Не нужна

Все оставшееся до утра время мы провели в небольшой комнате с двуспальной кроватью, рассказывая друг другу истории из жизни. Мне было до дури тяжело открываться брюнету, поэтому я предпочитала слушать его хриплый голос, ощущая легкие касания чужих пальцев с моими. Решение остаться здесь на ночь было принято довольно спонтанно, потому что ещё пару часов назад, ночевать наедине с Мином я не планировала. Даже сейчас, когда я чувствовала чужое тепло рядом, мысль о том, что я поступаю совершенно неправильно посещала голову. Прилив неловкости начал накрывать понемногу в тот момент, когда алкоголь выветривался из тела, заменяя лёгкость мыслей на тяжелое угнетение. Квартира, в которую меня привез Юнги, как оказалось, была его родительским домом, которую он раньше делил с мамой и младшим братом. По всей видимости, рассказ о семье парня напрягал, потому что пальцы, которыми он сжимал мою руку, периодически дергались в нервных спазмах. — Дело было дерьмовое, отец был невъебенным мудаком и пьяницей, а мама ему постоянно все прощала. Он вляпался по самые уши, а когда его заставили за это ответить, просто смылся, оставив долги на нас. — болезненная история для брюнета и совершенно незнакомая для меня. Я никогда не чувствовала острую потребность в чем-либо, потому что с самого детства мне подносили все на золотом блюдечке, которое было украшено самыми дорогими камнями. Я имела все, кроме должной родительской любви, которую предпочла бы всему этому. У Мина были не очень богатые родители, имеющие двоих сыновей. Дети всегда роскошь, особенно, когда бюджет еле-еле переступал прожиточный минимум. Денег практически не хватало, поэтому отец Юнги выбрал наиболее простой вариант, чтобы всех обеспечить — взял несколько быстрых займов под огромные проценты, которые даже и не думал отдавать. Устройство на работу было сложным процессом из-за пристрастия к алкоголю, поэтому долго на одном месте задержаться у него не получалось. Мама брюнета сильно болела, но даже несмотря на это, ходила на подработки, пытаясь выжить. Голос парня предательски дрожал, когда он понемногу открывался для меня, хотя я и знала, что ему это было тяжело. Юнги, после ухода отца, повременил с долгожданным универом, о котором так мечтал, принимаясь за любую работу, которая могла бы покрыть долги и обеспечить более или менее нормальное существование членов его семьи. — Мама умерла через полтора года. Нужна была операция, но у нас не было денег. Едва ли хватило бабушкиных сбережений, чтобы оплатить кремацию. — тяжело вздыхает, сжимая ладонь. — А потом через время я узнал, что умер и отец. Как бы это сейчас не звучало, но я рад, что он больше не дышит, — от этих слов стало немного страшно, потому что парень, словно, открылся для меня с новой стороны. Я старалась понять его, но все же фразу о том, что так говорить нельзя, удержать не смогла. На эти мои слова, брюнет только хмыкает, продолжая пялиться в потолок. Тишина, которую никто не нарушает, поселяется в комнате, обволакивая все ее пространство. У меня много вопросов о том, например, где сейчас его брат и почему они не общаются, пытался ли отец с ними связаться после побега, но я решаю не лезть в это, оставляя за Юнги право на выбор. — Почему ты привез меня сюда? — я разрезаю молчание своим недавним вопросом, стараясь сменить неприятную для парня тему. В комнате темно, но даже так я вижу, как губы Юнги растягиваются в лёгкой усмешке, а облегчённый выдох даёт понять, что я поступаю правильно. — Я подумал, что здесь тебе будет комфортно. — и совсем не ошибся. До ломоты костей приятные эмоции поселились внутри, затмевая собой боль, которую принёс Чонгук. Все это место кажется таким уютным и домашним, пропитанным чем-то теплым и мягким, что желания покидать это место совсем не появляется в мыслях. — Спасибо, — снова благодарность, которую я не устану повторять. Мне действительно нужно было уехать, сбежать, пусть и не так далеко, как хотелось бы. — Ты же уже начала жалеть, да? — он поворачивает голову на меня, прожигая взглядом, тем самым, от которого хочется скрыться. Я хмурюсь, пару раз моргая, но взгляд не отвожу, продолжая тонуть в чужих океанах даже в темноте. Удивительно, как быстро брюнет научился меня читать, потому что я была вовсе не из разряда «открытая книга». — Это, наверное, неправильно. — я начинаю тихо, ловя каждый вздох парня. Страшно, до жути. — Ты принимала мой флирт, целовалась пару часов назад, продолжаешь лежать со мной в одной кровати, считая, что это неправильно? — тон его голоса изменился до неузнаваемости, доставая своим тембром до фибр души. Я сглатываю, игнорируя то, как сильно сжимаются внутренности и трепещет сердце. — Мы перебрали… — резкий рывок и я оказываюсь прижатой к старому скрипучему матрасу, ощущая, как сильно парень сжимает кожу в районе запястья. — Я не девчонка на выпускном, которая перепила энергетиков с соджу, Йонг. Мы же не в детском саду, не веди себя как ребенок. Нехер спихивать свои настоящие желания на бухло, поняла? — чувствую горячее дыхание брюнета где-то в районе шеи, невольно пуская мурашки. Мне страшно, поэтому отвечаю немного заторможенно и с запинками. — Ты со мной даже не спала, поэтому заканчивай себя сжирать. Чонгук трахается с другой, но ты продолжаешь его принимать, как конечная дура. — от этих слов впервые так сильно больно. Я стараюсь вырваться, потому что компания парня болезненно бьет по сердцу, оставляя на нём свежие кровяные полосы. — Отпусти меня, — пытаюсь говорить спокойно, но истерика наровит вырваться наружу, сметая все на своем пути. — Скажи, что тебе не понравилось все это и я тебя больше не трону, обещаю. — он ослабляет хватку, поглаживая места, где сжимались его руки. Юнги просит о невозможном и сам это прекрасно понимает, легонько улыбаясь уголками рта. Мне неприятна вся эта ситуация, но соврать о том, что мне это не понравилось, было бы слишком глупо, потому что стук моего сердца от прикосновений брюнета, отчетливо отбивал известный только ему ритм. — Отвези меня домой, — я не разбиваю, только надламываю, вызывая усмешку у парня. Он еще некоторое время смотрит мне в глаза, а после отпускает, слезая с кровати. Я нахожусь в том же положении еще несколько секунд, а потом отмираю, усаживаясь на край мебели. — Знаешь, что в тебе раздражает? — задает риторический вопрос, опираясь о дверной косяк. — Ты и сама не знаешь, что тебе нужно. Вот это неправильно, Йонг. — а после уходит, хлопнув деревяной дверью громче обычного.

***

Дорогу к моему дому мы проводим в тишине, которую разрезают только новости по радио, играющие на фоне. Волна неловкости снова накрыла меня с головой, когда Юнги находится так близко. И, видимо, тону только я, потому что парень сидит в расслабленной позе, подперев левой рукой голову, а правую вальяжно расположив на руле. Время кажется бесконечно резиновым, даже в момент, когда я старалась отвлечься все мысли возвращались к сидящему рядом брюнету, внимательно следящему за дорогой и полностью игнорирующему мое существование. — Если ты хочешь что-то сказать, то говори, не надо сверлить меня своими глазками. — хриплый голос врезается в перепонки, разнося тепло по телу. Я сжимаю в руках ремешок от сумки, облизывая пересохшие губы. — Мне понравилось, — практически шепчу, прикрывая уставшие глаза. Слышу легкий смешок, а после поворачиваю голову на парня, что теперь так открыто улыбается, перестраиваясь на обгон. — Я знаю, Йонг. — он теперь тоже смотрит в упор, слегка склоняя голову. От переизбытка чувств я теряюсь, хватая ртом воздух. — Ты не смогла сказать мне «нет», потому что это было бы неправдой, но и сказать «да» у тебя не хватило сил. — словно читает мысли, возращая внимание на полу-пустую дорогу. — Я не собираюсь заставлять тебя делать что-то, просто не гноби себя за то, что тебе этого захотелось. Люди сходятся и расходятся, любовь тоже может пройти… — Она не прошла, — словно ребенок у которого хотят забрать его любимую игрушку, которую он холит и лелеет, только вот продолжает делить с другой девочкой, проливая горькие слезы в подушку. — Я и не сказал этого. Йонг, просто делай так, как тебе хочется. Вся эта херня о бесконечной любви — бред. Все всегда заканчивается. Возможно, однажды все это станет для тебя не более, чем просто воспоминанием, — Мин переодически отвлекается от дороги, бросая на меня короткие взгляды. — Мне нахер не сдалась чужая драма и я не собираюсь постоянно бегать за тобой, вытирая сопли. Хочется страдать до конца жизни — пожалуйста, только без меня. — эти слова болезненно бьют в самое сердце, оставаясь в кровоточащих ранах. С одной стороны я его понимаю и совсем не обязую это делать, только вот кровавый мешочек скулит, боясь упустить брюнета. — Я и не прошу, — грублю, а он улыбается, убирая мешающую челку со лба. Перевожу взгляд на дорогу, стараясь игнорировать усмешки брюнета. — Ты никогда не просишь, я заметил. — закусывает губу, сдерживая смех. — А ты всегда лезишь, когда не просят, я заметила. — копирую его, тем самым стараясь погасить пыл. Выходит хреново, потому что я только сильнее злюсь, а желание плескаться ядом появляется с новой силой. — Знаешь, почему ты бесишься? — мы сворачиваем с главной дороги, заезжая на знакомую мне улицу. — Я прав и тебя это злит. Головой ты бы очень хотела, чтобы тебе не понравилось со мной целоваться, но тебе нравится. Даже сейчас, когда я говорю об этом, дышать труднее, правда? — он мягко тормозит возле дома, смотря на мой профиль в упор. Не ждет ответа, просто изучает, оставляя на коже ожоги. — Я не люблю, когда мной пользуются, поэтому не советую залечивать раны от Чонгука при помощи меня. — перевожу взгляд на парня, пытаясь считать эмоции. Но я ничего не вижу, только бездонные глаза, которые утягивают в свою тьму, без шанса на спасение. Я вдыхаю теплый воздух, стараясь игнорировать приятный запах одеколона Юнги, который ядрено кружит голову. Прохладные руки касаются горячих щек, а после чужие губы накрывают мои, привычно медленно их сминая. И вот, вся такая сильная я, которая все это время старалась быть независимой и правильной, снова поддаётся, позволяя себя целовать. Пробирается языком в рот, зажигая пламя внизу живота. Непроизвольно сжимаю ткань чёрного пальто, принимая вызов. Перед глазами пляшут звезды, а внутри органы меняются местами, когда парень касается открытого участка кожи, неприкрытого шарфом. Напоследок прикусывает нижнюю губу, довольно улыбаясь, а я только тяжело дышу, стараясь успокоить обезумевшее сердце. — Не ври мне, — он снова повторяет просьбу, очерчивая большим пальцем место укуса. Завороженно смотрю в чужие глаза, не в силах отвести взгляд. — Забери цветы, они своей пыльцой мне уже весь салон заляпали. — хмурится, наверняка, злясь. Легонько улыбаюсь, утвердительно кивая. — Пока, — я говорю шепотом, боясь разрушить атмосферу, наверное. А после тянусь к чужим волосам, поправляя постоянно спадающую челку. — Иди, — он перехватывает мою ладонь, легонько сжимая своей, а после вновь целует, быстро отстраняясь. Выхожу из машины, сжимая в руках букет жёлтых тюльпанов, игнорируя покалывание в губах от чужих касаний. Аромат цветов ударяет по рецепторам, балуя. Подхожу к двери, слыша, как заводится мотор машины, а после плавными движениями колес по щебени, брюнет отъезжает от особняка. На улице уже сереет, но машины мужа во дворе я не нахожу. Видимо, слишком сильно «занят». От воспоминаний об этом сердце обливается кислотой, истошно крича от боли. Я сглатываю, выстукивая каблуками по ровной плитке четкий ритм. Большой дом встречает звенящей тишиной, которая пытает барабанные перепонки до треска сосудов. Разуваюсь, оставляя сумочку и букет на полке, вешаю пальто на плечики тремпеля, оставляя его в шкафу. Обуваюсь в мягкие тапочки, следуя на кухню в поисках вазы. Набираю воды, оставляя обезвожевшие цветы в сосуде. Усаживаюсь на стул, включая телефон, спустя пару минут приходит непрочитанное сообщение от шатена, которое неприятно врезается в память. Больно, больно, больно. Но я не плачу, сжимая ладони в кулаки. Ногти больно впиваются в кожу рук, отрезвляя. Поднимаюсь на ноги, направляясь в ванную. Нет сил идти наверх, поэтому снимаю одежду, бросая её по пути в уборную. Ненавижу беспорядок, но, кажется, пару разбросанных вещей — ничто, по сравнению с тем, что творится в моей жизни. Включаю воду, становясь под теплые струи воды. Тру кожу, оставляя красные полосы от ногтей. Выдавливаю гель для душа, которым пользуется Чонгук, нанося его на тело. В нос ударяет приятный (родной) запах мяты и я невольно вспоминаю, что от мужа пахнет немного иначе, разбавляясь ароматом его кожи. Слышу, как хлопает входная дверь, спустя десять минут купания. Такие чувства, словно меня поймали на краже, потому что сердце заходится в бешеном ритме, а кожа горит, от чего делаю воду прохладнее. Желания видеться с мужем нет, от слова, совсем. Но кому важны мои желания? Очевидный ответ, потому что спустя пару минут, двери в ванную открываются и на пороге, оперевшись о косяк, стоит парень, сверля взглядом стекло душевой. Я чувствую его глаза на себе, но стараюсь игнорировать, продолжая смывать мягкую пену с волос, и у меня это получается, ровно до того момента, пока стеклянные двери кабинки не открываются, впуская прохладу, а после чужие руки обхватывают талию, прижимая к себе. — Где ты была? — шатен шепчет на ухо, поворачивая ручку с надписью «hot». Вода теплеет с каждой секундой, заполняя паром пространство. На вопрос мужа я молчу, потому что обида плещется в груди горящим пламенем, разливаясь лавой по сосудам. — Отвечай, — толкает бедрами вперёд, впечатывая лицом в прохладную поверхность. — Ты же сам знаешь, — с момента, когда Юнги отъехал от дома прошло не так уж и много времени, и судя по поведению Чона, они явно встретились. — Хочу от тебя услышать, — он кладет свою массивную ладонь на живот, понемногу спускаясь ниже. — Скажи мне, Йонг. — я практически теряюсь от его действий, невольно подставляя кожу шеи под мокрые поцелуи. — Я была у Юнги, — мой голос неестественно хриплый выдает возбуждение, которое граничит с истерикой. Тяжело держать все в себе, чересчур. — И что ты там делала? — его тембр спокойный и этим настораживает. Чон мягко касается клитора, проводя круговые движения. — Отвечай. — Не указывай мне, Чонгук. — от моих слов шатен улыбается, проникая внутрь меня пальцами. От этих действий я забываюсь, буквально, на мгновение, но быстро прихожу в себя, стараясь абстрагироваться от этих ощущений, которые так ярко дурманят голову. — Ты моя жена, так почему лазишь по чужим мужикам? — этими словами он вызывает смех, который я даже не пытаюсь сдержать, опираясь головой о чужое плечо. — Убери свои руки. — я категорична, а истеричная веселость моментально сменяется на раздражение, поэтому и касания парня теперь для меня подобны самой настоящей пытке. — Даже не подумаю, — придавливает сильнее, кусая мягкую кожу шеи. — Я же сказал тебе не ошиваться рядом с ним. — убирает мокрые волосы, открывая больший доступ к телу. — Ты такая глупая, — целует плечо, вбирая небольшой участок кожи в рот, а после с чмоком отпускает, довольно осматривая проделанную работу. — Ты противный, — чистая правда, потому что все эти места по-настоящему горят и это совсем не сравнится с касаниями Мина. — Кричи мое имя громко, хорошо? — сжимает ладонью грудь, надавливая на поясницу. Я не поддаюсь, наверняка, раздражая этим шатена ещё сильнее. — Будь послушной, — прикусывает мочку уха, а в голове невольно всплывают картинки подобной сцены с участием ХëСон. Тошнота подступает к горлу и сглатываю большой ком, хватаясь ладонями за ручки кабинки. Сердце колотится, потому что слишком любит этого урода и оно готово простить его, броситься к Чонгуку на шею, игриво поджав ноги в полёте. Только вот болит и душа ноет, а от этого мозг даёт сигналы о безусловном рефлексе. — Я больше непослушная. — быстрым рывком открываю стеклянные двери, выпуская пар в ванную комнату. Кутаюсь в большое банное полотенце, оставляя недовольного и бешеного Чонгука позади. Я буквально слышу, как скрипят его зубы от злости и это не может не радовать. Чон Чонгук ненавидит отказов и я это знала. Парень привык всегда и во всем быть первым, чего бы это не касалось, будь то первое место в соревнованиях в школе или же лишение какой-нибудь девчонки девственности — неважно, он всегда должен быть номер один. И сейчас, когда я выжимаю сырые волосы в раковину из чёрного мрамора, отчетливо ощущая на себе испепеляющий взгляд мужа, которым он меня буравит уже несколько минут, я довольна. Невольно вспоминается реплика брошенная Юнги в мой адрес пару часов назад, но я не решаюсь её повторить, потому что дополнительные разборки — это самый последний пункт в моем списке желаний. Муж выходит из кабинки, зачесывая мокрые волосы назад. Стаскивает постиранное полотенце темного цвета, обматывая им талию. Все это время я наблюдаю за ним через зеркало, совершенно бесстыдно рассматривая тело парня. Подходит ко мне ближе, останавливаясь за спиной и смотрит, смотрит, смотрит… — Я хочу тебя убить, — говорит на полном серьезе, не отрывая взгляда от моих глаз. Я сглатываю, продолжая распределять увлажняющий крем по ладоням. — Но перед этим хорошенько отыметь. — на эти слова я только хмыкаю, игнорируя тахикардию. — ХëСон больше не справляется со своими обязанностями? — опираюсь руками о бортик, ища в нём поддержку. Тяжело скрывать свои истинные эмоции, выдавая боль обиды за высокомерие. Мне не хотелось бы слушать хоть что-то о ней из уст Чонгука, поэтому стараюсь быстро покинуть ванную комнату, оставив мужа одного. — Я был у отца, ты разве не получила сообщение? — говорит так, будто его похождения норма и сегодняшнее возможное отклонение просто случайность о которой он предупредил. В моих руках огромная возможность, которую я больше не упущу, давая эмоциям и чувствам волю. Останавливаюсь возле двери, закусывая губу. Сейчас идет немой разговор с самой собой и мне больше не хочется слушаться ангела, сидящего на моем левом плече, поэтому я произношу реплику, которая, надеюсь, задевает Чона за живое. — Я была немного занята изучая кровать в квартире Юнги, — быстро тараторю слова, а после дергаю за ручку двери из тёмного дерева, покидая комнату. Не знаю, кому именно из нас я сделала больно больше, но на душе паршиво, потому что теперь я открыто заявила о том, что изменила мужу, пусть и не в той форме, о которой он думает. Шатен нагоняет меня около лестницы, одетый по пояс и, видимо, наспех. — Что ты сказала сейчас? — он водит глазами по лицу, ища подвох. И он бы нашел его, если бы я врала. — Кровать у Юнги жесткая, — мне страшно от собственных мыслей, которые так бессовестно вылетают из рта, даже не успев пройти фильтрацию мозгом. — Ты бесстрашная что ли? Инстинкта самосохранения вообще нет?! — теперь привычный для меня тон мужа врезается в уши. Хочу ухмыльнуться, съязвив что-нибудь пакостное, но сдерживаюсь, четко отвечая на поставленный вопрос. — Он есть, Чонгук-и, только вот я давно перестала им пользоваться, потому что продолжаю причинять себе боль, терпя твои измены. — меня трясет, а мысль о том, что муж, действительно, был занят делами компании не покидают разум. И вообще, несмотря на все, в глубине моей побитой души хотелось бы верить, что вся эта ситуация кем-то подстроена и человек, которого я так безобразно люблю не изменял мне вовсе, но даже в мыслях все это звучит настолько приторно и фантастично, что самый дешевый голливудский фильм выглядел бы лучше. — Так не терпи, подай на развод и вали нахуй! — он вскидывает руку, указывая на выход. Неужели так сильно задет? — Только не думай, что для твоей семьи все закончится гладко. Я сровняю тебя с асфальтом и мудака того, поняла? — пыхтит, играя желваками. От его слов угрозы становится не страшно, нет, скорее отвратно, ещё больше, чем раньше. — Пошел ты к черту, Чон Чонгук! — я продолжаю свой путь в спальню, но сильная рука, сжимающая запястье, останавливает, дергая на себя. — Мне больно. — ноги замерзли, а мокрые волосы, небрежно свисающие с плеч, холодят тело. — Мне плевать, — и больше ничего не надо. Он ревнует, бесится и злится, только лишь потому, что забирают его игрушку. От осознания этого становится больно, а оставшие частички веры в возможные взаимные чувства, разбиваются вдребезги, врезаясь в самый центр главного органа. — Тогда оставь меня в покое, пожалуйста. — все-таки вырываю руку из хватки мужа, быстро поднимаясь на второй этаж. Захлопываю дверь в комнату, скатываясь вниз по гладкой поверхности. Выдыхаю, а после прикрываю рот рукой, стараясь утихомирить истерику, которая вырывается с каждой секундой все сильнее и сильнее. Сердце больно ударяется о ребра, а я не могу ему помочь, только лишь сильнее стискивая в руках мягкую ткань полотенца. — Ненавижу тебя, — и, кажется, сама начинаю в это верить, игнорируя гниющих бабочек, что так отчаянно машут крыльями внутри.