6
Геральт вышагивает на площадь уверенно, по многолетней привычке поправляет ремни от оружия. В жилах плазма буквально кипит, и где-то внутри огнём разгорается желание погони... У него в прямом смысле чешутся руки кого-нибудь убить, и, благодаря Сети, что услужливо присылает ему очередное задание, он даже знает, где именно. Уверенность его внезапно утыкается в стену, когда Геральт, напролом двигаясь сквозь гущу людей, сам утыкается в фонтан. И в сидящую на нём причину головной боли последней ночи. — Святая Мелитэле, — поминает Геральт древнее божество и осознает, что даже всемогущая богиня не в силах ему помочь. Лютик сидел прямо на бортике, а рядом с ним, держа на коленках залепленную наклейками гитару, примостился парень, рыжий словно закатное солнце, низко склонив к Лютику голову. Казалось, они были так увлечены своим делом, но находящийся будто сразу и везде Лютик замечает ведьмака ещё до того, как тот замечает его самого. — О, Геральт, дружище! — радостно, как никто на свете вскрикивает Лютик и салютует ему записной книжкой словно бокалом. С одной стороны Геральт чувствует острую потребность извиниться за вчерашнее перед почти незнакомым человеком, а с другой стороны он в такой злости и раздражении понимает, что влип. Особенно когда Лютик наклоняется и подтаскивает Геральта поближе. Он будто вообще не знает о существовании личного пространства. — Знакомься, мой дорогой ведьмак, это Элен. — Твой ученик? — насмешливо приподнимает бровь Геральт. — Чему ты его можешь научить? — едкости в его голосе хоть отбавляй. Элен смотрит на него пронзительными голубыми-голубыми глазами, жутковато огромными. Правда как солнце, думает Геральт и злится ещё сильнее. Все эти инфанты, слабые, невинные, вызывают в нем такую необъяснимую злость, что ему страшно за их жизни. Он может только с отвращением смотреть на их глупую, бессмысленную, но сияющую чистоту, глупую, потому что что кому она здесь нужна, в этом грязном, увязшем в пороке настолько, что уже и не выбраться, мире. Однажды этот огонек внутри них просто раздавят, и Геральт со злой улыбкой даже не говорит, что против. Какой эгоист. Лютик недовольно хмурится, но проглатывает очередную колкость в свой адрес без намёка на обиду, и, хоть и смотрит на Геральта слегка потемневшим взглядом, щебечет с прежним запалом. Ведьмак косо и гадко лыбится в ответ, показывая, что знает — Лютика он всё-таки задел. — Мы с Элеаном, — деловито и даже вызывающе заявляет Лютик, — разбирали новую песню, может, слышал по радио, — и начинает так прилипчиво и навязчиво напевать дурацкую простую мелодию, смотря в ведьмачьи глаза с шальной хитринкой, в отместку показывая, что тоже может Геральта задеть. Он напевает всё громче, переключая мурлыканье на слова, Элен качает головой в такт, потряхивая рыжими кудрями, а Геральт с выдохом закатывает глаза и решает, что раз этот хреновый музыкант веселится, в его извинениях он точно не нуждается. Ни слова не сказав, ведьмак устремляется дальше, оставляя фонтан за правым бортом. Позади Лютик хохочет так весело и беззлобно, что Геральту становится как-то не по себе. Судя по звуку тот хлопает мальчишку по плечу, улыбается, мол, «а с этим громилой мне ещё нужно разобраться» и вприпрыжку догоняет Геральта, начиная шагать рядом с бесстыдным довольством. — Ну, и что дальше, Геральт? Ты думаешь, провидица-судьба свела нас просто так снова? — Лютик жмурится от сухого ветра, а Геральт скашивает на него колючий недоверчивый взгляд. — Звучит слишком пафосно, не находишь? — Я нахожу, что это не просто совпадение, дорогой мой ведьмак. Геральт зыркает на него, смотрит тяжело, и Лютик тут же вскидывает руки в примирительно жесте. — Хорошо-хорошо, просто ведьмак. Даже нет, не так. Просто Геральт. Если бы меня называли как-нибудь... Баснописец! Или... менестрель, мне бы, наверное, это вряд ли понравилось. — Да тебя хоть бы как-нибудь называли, — устало выдыхает Геральт и, о диво, даже не пытается ускориться, чтобы отвязать эту балаболку от себя. Лютик шагает рядом и постоянно поправляет ремешок от гитары. Геральт незаметно для себя думает, что это, должно быть, очень неудобно — гитара хоть и выглядит лёгкой, на самом деле нехило оттягивает плечо и на каждом шагу шлепается об лютикову спину... хм... задницу. Почему-то Геральта это веселит — ради любимой, если он не ошибается, вещи этот музыкантик готов терпеть любые трудности. — Знаешь, Геральт, было бы неплохо, если бы ты поделился, куда мы держим путь. А то мне невдомёк как-то... — Я иду куда мне надо, а вот куда идёшь ты — мне тоже непонятно. — Ой, перестань, Геральт. Я — поэт, а поэту не важно, куда идти. Поэту важно найти музу и вдохновение. Кто знает, может, я посвящу этому всю свою жизнь, буду воспевать в стихах подвиги грозного ведьмака, Геральта из Ривии, получу известность, сделаю тебя героем... — О, Святые небеса! Избавь меня от своих фантазий и песнопений. А ещё лучше иди где шёл и ищи свою музу в другом месте. — Ну что ты такое говоришь, Геральт! — совсем не обиженно восклицает Лютик. — Я уже чувствую, как красная ниточка судьбы ведёт меня туда, куда прокладывают путь твои стопы. Поверь, Геральт, даже если ты идёшь подровнять свои роскошные патлы, я смогу сделать из этого прекрасную песню. «Баллада о ведьмаке в парикмахерской», как тебе такое звучание? В этот момент над головами с грохотом проносится межъярусный стеклянный вагон-лифт и Геральт радуется, что отвечать Лютику не придется. Так оно и выходит — уже через секунду музыкант самозабвенно перескакивает на другую тему, будто поддержание пусть слабого, одностороннего разговора для него дело первостепенной важности. Геральт спускается до третьего яруса, почти в самую глубь. Нарезанного квадратами домов неба здесь не видно вообще, солнца, разумеется, тоже. Постоянный тяжёлый сумрак разгоняют только неоново-розовые прожектора. Это самые низовья в прямом и переносном смыслах, здесь царит произвол и полная анархия, в воздухе держится стойкий запах сигарного дыма, и из каждого угла тянет проблемами. Здесь мокро, темно, грязно, вывески давно уже не горят как надо, а в темных коридорах между домами постоянно мелькают мутные фигуры, от которых держаться следует подальше. Но, наверное, каждый ведьмак знает, что только в таких местах держат самые лучшие бордели, что только здесь алкоголь делают так, что пробирает даже ведьмачье синтетическое нутро. И, конечно, главное — это территория ведьмаков и прочих «созданий» со столь же броскими кличками. Только здесь для них есть столько работы. Гибриды из лабораторий побаиваются людных мест, прячутся в тени, скрываются, но Сеть находит их все равно. Как раз тогда, когда они выползают на поверхность, движимые голодом, и пытаются заменить биорастворы, которые им прописала Академия, настоящим мясом и кровью. А у Сети живые люди на счету, ими нельзя так бездумно жертвовать. — Боже, ну и вонь! Меня уже начинает мутить! — Лютик вопит непозволительно громко и смешно зажимает нос рукой, брезгливо отмахиваясь другой будто от насекомых.️ — Тебя сюда никто и не звал, — разводит руками Геральт и шагает в неоновую глубину, в паскудном желании надеясь, что Лютик одумается и поедет обратно, столкнувшись с реалиями ведьмачьего мира. Но тот оказывается упрямым простодушным ослом и шагает за Геральтом с непробиваемой уверенностью, будто даже льющийся отовсюду кровавого отлива неон не наводит его ни на какие мысли. Геральт продолжает идти вперёд, следуя подсознательному плану, заданному свыше, и прямо на ходу выдает: — Слушай, музыкант, если хочешь сохранить свое драгоценное человеческое тельце в целости, советую тебе валить отсюда обратно в свой драгоценный человеческий мирок. Не очень-то мне улыбается тащить отсюда твой бездыханный труп. — О да, Геральт, ты абсолютно прав, — с каким-то пьяным смешком Лютик хлопает его по плечу и ненадолго задерживает руку, наваливаясь всем весом. — Вонь такая, что и впрямь сдохнуть можно. Только я быстрее блевану, чем обеспечу тебя своим трупом, уж помяни моё слово. Геральт обессиленно хмыкает и решает о певце на некоторое время забыть, полностью сосредотачиваясь на работе. Хочет искать себе вдохновение — пусть ищет. Не его это, Геральта, дело, присматривать за добровольными самоубийцами. Тем более ещё и такими идиотами. След ведёт по знакомым Геральту дорогам: он знает их все, давно обшарил здесь каждый уголок. Его давно уже не завораживает извращённая красота этого места, пропитанная безысходным весельем, не притягивают взгляд чарующие отблески на стенах, не пугают манящие пустые бесконечные переходы и выныривающие из ниоткуда обрывки лестниц, не бьёт адреналиновой волной в мозг от терпкого прокуренного запаха с примесью чего-то гадкого. Геральта вся эта грязь облепила со всех сторон и давно не заботит, пока он здесь. Он уже сжился, сросся с этой грязью, что, наверное, ни одно средство до конца жизни не сможет его отмыть. Ему даже как-то неловко, что этот музыкант, оказывается, ничуть не против протащиться за ним сквозь всё это дьявольское место, пачкая свою ангельскую чистоту. Нет, он, конечно, очень показательно изображает позывы опорожнить содержимое своего желудка временами, но это не мешает ему неустанно трепаться о том, как идеально это место иллюстрирует работу ведьмака, что его вот прям сейчас распирает от набросившихся на него идей. Он даже начинает что-то тихонько мурлыкать себе под нос, но, пару раз натолкнувшись на зияющие говорящей пустотой подкрашенные глаза редких прохожих, стушеванно замолкает и утыкается взглядом под ноги. Тут уже Геральту становится неловко по другому поводу. Он как-то не ожидает услышать от почти вчерашнего знакомого такие пламенные планы на будущее. Это странно, нетипично, да и вообще глупо, если честно. Геральту, конечно, не по кому судить, но он сильно сомневается, что этот малец, возомнивший себя непонятно кем, протянет рядом с ним хоть пару недель. А зная Геральта, можно быть уверенным в одном точно — он сделает всё возможное, чтобы эти пару недель сократились до одной. И, вовсе не потому, что он боится сделать этому настоящему человеку больно, просто его бесит чистота. Чистоте в его жизни точно не место. На этот раз Сеть подкинула ему «мантикору». Хотя Геральт в упор не может найти связь между слепленным из говна и палок недоделанным киборгом и порождением зла из старинных сборников сказок и легенд. Наверное, кто-то наверху просто забавляется, придумывая всё новые и новые нелепые аналогии. Или просто считает, что опасность должна носить опасное имя, чтобы легче было убивать. Лютика тоже ставит этот вопрос в тупик, хотя Геральт не говорил ему об этом ничего. Родственная душа, не иначе. Местечко «мантикора» выбрала странное. Наверное, раньше, во времена столетней давности здесь был парк, судя по какой-то раскрошившейся плитке, но теперь тут разросся лес железобетонных колонн, кое-как поддерживающих толщу здания над ними. Лютик, вроде, даже присвистывает от такой массы. Свет представлен здесь вековечной светодиодной лампой, тощенько мерцающей где-то вдали. В остальном же вокруг на многие десятки метров царит тьма, и только какие-нибудь самоубийственные подростки знают, какие тайны она хранит. Впрочем, уже не важно, потому что Геральт не видит, но чувствует свою цель. Она здесь, среди этого леса, и от неё фонит неисправностью во все стороны. Будь она хоть немного живая, это могло бы означать, что она озлобленна и напугана, но в данном контексте это совсем неуместно. Лютик с неожиданным любопытством сует нос в темноту и присвистывает. Вроде даже забывает о наигранно плохом самочувствии и пропускает момент, когда Геральт рядом исчезает. Тот тоже не успевает это отследить, хотя обычно бывает уверен, будто всегда себя контролирует. Видимо, стремление к схватке заложено у него на уровне инстинктов, так что иногда даже он не замечает, как вступает в бой.7
— Лютик, будь ты проклят! Свали нахрен отсюда! — кричит озлобленно Геральт и со всей дури вваливает кулаком в шипастой перчатке по морде кибернетического монстра. Из роботизированных жил брызжет кровозаменитель, а стальные пластинки лицевого отдела уродливо вдавливаются в плоть. «Мантикора» теряет зрение, но вовсе не дурь в башке, и новый электронный импульс заставляет машину кинуться в атаку снова. Лютик синей точкой продолжает навязчиво мелькать на фоне, словно сто пятая, до чёртиков надоевшая галлюцинация, только хуже в кучу раз, потому что, черт, таковой не является. Геральт не может сказать с точностью, чем этот долбанутый на всю голову музыкант занимается, но в голове прочно укрепляется мысль, что ничем. Просто специально действует ведьмаку на нервы, чиркая что-то в своем блокноте. Тот даже находит в себе силы поразиться такому богохульскому отношению к собственной безопасности, но «мантикора» быстро переключает всё его внимание на себя. — Свали нахрен! — ещё злее выдает Геральт и в почти нечестном рукопашном бою разрывает силиконовую оболочку «мантикоры» руками. Позвонки отщепляются друг от друга, волокна рвутся, высвобождая наружу гадкий, отдающий дизелем запах. По чувствительному ведьмачьему носу проходится газовая атака, но это, в принципе, вообще не проблема. Куда хуже то, что боеприпасы пострадали. «Мантикоры», сволочи, из всех этих лагающих тварей самые мерзкие. Их в Академии возможностями точно не обделили, такие в бою работать будут за всех. Ведьмачье счастье, что после сбоев отбившиеся киборги теряют почти треть возможностей, продиктованных Сетью. Они словно потерянные овцы, — лёгкая добыча, пусть и так отчаянно бьющаяся за жизнь. Контакты в спинном мозгу отходят друг от друга, и до этого весьма дееспособный киборг валится под ноги ведьмака грудой металла. Геральт как-то грустно думает, что когда он станет неугоден Сети, его спишут вот примерно так же. У него, конечно, организация получше, он — чистейшая органика, пусть и синтезированная. Но это ведь ничего не значит, верно? Его можно отключить в любой момент, даже не думая, что с этической точки зрения он — человек. Настоящая личность, полноценная и здоровая, конечно, не очень коммуникабельная, но кого в реалиях этого мира вообще волнует общение? — Ты знаешь, Геральт, я считал, что у тебя в голове запас обсценной лексики побогаче, — иронично замечает Лютик, судя по всему, разыгравшейся баталией совсем не напуганный. Склонившись над почти черной в такой тьме лужицей крови из «мантикоры», он методом пещерного человека «попробовать все на зуб» тыкает в жижу пальцем. Температура выше допустимой тут же заставляет его с шипением одёрнуть ошпаренную часть тела, но даже это никак не мешает ему закончить своё ехидное высказывание. — А ты, оказывается, настоящий интеллигент. Ни одного бранного слова! Геральт не до конца понимает, что его слова могут значить. Обиженным Лютик не выглядит, хотя ведьмак уверен, что нотка раздражения в его голосе промелькнула. — Не против, если я использую это в своей балладе? — вскидывает отросшей челкой Лютик совсем в другом тоне. — Тут столько материала... Не утруждаясь ответом Геральт вырезает из черепа этакое «сердце» — маленький чипик, который он позже сможет предъявить как доказательство. Лютик с интересом наблюдает, даже затихнув на минутку. — Наверное, я должен бы купить это у тебя, но ты же не будешь лишать старого друга такого удовольствия получить все бесплатно... — Слушай, заткнись, сделай одолжение. — Да молчу я, молчу. Сочту твои слова за согласие. К удивлению всех, пожалуй, случаются две странные вещи: Лютик правда слушается и молчит почти всю дорогу, а Геральт не предпринимает попыток сбежать, со смирением считая своим долгом вывести парня отсюда подальше. Возможно, он даже подсознательно чувствует, что тот держится уже на последнем издыхании, и что делать с ним, если он по собственной дурости упадёт в обморок, Геральт понятия не имеет. К несчастью, его предположения оправдываются. Только вот он уже думает, что всё обошлось, когда стеклянный лифт со свистом уносит их ввысь, и этажи, словно слои в археологических раскопках, рябью мелькают перед глазами. Они летят до двадцатого яруса, и за это время будто просматривают все стадии человеческого разложения. Причем весьма затруднительно ответить, где же дела обстоят хуже — на третьем, где еду заменяют наркотиками, или здесь, где уже сколько лет цветёт замечательная рафинированная картинка. Они едва ли успевают сделать первый шаг в сияющий голубой мир, и тут случается ужасное. Лютик переваливается через перила в огромную трубу между домами и его рвёт на ярус ниже. Геральт тихо чертыхается. И в который раз проклинает свой синтетический разум: в непредвиденных ситуациях запас возможных импровизаций иссякает, и на некоторое время он впадает в ступор, пытаясь осознать и обработать свое положение. Он знать не знает, что чувствует сейчас Лютик, может, ему настолько больно, что он потеряет сознание, или его хвороба может оказаться заразной, или она свалит его с ног недели на три... Вариантов много, а решений в голову ни одно не приходит. Когда Лютик оборачивается, лицо у него белое как мел, а глаза пустые и совершенно отрешённые. Он дёргано сползает на землю, даже не думая бороться с головокружением, и Геральт подхватывает его только в последний момент, вновь кисло усмехаясь. Лютик ведь говорил, что это от страха! Что сейчас-то не так? Уже в который раз за сегодняшний день Геральт всеми силами благодарит богов. Какая удача, во имя всего святого, что они поднялись на свой ярус всего в двух кварталах от Академии — у Геральта, наверное, на роду написано тащить все свои проблемы к Йеннифэр. А кроме как проблемой язык назвать Лютика не поворачиваеся, тем более ведьмак даже не представляет, как ему можно помочь. Хотя здесь зерно истины всё же есть — у Йен на порядок больше опыта в таких делах, да и медициной она неплохо владеет. Лютик между тем меняет цвет лица с жёлтого на зелёный и сгибается пополам, а Геральт старается не смотреть, потому что, Господи, эта плитка была достойна большего. Пока на музыканта сходит временное затишье, ведьмак не нежничая взваливает его на плечо и несёт в сторону Академии, надеясь только, что тот сможет сдержать свои позывы и оставит ведьмачьи кожаные доспехи в чистоте. И Лютик, видимо, умудряется прислушаться к его мысленной просьбе и подаёт признаки жизни только страдальческим (хотя Геральт уверен, что ноет он намного сильнее, чем нужно в его ситуации) воем. За эти четыре минуты, что составляли путь от лифта до Академии, Геральт раз и навсегда зарекается брать кого-либо, особенно Лютика, на любой этаж ниже десятого. Какие бы блага это ни сулило, ничто на свете не сравнится с любой из этих четырех минут. Он клял на чём свет стоит и Лютиково упрямство, и свое малодушие, за то, что позволил ему отправиться с собой, и каждый шаг делал как на иголках, несмотря на то, что внешне оставался невозмутимым как скала. Новые трудности, возникшие уже в Академии он воспринял со стоической, выработанной годами миной. Охрана у дверей предъявила ему просроченность его проходного кода, истекшего уже как четыре месяца. На вопрос, почему они озаботились этим именно сейчас, ответ последовал самый ожидаемый — до этого Геральт не притаскивал с собой подозрительных субъектов и не вызывал у них никакого повода себя остановить. Правда, куда более вероятным казалось то, что сегодня количество проверяющих удвоилось и они таки решились предъявить Геральту свои претензии открыто. Идиоты. Будь его воля, он пришиб бы их прямо Лютиком, но под сводами камер так рисковать своей шкурой не представлялось разумным. В итоге, выбрав из двух проблем меньшую, он плечом расчистил себе путь, решив, что со всей этой формальной волокитой с пропускными кодами разберётся позже. Лютик его бунтарскую выходку прокомментировал возмущенным мычанием. Вообще, важные вопросы Геральт привык решать быстро. Но он как-то не привык, что остальные тоже иногда выдают чудеса продуктивности. Иными словами, охрана больше к нему не лезла, а старый консьерж, он же по документам владелец заведения, вечно находящийся в не совсем трезвом состоянии, довольно быстро направил Геральта и его безвольного компаньона в нужном направлении. Йеннифэр была по обыкновению по уши в работе. Вечно пустующий холл неожиданно оказался полон народа, так что Геральт даже немного опешил, когда, толкнув плечом дверь, ворвался в галдящую деятельную шумиху. Что за социальный эксперимент Йен проводит, осталось неясно; ведьмаку не до того и идиллию эту он нарушает безо всяких угрызений совести. Совесть вообще его беспокоит редко, но сейчас он имеет полные права заткнуть её куда поглубже. Сваливая Лютика на пол, он решает не тащить его через весь зал, поэтому тащится сам. Йеннифэр его не сразу замечает, находясь в каком-то своём, синтетическом сне, и тот некоторое время пытается вернуть её в реальность. Взглядом она награждает его крайне нелестным, но тут же оживляется, заприметив голубой костюмчик музыканта. Именно этого человека она видела в воспоминаниях Геральта; и ей до дрожи в пальцах хочется выяснить, чем же он заслужил такую реакцию в ведьмачьей труднодоступной душе. Геральт по своему обыкновению говорит что-то односложное, пытаясь рассказать, что случилось, но Йен даже не вникает. Она и без него уже взмахом руки по экрану уведомляет пришедших, что сеанс окончен, и, забывая о Геральте и гостях, подхватывает музыканта за шкирку и тащит в свою лабораторию. Взгляд у Лютика хоть и мутный, но отлично выражает всю степень его удивления, плавно переходящего в ужас. Если бы его физическое состояние позволило ему говорить, он бы незамедлительно самыми раскидистыми выражениями признался, что в этой сумасшедшей (судя по недоброму огоньку в глазах) женщине силы почти столько же, что в Геральте. Только вот её вид доверия особенного не вызывал. Если Геральт максимум прихлопнет его за секунду, то эта эффектная дама сделает всё, чтобы смерть его прошла самым долгим и болезненным образом. Пожалуй, если бы его вновь не свернуло в спираль, а мир за пределами болящей головы не померк, он бы даже предпринял попытку освобождения. По мере возможностей, конечно. Йеннифэр захлопывает дверь лаборатории прямо у Геральта перед носом, и тот даже не успевает среагировать, когда дорожка к единственно волнующему его сейчас месту оказывается закрыта. Только когда до него наконец доходит, он со злостью сжимает кулаки, но остается стоять смирно. Он так и не успел ничего сказать Йеннифэр и предупредить не успел тоже. Она же не знает ещё, что Лютик — один из «неприкасаемых», а если узнает, наверняка решится испробовать на нём что-то из своих новых изделий. С Йеннифэр станется, особенно когда она возгорится очередной безумной идеей. Допустить этого Геральт не мог никак. Вернее, мог, конечно, но совершенно не хотел. У Лютика не должно быть ни единого ненастоящего органа. Геральт, словно побитый волк ходит кругами, поглядывая из-под нависших на лицо волос на дверь йеннифэрского святилища. Стены кругом бронированные, и до ведьмачьих ушей не доносится ни звука. Только после полутора часов безрезультатного ожидания, когда Геральт, замаявшись вконец, собирается уходить, из-за двери показывается Йен. Ведьмак хмуро смотрит на нее, но та с непробиваемой невозмутимостью протягивает ему маленький окровавленный пакетик. Внутри лежит нейлоновая пластинка, крохотная, но довольно весомая. — Что это? — Это чип. Что-то вроде трекера. Не знаю, где твой дружок умудрился его подхватить, но эта штука не позволяет ему ходить слишком далеко отсюда. Нижние этажи, район за проливом — всё это для него закрыто. — Было закрыто. Ты, видимо, достала это из него. — Да, — самодовольно потрясает Йеннифэр своей находкой. Судя по кровавым следам, доставала она это скальпелем. — Попробую выяснить, откуда идёт сигнал. Геральт внимательно заглядывает ей в глаза. — Ты ведь ничего ему не вживляла, Йеннифэр? — Прекрати, Геральт, я же не зверь. Ты так громко переживал из-за этого, что у меня бы рука не поднялась. Ведьмак сразу чувствует себя спокойнее. Хотя не очень радует, что за его переживаниями кто-то следил. Пусть это и Йенна. — Что с ним сейчас? — Спит. И надеюсь, ты не сильно расстроишься. Шов я ему наложила всё-таки силиконовый. И поставила на ускоренное сращивание — разрез был прескверный. Поэтому, прости, но завтра тебе придется сказать ему, что больше он человек не до конца. — Думаю, он не будет против, — мрачно заключает Геральт. — Шов — это ещё не имплант. И они, насколько мне известно, со временем вымываются. Йен неожиданно тепло улыбается — ей тоже настоящие люди нравятся больше. Геральт благодарно кивает ей и уходит из Академии. Пожалуй, хватит на сегодня с него всех этих Лютиков, «мантикор»... Солнце начинает алеть, и рекламные голограммы становится видно лучше. Геральт ловит себя на том, что радуется, — здесь, на двадцатом ярусе процветают идеи псевдо-гуманизма, уважения к «человеку», — и, пусть всё это и очередная политическая пропаганда, какие-то положительные результаты она дала. Здесь хотя бы не убили солнечные лучи окончательно, как это случилось на этажах ниже, чтобы всё воздушное пространство отдать под таблоиды, рекламные фигуры, летающие бегущие строки. Геральт уверен, ближайшие несколько лет здесь по-прежнему можно будет дышать. Пока над двадцать шестым ярусом не решат выстроить ещё этажи. Тогда и Академия, и городская площадь, — всему этому придёт конец. Вполне возможно, однажды сваи не выдержат — и весь этот многотонный город, разросшийся вширь и ввысь на много километров, — всё это упадёт под своды океана. Думать об этом Геральту неприятно, хотя он и доказывает себе из раза в раз, что ради вечного покоя готов стереть этот мир с лица земли. Он врёт сам себе и даже не представляет, насколько много всё это для него значит. Закат неумолимо приближается, и Геральт решает посетить за сегодня ещё только одно место. Тот самый застиранный да затасканный бар, где вот уже сколько лет он встречается с человеком, выдающим ему чеки за работу. Приходится спуститься на пару этажей. В стеклянной клетке лифта он невольно любуется сияющим бликами и огнями городом. Как жаль, что лифт мчится как скоростной поезд и на любование у него есть всего пара секунд. Двери питейного заведения как всегда в это время суток открыты настежь. Кучка молодежи в нефтяных сверкающих одеждах топчется у входа, хохоча, притягивая к себе взгляды, и между их тонких ног из дверей бара валит зеленоватый от света внутри дым. Геральт проходит внутрь, невольно жмурится от едкого воздуха и глазами выискивает того, кто мог бы быть агентом Сети. Обычно, правда, это они его находили, поэтому он не сильно расстраивается, когда вновь никого не находит. В прошлый его приход сюда софиты горели малиновым, а сегодня вместе с зелёным светом здесь обосновалась атмосфера болотного домика ведьмы из сказок. Как будто Хэллоуин справляют. Раздраженно фыркнув, ведьмак протискивается к барной стойке. Как оказалось, сейчас вновь идёт смена Луи. Парень всё так же протирает бокалы, виртуозно готовит коктейли и по-настоящему выпендрёжно вскидывает длинными желтыми волосами. Геральт не особо задумываясь требует джин-тоник со льдом побольше и пытается хоть ненадолго отключиться от мира. Не выходит. Сегодня конец недели и посетителей прорва. В пьяном шуме выхватывается крайне раздражающая музыка, и она заставляет Геральта злиться ещё сильнее, потому что это — какой-то другой музыкант и здесь ему совершенно не место. Хочется свалить куда подальше и вообще больше ничего этого не слышать, но чертов чеконосец до сих пор не явился. Остаётся только вяло наблюдать за барменом, который на данный момент никого кроме Геральта не обслуживает. Ведьмак смотрит на его тонкие, почти хрустальные запястья, увитые фенечками, детскими браслетиками, и не понимает, как ему удается такими слабыми руками колоть лёд. Холодные искры сыпятся из-под его ножа, и, только когда Луи выдает ему бокал, Геральт замечает, какие недвусмысленные взгляды тот на него бросает. Даже как-то неловко становится, что этому хрупкому цветку никогда не удастся его подцепить. Геральт теряется за своим стаканом, стараясь отвадить глаза Луи от себя, но вскипает ещё больше. Пожалуй, становиться объектом чьих-то вожделений он ненавидит больше всего. Тем более таких как он. Судя по звуку, недоделанный музыкант решает применить трубу. Геральт давится кусочком лайма, и вечер, кажется, становится безнадёжно испорчен, особенно после того, как Луи случайно роняет стакан на стойку, и тот катится, катится, катится, скребя каждым из своих граненых боков по дереву. Бармен, бросив на него быстрый взгляд, тут же о нём забывает, стараясь побыстрее обслужить двух вышибал в косухах. Обстановка накаляется, и, когда к Геральту наконец подсаживается человек с его деньгами, он готов взвыть от облегчения. Он даже не знает, почему последнее время его так всё раздражает, но из осточертевшего бара он вылетает как ошпаренный. Даже немного стыдно, что он не проследил за сохранностью явно попавшего в затруднительное положение бармена, хотя обычно он не пренебрегает такими вещами. В любом случае это не его дело. Там есть охрана. Пусть разбираются сами. Неожиданно проснувшаяся совесть всё равно гложет до самых дверей его обиталища и не отпускает даже внутри, заставляя снова и снова прокручивать в голове события этого дня. В мельчайших подробностях, спасибо его совершенной безграничной памяти. Этот день, можно сказать, высосал из него все силы, поэтому желания что-то делать он в себе никак не находит. Единственно, что на опыте прошлых ошибок Геральт не забывает провести все ночные процедуры: подключает кабель к основанию шеи, вкалывает в вены еженедельную порцию препаратов и долго сидит и медитирует, стараясь отключиться от реального мира и уйти в пространство Сети. Это действительно заставляет его чувствовать себя лучше, потому что, как он успел заметить, в последние месяцы он совсем забывает о себе заботиться.