Дневник Лорана

Я в ужасе. Со мной случилась паническая атака, к которой я был не готов. И ко мне обратился Дамианос с просьбой, к которой я тоже не был готов. И это на фоне того, что наше с дядей противостояние вступило в активную фазу, и своими действиями он дает мне понять, что не даст мне прожить десять месяцев до моего совершеннолетия. Но к действиям дяди я теоретически готов. Я знаю, что он способен на любую подлость, пока что не могу предсказать, на какую именно, но эти подлости меня не удивляют. И даже не вызывают панических атак, только холодную злость. После того, что он мне устроил перед всем двором, я долго размышлял, рисовал схемы, записывал варианты и ни разу не потерял самообладания. Шансы победить в противостоянии с дядей у меня есть, и чем меньше я буду проявлять слабость и волноваться, тем они выше. От прибытия патрасского посольства я ничего особого не ожидал. Мне было интересно, какими будут наши отношения в свете изменившейся политической ситуации, ведь пока что про позицию Патраса я мало что знаю. С Акилосом их роднит сходство культур, и они всегда поддерживали тесные отношения. Патрасскому языку обучались не только аристократы, но и рабы. Точно так же, как патрасцы обучались акилосскому. А с нами они на каком языке общаться будут? На акилосском? Или все же на нашем? Я на всякий случай перелистал книгу о Патрасе, чтобы освежить в памяти сведения об их обычаях и культуре. Я был готов к тому, что дядя запрется с послом и никому не сообщит о принятых соглашениях, и мне потом придется выуживать сведения по крупицам. Я был готов к тому, что будет сказано много слов, скрывающих суть. Я даже был готов к тому, что посол начнет защищать Акилос. Хотя от кого его защищать, дядя же установил с ними союз. Но я не был готов к тому, что принц Торвельд, патрасский посол, начнет на меня заглядываться! Сначала я принял это как должное. Да, я красив, да, я знаю об этом, смотрите на меня сколько угодно, но никаких знаков внимания от меня никому не светит. Я же холодный, как ледышка, и близко ко мне лучше не подходить. Вот только Торвельд не знал, что ко мне близко лучше не подходить. Он начал с комплиментов, которые становились все изящнее, угощал меня фруктами и сластями и всячески выказывал свое расположение. Хорошо хоть, пока не трогал, дипломатический этикет не позволяет. А мне дипломатический этикет не позволяет его послать подальше. Будь на его месте кто другой (например, один из его племянников), я бы не растерялся. Ровесника я бы вежливо отшил, а потом бы мы могли даже подружиться и вместе отправиться на охоту или на прогулку. Но Торвельд почти ровесник дяди! Может, чуть помладше, года на два-три. И именно это и привело меня в ужас. Умом я понимал, что Торвельд — не дядя, что он действительно хороший человек, и никаких подлых интриг не затевает, а я ему просто понравился. И мне уже двадцать лет, я взрослый, я могу сам выбирать, чьи знаки внимания принимать, а чьи нет. Но это умом я понимал. А внутри все сжалось в комок, и тело требовало, чтобы я немедленно бежал подальше, по пути опрокинув все, что плохо стоит. И в голове крутились всякие нехорошие воспоминания шестилетней давности. ПТСР, будь оно проклято! Мне бы союз с Торвельдом ох как пригодился! Мне как никогда важно, чтобы Патрас поддержал меня. Именно меня, а не дядю. Вдруг мне понадобится военная помощь. И ради этого я должен загнать подальше свое подсознание, свои комплексы и подростковые страхи и общаться с Торвельдом, как принц с принцем. Перед вечерним пиром я отправился к себе переодеться и послал Марселя к Паскалю за успокоительным. Сам я принципиально к Паскалю не хожу, разве что дело касается здоровья кого-то другого. Слугу послать — совсем другое дело, со слугой врач никаких лишних разговоров вести не будет. А если попробует, Марсель хорошо разбирается, что можно мне передавать, а что нельзя. Успокоительное помогло. Паскаль велел передать, что с алкоголем его лучше не сочетать, поэтому я дал указания слугам наливать мне из отдельного кувшина яблочный сок. Или вишневый. Можно по очереди. И вот именно тогда, когда я с помощью Марселя завязывал последние шнурки на камзоле, пришел Радель с очень виноватым видом и сказал, что Дамианос покорно просит встречи со мной. Радель явно смягчал выражения, потому что Дамианос не умел покорно просить. Он умел только настоятельно требовать. — Я ему сказал, что вам не до него сейчас, что вы принимаете патрасское посольство, и что на пир, таких как он, и близко не пустят... Я выслушал многократные и сбивчивые извинения Раделя, коротко кивнул и произнес: — Спасибо за информацию, Радель. Я тебя понял. Он еще раз извинился и удалился. Но надо же, как невовремя! Мало мне было панической атаки, так еще и Дамианос зачем-то просит о встрече. Почувствовал на себе то, что я ему предсказал — что его союз с дядей моя гвардия не одобрит. И как он собирается исправить положение? Извиняться передо мной? Вряд ли у него это получится. На пиру Торвельд сел рядом со мной и стал рассказывать о красотах своей страны. С явным намеком на то, что хорошо бы мне съездить к нему в гости. Я делал вид, что намеков не понимаю, и спокойно потягивал сок. После успокоительного я мог хотя бы рассуждать трезво. Торвельд действительно мог стать моим хорошим союзником. Он не виноват, что у меня ПТСР и панические атаки от мысли, что за мной может ухаживать человек на двадцать лет меня старше. Вот год, или два — другое дело. Даже лучше — пять. Самая оптимальная разница в возрасте для меня. Дамианос как раз на пять лет меня старше — услужливо подсказала память. Я приказал ей заткнуться и вернулся к разговору с Торвельдом. Хорошо, что открыто ко мне приставать при большом скоплении народа он не решился, и мы вели простую светскую беседу. Но поговорить наедине мне с ним обязательно нужно, если я хочу союза. А я хочу. Политического и военного союза, и больше никакого другого. Для другого Торвельд не в моем вкусе. Мне нравятся высокие смуглые брюнеты... тьфу ты, подсознание, заткнись! Мне спать пора, а не записывать свои мысли, а я еще не рассказал о разговоре с Дамианосом. К Дамианосу я явился посреди ночи. Прямо с пира. Я знал, что Радель расписал ему предстоящий пир в самых ярких красках. Дамианос, наверное, ожидал меня либо на третий день, либо смертельно пьяного и не держащегося на ногах. А я пришел трезвый и холодный, как мрамор. Ничего хорошего я от Дамианоса не ждал. Зачем он захотел меня видеть? Решил передо мной извиниться? Он не настолько идиот. Или он меня считает идиотом? Это он зря. Сказать, что он меня шокировал — значит, ничего не сказать. Встретил он меня на коленях с покорно опущенной головой, и я насторожился. А потом он заявил, что ему кое-что нужно, и он кое-что предлагает взамен. Что он может предложить, интересно? Ему здесь ничего не принадлежит, даже цепи — и то мои. Из-за того, что дядя мне уменьшил содержание, пришлось перевести Дамианоса в другую комнату, поближе к моей. Но цепи я оставил. — Ну и что мы мне можешь предложить? — издевательски спросил я. — Покорность, — ответил он, не поднимая глаз. Тут я опешил. Дамианос предлагает мне свою покорность? С какого перепугу, интересно? Хочет восстановить испорченные отношения? Ну, допустим, со мной у него никогда и не было хороших отношений, я не забыл, за что я его ненавижу. А восстановить отношения со стражниками это вряд ли поможет. Но иметь ручного варвара — такая чарующая перспектива! Мечтал же я о высоком смуглом питомце. Но представить в этой роли Дамианоса даже в голову не приходило. Я же его ненавидел, ненавижу, и ненавидеть буду. Но когда сам Дамианос предлагает покорность, трудно это не принять. Убить, правда, все равно его нельзя, ибо ценный заложник. Можно пугать окружающих, ведя его за собой на поводке. Можно поиздеваться над ним вдоволь, не опасаясь за это получить по шее. Да мало ли что еще можно. Вот только что он хочет взамен? Ослабить цепи? Дать шанс для побега? — Боюсь, что с акилосскими рабами, подаренными вашему дяде, плохо обращаются. Помоги им, и мы в расчете. Вот тут я опешил во второй раз. Ничего подобного я даже не ожидал. Рабы? При чем тут рабы? С чего бы свергнутого принца Дамианоса должна интересовать судьба рабов? Это они там в своем Акилосе взяли беспомощных детишек, сделали из них рабов, и еще делают вид, что беспокоятся об их судьбе! Гийон мне рассказывал об акилосских обычаях относительно рабов. Единственный плюс, который я там нашел — они хотя бы ждут, пока детишки подрастут. Моего дядю бы там не поняли. Дамианос сказал, что надсмотрщики решили проверить, исполнит ли раб приказ молчать, если его прижечь каленым железом. Интересно, кому такое в голову пришло? Я знаю, что излишняя покорность вызывает желание поиздеваться, и чем глупее человек, тем сильнее он издевается над беспомощными. Такое развлечение как раз в духе Говарта. Мне покорность акилосских рабов тоже не понравилось, но я бы не стал их мучать. Ну да, я хотел заполучить себе блондинчика для психологических экспериментов, но я бы не стал его ни жечь каленым железом, ни бить, ни даже насиловать! Меня блондины не интересуют, по крайней мере в плане секса. В плане секса меня никто не интересует. А не тот ли самый блондин стоял на коленях в беседке рядом с Дамианосом тогда ночью в саду? Я пытался добиться от Дамианоса, зачем ему это надо. Он честно не понимал, почему я его не понимаю. Конечно, не понимаю! Какое ему дело до рабов и почему он считает, что я могу им помочь? Хочет, чтобы я увидел, какой он честный и благородный? Или это не его идея, а кто-то из дядиных приспешников ему подсказал? Когда я высказал это предположение, Дамианос только скривился. Считает себя самым благородным, не чета нам, вирским хитрецам. Как будто у них там в Акилосе все честные! Всему Акилосу объявили, что принц скончался одновременно с королем и весь Акилос эту новость покорно проглотил. Наконец, объявился Орлант и сообщил, что после нашего с Никезом ухода к ним с Дамианосом подошел Говарт. Ах вот как. Хотя я с трудом представлял, как могут сговориться Говарт и Дамианос, но без дяди, получается, не обошлось. Ну не могло тут без него обойтись, хотя бы потому, что один раз он с Дамианосом сговорился, а, значит, может и во второй. Иначе придется поверить, что Дамианос альтруист и думает о других больше, чем о себе. Я что, дурак, в такое верить? Дамианос попытался отпираться, но я был холоден, как лед. — Заткни его, — сказал я Орланту. Орлант посмотрел на Дамианоса. Потом на цепь. Потом на меня. Потом опять на Дамианоса. Да, я немного не рассчитал с приказом. Цепь длинная и пристегнута к браслету. Кроме меня, Дамианоса и Орланта в комнате еще Радель и двое стражников у дверей. От нас с Раделем в кулачном бою толку мало. У Орланта есть меч, но нет доспехов. А Дамианос уже успел восстановить силы после порки. — Ну, — издевательски сказал Дамианос Орланту. — Боишься близко подойти? Да чем ты лучше Говарта? — Да я тебя! — Орлант потянулся к мечу, но я остановил его жестом. — Ничем не лучше, — продолжал Дамианос. — Видел, что он вытворяет, но даже не остановил. — И что там вытворял Говарт? — поинтересовался я. Орлант пожал плечами. — Раба насиловал. Бедный блондинчик. Дамианосу как раз нравятся блондины, понятно, почему он так беспокоится за этого раба. А в своем Акилосе он рабов не насилует? Он ждет, когда те сами радостно прыгнут к нему в постель? Хотя, возможно, и прыгают. Возможно, он с ними обращается ласково и бережно. Гладит по головке и угощает сладостями. Или они его угощают сладостями. Подсознание, ты заткнешься или нет? Когда это писал, оно мне выдало такую картинку, что я даже вслух не могу повторить, не то, что записать. Хорошо, хоть во время записи, а не во время разговора. Я отправил всех восвояси и спросил Дамианоса: — Тебя и правда беспокоит их судьба? Тогда зачем ты мне даешь в руки такой козырь? Будет ли тебе больнее, если я уничтожу тех, кто тебе дорог? Он побледнел и сразу не смог ответить. Не то чтобы я собирался шантажировать его судьбой рабов. Мне надо было посмотреть на реакцию. Неужели и правда он обеспокоен судьбой тех, кто слабее? Так мог бы поступить Огюст. Но Дамианос — убийца Огюста, а убийца не имеет права быть таким же благородным, как и его жертва! Я бросил еще пару издевательских реплик и удалился. Надо все обдумать и что-нибудь сделать. Я теперь только тем и занимаюсь, что обдумываю, как выбраться из ситуаций, в которые меня загоняет Дамианос. За последние дни я так много думал и рассчитывал, что даже не успел толком поговорить с Беренжером о внуке Марселя. И до отъезда патрасского посольства не успею. Но пока что время есть, дядя не будет брать себе нового питомца в ближайший месяц как минимум, а до того времени я всех, подходящих по возрасту, из дворца куда-нибудь отправлю. Да вроде, кроме того мальчишки, никого больше и нет. Еще надо все-таки спросить Беренжера про волос. Вчера я нашел еще один. Мало мне дяди, Дамианоса и патрасского принца, так еще и непонятно кто рыжий в мою спальню повадился шастать! Надо убедиться, что это точно не Ансель. И надо поспать хоть немного, иначе не останется сил на новое общение с патрасским принцем и обдумывание проблемы рабов.