* * *
Шухуа всё пыталась дозвониться до Чонгука, но не получалось. Она уже и внесла правки в сценарий «Золушки», предлагая Соён взять для кареты обычную садовую тачку и запрячь в неё человека, и приготовила на завтра еду с собой, выделив специально контейнер для Чона, чтобы извиниться за свою резкость, а он всё не отвечал. Шу даже не знала, в каком магазине он работал, чтобы прийти и успокоить собственное сердце, которое беспокойно билось. Она за него переживала, потому что молодой человек абсолютно спокойно воспринял её панические атаки, нашёл маленький ключик, с помощью которых они выключались, и был рядом тогда, когда хотелось. Шу уже переоделась ко сну, чтобы направиться в кровать, как зазвонил домофон, и девушка вздрогнула. Мало кто мог так просто завалиться к ней в дом, потому что знали адрес только несколько человек, и Е, подходя, чтобы открыть, по теории вероятности пыталась выяснить, кто же пришёл. — Кто? — спросила девушка, запуская руку в волосы — давняя привычка, от которой хотелось избавиться. — Чонгук, — выдох показался хриплым, и Шухуа сразу открыла, накинула тёплый халат и принялась ждать. Чон шёл по лестнице медленно, держась за перила, и время от времени отдыхал, присаживаясь на ступени. Когда девушка увидела в глазок эту картину, она замерла, а потом резко открыла дверь и буквально втащила парня в квартиру, чтобы соседи ничего не увидели и не заподозрили. — Чонгук, всё хорошо? — Е принялась осторожно стаскивать с него куртку, а обувь он уже снял сам. Молодой человек представлял собой пугающее зрелище — рассечённая бровь и губа, опухшая челюсть, синяк под глазом, по всему телу следы побоев, а ещё он держался за рёбра, будто их сломали, и прихрамывал. Дабы не держать юношу в достаточно прохладной прихожей, Шухуа повела его на кухню, чтобы болезненные стоны не слышались на лестнице. — Кто же тебя так? — девушка достала из морозильника замороженные овощи и приложила упаковку к челюсти, заставив дрожащие пальцы парня придерживать её. — Напали? Аптечка хранилась в навесном шкафу, и она достала оттуда мазь, пластыри, обезболивающее и антибактериальное средство — всё, что могла предложить. Девушка пожалела, что не сходила за медикаментами, потому что одними таблетками не поправишься. Тут требовалась врачебная помощь и как можно скорее, иначе лицу она придётся очень худо. — Не напали, — проговорил Чон, следя за мечущейся Шухуа, которая выглядела достаточно уютно и по-домашнему. Он бы улыбнулся, если бы челюсть так сильно не сводило, но от холода стало полегче. — Пожалуйста, не звони в скорую. — Как не звонить, а если у тебя сломаны рёбра? — девушка опустилась перед ним на колени и принялась обрабатывать раны, при этом сразу дав проглотить обезболивающее, которого явно было мало. — Где болит? У меня мало лекарств, но вдруг я смогу чем-то помочь… — Рёбра уже перевязали, — Чонгук нехотя отогнул майку, которая хранила на себе следы капель крови, и показал тугой бинт. — На остальное сказали, что зарастёт. — Так тебе уже помощь оказали, почему ты пришёл ко мне? — перехватив лицо парня, она наклеила пластырь на обработанную бровь. Так выглядело намного лучше — остался только заплывающий глаз. Завтра, кажется, в университете будет много вопросов, но Шухуа надеялась, что молодой человек на них все найдёт ответы. — Где-то болит? — Да, — он взял ладонь девушки и внезапно прижал к своей груди, где неровным ритмом заходилось сердце. — Тут. Шу не думала, что такое действие её смутит, но щёки покраснели, а девушка слегка отвернулась, не могущая смотреть в глаза Чонгуку. Она осторожно убрала свою ладошку, чтобы не смущаться больше, и выдохнула. Им потом надо будет поговорить на эту тему, пока и девушка, и парень дурны: один от боли, другая от волнения. — Мне некуда идти, — донёсся до Шухуа уставший голос. — Я не могу ничего рассказать, прости, но… у тебя тут поблизости не живут знакомые, которые могут меня ненадолго принять к себе? Я не смогу дойти до своего дома. Прости, что наврал тебе тогда — я живу далеко отсюда. У Шухуа опустились руки — нет, у неё не было даже дальних знакомых, которые помогли бы приютить бедного избитого парня, на плечах которого виднелись вытатуированные перья — на спине явно была птица. — Все мои знакомые живут далеко, — сказала Е, вздыхая и пожимая плечами, — да и тех можно по пальцам пересчитать. Ты можешь занять мою кровать, я буду спать на диване на кухне. — Я гость и должен спать на диване, — настаивал на своём Чонгук, понимая, что Е, не обделённая милосердием и состраданием, не выспится. — Ты хозяйка дома. — В том и дело, что ты гость. — Ты до сих пор так религиозна? — слова ударили, а Шу сглотнула — может, она осталась такой же религиозной, но в ней сейчас играла и самая банальная доброта, свойственная ей самой. — Прости… это тоже запретная тема? — В общении с людьми надо быть немного осторожнее, — проговорила девушка. — Ты спишь там, я здесь. Возражения не принимаются. Чонгук наблюдал за Шухуа, которая расстилала себе на узком диване и даже слушать не хотела о том, что парень желал ей помочь. Он чувствовал себя обязанным, ему хотелось всеми силами отблагодарить девушку, но он даже прикоснуться к ней не мог — жаром обдавало руки, как только он думал о её нежной коже. — Тебе помочь снять майку? — спросила Шухуа. — У тебя повязки очень серьёзные, боюсь, что ты сделаешь неправильное движение — и будет больно. — Помоги. Чонгук дрожал, как мальчишка, когда девушка осторожно принялась снимать с него грязную майку, приговаривая что-то по поводу того, что пойдёт её сейчас стирать, чтобы утром можно было надеть чистое. Она старалась не смотреть на полуобнажённое тело парня, укрыла его одеялом, потому что сокращающиеся мышцы не позволяли ему двигаться обычно, а потом спросила: — Может, тебе дать снотворного? Я засыпаю с ним быстрее, но тебе нельзя много таблеток. — Да, думаю, стоит. Как только Чонгук это сказал, Шухуа достала из тумбочки рядом с кроватью баночку с таблетками и пошла на кухню, чтобы налить воды. В лёгком освещении девушка напоминала ангела, спустившегося с неба, но наваждение быстро пропало — и вот уже обычный человек считал таблетки снотворного и давал их для сна без сновидений. — Они могут подействовать через несколько минут, закрой пока глаза, — прошептала Е, проходя вместе с грязными вещами Чона в ванную и заряжая машинку. Помимо майки парня, там была всего пара вещей Шухуа, и девушка поставила тридцатиминутную стирку. — Шухуа, — услышала она из спальни и выглянула в коридор, видя, что щёки парня стали такого же цвета, как и её подушка, — спасибо большое. — Да чего уж там, — пожала плечами девушка и стала следить за стиркой. Чонгук уснул через две минуты, а когда вещи постирались и были развешаны, улеглась и девушка, немного поджимая под себя ноги — ладно уж, в тесноте, зато Чону будет где развернуться. Шухуа всё равно вставала каждые два часа, чтобы посмотреть на парня, и если он проснётся, то подать воды или ещё обезболивающего. В три часа ночи она оставила на тумбочке стакан с водой, блистер с обезболивающим и короткую записку, в которой говорилось, что контейнер с синей крышкой оставлен для него, и окончательно заснула на кухне. Чон сам очнулся от цепкого сна в пять часов утра, прочитал записку, нашёл свои вещи и, превозмогая боль, хотя выпил таблетки, оделся и забрал еду. Шу была такой милой во сне, что он потратил последние силы, чтобы поднять девушку на руки и осторожно уложить на кровать, чтобы она досыпала и не чувствовала неудобства. На обратной стороне записки, которую Шухуа оставляла для него, он написал: «Спасибо, что приютила. Еду взял, таблетки принял. Наверно, чуть позже расскажу тебе обо всём». Когда прозвенел будильник, в квартире Чонгука уже не было, чайник кипятился, а на столе лежала пара купюр — плата за лекарства, хотя Шухуа старалась потом найти в университете парня, чтобы вернуть ему деньги.Глава 10
9 октября 2021 г. в 16:33
— Ты мне соврал.
Чонгук переодевался, стоя спиной к Чимину, который до этого момента объяснял какую-то новую тактику, чтобы сразить верзилу, которого буквально науськивали на Чона. Бэкхо был крупным мужчиной, выглядел свирепо, и поговаривали, что после его кулаков соперники отправлялись в реанимацию с тяжёлыми травмами, если не сразу на кладбище.
— Почему это? — Пак повёл бровью, смотря на товарища, который переоделся и стал разминать руки — в последнее время у него очень сильно болели запястья. — Ты сказал дать тебе отдых — я дал, заметь, даже не сказал и слова против.
— Мы договаривались на две недели, — напомнил Чонгук. — Не на одну. И уж точно без боёв сразу же.
— Ну что ж, друг, жизнь порой бывает к нам несправедлива, — пожал плечами молодой человек. — Она не подаёт всё на блюдечке с голубой каёмочкой. Ты-то уж всяк должен об этом знать.
Студент вздрогнул — зря он в своё время рассказал Паку о своих трудностях и жизни в детском доме, когда нельзя буквально выбрать собственное будущее: воспитатели говорили, что из них, брошенных, ничего хорошего не вырастет, одна падаль, которая бросится под машину, сдохнет на заводе при тяжёлом труде или сторчается. Чонгук помнил истерики многих девочек, у которых при таком строгом воспитании, что равно слову мучение, были мечты, в которых они, как обычные люди, посещали университет, получали образование, а потом имели удачную работу. Затем всё то, о чём и желали женщины: замужество, один-два ребёнка, над которыми они будут печься и никогда не бросят, и домохозяйство, хоть вытягивающее все жилы, но такое желанное.
— Я, может, это и знаю, но и тебе надо кое-что знать, — молодой человек хотел стереть надменную улыбку с этих уст, потому и начал говорить то, что давно сидело под коркой. — Деньги тоже не подаются на блюдечке с голубой каёмочкой. Пока я на тебя работаю, у тебя они есть. Как только я скажу, что ухожу, ты потеряешь всё.
— Отец потом поговорит с тобой, — с улыбкой сказал Пак. — Давно ты в запое от его слов не был.
Ударив по больному, молодой человек гордо удалился, уже планируя, как можно поднасрать своему другу. Они будут говорить, очень долго, а потом Чон не появится ни в университете, ни дома — будет шататься по барам, по дешёвым мотелям на окраине города, но всё равно приползёт на порог, куря, и скажет, что он всё понимает — не идиот же.
Чонгук опёрся рукой о железный шкаф, а потом ударил по нему кулаком, оставляя внушительную вмятину и рык, идущий прямо из горла. Он с детства знал, что тот, кто обладал деньгами и властью, заведомо владел этим миром и крутил людьми как хотел. Чон попал в систему, из которой не выбраться, сколько раз уже Чимин спасал его от полиции, нанимал каких-то частных врачей, с которыми «разговаривал», угрожая, и плавно намекал, что о таком не должна знать ни одна живая душа.
«Мы с тобой повязаны, брат», — говорил Пак тогда, улыбаясь столь сладко, что даже юноша поверил в его речи.
А ведь всё их общение строилось на предательствах и просьбах Чона уйти из боёв, потому что он устал.
Позади, в зале, уже слышались приветственные крики, но ноги настолько приросли к полу, что не хотели двигаться. Нет, нет, пожалуйста, не сейчас, не надо, он банально не готов драться хоть с кем-то. Пусть это будет даже самый настоящий профессиональный боец, который буквально сгибом пальца уложит Гука на пол, он не хотел, но ладони Чимина уже грубо схватили за плечи, чуть не выворачивая суставы.
— Ты должен, — прошипел друг и отвратительный тренер в одном лице, который не смотрел на бледные щёки и достаточно испуганные глаза. Деньги ослепили, сделали его своим рабом, и он готов был даже радоваться тому, что Чонгука изобьют до крови изо рта, потери сознания и сломанного позвоночника. Это же зрелищно, это прекрасно, а ему в этот момент не будет больно.
Вся жизнь — игра, и в ней нет внятных правил.
Чонгука выпихнули на ринг, а представший перед молодым человеком мужчина однозначно дал понять, что никакой пощады не будет, крики затеряются в восклицаниях толпы, а кровь всё же брызнет на пол.
На спине Чона была давно вытатуирована птица, расправившая крылья, и лямки обычной майки сейчас будто бы отрубали их, перекрывая путь к такой желанной свободе. Как символично — носитель рисунка тоже был тем самым человеком, что стремился к обособленности, но ничего не получалось. Кругом лишь летели перья, а прощальный болезненный крик говорил каждому, что что-то у кого-то не получилось.
Первый удар нанёс Чонгук, понимая, что действовал на грани адреналина и своих возможностей — сейчас, когда его могли очень сильно покалечить, он чувствовал себя беззащитным воронёнком, который выпорхнул из гнезда. Чимин, находясь в толпе, о чём-то говорил с разными людьми, хохотал с ними, время от времени поглядывал на своего далеко не профессионального бойца и явно понимал, что терял сейчас деньги. Никто не верил в победу блондина с заметной татуировкой под глазом, все ставили на Бэкхо, который однозначно приносил прибыль своему хозяину.
— Ты жить хочешь? — Чон мелькнул под рукой своего противника, понимая, что измором его не возьмёт — сам устанет.
— Очень, — Гук избежал удара, перехватив крепкую руку, но в ход пошла нога.
— Тогда дай просто вырубить себя.
— Что?
Буквально в ту же секунду, как были произнесены слова, в челюсть студента врезался кулак. Из прокушенной губы потекла кровь, стекая к шее, в ушах затрещало, и в следующую секунду пол оказался настолько близко, что его можно было потрогать. Чонгук нашёл взглядом Чимина, лицо которого до невозможности обезобразилось, потому что он понял, что проиграл. Что Чона больше не допустят, потому что он просто сдался и даже не мог сконцентрировать взгляд на чём-то одном.
— Добивай! — заорала толпа, и Бэкхо опустил кулак на лицо противника, окончательно вышибая из него и сознание, и дух.
Пак Чимин в тот день проиграл всё, что только можно, а Чонгук впервые просто сдался, даже не зная, как прийти в сознание.