Мироздание
1 декабря 2020 г. в 13:11
Эл радуется, как ребёнок. Губы растягиваются в улыбке, на щеках появляются ямочки, а глаза горят. Ещё бы! Ведь Лайт принёс с собой кучу платьев, которые нашёл в опустевшей квартире Мисы.
Миса любила платья. Она носила их практически всегда и говорила о том, что ей так больше нравится ходить, позволяет в меру оголить стройные ноги и показывает её со стороны принцессой, но Лайту было всё равно. Он никогда ни о чём её не спрашивал, не вступал в беседы. Миса сама говорила. Иногда сбивчиво, иногда тихо, иногда почти срываясь… Интересно, когда Эл её топил, она пыталась кричать? Какой голос у неё был в этот момент? И, видя лицо Эла, Лайт понимает, что ему плевать.
Эл крутит в руках косметичку. Это тоже вещь Мисы. Лайт почему-то решил, что Элу пойдёт. Будет смотреться красиво.
Лайт склоняется к его лицу, ловит за подбородок. Движения хватает, чтобы Эл удивлённо раскрыл рот, а Лайт целует его. Целует быстро, отрывисто, размашисто. Отстраняется.
У Эла по подбородку течёт слюна, а сам он слабо улыбается, протягивая к нему руки. Лайт смотрит и думает о том, что руки у Эла тонкие, совсем птичьи, хрупкие.
Он хватает его за руку. Сжимает пальцы. Богу непозволительно подавать руку. Руки тянут к нему, он лишь размышляет: сколько времени понадобится, чтобы поломать кости в тянувшихся к нему руках?
Сейчас, сжимая пальцы Эла, он думает почему-то о другом.
— Пойдём, — он встаёт, прихватывая с собой Эла.
Затащить его в ванную, в ту самую ванную, где Мису утопили. Подвести к зеркалу. К тому самому зеркалу, которое точно видело, как Миса пыталась выкарабкаться, как цеплялась побелевшими пальцами за бортик ванны, ломая ногти и стирая лак… Интересно, там ещё остался след от её лака?
Лайт фиксирует лицо Эла. Оно у него красивое, даже покорное. Покорность для бога — высшая степень наслаждения. Лайт почти счастлив. Почти, потому что дело ещё не завершено.
Он берёт косметику в руки. Здесь много всякого хлама… Пудра, помада… Лайт выбирает тушь и точно знает: Элу пойдёт. Его ресницы созданы для самовыражения.
Эл не двигается. Лайт не профи в макияже, но он столько раз видел, как это делает Миса, что, казалось бы, мог повторить ее движения и с закрытыми глазами. Она думала, что ему нравится на неё смотреть, на такую красивую, наводящую марафет, но Лайту было всё равно.
Не всё равно теперь.
Тушь хорошо ложится на ресницы. На ресницы Эла. Они у него пышные, отбрасывающие тень, Лайт знает это, видел, когда склонялся над его лицом ночью. Элу тогда снился кошмар.
Ему удаётся управиться и со вторым глазом. Глаза Эла выглядят роскошно, но Лайту хочется сделать что-то ещё, прижаться ещё теснее, стать ближе, ведь бог может спускаться и к смертным, лишь бы только руку не протянуть.
Помада тоже идеально смотрится. Вся косметика Мисы будто идеально подобрана для Эла. В зеркале видны его наштукатуренные ресницы, блестящие губы, подведенные брови…
Богу кажется, что он достиг блаженства.
Эл поворачивается к нему. Стройный, одетый в платье, накрашенный… Тянет к нему руки. Как и положено смертному, который тянется к богу, высшему создателю всего на свете. И поэтому Лайт говорит:
— Молитвой, Эл, молитвой, — это, как вера, хаотичная и сбивающаяся, но сакральная и созидательная, почти богоподобная.
Веры нет, Миса поняла это, но Лайт имеет право ошибаться.
Эл опускается на колени. Смотрит прямо в глаза, неотрывно. Это повторяется изо дня в день, но Лайт всё равно любуется на это лицо: такое содрогающееся в молитве, такое покорное, всепрощающее… Лайт не умеет прощать. Не простила, наверное, и Миса.
Эл неподвижен. Совсем застывший в своей статике. Лайт замирает вместе с ним. Слышит молитву, видит Эла, но не двигается. Это какое-то иррациональное чувство, пугающее. Лайт прерывает его, хватает за руку и запирает в спальне. Сам запирается вместе с ним. Эл на белых простынях, как парадигма и постулат в мироздании. Его личном.
Богу неприемлемо строить свой собственный мир. Он рушит мир других людей, поэтому Лайт не обнимает Эла во сне. Не успокаивает, когда тому снова снится кошмар. Эл с потёкшей тушью и распахнувшимися глазами, полными слёз и ужаса, — это то, что отрезвляет. Лайт обнимает его, прижимает к себе.
— Отец… Ты… — тихое и болезненное, как слова человека, страдающего от страшного недуга. Это рушит его мироздание, рушит границы. Лайт прижимает Эла к себе, теперь можно.
Бог может достать человека из-под земли, найдёт его снова.
Эл то прижимается, то пытается отстраниться. Лайт притягивает его к себе сильнее. Бог должен подчинять потерянных. Ими легче управлять. Миса подчинялась, другие подчинялись… Чтобы богу нести в этот мир правосудие, ему нужна покорность.
Сжавшийся Эл покорен перед ним, но не перед собой. Лайт исправит это досадное упущение. Бог должен исправлять.