Правдивая история спасения Персиваля Грейвса

      Больше я не видел света. Я погряз во мраке, из которого мне было не выбраться. Поначалу я не мог даже шевелиться и не имел ни малейшего представления о том, где я нахожусь. Ощущения давали понять только то, что матрас на моей койке видал лучшие времена, а воздух вокруг был затхлым и сырым. И все так же невыносимо воняло рыбой.       Я не знал, сколько прошло времени. Как и не знал, что мне делать дальше, надолго ли меня оставили в живых. Когда я стану ему не нужен?       Гриндевальду не нужно было приковывать меня к стене или связывать парализующим заклинанием — в этой тьме, окружившей меня, я не смог бы увидеть собственную руку, поднесенную вплотную к лицу. Это была мастерски обустроенная темница: вне света, вне осознания времени я ощущал себя мотыльком, насаженным на острую иглу собственной беспомощности.       Гриндевальд приходил лишь раз. Почему-то я думал, что он захочет поглумиться над поверженным противником или придет бахвалиться тем, как ловко водит всех в МАКУСА за нос. Неужели он сам боялся той тьмы, в которую заточил меня?       В тот единственный раз он снова копался у меня в голове. Я чувствовал кончик собственной палочки, приставленный к моему виску, почти физически ощущал, как Гриндевальд вытягивал из меня воспоминания, как он использовал ту треклятую шаманскую магию, чтобы удержать мое сознание на нужных ему фрагментах. Казалось, я оглох от собственного крика и охрип от длительного молчания. И когда моя голова готова была расколоться от боли словно хрупкая фарфоровая ваза, он отпустил мой разум. Я попытался ухватиться за него, тянул к нему беспомощно руки, просил, чтобы он сказал хоть что-нибудь[1], но он не сжалился надо мной. Он не произнес ни слова, только тихо выдохнул и положил ладонь на мой мокрый от холодного пота лоб, бережно опустил меня на матрас, и я почувствовал, как сознание начало ускользать от меня. По щеке скатилась одинокая слеза, мне подумалось, что я наконец-то стал ему не нужен, что он убьет меня — хотя бы из милосердия.       Когда много позже я открыл глаза и окунулся в уже привычный мрак, стены моей темницы содрогнулись от моего крика отчаяния и боли…       Прошла, как мне казалось, целая вечность. Тьма этого места поглотила меня, и я стал чувствовать себя частью ее. Разве могут напугать монстры, если ты сам уже — один из них? Меня продолжали держать зачем-то в живых, приносили дрянную, но все же еду, в миску с которой поначалу я тыкался как слепой котенок, — и я начал пользоваться силами, которых мне так любезно помогали набраться. Ходил в потемках, еле переставляя ноги, ощупывал дрожащими руками стену, словно это что-то могло мне дать[2]. Может быть, у меня появился бы шанс, если бы в какой-то момент мои тюремщики просто не перестали приходить. Гриндевальд забыл обо мне? Достиг своей цели и просто бросил меня здесь? Снова судьба проверяет меня на прочность? Я сидел в своей камере и прислушивался к каждому шороху, я ждал, что вот-вот распахнется дверь и, может быть, зеленый луч убивающего проклятия станет первой вспышкой света за последние дни — и последней, которую я увижу в жизни. Никто не приходил, а я все ждал, когда случится неизбежное, когда мрак поглотит меня окончательно, не оставив даже имени.       Мне больше не снились кошмары. Они преследовали меня наяву. И, наконец-то, тяжелая железная дверь распахнулась.