Дневник Лорана

Я очень долго не мог уснуть. Чуть было не решился пойти к Паскалю, но все-таки не решился. Он, может, и дал бы мне успокоительный настой, но втянул бы в разговор по душам. Или, еще хуже, стал бы мне щупать лоб, горло, слушать дыхание, и потом поставил бы какой-нибудь диагноз. Я не боюсь врачей, я просто не люблю, когда меня трогают. И когда расспрашивают, тоже не люблю. Я знаю, что он дяде ничего не расскажет, и никому другому не расскажет, но сам-то будет знать! Он и так про меня знает больше, чем я сам. Когда два с половиной года назад я подцепил лихорадку и пару дней провалялся в беспамятстве, я нес какой-то бред. И Паскаль отказался мне говорить, что именно я нес. Сказал, что я не готов встретиться со своим подсознанием. Я воспользовался средством попроще — выпил три бокала вина подряд почти без закуски. Кусочек сыра не считается. Вино подействовало: я лег на кровать, закрыл глаза и через некоторое (довольно короткое) время заснул. И на этом мое везение кончилось. Потому что мне приснилось такое, что раньше никогда и не снилось. Приснилось мне, что я сижу в очень скромно обставленной, зато хорошо освещенной комнате, из окна виден океан и множество колонн, а одет я в акилосскую одежду. Точнее, раздет. Такое и одеждой-то назвать стыдно. Моя нижняя рубашка и то длиннее. На мне золотой ошейник и браслеты, как у Дамиана, хорошо, что цепи нет. Но и без цепи деваться некуда — за дверью стража, а под окном скалы и вода. Но почему-то во сне я никакого неудобства не чувствовал. Как будто так и должно быть. Как будто для меня обычное дело — торчать в рабском наряде в акилосском дворце и не делать никаких попыток выбраться. Дверь отворилась, и вошел Дамианос. Его одежда была чуть длиннее моей, но не скажу, чтобы намного. И на ногах у него были сандалии со шнуровкой до самого колена, тогда как я был босиком. Я, похоже, его и ждал. Сразу бросился в его объятия, а он взял меня на руки и понес к кровати. Откуда она там взялась, не знаю, поначалу ее там не было. Он продолжал держать меня в объятьях, и мне было хорошо, как никогда в жизни. И во сне я чувствовал это как само собой разумеющееся. И был уже готов к дальнейшим шагам с его стороны.... Но в этот момент я и проснулся. И еще несколько секунд после пробуждения пребывал в состоянии сладкой истомы, как будто сильные руки меня все еще обнимают... Тьфу ты! Как я мог нежиться в объятьях убийцы моего брата? Если сны — это выражение моего подсознания, то тут Паскаль прав. К встрече с таким подсознанием я точно не готов. Можно было пойти к Паскалю. Ничего, что середина ночи, к нему в любое время можно прийти. Но что он скажет? Он один раз уже сказал, что мне нужны здоровые отношения. А где их взять-то, здоровые? Не с питомцем же. И не с гвардейцем. Это нужен кто-то равный мне, во-первых, по статусу, а во-вторых, по уровню интеллекта. И второе условие выполнить куда сложнее, чем первое. Вот если бы нашелся человек, похожий на Огюста. Не внешне, а по характеру. Такой же прямой, смелый и честный. Только где же такого найдешь? При нашем дворе точно нет. А если и есть, то они не в моем вкусе. Например, лорд Беренжер. Деловые отношения я с ним рад поддерживать, а для личных ему Ансель, пожалуй, самое то. И зачем мне вообще какие-то отношения, здоровые или нет? У самого Паскаля, между прочим, их тоже нет. Зато к нему можно прийти за помощью в любое время дня и ночи. Он делом занят — он людей лечит. И мне тоже делом заниматься надо — дожить до того времени, когда я смогу занять трон. Тогда точно не до личной жизни будет. И сейчас не до нее. Дядя это прекрасно знает, поэтому подсунул мне принца Дамианоса, чтобы вывести меня из душевного равновесия. Я открыл дверь, кликнул охранника и приказал посмотреть, как там поживает мой свежеприобретенный раб. Через несколько минут мне доложили, что он спит. Ну надо же какая наглость! Я не сплю, а он спит! Еще и смеет мне сниться и имеет наглость приставать ко мне во сне! Я разбудил слуг, чтобы помогли мне принять ванну и одеться. Заодно и постельное белье велел поменять. Если этот наглец будет мне каждую ночь сниться, никаких простынь не напасешься! Пока слуги зажигали факелы, а охранники за цепь поднимали Дамиана с подушек, я стоял и смотрел. Принял самый невозмутимый вид. Как будто мне вообще никаких снов не снится, особенно пикантного содержания. — Ну и что мне с тобой делать? — вслух размышлял я. — Выпороть у столба? Или использовать по назначению? Да мне и прикоснуться к тебе противно. Может, отдам кому-нибудь из охраны, а сам полюбуюсь. Если человека внезапно разбудить и тут же начать допрашивать, он теряет самообладание. А Дамиан, в отличие от меня, этим качеством никогда и не отличался. Его аж затрясло, пока я на него смотрел. А я старался все больше и больше его унизить, чтобы мое проклятое подсознание больше не подсовывало мне никаких фокусов. Я ненавижу принца Дамианоса! Ненавижу! И точка! — А ну давай, иди сюда, — проговорил я. — Нет, ползи! Разумеется, пришлось его немного подтолкнуть, чтобы он опустился на колени. Его одежда, которой и так-то мало, сдвинулась на сторону, и я увидел шрам. Тот самый, полученный при Марласе. Дамианос мне, разумеется, не признается, откуда шрам. При случае скажу, что я этот поединок видел. Только добежать и помочь брату не успел. Точнее, меня не пустили. Ну и зря. Что с того, что шесть лет назад он был такой же здоровый, а мне было почти четырнадцать? Я бы подкрался сзади и вонзил ему меч в спину. Или туда, куда достал бы. — Кастор кидает мне всякую шваль, — продолжал размышлять вслух я. — Думает, так можно меня задобрить. — А как можно? — раздался голос за спиной. Дядя! Кто же ему доложил, мне интересно? Гвардейцы? Или слуги? Дамианос опешил от такого явления. Я тоже опешил, но сделал вид, что ничего необычного не произошло. Ну, дядя заявился не вовремя. Так он всегда заявляется не вовремя. Дядя тем временем стал меня ругать за то, что я плохо обращаюсь с подарком от Кастора, и что я могу в постель его не тащить, но обращаться должен уважительно. Сам король Акилоса подарок сделал, не кто-нибудь. — Найди ему подходящее применение. Ты и так отлыниваешь от своего долга на границе, так хоть во дворце веди себя прилично. Ах, я еще веду себя неприлично! У меня давно уже чешется язык сказать, что при вирском дворе понятия приличного и неприличного давно перепутаны между собой. А уж то, как ведет себя дядя... Но он же от любых моих слов отвертится! И с Никезом они по ночам стихи читают, и с Аймериком у него ничего не было, а меня он любит почти как родного сына. Я сделал вид, что все понимаю, готов прислушаться к его словам и с этой минуты буду вести себя прилично. По меркам вирского двора, разумеется. К счастью, долго дядя меня не донимал, а сразу, как мы вышли из гарема, отправился к себе. А я к себе. А ведь из-за этого дурацкого сна я забыл проверить, на месте ли волос! В следующий раз такой ошибки совершать не буду! Сначала проверю, а потом буду писать.