Не нужна

Дом — это то место, куда ты хочешь возвращаться всегда. Он способен спасти от ненастной погоды, укрыть от чужих колючих взглядов, от пугающих людей и чувств, которые способные раздробить твоё сердце на маленькие острые осколки. Его теплые стены всегда готовы укутать тебя в большой кокон, обдать теплым воздухом с запахом чёрного чая с бергамотом, и согревать, согревать, согревать, напевая приятную тихую колыбельную на ухо. Мой родительский дом не был таким местом. У меня редко появлялись приятные мысли о нем, но я всё равно всегда находила какие-то отдушины в холодных комнатах большого особняка. Будучи ещё маленькой девочкой, которая верила в фей и наивно думала о том, что любовь между людьми, действительно, именно тот самый фактор от которого зависит температура в доме, ведь только так я могла объяснить покрытые льдом поверхности во всех комнатах. Становясь старше и замечая, что во взаимоотношениях отца с матерью морозный холод, от которого непроизвольно шли мурашки, я начала мечтать о своём будущем. В моем собственном жилище я хотела чувствовать то самое тепло, которое исходило не от пола с подогревом или камина, как это было у родителей, а именно от его обитателей, прямо как я размышляла ещё будучи ребёнком. И только повзрослев я столкнулась с жестокой реальностью, которая разбила мои детские мечтания в дребезги, вонзаясь осколками в сердце. Мне достался такой же холодный дом от которого я хотела сбежать все свои юные годы, и такие же холодные отношения, которых хотела всегда избежать. Весь мой брак с Чонгуком я хваталась за мелкие крупинки того самого чувства, которое никогда не царило в нашей обители, как и, впрочем, между нами. Но сейчас, сидя в чужой прогретой машине рядом с местом, которое должно было быть моим самым дорогим и теплым я трясусь, не в силах унять дрожь. Я знаю, что он внутри — рядом с домом стоит его авто, которое он почему-то не удосужился загнать в гараж, и от осознания предстоящей встречи становится страшно. Мне сейчас почему-то до жути боязно увидеть Чонгука, потому что не хочу видеть в его глазах те самые чувства, которые все это время испытывала сама, пусть он их и заслужил. — Хочешь, могу пойти с тобой? — массивная рука мягко касается коленки, немного сжимая. И я бы очень сильно хотела сказать «да», только мне нужно справиться одной. — Всё в порядке, просто возьму документы и вещи. — не знаю, кого именно я убеждаю в этом положении, но Юнги не перечит, только согласно кивает, осматривая дом из окна автомобиля. — Подожду тебя здесь, — закусываю губу, повторяя жест Мина. Отстегиваю ремень безопасности, покидая салон. Хочется оттянуть момент посещения собственного дома, как можно дальше, но отступать больше уже, попросту, некуда. В нос сразу же ударяет приятный морозный воздух, который заставляет съëжиться, переминаясь с ноги на ногу. Вокруг ни души, выходной день, поэтому соседи, с которыми мы изредка здоровались все эти долгие месяцы, наверняка, ещё спят. И это радует, потому что сейчас последнее чего я хочу — это получать заинтересованные взгляды или же вовсе, отвечать на чужие глупые вопросы, которые их совсем не касаются. Руки трясутся, из-за чего не сразу попадаю в замочную скважину ключом. Я готова разрыдаться от натиска этих беспощадных чувств, которые хлещут по моей душе ядовитыми плетками. Набираю воздуха в легкие, а после выдыхаю, касаясь ладонью холодной металлической ручки. Входная дверь легко поддаётся моему напору, отворяясь. Внутри дома необычно холодно, кажется, что даже на улице сейчас теплее. Меня знобит и я невольно кутаюсь в осенний плащ, пытаясь отыскать нужное тепло. Тишина, царившая в помещении, давит на перепонки, сжимая их до боли. Разуваюсь, оставаясь в одних тонких носках, сразу же чувствуя холод темного паркета. Прохожу вглубь, осматриваясь. Я все еще глупо надеюсь, что наша встреча с мужем обойдет меня стороной и её попросту не случится. Стук собственного сердца заглушает все пространство, не давая сфокусироваться. В нос бьет неприятный запах курева, а на кухне валяются несколько бутылок с разным алкоголем — пиво, соджу, виски и, кажется, коньяк, который мой отец дарил Чонгуку на наше новоселье. На поверхности стола виднеются брызги янтарной жидкости, несколько скуренных до фильтра сигарет, запах которых вызывает во мне приступ тошноты, и разбитая рамка с нашим свадебным фото. Беру в руки фотокарточку, смахивая большие осколки и подавляя слезы, которые застилают глаза. Тогда я действительно ему верила, боялась, но всё равно отдала своё сердце и душу, заранее зная наш чёртов исход. Как дура старалась искать тепло у Айсберга, который только обмораживал мой кровавый мешок, протыкая его ледяными штырями. На этом фото мы улыбаемся. Оба. Чонгук приобнимает меня за талию, позволяя уткнуться носом в шею, и выставляет безымянный палец ближе к камере. И я, чёрт возьми, до сих пор помню, как дрожали мои внутренности в тот момент, когда чувствовала его сердцебиение под своей ладонью. Но билось ли оно так из-за меня? Я не устраивала скандал тогда, выставляя себя глупенькой девочкой, которая неспособна сложить дважды два. Тот аромат сладких духов был выкорчеван на моем подсознании кровавыми чернилами, которые не возможно ничем вывести. В тот день, когда наши с Чонгуком жизни поменялись, разнося наши привычные в прах, я улыбалась, давясь внутренними слезами, которые стекали по израненной душе. Пак ХëСон не было на нашей свадьбе, но шатен все равно виделся с ней в тот день, стирая свои обещания старым потертым ластиком, после которого оставались одни гематомы. Сглатываю вязкую слюну, затыкая истерику. Совсем недавно ослабшая боль снова врывается внутрь, разбрызгиваясь кислотой. Зачем он теперь всё это делает, когда от нас остались одни только обломки? Зачем терзает своё сердце, принося мне нестерпимую боль? — Что ты здесь делаешь? — я вздрагиваю от неожиданного голоса мужа, который подошел катастрофически близко, заставляя сердце сжаться в маленький боязливый комок. — Я спросил, — кажется, я все еще молчу, глядя в чужие темные глаза. От парня несет алкоголем, а мне хочется выблевать завтрак, который Юнги с трудом в меня запихнул. — Пришла за вещами. — до неузнаваемости тихий и хриплый голос, который вот-вот и сорвется на душераздирающий крик. — Тогда почему ты торчишь здесь? — грубо выдергивает из рук фотографию, за которую я все это время держалась, как за спасательный круг. Бросает её на стеклянный стол, задевая бутылку с виски. — Чего замерла? Собирай монатки и съëбуй отсюда. — знала, что встреча будет тяжёлой. Понимала, что опять будет больно. Но видеть такого Чонгука — разбитого, подавленного, пьяного, но все еще родного — невыносимо. Я все так же молчу, потому что не знаю, что сказать сейчас. Мне до жути хочется броситься к нему на шею, уткнуться в грудь и заплакать. Громко-громко, навзрыд, ведь мне тоже больно, даже сильнее, чем ему. Но всё, на что у меня хватает сил, это подойти к мужу ближе, вырвать из рук бокал со спиртным и швырнуть его в стену, раздробляя на мелкие осколки. — Видишь? Разбился, — указываю в сторону стекла, удерживая слезы. Мое психическое состояние давно перестало быть стабильным, но в последнее время я, кажется, совсем теряю рассудок. — Я также разбивалась, Чонгук, когда ты спал с ней. — чужой взгляд впервые за все эти минуты, касается моих глаз. И я топлю его, собственноручно удерживая в океане боли. — Только, знаешь в чем наша разница? Я постоянно склеивала себя. Ради тебя, — всхлипываю, когда чувствую чужое касание к своей ладони, которые оставляют ожоги на светлой коже. — Не была бы ëбаной эгоисткой, было бы все по-другому. — сжимает руку сильнее, а я задыхаюсь от этих слов, чувствуя, как ядно кишат во мне мертвые бабочки, все еще надеясь воскреснуть. — Тебе всегда нравилось быть жертвой, Йонг. Родители, которые хер на тебя клали всю жизнь, отсутствие друзей из-за твоего ебливого характера и, конечно же, моя безответная любовь, которая постоянно травила тебя. Ты постоянно купалась в этом дерьме и ни разу даже не попыталась посмотреть, что происходит вокруг. — словно все чувства за секунду выключили, оставляя после себя звенящую пустоту. От слов мужа я хмурюсь, а злость, которая возрастает с каждой фразой все сильнее, намеревается выйти наружу. — Ты постоянно была жертвой, которую нужно было спасать. А я просто заебался это делать, — смотрит в глаза, обдавая привычным холодом. Во мне пестрит миллионы эмоций: от тоски до боли, от любви до жгучей ненависти. — Больше тебе и не придется. — нас разделяла секунда, а моя фраза стала спусковым крючком для шатена, который всё это время старался держаться. Боль от соприкосновения со стеной разносится по всему телу, но я словно её не слышу, полностью погружаясь в чужие океаны. Только я больше не тону и не захлёбываюсь грязными водами, я ищу шлюпку, которая должна стать моим спасением. — Ты серьезно собралась развестись со мной? — удивление или разочарование. Слишком сложно сконцентрироваться на Чонгуке, когда его сердце так громко бьется рядом с моим. — Я блядь не дам тебе развод. — А я больше не дам тебе отравлять мою жизнь, — слова вырываются сами по себе и я даже не стараюсь подобрать нужную формулировку. Должно быть плевать, но внутренности всё равно сжимаются до боли. — Я все исправлю. — Я больше не верю тебе! — кричу прямо в лицо, отчетливо чувствуя чужие ладони на моих запястьях, которые наравят так сжать мою шею. — Я не верю, ясно? — Что я блядь должен сделать? Сказать, что невъебенно люблю тебя? Ответь мне! — он встряхивает меня за плечи, а после обхватывает ладонями лицо, приближаясь. — Ты — самая большая ебаная проблема в моей жизни. — и эти слова врезаются в сердце, раздробляя его в фарш. — Не хочу больше знать тебя, поняла? Съеби из моего дома. Последняя капля — растяжимое понятие. У каждого конец наступает по-разному и я оттягивала наш, как могла. Заклеивала, ровняла, сглаживала, но больше сил не осталось. Капля упала, переполняя огромный чан с терпением, которое гнилостными водами теперь выливается наружу. Вырываю руки из мужской хватки, отталкивая от себя мужа. Голову кружит еле слышный запах мяты, исходящий от Чона, который немного перебивает перегар. Рывком двигаюсь вперёд, прямо к лестнице, в спальню. В комнате, где я рыдала ночами от боли и складывала осколки сердца, которое постоянно разбивали, воедино, сейчас был сущий беспорядок. Расстеленная постель, одеяло которого скомкано валялось на полу; разбросанные вещи — пиджак, брюки, моя теплая пижама, которую я совсем недавно приобрела на какой-то распродаже. Все это волялось в одной большой куче, которую раньше я бы немедленно начала прибирать, раскладывая все по местам. Но я устала это делать. Устала собирать то, что постоянно разбрасывают, не о чем не заботясь. Вытаскиваю из шкафа большой чемодан, запихивая в него одежду. В голове полная каша, глаза пекут от слез, а руки дрожат от странного чувства, которое я раньше не испытывала. Я стискиваю сильнее зубы, стараясь не завыть в голос, потому что внизу слышу глухие удары о деревянную поверхность. Чонгук злится, чем пугает меня до дрожи в коленях и мне так страшно, что я разобью его также сильно, как это сделал он. Застегиваю чемодан на колесиках, прижимая его по краям. Документы, находящиеся в ящичке возле кровати, тоже разбросаны, из-за чего мне не сразу удаётся найти свой паспорт. Замираю, обнаружив нужную вещь под выпиской из больницы. Руки трясутся, когда я пробегаю глазами по тексту, цепляясь за нужные фразы, секунда за секундой прекращая дышать. пациент: Пак ХëСон дата рождения: 21.08.1997(23 года) место рождения: Тэджон, провинция Чхунчхон-Намдо диагноз: самопроизвольный аборт примечания: пациент экстренно госпитализирован… И я больше ничего не вижу, буквы расплываются из-за слез в одну большую кляксу, а из рта непроизвольно вырывается всхлип и я прикрываю его холодной ладонью, сжимая кожу до боли. Я плачу, роняя горячие слезы в собственные ладони, сжимая ладонями белый лист. Словно весь пазл, который я не могла соединить вместе, наконец-то собрался воедино, заменяя мой кислород кислотным газом, который разъедает мои легкие с каждым вдохом. И только сейчас, когда я вижу эту чертову бумажку, понимаю, почему так вёл себя муж все это время. Он был в гребаном трауре, потому что она потеряла его ребенка. Их общего ребенка. И осознание этого приносит такую нестерпимую тотальную боль, которая обжигает внутренности, ударяя правдой по лицу. Он не желал стать ко мне ближе, не хотел исправить то, что натворил, Чонгук просто искал утешение, которое я ему беспрекословно отдавала, засыпая его своей любовью, которую он поглащал ложками, пережевывал и выплевывал в мусорку. Меня накрывает истерика и слезы постепенно заменяют безумных тихий смех и так по кругу, пока я до дыр зачитываю больничный лист. «Не изменится он, Йонг, пойми ты уже наконец! Чонгук такой был, есть и блядь будет! Обнимал тебя, запуская пальцы в волосы, а сам думал о ней — той, которая носила его ребенка под своим гнилым сердцем. И он злился, был расстроенным и совсем не испытывал облегчения, как это было с тобой, дорогая.» И кажется, будто все это сон или какой-то глупый фильм, в котором я исполняю роль главной дуры. Забираю злополучный паспорт из ящика, громко хлопая его дверцей. Наспех закидываю оставшиеся вещи в сумку, не заботясь о их опрятности. Сейчас все мои заскоки об идеальности пали крахом, рассыпаясь у ног пылью и засоряя ею легкие. Стираю слезы от которых неприятно щиплет щеки и выхожу из спальни. Я больше не хочу ничего знать, не хочу ничего слышать, потому мне и не нужны эти объяснения и какие-то исправления в наших отношениях. Нас — больше нет, следовательно, и исправлять нечего. Почти достигаю цели, игнорируя колючий взгляд супруга на своей фигуре. Быстро обуваюсь, хватаясь за ручки багажа и вот, я почти у цели, практически чувствую холод улицы из приоткрытой двери, но сильные руки не дают покинуть дом, припечатывая меня к стене. — Что ты устроила? — на грани терпения и о, боже, как же я его прекрасно понимаю. — Возвращай вещи на место и не страдай хуйней. — контраст его эмоций обжигает, заставляя расфокусироваться. За быстрой сменой его настроений всегда было трудно убежать и как бы я ни старалась, получалось это у меня всегда отвратно. Чужая хватка становится крепче с каждым словом, а пожар, который разгорается во мне, застилает глаза. — Мы разводимся, Чонгук. Это точка. — кажется, шатен ещё не до конца осознал то, что я не играю. Не устраиваю сцен на показ, дабы привлечь его внимание, я правда устала и больше не хочу скрывать этого, мирясь. — Отпусти. Мне больно и неприятно, когда ты трогаешь меня, — я шиплю прямо в лицо, стараясь не задерживать взгляд на глазах, потому что они так и кричат о моих чувствах. «Ну же, это ведь твой Чонгук — парень, от которого твое сердце замирало и билось сильнее. Тот, кто заставлял тебя смущенно отводить взгляд при встрече глазами. Давай, вспоминай. Это ведь тот самый Чон Чонгук — темноволосый мальчик с мягким медведем на твоем дне рождения, Йонг, который смотрел на тебя своими большими глазками. Вспоминай, вспоминай, дура!.. » Но ведь я и не забыла. Я все еще помню все это, потому что оно отпечатано на корке сердца. И мне так сильно больно, что все эти прекрасные моменты, которые всегда только согревали кровавый мешок своими положительными эмоциями, мы смогли запятнать такой гнилью и грязью, от которой воротит. — А раньше таяла от них, — ухмыляется, забирая воздух. Только я больше не ведусь, потому что человек, который стоит передо мной не имеет ничего общего с тем Чонгуком из детства и школы, как и я с маленькой и юной Йонг. — И это была моя самая большая глупость. — перехожу на шёпот, ощущая мурашки, которые неприятно скользят по бледной коже из-за открытых дверей. — Отпусти меня. — А ты хочешь? — склоняет голову вбок, рассматривая. От его рук, которыми он стирает мои слезы, пахнет никотином и я хмурюсь, стараясь реже дышать. — Да. — Я все исправлю, слышишь? — как мантру, заглядывая в глаза, а у меня картинкой лист с диагнозом его ненаглядной Пак. И я блядь в праве злиться. — Зачем, Чонгук? Чтобы продолжать изменять мне? Делать больно и морально уничтожать? — я усмехаюсь, чувствуя, как затекла шея, стоя в таком положении. У Чонгука в глазах только злость и непонимание, а во мне столько разнообразных эмоций, которые бурлят и кишат страшной смесью, разъедая все вокруг. — Она была беременна, верно? — и, кажется, я попала в самую сердцевину ядовитой боли, пробивая её оболочку. Вижу, как океаны мужа приобретают чёрный оттенок и он меня пугает, но я все равно продолжаю, игнорируя частые покалывания в кончиках пальцев. — И что же ты сделал? Тоже потащил её в больницу, как меня? Или кинулся с объятиями, которых я никогда не заслуживала от тебя? Давай, скажи мне, Чонгук, сейчас я даже не почувствую боли, потому что мне похер на все это! — я толкаю его в грудь, громко крича. Сейчас та нестерпимая обида, которая сидела во мне все это время, вырвалась наружу, выплескиваясь за края. — Она потеряла его, потому что не заслуживает быть счастливой. Твоя ХëСон грязная мелкая шлю.. — громкий хлопок, который замедляет время. Я не чувствую жгучей боли, которая пронзила мою щеку, и не вижу глаз парня, который не смог сдержать свой порыв гнева. — Шлюха. Поднимаю взгляд на мужа, который сейчас чернее тучи, а в глазах пляшет сожаление. Хочется рассмеяться, потому что это самое глупое и ужасное чувство на которое он может быть способен. Я вырываюсь из чужой хватки, отходя назад. Сейчас слишком больно внутри, так сильно, что начинает развиваться шок. Впервые за долгое время касаюсь безымянного пальца на котором покоится горячий металл, который я моментально обхватываю. — Даже не смей, слышишь? — указывает на руку, сильнее хмурясь. И я не знаю с чем именно связан этот его тотальный страх, который он даже не скрывает, но мне плевать. На Чонгука и на сердце, которое истошно кричит в груди от обиды и любви, которую не может сдержать. Снимаю кольцо, ощущая пустоту и..облегчение. Подхожу ближе к парню, чувствуя дрожь в ногах, а перед глазами пелена из слез и несбывшихся мечт, который я так хотела воплотить в реальность именно с ним. Беру в руки массивную ладонь мужа, чувствуя её холод. Вкладываю внутрь кольцо, роняя соленую влагу. И, черт возьми, я испытываю такую нескончаемую боль от этой утраты. — Видишь, я больше не твоя чертова проблема. — я чувствую, как горит щека от чужого удара, пусть он был и несильный. Чувствую, как пекут легкие и хрипит горло. Чувствую холод улицы и тепло чужого тела. Все, что угодно, но я не чувствую сердца. Не слышу, как оно пробивает удар за ударом, разнося кровь по органам. Ничего, только одна сплошная тишина, которая режет слух своим звоном. Я отступаю. Возвращаюсь обратно к вещам, все же переступая порог чужого дома. Слышу какой-то грохот сзади и порываясь было уже вернуться, осекаюсь, опуская себя в чан с ледяной реальностью, где я поставила точку. Юнги стоит оперевшись бедром о машину, курит, выпуская в воздух дым. И я замираю, вспоминая нашу первую встречу, когда он точно также вырисовывал белые узоры на открытой веранде. Мин Юнги нравится мне, так сильно, что хрустят внутренности и впервые за все время, я жалею, что полюбила Чон Чонгука. Завидев меня парень моментально выбрасывает сигарету, выдыхая остаток никотина в сторону. Подходит ближе, забирает вещи, закидывая их в багажник, а после возвращается ко мне, заглядывая прямо в глаза. И он видит, читает все по моим темнеющим радужкам, понимая. — Иди сюда, — без вопросов. Тянет на себя, позволяя уткнуться в грудь носом и вдыхать его приятный аромат свежести, вперемешку с дымом. Я реву, скрывая всхлипы в чужой толстовке. — Не плачь, пожалуйста. У меня сейчас паника начнется. — старается пошутить и его блядь нужно любить только за одну эту попытку. Обхватывает ладонью шею, зарываясь пальцами в волосы. — Что мне сделать, Йонг? — через мгновенье после тишины. Привычный для нас вопрос, который мне сейчас так нужен. Я колеблюсь, боясь оступиться, но почему-то есть дурная уверенность в парне, который греет меня своим теплом на морозе, что он не позволит мне упасть. Не даст разбиться в миллионный раз. — Увези меня отсюда.