Грязь

8

Наутро Геральт отправляется в Академию. Он пока не знает, чего ему следует ожидать, но в одном уверен точно — Йеннифэр свою задачу выполнила в лучшем виде, тут не возникало никаких сомнений. А вот в том, что может натворить Лютик, оказавшись один на один с женщиной, выглядящей так, словно по воскресеньям «для отдыха душой и телом» занимается вивисекцией, у Геральта никаких догадок не было. Утренняя дождливая мрачность только усиливала беспокойство. К Академии ведьмак подходил с самыми тёмными предположениями. Однако всё оказывается не так. Распахивая дверь в йеннифэрскую лабораторию он сразу замечает один феномен — вместо гвалта работящих пчёл здесь стоит атмосфера бойцовского ринга. Вскрики радости и провального разочарования перемежаются с затаённой нервной тишиной. Геральт даже не стесняется удивлённо приподнять брови, — но всё становится ясно, когда он преодолевает завесу стеллажей и аппаратов. Со всех сторон нависнув над операционным столом, весь персонал учёных-практикантов с азартом истинных геймеров следит за ходом действий настоящей вселенской баталии. Лютик с Йеннифэр с перекошенными от ярости и накала страстей лицами раскидывают фишки, считают баллы, передвигают фигурки зубастых троллей с автоматами... Отовсюду подступают новые войска, космические корабли атакуют с воздуха, каждый игрок с переменным успехом захватывает господство над полем; зрители следят за очками. Некогда тихие и спокойные, «не от мира сего» служители науки разгорячились до такой степени, что в аппаратах светодиодные лампы мигают от перепадов энергии. Болельщики поддерживают то Йеннифэр, то Лютика, смотря кто лидирует в данный момент. Те голосят так, словно делят имущество после развода. Вся жизнь целого этажа замкнулась вокруг одного единственного столика для экспериментов. Геральт, нос к носу столкнувшийся с таким действом, застывает, наверное, впервые, в нерешительности. Он остаётся незамеченным и долго соображает, стоит ли ему вмешаться. Да и сможет ли он хоть чем-то помешать. — Эй! Куда ты стащил моего рыцаря? Отдай сюда, это моё!.. — Это не твой рыцарь, а рыцарь Империи! Убери лапы! — Лютик шипит, выхватывает фигурку обратно, и под недобрым взглядом Йеннифэр отбегает на другую сторону стола. Для нее это бегство прямо как красная тряпка для быка, и действует она примерно так: видишь цель — бей по ней. Геральт сначала даже находит это забавным; столько вычурных обвинений он ещё в жизни не слышал, но когда игра принимает вид настоящего побоища, решает таки вмешаться. — Ты украл моего рыцаря! — Йеннифэр горячится и потрясает кулаком, даже несмотря на то, что Геральт удерживает её на месте в полутора метрах от Лютика. — А ты угнала моего боевого мага! Мухлевщица! — тот обличительно тыкает в неё пальцем с другой стороны. — Больно нужен мне твой маг, недоносок! Зрители продолжают вопить даже сейчас, словно и не видя разницы между игрой и реальностью. А Геральт вот замечает, что у «рыцаря» за спиной меч по-настоящему острый, а края коробки, в которую Йенна вцепилась, даже с зазубринами. Весёленькая получилась бы игра, не успей он вклиниться вовремя. — Нельзя же так, девочки, — перетягивает он их пыл на себя, ухмыляясь сложившейся ситуации. — Этак вы кого-нибудь покалечите. Дерущиеся смотрят друг на друга недобрыми глазами, явно собираясь как-нибудь продолжить перебранку. Судя по всему, воровство рыцарей просто так не прощают. Однако со временем страсти улегаются, публика разочарованно вздыхает и расходится, и становится как-то спокойнее. Йеннифэр откладывает коробку в сторону, смягчаясь, а Лютик деловито подтягивает воротничок рубашки. Только после этого Геральт позволяет себе отпустить их. — Ладно, — заключает Йеннифэр. Лютик опасливо ставит фигурку на стол, подальше от неё, и держится со стороны Геральта. В принципе всё оказывается так, как тот и предполагал — эти двое, пусть и на фоне общих интересов, умудряются повздорить. В чём-то они чертовски похожи, а потому концентрация их в одном месте подобна сработавшему детонатору. — В общем, как видишь, твой дружок в полном порядке. Можешь забирать. Йен агрессивно сгребает армию магов и гоблинов в коробку; зыркает исподлобья на Лютика всё также злобно, но с какой-то ноткой довольства. — С чипом я разобралась. Но вряд ли вам это что-то даст. Сигнал шёл со спутника, но он штатский, так что если я попробую взломать его... кхм, — она быстро исправляется, — нам точно не выпишут разрешения узнать заказчика. — А что за чип? — Лютик переводит недоумевающий взгляд с исследовательницы на ведьмака. Разумеется, он ничего не знает — за ночь шов затянулся полностью, и благодаря искусству Йенны даже небольшого воспаления не осталось. Ухмыльнувшись, та решает в красках, иногда даже перебарщивая рассказать обо всём ходе событий, не утаивая никаких подробностей, но Лютик с удивительно спокойным лицом слушает каждую деталь, даже момент, в котором новоявленный медик в лице Йеннифэр, всю жизнь возившийся с резиновыми людьми, вырезает стальную финтифлюшку из него скальпелем. — А-а, это все мои чокнутые родственники! — весело хохочет Лютик, догадываясь, что за беда свалилась на его голову. Йеннифэр, почти помешанная на проблемных семьях (она сама росла в такой), тут же с интересом оборачивается к музыканту, забывает про обиды и с бравурными комментариями слушает рассказ о семейном концерне «Латтенхоф», старом как мир и с соответствующих размеров усыпальницей скелетов в шкафах. Лютик, оказывается, ещё более придурошный, чем Геральт думал вначале: он умудрился рассориться с отцом, братом и кузиной, лишиться наследства и сбежать из дома в шестнадцатилетнем возрасте. Очень может быть, что история приукрашена, но факт остаётся фактом: отказаться от тринадцати процентов акций в богатейшем семейном бизнесе может только дурак. Вряд ли его бегство сильно расстроило тех, кому эти проценты достались, но скандальный уход старшего наследника однозначно ударил по репутации концерна. Лютика эта история почему-то веселит. Будто жизнь безымянного певца прельщает его больше, чем судьба богатого наследника целой организации, а в постоянной беготне от тычков собственного семейства для него находится истинное удовольствие. Если бы Геральту представилась возможность выбирать между такими вещами, он бы... Чёрт возьми, да, он бы тоже сбежал. Ему даже сложно представить, кем надо быть, чтобы обменять свою свободу и независимость на каждодневное ожидание ножа в спину и рафинированные улыбки. В чём-то он даже проникается к музыканту уважением, впервые, наверное, легко, но искренне ухмыляясь. Ухмыляясь, потому что история и вправду забавная, в ней Лютик предстает этаким опальным Робин Гудом, на которого зуб наточил и принц Джон, и Ричард со своим львиным сердцем, и девица Марья. В общем, весь клан семейства Латтенхоф ополчился на него, бедного-несчастного, но, естественно, по закону жанра, Лютик дал им достойный отпор. И сбежал, не желая наживать себе лишних приключений на задницу. Йеннифэр хохочет и подтрунивает, Геральт улыбается уголком губ, а часть персонала с завистливыми смешками поглядывает в их сторону. Конечно, у них-то все по графику — восемь утра — топай работать, не то, что у Йеннифэр. Она тут хозяйка, в душе только как семилетний ребенок, поэтому о существовании рабочих часов вообще не слышала. Для неё в порядке вещей ночами кроптеть над новыми механизмами, а потом с самого утра гонять балду, докучая своему ректору, ну, и подружке по совместительству. В десять часов совсем уже отчаявшийся аспирант настойчиво требует от Йеннифэр внимания. Она, с заявлением в духе «Пора и честь знать» спроваживает посетителей за дверь. А Лютик тут же истошно орет, порядком пугая даже ведьмака: — Геральт-Геральт-Геральт! А где моя гитарочка, где моя бардовская лютня, где-где-где она? Тому остаётся только устало покачать головой и усмехнуться самому себе. Смешные они, эти музыканты. — Здесь. Здесь — это в той маленькой комнате, в которую Йен запихнула Лютика вчера. Во второй раз тут оказывается вполне мило, светло, и орудия пыток на стенах даже не висят, как почему-то запомнилось Лютику. Любимица его лежит тут, точно в безопасности, он, видимо, с расстояния почуял, что ничьи руки, кроме его собственных, ну, да и, пожалуй, Геральта, её не касались. Геральт до этого как-то не задумывался, сколько Лютику может быть лет, но сейчас готов дать ему одиннадцать-двенадцать, не больше. Даже Цирилла, которой и есть около того, ведёт себя куда серьезнее. Взять хотя бы то, что за ней он никогда не замечал разговоров с предметами, сюсюканья, баюканья, и вряд ли занимаясь этим она получала бы такое же удовольствие, какое получал Лютик, наслаждаясь встречей со своей гитарой. Наблюдать за ним было как-то интересно. Во всяком случае, необычно. Такое поведение Геральт однозначно относит к удивительному, да и сам Лютик, в принципе, тоже попадает под эту категорию. Геральт ничего более этого сказать не может, разве только то, что он точно не в состоянии причинить кому-нибудь вред. А вот проследить за тем, чтобы кто-нибудь не причинил вред ему самому, было бы неплохо.

9

Когда они выходят на улицы города, их встречает крайне неприятное явление. Прошел сильный ливень, и струи воды брызжут прямо с верхних этажей и текут, текут, текут, выискивая лазейки, чтобы спуститься ещё ниже. Дождь — это, пожалуй, худшее, что только может случиться с многоярусным городом. Теперь вода будет собирать грязь, копоть и тащить за собой с этажа на этаж, с яруса на ярус. Испарения застывают в воздухе и видимость ухудшается на порядок, одни только таблоиды все так же победоносно сияют сквозь белёсый, тяжёлый туман. Геральт мрачно сводит брови вместе. Он любит холод, а вот промозглость — нет. Даже его силиконовая кожа прекрасно чувствует противные капельки воды, заполонившие город как туча расплодившихся насекомых. Геральт серьёзно собирается разозлиться, потому что по такой погоде провожать музыканта домой ему совершенно не хочется. И уж тем более не хочется вылечивать его от простуды, или чем ещё там могут заболеть в сырости простые люди из плоти и крови. Но у Лютика оказывается своё мнение на этот счёт. — Ох, боги, ну и погодка! Давненько не было у нас такого великолепного мокрого тумана! — восклицает он и неосторожно вступает ботинками в поток воды. Невозмутимо вышагивает и беспокоится по совершенно другому поводу. — В такой мокрище моя чудесная гитара размокнет и потом рассохнется! Мы такими вещами жертвовать не можем. — Мы — это ты и ты? — Нет, Геральт, мы — это я и ты. Так вот, мы не можем жертвовать такими вещами, поэтому я предлагаю отправиться домой к тебе. Геральт давится воздухом. — До моего дома далеко как до Марса, а вот ты, я так понимаю, живёшь тут рядышком. Пойдем, а? У него глаза даже светятся мальчишеским азартом, и на Геральта он смотрит с такой радостью, словно экскурсия в ведьмачье логово видится для него сногсшибательно весёлым приключением. Мысленно Геральт издает нервный смешок. Но считает это предложение вполне приемлемым. По крайней мере, осуществимым в ближайшее время. — Ладно. Но ты будешь спать на коврике. Лютик, естественно, всерьёз это не воспринимает, смеётся, но задним числом ставит себе галочку. Спать на коврике. Это значит, ведьмак разрешает на ночёвку остаться? Что уже неудивительно, но Геральт с холодком по спине думает о том же самом. У него не остаётся никаких сомнений, что Лютик вполне сможет позволить себе остаться у него дома и на ночь. И, наверное, уже неважно, что на этот счёт думает Геральт. На самом деле, Геральт зря волновался по этому поводу. Переступив порог его дома, Лютик не делает ничего предосудительного, если, конечно, не считать потока поэтических высказываний, порой бессмысленных и чересчур помпезных, которыми он изливался при виде буквально всего, что попадалось ему на пути. А попадаться было особенно нечему: ведьмаки личными вещами разживаться не привыкли, поэтому в жилище Геральта было пустовато. Ну, то есть, по мнению Лютика. Он, видимо, считал, что шмоток должно быть много, по его словам, на все случаи жизни. Недовольство его длится недолго. Пересчитав разбросанные (разложенные, поправляет Геральт) по полу подушки, тяжеленные мотки проводов, голограмму птиц, немного зависающих, но исправно чирикающих, отметив огромное, «смотровое» окно и в удивительном порядке сложенные гильзы, Лютик, потирая ручки, отправляется на кухню. Геральт же устало ведёт плечами и решает оставить гостя в покое, мысленно давая себе обет стоически выдержать это испытание. Конечно, он никогда, во всяком случае, после обращения в киборга, так близко не контактировал с настоящими людьми, особенно с «неприкасаемыми» в этой части Города. Раньше он даже не думал, что полностью биологические люди вообще могут спокойно жить среди полулюдей, ничем себя не выдавая. Если честно, встреча с Лютиком даже немного задела Геральтово самолюбие: до этого ему ещё ни разу не случалось ошибаться — настоящих людей он определял всегда. Вплоть до этого случая. Сваленные на высоком столе запасы оружия выглядели плачевно. После вчерашней схватки с «Мантикорой» осталось немногое, а то, что уцелело, никакой ценности, собственно, не представляло. Геральт мрачно думает только о двух вещах: это был опасный и трудозатратный бой, а он притащил на него свидетеля, глупого мальчишку, который сейчас, чирикая песенки и болтая с затылком Геральта, гремит тарелками и дверью холодильника. Кроме того, у него давненько не было завозов, и скоро его богатый арсенал дробовиков, пневматических винтовок и самонаводящихся снарядов перестанет брать новомодных толстошкурых кибермонстров, чьи обновления на месте не стоят. Счищая с лезвий старую засохшую плазму, Геральт мысленно уведомляет Сеть о предстоящем заказе, пока ещё не решив, какие модели будет брать. Зато эта мысль сразу лишает его проблемы с тем, куда он мог бы вложить полученную оплату от «Мантикоры», и в списке нерешённых вопросов остаётся только одно... — Эй, Геральт, у тебя что, молока совсем нет? ...что ему делать с этим недоразумением, проявляющим к готовке какой-то подозрительный интерес. На то, как по-хозяйски управляется музыкант на его кухне, Геральт только качает головой и всё-таки отправляется проверить, не случилось ли под его руководством чего-то непоправимого. Нет, не случилось. Если, конечно, не обращать внимания, как много хлама, который Геральт видит впервые, Лютик умудрился нарыть на полках. Например, стопка комиксов точно оказалась здесь магическим образом. Определенно. Геральту совершенно не хочется делиться чем-то настолько личным. Поэтому он просто хладнокровно выбрасывает весь этот мусор в ведро, заявляя, что это осталось от прошлого владельца. У Лютика нет никаких причин верить этому, поэтому горку оладьев, виртуозно приготовленных им из яичного порошка и сухих сливок, он накладывает с таким гаденьким видом, словно нашёл на ведьмака целое досье. Сплошь компроматной информации. Геральт мужественно клеит на лицо недовольную моську и вполуха слушает эмоциональную историю о... о чем там?.. впрочем, уже не важно, потому что Лютик перескакивает с одной темы на другую не сбавляя темпа (а жевать при этом успевает быстрее Геральта) и уследить за ним получается через раз. Его даже не напрягает, что у ведьмака находится множество дел, и теперь его трескотня отходит в Геральтовой голове совсем уже на второй план. Он как вечно неумолкающий телевизор, довольствующийся своим положением поверхностного шума. Правда, с этой ролью Лютик справляется из рук вон плохо — вертится, нарывается, требует внимания, а иногда вообще замолкает, что каждый раз заставляет Геральта настороженно вскидывать голову и натыкаться на неожиданно потерянный, а потом расцветающий довольством взгляд. На рассвете Геральт просыпается всё под тот же тихий бубнеж. Казалось, Лютик говорил с ним всю ночь, даже голова немного пухнет от такого объёма информации, Геральт чувствует себя так, словно очнулся с похмелья, в добавок ко всему не помня, как уснул. Лютик самозабвенно чирикает возле полки с виртуальными птицами, а Геральт бросает ему сердитый взгляд. — Спасибо за гостеприимство, Геральт, лежанки у тебя очень удобные... Только после этих слов Геральт понимает, что лежит чёрт-те где посреди комнаты, а Лютик... а этот шельмец заграбастал себе его постель. Вот тебе и ночёвка на коврике. Взгляд ведьмака становится мрачнее некуда. — А я опаздываю на дуэль. Музыкальную, конечно... — Да иди куда хочешь. — ...Надо надрать задницу одному нехорошему человеку, смеющему позорить музыку своими ничтожными корявыми пальцами. Кстати, Геральт, надеюсь, ты никогда не решишь взять в руки гитару, а то мне придётся раскошелиться на слуховой протез... Да и вообще, ну не смогу же я уронить тебя в грязь лицом прямо перед всеми, как этого мерзавца Вальдо... Геральт следит, как Лютик надевает чрезмерно обшитый рюшами жакет, не переставая чесать языком. Сложный типаж людей, эти балаболы... — Хотя вот знаешь, я думаю, дудка тебе бы очень подошла. Или флейта, а ещё лучше труба. С твоими-то лёгкими! — Лютик ударяет ведьмака по груди, натыкаясь на стальные мышцы. Геральт от удара его музыкальным кулаком рассерженно выдыхает, потому что Лютик, черт бы его побрал, попадает прямо по железным заклепкам, и те ожидаемо неприятно тычутся в силиконовую плоть. Лютик же с нескрываемым одобрением хмыкает, мысленно говоря «нехило так» и сам закрывает за собой дверь. — Зараза! — в сердцах ругается Геральт и пинает стену, выпуская пар. Последнее время силы и душевное равновесие покидают его с небывалой скоростью, и он даже не знает, что теперь с этим делать. Неплохо было бы наведаться к Йеннифэр на диагностику, но, кажется, он уже порядком надоел ей. Остаются только старые добрые киборги, которых убивай — не убивай, остаётся всё так же много. Именно в объятья их стальных лапок бежит любой ведьмак чтобы справиться с расшатавшимися нервами. Геральт не исключение. Между вариантами: «Виверна» или «Утопец» в стоках канализации, он выбирает «Утопца», которого не может поймать ещё с осени. Полгода прошло, как никак. Давно пора закончить с этим делом.