***
На работе всë было однотипно. Сырые преступления, переходящие лишь в жажду наживы. Эл не хотел себе признаваться, но… дело Лайта было единственным, которым он вдохновился. Его психологический портрет, каждый шаг стоял у Эла перед глазами, а если учесть тот факт, что Ягами Лайт отличался невероятно развитым интеллектом, то с ним было интересно и не скучно. Он появился в тусклой жизни Эла, осветив еë фосфорическим блеском. И, даже если мысли об этом походили на признание, Эл знал, что вслух он точно не признается. Гордость не позволит. Вернувшись усталым и вымотанным бумажной волокитой, Эл сам не заметил, как заснул. Сначала сны не лезли ему в голову, да и не снились они ему никогда, а вот кошмары… кошмаров было много. Настолько много, что Эл боялся засыпать, но сегодня организм дал сбой, и Эла поджидал очередной кошмар его внутреннего мира, вздëрнутого на верëвке. … Это выглядело красиво. В чëрном платье, которое было уже поношенным и протëртым, он в своей молчаливой скорби смотрелся даже слишком правдоподобно. В чëрных глазах отражалась непоколебимая тяга пойти ко дну. Белые пальцы дрожали, сминая рукава платья в попытке натянуть их еще сильнее на длинные руки. Тело было нескладным и подростковым, но в этом и было его очарование. Волосы касались плеч, как слабая рука матери когда-то, когда она всë ещё была жива. Эл пытается сдержать слëзы, ведь на его кукольном лице макияж, тут ни к чему следы размазанной туши. Эл слышит шаги. Он знает, кому они принадлежат, но всë равно вздрагивает, когда этот человек оказывается совсем близко, а липкие руки ложатся ему на плечи. — Сын, — он выдыхает Элу на ухо, — Ты выглядишь неотразимо. Совсем как мать. Эл пытается отодвинуться, но руки сжимаются сильнее. Отец тащит его к зеркалу. Своë отражение Эл ненавидит, но цепкие пальцы хватают его за подбородок, заставляя смотреть. — Ты очень красив, — говорит отец и прикасается своими губами к его губам, — Твоя кожа на вкус такая же, какая была у неë. Кажется, слëзы всë-таки текут у него из глаз. Всë снова расплывается перед глазами. Так даже легче. Можно не видеть происходящее вокруг, не чувствовать ни рук, ни губ. Всë равно. Только шëпот обволакивает тишину: — Ты так похож на неë. Такой же красивый. Твоя мать не могла бы и подумать, что ты будешь на неё так похож, верно? Эл качает головой, как сломанная кукла. Словно винтик открутился. В голове слишком пусто и глухо… — Очнись! Очнись! Эл распахивает глаза, словно выныривая из воды. В глазах стоят слëзы, и он не видит, что происходит вокруг. Неужели его снова настиг кошмар из прошлого? Лайт нависает над ним. Его руки впиваются Элу в плечи, готовые снова трясти, если придется. На лице Лайта отражено недоумение, и впервые в жизни Эл так счастлив, что тот с ним рядом. Он хватает Лайта за руку, сжимает. Слëзы всë ещё печально мерцают на его щеках. — Это ты… Это ты, — выдыхает Эл ему в лицо. Губы дрожат в неверящей улыбке, но Эл знает, что это просто так сказываются нервы. Он тянет к Лайту руки, обнимает его за шею, притягивает к себе, вжимается в него. От Лайта пахнет сном и постиранной футболкой, и этот запах, как никакой другой, успокаивает Эла лучше любого снотворного. Он закрывает глаза, продолжая обнимать Ягами за шею, жаться к нему. На периферии сознания Эл почувствовал, как его отстраняют, а затем снова притягивают к себе, утыкаясь холодным носом в спину. Переплести свои пальцы с его лишь для того, чтобы успокоиться. И слабо улыбнуться, когда эти пальцы сжимаются в ответ.Глава 3. Мокрота.
19 октября 2020 г. в 09:28
— Ты оставил на мне след, — тихо шипит Эл, пальцами надавливая на прокушенное плечо. Там остался след зубов, сам участок кожи сильно покраснел и зудел. Как бы не перерос в синяк.
— Не сдержался, — коротко отвечает ему Лайт. Он подходит к нему со спины, но не обнимает вовсе, а окидывает цепким взглядом. Элу от этого даже становится не по себе, он чувствует взгляд Лайта всеми фибрами души. На него смотрят, словно на кусок мяса, но Эл ничего не говорит. Не Лайт первый, кто рассматривает его, как вещь, не Лайт последний. Непрошеные воспоминания подступают к горлу раздирающей кислотой. Эла даже подташнивает, и голова начинает кружиться.
«Ты мой…» — Когда-то эти слова говорил самый дорогой человек в его судьбе, единственный, кто остался главным ориентиром в жизни после смерти матери.
Но этот человек причинял лишь боль. И о нем остались лишь мучительные воспоминания, кислотные.
— Как долго ты планируешь держать меня здесь, не выпуская никуда? — задаëтся вопросом Лайт. Глаза всë ещë осматривают щуплую фигурку, но Эл предпочитает не встречать его взгляд. Наверное, это не может укрыться от слишком проницательного и вечно настороженного Лайта. Эл понимает, почему у того так развита паранойя, но, тем не менее, данную мысль не развивает.
Холодные пальцы касаются его подбородка. Неприятная дрожь проходит по телу, словно его окатили ледяной водой. Пальцы Лайта холодные и сильные, Эл чувствует, как эти пальцы сжимают подбородок, заставляя посмотреть в глаза. Попытка увернуться проваливается. Ягами Лайт стальной хваткой удерживает детектива за подбородок, как птицу, попавшую в силки.
— Оставишь и там синяк, убью, — угрожающе шипит Эл, но прекрасно осознаёт, что он не в выигрышном положении и не ему выпендриваться. К счастью, Лайт это тоже понимает, поэтому только усмехается, продолжая стискивать чужой подбородок.
— В твоих интересах быть послушным, — парирует Лайт. В его голосе искрящееся веселье, будто его чëрную душонку осветили фейерверки. Эл бы непременно что-нибудь сказал насчёт психоза Лайта, но сейчас ему приходится молчать, иначе сломают челюсть. А в том, что сломают, Эл и не сомневался. Когда-то так уже было. Совсем в другой жизни, когда он был подростком. Его подбородок сжимала сильная и непримиримая рука. Эта рука зажимала ему рот, когда он пытался закричать, и она принадлежала его отцу. Сероватое и морщинистое лицо стояло перед глазами Эла, и слышался шёпот, стискивающий и убивающий, шепчущий, как мантру, одно и тоже:
— Ты мой, Эл.
Его горло перехватывает спазм. Словно эти слова он слышал еще давно, будто они записаны на пластинку… Эл начинает биться в руках отца, сопротивляется, но позже приходит осознание, что он ведь отбивается от Лайта, а не от собственного отца. Ягами смотрит слишком прямым, стесняющим взглядом. Пальцы на подбородке Эла мелко дрожат.
— Тебе кто-то причинял вред? — вопрос выстреливает, поражает в самое сердце. Эл прячет глаза и впервые радуется тому, что у него настолько длинная чёлка. Взгляд Ягами Лайта пробирается в самую глубину, даже сквозь прикрывающую лицо занавеску волос.
— Я всё равно узнаю, кто это, — говорит Лайт, и Эл отскакивает от него, как от необузданного пламени. Это Лайт должен быть у него на привязи, а не наоборот. Почему тогда Эл чувствует, как ноги подкашиваются под взглядом Ягами? Почему ощущает холод в пальцах, а его самого всего трясëт? Разве он и есть та самая муха, попавшая в клейкую паутину? Ответ определëнный.
— Мне нужно в отдел. Моя детективная деятельность не стоит на месте.
И это было правдой. Несмотря на закрытие дела о Кире, уровень преступности продолжал расти и расти. Поймав озадаченный взгляд Эла, Лайт усмехнулся.
— Всë-таки, остановив дело Киры, вы лишили этот мир правосудия. Теперь каждый может осмелиться совершать любые преступления, — лицо Ягами искривилось, злость проступила на этих красивых чертах, делая их заострёнными и вместе с тем хищными.
— Скажи мне, Рюдзаки, ты хорошо спишь по ночам, зная, что ты и есть первостепенная причина разложения общества? Что из-за своей алчности и желания меня поймать ты дал преступникам волю. Осознаешь ли ты, что, поймав меня, ты сам оказался в ловушке?
На последнем предложении голос Лайта стал совсем сиплым. Эл почувствовал, как у него встали дыбом волосы на затылке, как вспотели ладони, как…
Он сморгнул резь в глазах.
Не стоит думать о словах Лайта. Пропитанные ядом, они напоминали острые иглы, впивающиеся в податливую кожу. Только Эл вовсе не подавлен, а его внутренний стержень сложно сломать просто так. Повернувшись спиной к своему противнику, Эл подумал о том, что никогда в своей жизни так делать больше не станет.