Правдивая история спасения Персиваля Грейвса

      Когда я пришел в себя, мир по-прежнему был скрыт от меня во мраке. Я осознал себя сидящим в сухом помещении, спину холодила каменная кладка стены, а вокруг не было слышно ни звука. Болело все тело: буквально каждая мышца отзывалась агонией на любую попытку пошевелиться. Эту боль невозможно было сравнить даже с действием круциатуса[1], но именно она напоминала мне, что я еще жив. Я попытался открыть глаза и издал сдавленный хриплый стон. Слишком больно… Болели не только веки — сами глаза тоже. Он ослепил меня перед тем, как я отключился. Что, если зрение не вернется? Тогда даже призрачная надежда выпутаться из сложившейся ситуации растает как дым. Мои руки не были связаны, но это и не требовалось: я едва мог заставить себя дышать через боль, не стоило говорить о попытках поднять руку или продолжить бой.       Я услышал шаги, когда кровь перестала барабанами бить по моим ушам. Почему я не мог открыть глаза? Если погибать — то глядя врагу в лицо. А были ли у меня шансы победить? Смог бы я сражаться хотя бы на равных с величайшим темным магом современности[2]? Тогда я наивно думал, что у меня есть на это силы.       — Мне очень жаль, мистер Грейвс, — голос Гриндевальда резал по ушам, слишком громко. Я втянул голову в плечи, попытался сильнее зажмуриться. — Мы ведь могли уладить все мирно.       Даже если бы я физически мог говорить, не испытывая адской боли, мне нечего было бы сказать. Этот террорист смел предлагать мне предать мою родину!       — Вы мне еще понадобитесь. В любом случае, — Гриндевальд подошел чуть ближе, а я уловил слабый запах рыбы. Мы все еще в проклятом доке?!       Меня подняло в воздух. Руки и ноги безвольно опустились, я стиснул зубы, чтобы не застонать от боли и не выдать свою слабость. Это было бы слишком унизительно. Перед закрытыми веками не было даже красных всполохов, как обычно бывает, если крепко зажмуриться. Здесь было настолько темно? С плеч соскользнуло пальто, с тихим шелестом падая на пол.       — Мне горько от того, что придется сделать, мистер Грейвс, — в голосе Гриндевальда звучало искреннее сожаление. Тогда я почти не обратил на это внимание, а сейчас нахожу это странным и нелепым.       Меня опустило спиной на холодный стол. Гриндевальд медленно прошелся вокруг стола, собственноручно закрепляя мои лодыжки и запястья толстым шпагатом. Я чувствовал себя нарлом на операционном столе, которого вот-вот препарируют старым тупым скальпелем.       — К сожалению, я не могу облегчить вашу участь, — продолжал говорить Гриндевальд. — Вы должны оставаться в сознании. Я не хочу случайно вас убить.       Тогда я еще не знал, что он собирался делать. Мне было страшно. Очень страшно. Можно сколько угодно слушать от бравых вояк, как они храбрились под пытками в плену, как выдерживали все с каменными лицами и не проронили ни звука. Но на самом деле все это — брехня ущемленной гордости. Хотел бы и я рассказать такое же о себе, но нет, я не отступлюсь от правды: мне было безумно страшно. И очень, очень больно.       Я ощутил легкое прикосновение кончика палочки к вороту пиджака и звук отрываемых пуговиц. По телу пробежался холодок — одним пиджаком Гриндевальд не ограничился. В помещении оказалось действительно холодно, мышцы живота пошли легкой судорогой, и я все же не сдержал стона боли. Нельзя было напрягаться, это делало только хуже.       — Знаете, мистер Грейвс, — Гриндевальд продолжал говорить с этим своим немецким акцентом, — у шаманов из вашей Центральной Америки есть чему поучиться. Их навыки в трансфигурации и зельеварении поистине потрясают воображение.       Моих губ коснулось что-то стеклянное и холодное. В нос ударил запах перечной мяты, я ощутил чужие теплые пальцы на своей челюсти, насильно разжимающие ее. Что он пытался в меня влить[3]?!       — Ну, ну, я не пытаюсь вас отравить.       Пришлось выпить. Я глотнул и закашлялся, по всему телу прошлась волна боли, но потом она отступила, и я даже почувствовал прилив сил. Ненадолго — мне бы не хватило их, чтобы вырваться из захвата. Гриндевальд отпустил меня и куда-то отошел, а я попытался открыть глаза. Но… тьма вокруг меня никуда не делась. Я не знал, где я, не знал, как далеко от меня находится Гриндевальд, не знал, что, черт возьми, он собирался со мной делать и при чем здесь шаманы из Центральной Америки!       Но потом я услышал тихое шуршание. Я не сумел понять, что это, но оно двигалось так же, как и шаги Гриндевальда. Он подошел к столу, на котором я лежал, и шуршание стихло.       — Мы в школах почему-то учимся копировать внешнюю форму объекта, — заговорил снова Гриндевальд. — И совсем забываем о внутренней составляющей. Они в этом пошли куда дальше, хотя их методы напугали даже меня.       Он положил ладони на мою грудную клетку. Потом сместил одну выше, под шею, надавливая и удерживая. Другую ладонь он поднял, и я почувствовал, как его пальцы вжались в кожу над солнечным сплетением.       А затем я закричал.       Гриндевальд нажал сильнее, его пальцы буквально продавливали, вытесняли в стороны кожу, хрящи и мышцы, проникали внутрь, причиняя невыносимую боль. Я чувствовал его руку в себе, кричал и дергался, но он не останавливался. Его пальцы изучали мои ребра изнутри!       — Кости раздвигать всегда больнее, чем мягкие ткани, — продолжал говорить он спокойно, словно сейчас мы беседовали о погоде.       Я выгибался в путах, терпеть это было просто невозможно. По щекам покатились капли, и только тогда я осознал, что это слезы. В какой-то момент он повернул руку внутри меня и ухватился пальцами за легкое — я дернулся, хрипя и кашляя кровью. Но он не хотел убивать меня, нет, какой-то садист мог бы назвать эти касания ласковыми. Второму легкому тоже досталось, и я почувствовал, что задыхаюсь, захлебываюсь собственной кровью. Только это заставило его сместить руку и замереть, он словно ждал, когда я приду в себя, чтобы продолжить свою мучительную пытку. Он говорил что-то еще, но я не слышал, боль отключала все прочие ощущения.       Я содрогался, привязанный к столу, а Гриндевальд буквально выворачивал меня наизнанку. Пальцы нырнули под легкое, и я заскулил сквозь плотно сжатые зубы, застыл, едва дыша. Геллерт Гриндевальд держал в своих пальцах мое бешено колотящееся сердце.       — Подумать только, какая хрупкая конструкция — человек.       Он сжал пальцы чуть сильнее, и мне показалось, что мое сердце сейчас разорвется в его руке. Я уже не кричал, я бессильно хрипел от боли, изменявшей все мое мироощущение. Удовлетворенный, он отпустил сердце и медленно вынул руку, оставляя после себя ощущение зияющей дыры в грудной клетке. Он изучал меня как гребаный натуралист, препарирующий еще живую лягушку!       Как бы я хотел, чтобы ему было этого достаточно.       Его другая ладонь все так же лежала на моей груди — неужели теперь он полезет в горло? Я дышал часто и поверхностно, ребра ходили ходуном, и каждый вздох отзывался фантомными ощущениями его пальцев на моих легких!       Он переместил руку по грудине ниже, туда, где только что копался в моих внутренностях, и только тактильные ощущения дали мне понять, что я не лежу со вскрытой грудной клеткой. В этот раз он дал мне куда больше времени, чтобы отдышаться. Снова его пальцы, входящие под кожу, я ощутил над пупком, и, Мерлин мне свидетель, это было так же больно, как в первый раз. Он копался в моих внутренностях, словно огромный паразит, я ощущал его пальцы сначала меж сплетений мышц, а потом и на своих внутренних органах. В какой-то момент я сорвал голос и смог только сдавленно хрипеть, пока Гриндевальд зачем-то исследовал мою печень. На кишечнике мне показалось, что я умру: ему отчего-то было необходимо прощупать каждый сантиметр, он перекладывал участки как хотел, добирался до таких мест, которые я никогда не ощущал в своем теле. Я дергался, вертел головой, и каждое мое движение только усиливало боль, но я не мог заставить себя лежать смирно. Бессознательное во мне буквально ревело об опасности, и тело всеми силами старалось уйти от нее.       А Гриндевальд все продолжал выворачивать меня наизнанку.       Я почти отключился от боли, когда он наконец-то убрал руку. Мне казалось, я уже лишился способности дышать, но каким-то образом мое тело боролось за жизнь и не желало так просто сдаваться. Он отошел от меня, оставляя меня наедине с остаточными волнами боли, расходившимся по всему телу, в этой ледяной давящей темноте. Я молил всех известных мне богов и предков-волшебников тогда, чтобы все это уже наконец закончилось. Но потом я почувствовал его ладонь на своей шее.       — Лежите тихо, мистер Грейвс.       — Х… хватит… — кое-как выдавил я из себя. — П-прошу…       — О, мне, правда, очень жаль, — Гриндевальд провел пальцами по моему лбу, собирая капли уже холодного пота, но у меня не осталось сил, чтобы хотя бы дернуться. — Я ведь говорил, что не хотел доводить до этого. Но мне нужно кое-что еще.       Пальцы на моем лбу надавили сильнее. От ужаса осознания того, куда теперь полезет Гриндевальд, я захрипел и затрепыхался как выброшенная на берег рыба, повторяя хриплые “нет, не надо”. Но его пальцы вошли в мою голову как раскаленный нож в масло. Меня затрясло в агонии, я лихорадочно дергался и хрипло кричал, а он все продолжал исследовать меня изнутри. Физическая боль почти заглушила боль ментальную, но я все же почувствовал буквально кожей, как он впитывал мои знания, мою память, касаясь коры головного мозга.       Но потом он полез глубже.       Я молил о смерти. Я молил о смерти вслух, молил о смерти про себя, и он слышал каждую мою мысль, впитывал их, наблюдая за моей беспомощностью. Ему нужны были воспоминания последних нескольких часов, и именно поэтому он лез так глубоко. На какое-то одно-единственное мгновение перед моими глазами пронеслась яркая вспышка, и я подумал, что, наконец, умираю, и мое тело испустит последний дух. Но все, что я ощутил, это то, как медленно Гриндевальд вынул руку из моей головы.       Он отошел от стола и затих, а я не выдержал и сорвался в сухие беззвучные рыдания. Почему бы ему просто не убить меня после того, как он так бесчеловечно копался в моих потрохах? Что ему еще было нужно?       Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я услышал свой голос, вылетавший из чужих губ:       — Благодарю вас за помощь, мистер Грейвс. Вы можете еще пригодиться.