sweetie heart

      Дышать невозможно, когда в грудной клетке что-то засело и ноет, ревёт, рычит, не даёт уснуть.       Воздух, стоящий в библиотеке тяжёлый, оседает на лёгких серым табачным пеплом, который не так просто вытрясти изнутри. Книги, сваленные в огромные кучи, медленно преют от сырости. Жарко.       Дышать невозможно, и это буквально аксиома, застрявшая в голове, но сейчас совсем не важная. Хотелось не дышать, хотелось целовать.       Целовать до одури и боли в грудной клетке, до потери сознания — выедать чужое сердце своими губами, ненормально иссохшимися; запускать всю пятерню в копну выкрашенных в ярко-фиолетовый цвет волос, оттягивать их назад, заставляя партнёра прогибаться в спине, и опять целовать, целовать, ц е л о в а т ь.       Застать одноклассника, спустясь ночью библиотеку, за изучением книжных полок и шкафов — странно и интригующе, подталкивает к действию, заставляет задуматься и принимать быстрые, но ужасно важные решения. Заниматься подобными вещами под прицелами сотни камер — безбожно неправильно, но чертовски приятно.       — Если нас сейчас поймают, — Ома, заигрывающе улыбаясь и мурча себе под нос, отталкивается от шипящего от накатывающей волны тепла, растекающегося по его венам, Рантаро, и косит взгляд на тот самый шкаф, — нас могут и убить, ни-хи-хи, — смеётся лидер, вновь припадая оголённой грудью к чужому лбу. Тело горит, как при температуре, но Кокичи не чувствует боли и спазмов.       — Если нас не поймают, — Амами припадает губами к чужой молочно-белой груди, покрывая её нежно-розовыми пятнами, идущими мелкой россыпью до точёных ключиц, — мы можем остаться тут подольше.       Кокичи по-лисьи щурится и шумно выдыхает скопившийся в лёгких невкусный библиотечный воздух через ноздри, пожирая взглядом томящегося под ним Амами. Кокичи давит обеими руками на широкие плечи Рантаро, и зеленоволосый с грохотом падает спиной на холодный пол, растекаясь по нему в разные стороны. Между ними вновь почти пять сантиметров — кончики носа касаются друг друга, и жаркое дыхание наполняет атмосферу, возникшую вокруг них обоих. Кокичи юлит, целует вначале шею: где-то легонько кусает, заставляя партнёра вздрогнуть, затем вновь целует, добираясь до мочки уха — издевается:       — А если я скажу, — юноша запинается, говорит неспеша, растягивая каждое слово, прокручивая его на языке, как сладкое вишнёвое кремовое пирожное, — что я и есть вдохновитель, ты убьёшь меня? — Ома нааккурат садится на чужой пах и теснне жмётся к быстро вздымающейся отяжелевлей груди.       Рантаро мычит и ухмыляется, пытаясь придумать остроумный ответ для такой нетипичной ситуации. Кокичи — не его сестра, не маленькая хрупкая девочка, не тот, кого можно легко обмануть, наговорив всяких мыслей и напрасных секундных порывов эмоций. Хитрить бессмысленно, брыкаться — поздно.       Жить, вечно думая, что кто-то кому-то чего-то должен — уныло и утомительно: должен ответить на обычный вопрос, должен ответить на чувства...       Кокичи не просит ничего взамен — просто нагло дерзит, издеваясь над изнемождённым Рантаро. Рантаро это нравится — обычный секс, а завтра они проснутся как обычные одноклассники, но что-то всё равно определённо не так, и он это знает.       Может, вокруг не та атмосфера — грязный пол библиотеки не то место, где должно будет произойти это, но Ома не настаивает на чём-то более лучшем, что значит, что всё круто.       Может, завтра их выложат в интернет и они станут какой-то расфорсенной шуткой, но париться об этом, когда завтра можешь легко откинуть коньки — глупо и неуместно.       Может, это всего лишь боязнь нового дня, засевшая где-то под селезёнкой и больно давящая на живот? Возможно, к следующему вечеру и он, и Кокичи, и всё остальные будут лежать замертво, но париться об этом сейчас — последнее дело, и, раз завтра, вероятнее всего, точно один из них станет верным трупом, стоит хотя бы попытаться и не отнекиваться.       В любом ведь случае об никто не узнает, и наутро они проснутся, как те же самые компанейские «младший и старший братик», а значит всё окей.       Амами тянется к чужим губам и просит продолжения.       Кто знает, что будет с ним уже завтра.