и набираться силы с течением времени. Которые позволят ему найти выход и вернуться Домой, где его наверняка ждут. — Иди, сын мой, — священник убирает руку с затылка юноши, позволяя тому выпрямиться и почти на две головы перерасти усыхающего наставителя. — Твоё наказание подходит к концу. В день, когда ты искупишь свой грех, алое солнце рассвета осветит твой путь. — Но как я пойму?.. — Поймёшь. Ты почувствуешь, сын мой. Ты будешь прощён. *** Закатное солнце окрашивает ярко-алым спешащий куда-то мегаполис. Город утопает в хаосе, но в конечном итоге всё приходит в какой-то свой определённый порядок. Минги слышит сотни тысяч голосов, живых и уже ушедших из жизни, разговаривающих с ним из-за грани жизни и смерти. Он окидывает лёгким взглядом стремительно пустеющий мост, видит покидающих его бестелесых духов людей и животных. Лает на него какая-то кудрявая собачонка, забивающаяся хозяйке между ног, пугающаяся сверхъестественной природы, пугается и отказывается идти дальше. В хозяйке собаки Сон узнаёт спасённую девочку, повзрослевшую и невероятно счастливую. А девочка узнаёт его среди сотни тысяч лиц. — Привет, дядя Ангел, — Минна машет ему рукой, белозубо улыбаясь. Под руку её осторожно держит молодой человек, смотрящий на неё с молчаливым обожанием и окружённый чистой и светлой аурой. Минги кивает чему-то своему и машет рукой девушке, молчаливо одобряя её выбор. Мост пустеет. Город укрывается тёмным одеялом бархатистой летней ночи. Одна единственная одинокая фигура остаётся у ограждения моста в поздний час. Вскидывает голову к небу, шепча молитву и прося отпустить все грехи. Осторожно перелезает ограждение и держится за металлическую решётку. — Эй, постой! Снятая с края моста девушка сидит перед ним, обняв себя за плечи руками. — Зачем мне продолжать жить? Девушка роняет голову на руки, её плечи сотрясают молчаливые рыдания. Несчастный сломленный человек, ещё одна умирающая душа, собирающаяся идти на самый большой в жизни грех. Минги качает головой, тяжело вздыхая. Одинокая девушка, потерянная и запутавшаяся в себе, как и он сам, неспособная на покой и счастье. — У меня никого не осталось, понимаешь? Минги-я? Никого. — У тебя осталась ты, — говорит Минги, садясь рядом и протягивая девушке баночку клубничного молока. Так, для успокоения. — Как и у меня самого только я и остался. Живи ради себя. Заботься о себе, люби себя… Ты ведь хороший человек. — Откуда ты знаешь? — А я всё знаю, — улыбается юноша, поправляя выбившиеся из-за ушей пряди волос. — Всё и обо всех. Понемножку. — Как это? — А я немного ангел. — Не ври. — Не вру. А ещё у меня крылья есть. И нимб. Настоящие, честно-честно. Девушка улыбается. Вокруг неё словно мгновенно зажигаются сотни светлячков, отражающихся в её глубоких грустных глазах. Красивая девушка с красивой душой. Разломанная на тысячи осколков, живые кожа и кости, но настоящая и чувствующая. — Спасибо за вечер, — улыбается она, помахивая Минги рукой. — И за… за всё остальное. Тоже спасибо. Ты правда помог мне взглянуть на всё иначе. — Это моя работа, рад быть полезен, — юноша отдаёт ей сумку, взлохмачивая прибитые дождевой водой волосы. — Мы встретимся ещё раз? — Вряд ли. Просто попрощайся со мной, как будто с легендой. Хочу уйти красиво, — Минги берётся двумя пальцами за козырёк невидимой шляпы и изо всех сил старается показать «Лунную походку». Девушка улыбается и заходит в подъезд — к утру она уже забудет о красивом улыбчивом парне, спасшем ей жизнь и подарившим шанс прожить новую, — а Минги подставляет лицо ночному дождю. И чувствует себя живым. «Это была твоя последняя душа, Минги-я. Теперь ты свободен» Ярко-алое рассветное солнце слепит глаза, заливая мир багрянцем подступающего дня. Минги щурится, опираясь локтями на низкое ограждение моста, смотрит вниз, видя бликующее солнце на тёмно-синей водной глади. Даже пахнет сейчас всё по-другому, тепло и ярко. Солнце обласкивает его с головы до ног, укутывает в тёплый плотный кокон, заставляя жмуриться, пока за спиной тугими потоками в небо расправляются два белоснежных крыла. — А у меня крылья есть… И его слепит на мгновение пронзительно-белый свет вокруг, холодный и пронизывающий до самых костей, вспарывающий кожу и перекраивающий во что-то другое. Живого Минги. Живого Ангела. — Он вернулся? — Правда? — Минги здесь? Когда? — Десять лет прошло, поверить не могу… — Эй, он здесь. Принесите кубок с вином, ему нужно прийти в себя. — Неужели он правда смог вернуться. Минги открывает глаза, заключённый в кольцо из семи пар рук. Со всех сторон — крылья-крылья-перья-яркий свет, бархатистый шорох одеяний и семь пар глаз, смотрящих на него грустно и тепло. Словно они не виделись вечность. А может — для них это и правда было вечностью, проведённой с ним, но без него. — Здравствуй, Минги-я, — улыбается ему черноокий старший Ангел, прекрасный, словно произведение искусства, незаметно промакивая в уголках глаз непослушные слёзы. — Добро пожаловать Домой. Минги наконец-то Дома, больше нечего бояться.