Crazy Neverland

— Придурок, на улице холодно. Ёсан скептически выгибает бровь, когда замечает, что из одежды на Уёне только домашняя растянутая футболка и шорты. На улице дождь, ноябрь и плюс пять от силы, а ветер настолько пробирающий, что даже Ёсан в своём без пяти минут зимнем пальто продрог; но Чону, кажется, буквально насрать. Он выглядит так, словно скажи ему Ёсан ещё хоть слово — его порвут на мелкие кусочки и даже глазом не моргнут. Всё в стиле Уёна. — Пошёл нахер, — сипло шипит Уён, заталкивая ноги в кроссовки, безжалостно приминая задники. Замша обиженно скрипит, оскорблённая таким недалёким отношением. Уён распалённый и взвинченный, уставший и обиженный до самой глубины души только по ему понятной причине. — Я сегодня ночую у Сана! — Окей, — вздыхает Ёсан, понимая, что им надо бы нормально поговорить наконец, но сейчас они оба в том состоянии, когда единственно правильным выходом будет наехать, накричать, побить кулаками стену и выплеснуть негатив. Это неправильно, разумеется. Они сами по себе неправильные и слишком противоречивые. Тихие-мирные разговоры по душам, конечно, в их компетенции, но не в это время. Не когда Уёну кажется, что вместе с Ёсаном против него весь мир, и единственным выходом является побег от проблем и самого себя. Как по-взрослому — думается Кану, когда он пытается оттеснить Уёна от входной двери и упросить остаться. — Гад, — громко фыркает Чон, его возмущение скатывается вниз по лестничному пролёту, отсчитываясь его скачками по ступеням. Через одну. Ёсан считает. В конце третьего пролёта даже через две. А ближе к первому этажу — и того почти через весь пролёт. Кан закрывает дверь, когда в подъезде глухо пищит домофон и до слуха доносится шум проливного дождя. «Даже зонт не взял, дурак» На самом деле, по субъективному мнению Ёсана, они поссорились буквально из-за ерунды. Задержаться на работе и оставить дома телефон — со всеми же бывает, верно? Банально до ужаса, но Ёсан не виноват в своей рассеянности. Хотя, обычно он очень даже собран. Педантично складывает вещи в портфель с вечера и трижды (обязательно) проверяет всё перед выходом. Несколько раз проверяет карманы на наличие пропусков и мобильного, но в этот раз что-то пошло не так. Наверное, давление невовремя скакануло или погода так и не распогодилась с вечера. Не сказать, что Кан был сильно метеозависим, но в этот раз обычная система дала сбой. Но свою вину он признал почти сразу, даже почти успел извиниться, если бы не «ты, сука, мне изменяешь, что ли, что телефон дома оставляешь и на работе не появляешься?!» крикнутое злым Уёном и выбившее из-под ног землю. Ёсан бы никогда и ни за что, он в этом ни сном, ни духом, потому что куда ему. Хватит на его голову одного истеричного недоразумения, которое и так обо всём узнаёт самым первым. А Уён переживал. Злился, ругался на лежащий на тумбочке телефон, потому что его хозяин — рассеянный придурок, который совершенно не заботится о том, что его парень, вообще-то, ужасно волнуется. До той степени, что даже дозвонившись до коллеги Кана и узнав, что его весь день не было в офисе, укатывается в неконтролируемую панику. Конечно, прямо об этом он никогда не скажет — его, скорее, гордость придушит, чем он признается в этом хотя бы себе. На Ёсана он может только злиться, кусаться, кричать, ругаться, иногда просто ворчать от хорошего настроения, допускать мимолётную грубость или ласку, когда можно, но не переживать. Потому что Ёсан — бездушная сволочь и совершенно о нём не заботится. Спустя пятнадцать минут — время, которое обычно Уёну требовалось, чтобы добраться до дома Сана и Сонхва, — Ёсан набирает Сана, спрашивая, у них ли Уён. — Нет, хён, — удивлённо отвечает Чхве, а потом закрывает динамик ладонью, судя по всему, спрашивая что-то у Сонхва. — И Хва не знает, где он, не звонил. Попробую ему позвонить, хотя, если вы поругались, то сомневаюсь, что он даже мне ответит. Они не поругались. Точнее, поругался Уён. С Ёсаном. Из-за ерунды. Ёсан трёт пальцами переносицу. Он заебался. Откровенно заебался от Уёна, от его импульсивности, нежелания послушать, услышать и понять. Громкий, сам себе на уме, у него были виноваты все, но не он сам. Сюда бы подошёл старый мем про «нормально же общались», но Кану слишком не до этого. Он пытается сообразить, куда мог деться Уён, звонит и не может дозвониться, а потом Чон и вовсе отключает телефон. Ни у кого из знакомых его нет. Ни в одном кафе или чём-то подобном. Ёсан даже забегает в соседний район, осматривает парк там, отплёвываясь от льющейся в рот дождевой воды. Холодно, сука. И вот не мог Чон выбрать более сухую погоду, чтобы в очередной раз сбежать от нормального разговора. Они созваниваются с Саном ещё раз, Ёсан ужасно замёрз и промок до белья, потому что пальто предательски тонкое, а дождь в двенадцатом часу ночи решил только усилиться, вымачивая всё отвратительной мелкой моросью. Сан в очередной раз говорит, что не может дозвониться до Чона и в тысячный раз извиняется непонятно за что. Ёсан пару раз спрашивает сам себя по пути домой, за что он всё-таки, мать его, любит Уёна? Вечно недовольного всем парня с нестабильным эмоциональным фоном, жутко мнительного и любящего устраивать сцены ни с чего? Заглядывает по пути обратно ещё в пару любимых кофеен Уёна и спрашивает у персонала, не заходил ли он сегодня. Он насквозь мокрый и продрогший, от холода дрожат руки и синеют губы, а до дома ещё двадцать минут ходьбы. Расстёгивает бесполезно-мокрое пальто, задирает отвороты ворота, чтобы хоть так закрыть шею, суёт под мышки ледяные ладони и сутулится, пытаясь согреться. — Хён, ты совсем идиот?! Уён как всегда. Шумный, крикливый, выскакивает из-за поворота наперевес с зонтом и тёплой кофтой, злой с виду, но в глазах на деле — страх, горечь и облегчение. Он не сбегал никуда. Пробежал пару кругов по парку возле их дома, чтобы успокоиться, а вернувшись домой не нашёл там Ёсана, испугавшись, что теперь тот ушёл насовсем. Теперь нашёл. И уже точно никуда не отпустит и не сбежит сам. — Это ты у меня спрашиваешь?! — хрипло кричит в ответ Кан, замирая в паре шагов от парня. — Сбежал в ночи непонятно куда, не брал трубку, не оделся даже, не послушал… Ёсана разбирает на злобу и ругань, он выговаривает всё, что надумал про Уёна, всё, что давно сидело внутри, копилось и рвало душу. А когда заканчивает — в голове звеняще пусто. — Наконец-то, — ворчит Уён, позволяя хёну выговориться и наконец заставляя Кана снять мокрое пальто и надеть сухую тёплую кофту. Он не злится, не негодует в ответ, как бывает обычно, лишь молча и внимательно слушает, с облегчением понимая, что его хён не держит в себе всё подряд. В темноте его глаза горят ярче звёзд. — Пошли домой уже, холодно. Нам завтра вставать рано, мы хотели в кино сходить, а если ты заболеешь?! — А что, волнуешься? — язвит Ёсан, которого Уён вталкивает в квартиру, и блаженно стонет, стоит только телу попасть в обволакивающее тепло родного дома. — Да ни в жизнь, — фыркает Уён, силой усаживая Кана на банкетку и снимая с него мокрые ботинки. — Просто если ты заболеешь, то я… То мы не сможем поехать на Чеджу на выходных с Саном и Сонхва. А мы же хотели, помнишь? Так что марш в кровать, я принесу тебе чай. Уён не извиняется. Никогда. Он слишком горд для этого и лучше вымоет себе же рот с мылом, чем когда-то перед кем-то извинится. Но вместе с этим он понимает, что сбегать от всего разом — последнее дело, но он боится в один момент ссоры услышать, что Ёсан устал от него, и что вообще «давай расстанемся? Мы друг другу не подходим». Уён не переживает за Ёсана. Вообще. Потому что Ёсан всё ещё глупая и бесчувственная сволочь, которую можно побесить, а потом долго целовать и обнимать, делая вид, что во сне. Зато Уён любит до жути, но никогда в этом не признается. Не на словах, но на действиях. Ёсан чувствует эту любовь в промокшей кофте, которую Уён накинул ему на плечи на улице, в раскрытом над головой зонте, в мягких ладонях, полотенцем протирающих влажные волосы, ворчливом тоне; огромной чашке чая, которую Уён бухает на тумбочку, приволакивая следом таблетки от кашля и малиновое варенье. И, кажется, это одна из тех причин, почему они ещё вместе. А ещё это «Мы». Им обоим не нужно сомневаться, что для них оно есть. — Спи, хён, — сонно шепчет Уён, укладывая голову на плечо Ёсана. — Ты такой придурок, ты бы знал. Терпеть тебя не могу. — И я тебя люблю. Дождь за окном стихает.