Всему свое время. Время разрушать и время строить. Время молчать и время говорить. Рэй Брэдбери
Холод. На улице до безобразия противная погода, которая, кажется, подстраивается под моё сегодняшнее настроение — боли и досады. Тот самый день Которого я всегда боялась, словно это был самый страшный сон, и который, как мне казалось, никогда не может стать правдой. Сегодня всё закончится. Страшно представить, что это действительно тот самый конец, когда наши жизни снова поменяются на те самые триста шестьдесят в кубе. Ровно, как и почти год назад. Голова болит и ломит тело, а руки, которыми я пытаюсь нарисовать ровные стрелки водостойкой подводкой, то и дело вздрагивают, потому что боязно. Как бы долго я об этом не размышляла, как бы не представляла свою жизнь после — ничего не выходит. Одна сплошная тьма и пустота на горизонте моего будущего, которая перекрывает мой кислород. Внутри такое чувство пáдали и горечи, что хочется блевать. Вывернуть всю душу наизнанку и, наконец-то, выплюнуть тех гниющих бабочек внутри меня, которые продолжают глупо биться крыльями о мои треснутые рёбра, когда я вспоминаю о нëм. Пути обратно нет и мы оба это знаем, причём, уже давно. Мы приближались к точке невозврата мизерными шагами, боясь ответственности за все свои поступки. Я устала терпеть, он не намерен останавливаться, а это тотально. И чтобы Чонгук не говорил, я ему, к сожалению, не верю. Кое-как заканчиваю макияж, переводя взгляд в маленькое окно в светлой ванной комнате. Большие хлопья снега липнут к стеклу, застилая собой обзор, и я ненароком сравниваю с ними себя, потому что я точно также собственноручно закрывала себе глаза на все косяки мужа, постоянно прощая. Я старалась найти в нём ту крупицу, за которую можно зацепиться, спасая брак, не замечая того, что между нами осталась одна лишь неощутимая пыль, которую шатен разметал по разным углам, отсекая все мои попытки собрать нас воедино. Лёгкий стук в дверь заставляет опомниться, вырываясь из объятий воспоминаний, и преодолев небольшое расстояние, повернуть железную ручку влево, впуская парня. — Собралась? — я моментально теряюсь от взгляда чёрных глаз, оседая. Я буквально чувствую, как подкашиваются ноги и мутнеет разум. — Ты в порядке? — прохладные руки приятно касаются щёк, охлаждая, а взгляд испуганно бегает по лицу. Даже за слоем макияжа видно моё состояние, но, кажется, Юнги его ощущает где-то на уровне души. — Да, просто.. Немного волнуюсь. — опускаю взгляд на открытый участок шеи брюнета, сглатывая. Чувствую себя отстойно. — Он придёт, Йонг. В противном случае, вас разведут без его согласия. — пару раз смаргиваю невидимые пылинки, прокручивая в голове чужую реплику и всё ещё не могу перестать ужасаться. После нашего расставания с мужем, прошло почти полтора месяца. На носу уже начало февраля, а наш бракоразводный процесс практически не сдвинулся с мёртвой точки. Чонгук игнорирует звонки своего адвоката, встреча с которым должна решить наш раздел имущества. Мне не нужны акции, деньги или часть нашего дома — я просто хочу, чтобы это всё скорее закончилось и меня оставили в покое. Все. Потому что жить на пороховой бочке, постоянно ожидая очередной бомбежки, просто нет сил. Моя мать, которая не чаяла души в Чоне даже узнав о его изменах, просто выела мне мозг чайной ложкой, когда я — глупая, попросила Юнги отвести меня в родительский дом в тот день, потому что оставаться неопределенное время в квартире Мина мне было попросту неудобно, хотя, естественно, он и предлагал. Она, буквально, ходила по пятам за мной, тыча меня носом в собственное дерьмо, как нашкодившего котенка, который только научился ходить. — Можешь даже не надеяться на мою поддержку после развода. Это позор, которого я от тебя не потерплю. И эта фраза, которую моя родительница кинула мне в след после того, как я сообщила ей и папе о моем намерении, въелась глубоко в сердце, царапая его остатки. Отец тогда только глубоко вздохнул, а на брошенные слова жены довольно грубо отозвался, затыкая её, чем удивил нас обеих. Кажется, из них двоих только он чувствует вину передо мной. Жаль, что она больше не имеет смысла. Я искала поддержки у близких, а получила только новую порцию боли, которая разъедала мои внутренности, снимая по очереди с них скальп. Позвонить Юнги, а услышав его голос на том конце провода, едва ли не разрыдаться, потому что внутри так плохо, было худшим и лучшим решением тогда. Брюнет приехал, буквально, за минут двадцать, взвинченный и перепуганный. — Я пиздец испугался. Первое, что он сказал тогда, увидев меня на пороге большого дома. И мне от этого так тепло, словно я попала в чан с подогретой водой, после долгого прибывания в холодном океане. Он ничего не спрашивал тогда, не мучал разговорами. Юнги просто был рядом, как-то уж слишком привычно сжимал мою коленку своей массивной ладонью, поглаживая её большим пальцем. И, чёрт возьми, я миллион раз пыталась представить на его месте Чонгука, который также трогал бы, успокаивая, умел слушать и понимать меня, защищая от боли. Но вместо чёткой картинки внешности шатена, рисовался только мутный силуэт, который я никак не могла собрать в образ. Он растворялся, и спустя время я просто перестала собирать эти крупицы, полностью оставляя все глупые попытки. Муж звонил мне, очень и очень много раз. Закидывал сообщениями, которые начинались со слов о прощении, а заканчивались угрозами. «Из крайности в крайность» — слишком правильная характеристика для Чонгука. Мне было так плохо, что скручивались внутренности в болезненных спазмах, блокируя работу всего организма. Я выплакала, кажется, несколько литров горьких слёз, после которых пришло долгожданное облегчение. Оказывается, вдыхать воздух полной грудью можно и без боли. Для меня это было ново. Он нужен был мне рядом. Я хотела всё бросить, плюнуть в сотый раз на свою гордость и уехать домой, в его объятия, которые травят мою душу, кутая её в плед с ядовитыми шипами. Почти неделю я просто лежала в холодной постели Мина, завернувшись в толстое одеяло. Рассматривала белый потолок, ища в нём какие-то изъяны, которых так и не нашла. Он был идеальным — ровным и чистым, не имел разводов и трещин. И я начала думать, что моя жизнь тоже была когда-то, как этот дурацкий потолок. Она тоже была чистой. Невинной и нетронутой, неиспорченной Чонгуком. И именно тогда, впервые за всё то время, лёжа укутанной в одеяле и не имея в груди целого органа, я захотела вернуть её. Вернуть ту самую Йонг, которая была ещё без ножевых ранений в области сердца. Поэтому я решила разорвать. Вырвать из сердца любовь к человеку, который постоянно топтал мои чувства, ничем не обосновывая свои поступки и, наконец-то, попробовать быть счастливой.***
23 декабря Путь от моего бывшего дома с Чонгуком до дома родителей, был не из самых близких, что было мне на руку, ведь именно сейчас я собиралась сообщить им о нашем расставании с мужем, заранее прокручивая все их возможные реакции. Подобрать слова, а уж тем более, объединить их в какую-то связную речь, было невозможно, потому что все мои мысли разлетались, рассыпались, но всё равно постоянно возвращались к шатену, который будто приклеился к моему сознанию. — Он что-то сделал тебе? — молчаливый все эти минуты Юнги, вдруг подал голос, проникая им вглубь души. Я поднимаю на него взгляд, пытаясь прочитать в чужой мимике мысли и предположения, которые, уверена, есть. Брюнет слишком хорошо изучил меня, почти досконально и я не перестану этому удивляться, кажется, никогда. — О чëм ты? — я не скрываюсь, просто не хочу заставлять его волноваться, если он всё же не догадался. От воспоминании о событии, которое произошло меньше получаса назад, трепещет сердце и сжимаются лёгкие, а щека, которую в порыве злости ударил муж, начинает неприятно пульсировать, напоминая. Физическая боль совсем прошла, но внутренности до сих пор обливаются горячими слезами, ошпаривая кровавый мешочек. — Хочешь долбаёба из меня сделать? — отвлекается от дороги, перемещая взгляд на меня. И клянусь, хочется провалиться сквозь землю. Или расплакаться. — Я прикончу этого мудилу, обещаю тебе. — догадался. Слишком пристально смотрит в лицо, сжимая руками кожаный руль, а после возвращает внимание на дорогу, открыто злясь. И мне снова дико. Так до жути непривычно чувствовать это — тепло, которое разливается нугой по телу от чужой заботы. — Не трогай его, пожалуйста. Не хочу, чтобы ты в это ввязывался. — шмышаю забитым носом, по привычке касаясь пальцами безымянного, на котором больше нет обжигающего металла, который постоянно сдавливал мне глотку своими острыми зубами, пачкая их в густой крови. — Хочешь оставить всё как есть? Этот мелкий пидор совсем края уже не видит, — я вижу, как он рассержен, недоволен и раздражен. Только я не хочу, чтобы он это чувствовал, поэтому нахожу его ладонь, которой он сжимает коробку передач, накрывая её своей. — Просто пообещай, что не тронешь. — я смотрю на чужой профиль, отчетливо чувствуя выпирающие вены под кожей. Хочется забрать чужую боль по привычке, только я знаю, что он этого не позволит. Кто угодно, но не Юнги. Долго молчит, взвешивая все «за» и «против», кусает губы, часто моргает, перестраиваясь на светофоре, а после поворачивает голову на меня, смягчаясь. — Обещаю. — и я ненавижу себя за то, что облегчённо выдыхаю.***
5 января Прошло почти две недели, двенадцать дней из которых я просто лежала, находясь в состоянии какой-то прострации. Это было похоже на кому, отличие от которой составляло лишь то, что я была физически способной. Именно физически, потому что морально я умирала. Раз за разом, зачем-то постоянно воскресая. Сказать, что мне было плохо — ничего не сказать. Хотелось вскрыть грудную клетку ногтями, вырывая жизненно важный орган с корнем, потому что болит. Скулит и ноет, прося и умоляя о Чонгуке. Несколько раз я просыпалась ночью с криками, твёрдой хваткой сжимая белую простынь. Я уже не помню даже, что именно меня так пугало во снах, заставляя глотку сжиматься в приступах панической атаки, но Юнги был со мной рядом в те моменты, скрывая от ужаса. Успокаивал, зарываясь длинными пальцами в волосы, а я, неожиданно для себя, ловила табун мурашек по коже, когда он целовал меня в висок и мягко укладывался рядом. — Это полный пиздец, я знаю. Сказать сейчас о том, что тебе будет легче — было бы слишком эгоистично, потому что я знаю, что тебе не станет. Должно пройти немало времени, Йонг, но поверь, что сегодняшний день, когда тебе кажется, будто ты не можешь без него даже дышать, скоро ты будешь вспоминать, как просто очередной урок в жизни. И я тогда не поверила этим словам. Даже сейчас, когда я подъезжаю к зданию офиса, будучи уверенной в себе (совсем нет) и надеясь на то, что мужа нет на работе, я не верю. Мне не станет. Ни сейчас, ни завтра, ни через года, потому что Чонгук находится где-то на подкорках сердца, души и памяти, занимая собой всё пространство. Паркуюсь, блокирую машину, черпаю носками кожаных ботинок снег и кутаюсь сильнее в черное пальто, двигаясь в сторону входа в большое здание, которое встречает меня теплотой и грязными липкими взглядами, которыми меня провожают прямиком до лифта, начиная открыто обсуждать, совершенно не стесняясь в своих высказываниях. Мы живём в слишком мерзкой среде, где ложь и правда смешиваются воедино, представляя собой коктейль Молотова. Тошнит. Голова кружится, а руки трясутся, выдавая моё психическое состояние здоровья. Честно признаться, я даже подумывала записаться к специалисту, потому что вынести всё это, оказалось попросту выше моих внутренних сил. Поднимаюсь в свой отдел, игнорируя чужие взоры. Глупо было надеяться на то, что по офису не будут гулять мерзкие слухи о нашем семейном положении с мужем. И, как бы прискорбно это не звучало, но мне грустно, что «мы» закончились именно так. Здороваюсь с сотрудниками, которые жадно впиваются взглядом в моё тело, ища изъяны. Я слишком хорошо знаю общество, которое меня окружает и мне не хочется, чтобы кто-то обсуждал меня разбитую, брызжа ядовитой слюной. На нервах я скинула пять килограмм, поэтому моё подавленное состояние и психическую нестабильность можно было заметить только по ним, потому что в остальном я была всё также, привычно «с иголочки». Слышу привычный гул голосов, стучание пальцев по клавиатуре, щелчки и скрежет ручки о бумагу, но с появлением меня всё это замолкает, предоставляя бразды правления тишине. Всё словно в замедленной съёмке, потому что я буквально чувствую, как скользят чужие взоры по моему телу. Я вытирая потные ладошки о светлые джинсы, пытаясь зацепиться взглядом за что-то конкретное. И не теряю глупых надежд на то, что её уволили. — Госпожа Чон, — меня окликает знакомый голос, заставляя оторвать взгляд от созерцания толпы некогда-коллег. Минхо — милый парень, который всегда носил чудные галстуки, плюя на правила офиса об официальном стиле, но от этого не переставая быть хорошим работником. Темноволосый стоит непривычно серьёзным, что только доказывает о том, что он обо всём знает и сейчас, наверняка, подбирает нужные слова для вопроса. — Можно Вас на секунду? — кивает в сторону моего кабинета, окидывая взглядом зал с сотрудниками. — Да, конечно. — двигаемся в сторону моего, пока ещё, рабочего места, минуя коридоры. Меня так давно не было здесь, что я буквально забыла обо всём. Мои личные проблемы вытиснули меня из реального мира, где я специалист, который нужен своим подчинённым. Внутри кабинета, кажется, даже запах стал другим. Какой-то ненавистный, приторно-сладкий — тот самый, который вызывает рвоту. Отодвигаю кожаное кресло, пододвигаясь к краю стола на металлических колесиках. Взгляд снова падает на коллегу, который кусает губы, глядя на меня. — Ваш проект получился просто замечательный, госпожа. — и я бы рада с ним полностью согласиться, только вот проблема в том, что я не знаю. Я не видела отчеты уже очень давно, не говоря уже о посещении стройки. Но всё же почему-то во мне горит яркая уверенность в том, что слова парня соответствуют действительности. Это же фирма Мин Юнги, чертовски профессионального парня, не так ли? — Спасибо, — выдавливаю из себя улыбку, прекрасно ощущая это напряжение. Он хочет сказать или спросить совсем другое, а ждать, пока эти слова выйдут из парня через время, попросту нет желания. Я хочу собрать свои вещи и покинуть это здание, желательно, без происшествий в виде Чонгука. — Ты можешь спросить у меня, Минхо. Обещаю, что не буду кусаться. — глупый ненужный сарказм, но именно он сейчас мне показался надежной защитой. Темноволосый напротив меня неловко смеется, прикрыв глаза. Замолкает на время, а после пробивает мое судно вопросом, выпуская густую тёмную кровь. — Те слухи не врут? Это правда, что на Ваше место переведут работать Пак ХëСон? — выбили воздух из лёгких, подавая баллон с серной кислотой. Ненавижу это имя от которого начинают закипать внутренности. — Так объявил мой муж? — я игнорирую слова коллеги, прекрасно осознавая о том, что он знает для чего я чего явилась в офис. И мне совсем неинтересно, кто именно распространил это, ведь вариантов не так уж и много, верно? — Господин Чон уже давно здесь не появлялся. Кажется, приболел. — опускает глаза на сложенные руки, неловко закусывая губу. Ненавижу этот цирк, но и говорить открыто и своих семейных проблемах тоже не собираюсь. — Ясно.. — понижаю голос до шëпота, ковыряя ногтем заусенец. Отпустите, кто-нибудь, меня на волю. — Мне нужно собрать вещи, Минхо. Иди работать, — прикрываю глаза, чувствуя, как усталость накрывает с головой. Парень покидает мой кабинет сразу же, уважительно кланяясь на выходе. Выдохнуть получается только после того, как дверь характерно щёлкает, оставляя меня одну. Не хочу думать о Чонгуке, как и о ХëСон тоже. Плевать на всё это. Без разницы, кто будет на моём месте, чего бы это не касалось — семьи или работы. Я отпускаю и когда решила сделать это, знала, что будет больно. Достаю из шкафа большую коробку, складывая в неё несколько нужных документов, канцелярию, рисунки, чертежи и наброски. Сверху кладу запасную косметику с любимыми продуктами, маленький кактус и фоторамку, на которой стараюсь не задерживать взгляд и обещаю сама себе её выкинуть. Окидываю взглядом кабинет, проверяя наличие забытых вещей. Горько, честно говоря, и от этого никуда не деться. Руки заняты, поэтому открыть дверь получается не с первого раза, но когда всё же деревянная поверхность поддаётся моему натиску, я слышу громкий женский смех, который разрывает мои перепонки в фарш. Пак ХëСон и О Даëн. Вместе. Смеются. Стоят в десяти метрах от меня и заливаются самым заразительным смехом из всех, что я слышала. От этого тошнит. От этого больно. И словно пазл в детской игре, картинка складывается сама собой. ХëСон знала слишком много обо мне. Яркие подробности, которые были недоступны для общественности. Тупая идиотка, которая поверила в то, что в мире есть что-то больше грязи, боли и лжи. Поверить в дружбу в моём возрасте — наиглупейший поступок. Особенно, в такую неожиданную и, как мне казалось, искреннею. И я всё ещё не перестаю удивляться в то, что ХëСон постоянно держала меня на крючке, регулируя мою жизнь. Ненавистная мелкая сука, которой в пору плеснуть кислотой прямо в это круглое лицо, озаряющееся улыбкой, даже несмотря на кровь от сломанных жизней на руках. Нет желания что-то выяснять, потому что я проебалась. С любовью, с дружбой, с доверием. Я собрала вокруг себя самых мерзких людей, пытаясь отыскать в них что-то положительное. Хмыкаю сама себе, двигаясь ровной походкой к выходу. На прощание окидываю взглядом отдел, желаю всем хорошей работы и выгодных заказов. Наверное, это слишком непривычно звучало от меня, но мне плевать. Мне не нужна жалость, она только душит и перекрывает кислород. Закидываю вещи на пассажирское сидение, тяжело дыша. Я бежала из здания, как подстреленная лошадь, боясь встречи, хоть и понимала, что её не будет. До сих пор не верится, что я начала действовать. Пусть мизерными шагами, но именно они, как мне кажется, уведут меня от болевой агонии.***
Приятный запах горячей еды разносится по всей квартире, дразня рецепторы. Я стою у плиты уже добрые два часа, вкладывая в готовящиеся блюда всю душу. Или её остатки. Юнги скоро вернётся с работы и мне, почему-то, захотелось приготовить что-то для него. Знак благодарности или ещё что-то, каждый может расценивать это по разному, но я действительно рада, что он рядом. Входная дверь хлопает, заставляя вздрогнуть от неожиданности, едва ли не обжигаясь, а после улыбнуться каким-то своим глупым мыслям, которые находятся в моей голове, когда рядом Мин. — Я дома, — хриплый голос разносится по комнате, разбиваясь о её стены. Как бы там ни было, но за всё это время, я до чëртиков привыкла слышать эту фразу от брюнета. И она заставляет задержать дыхание, держа руку на пульсе. — Привет. — заходит на кухню, кидая пиджак на спинку дивана. Ненавижу себя за то, что допускаю такие мысли, ведь не должна. Не должна же..? — Готовишь? — подходит ближе, включая кран с водой. Выдавливает на руку антибактериальное мыло, растирая его между ладонями. — Запах обалденный, — улыбается сам себе, а я только сейчас замечаю, что всё это время просто молчу и пялюсь на парня, словно умалишённая. — Спасибо, — кое-как выдавливаю из себя, переворачивая говяжий стейк на протвине. — Смотрю, ты забрала вещи. — кивает в сторону серой коробки, которая стоит возле дивана обузой, загораживая собой небольшой проход. — Да. Я заберу её, когда найду подходящую квартиру, — я знаю, что эта тема Юнги не нравится, поэтому больше ничего не произношу, вытирая бумажным полотенцем руки. — Ты такая упëртая, что бесит. Я же говорил тебе, что можешь оставаться здесь сколько хочешь. Меня всё равно часто нет, — безразлично кивает, закидывая в рот маринованную редьку. — Это неправильно, Юнги. — Неправильно было бы заставлять тебя платить мне чем-то за доброту. М-м... натурой, например. — видит, как хмурятся мои брови и улыбается, продолжая. — Я же этого не делаю, поэтому, пользуйся. — подмигивает, заставляя сердце отбивать удары. Сжимаю пальцами запястье, держа равновесие за счёт кухонной тумбы позади. — Кажется, у тебя что-то горит. — указывает на плиту, легонько улыбаясь. — Чёрт! — выкладываю мясо на большую тарелку, проверяя степень прожарки. — Но оно ведь.. — В порядке, знаю. — он прямо позади меня, катастрофически близко и это пугает. — Ты становишься милой, когда переживаешь за ерунду. А ещё мне нравится, когда ты смущаешься. — кидается в меня смущающими фактами, заставляя краснеть. Упирает ладони в тумбу, блокируя мои выходы. Но я и не хотела бежать, честно. — Повернись, пожалуйста. — боже мой, я буквально теряю сознание от этого тона. Не знаю, как именно у Юнги получается так мной управлять, но я повинуюсь, почти утыкаясь носом в его губы. — Умница, — медленно поднимает свою ладонь, заправляя прядь волос за ухо, а я не могу перестать вдыхать чужой запах свежести, который понемногу становится жутко привычным. Я в капкане, который может захлопнуться, разрезая мою плоть, в любую секунду. И я стараюсь не думать о том, что мне нравится ощущать прохладу этой железной убийцы, потому что знаю, что мне не будет больно. Аккуратно касаюсь ладонями ворота чёрной рубашки, ощущая мягкость дорогой ткани. Неужели я правда это делаю? От моих действий глаза парня начинают пылать синим огнём, завораживая и привлекая, только я не спешу гореть, позволяя пламени греть мои кровавые крылья. Невольно касаюсь кончиками пальцев чужой шеи, вызывая дрожь. И я не знаю, у кого из нас она больше. — Не делай так, — мягко сжимает запястье, когда я зарываюсь пальцами в волосах на затылке. — Я не железный, трудно остановиться. — брюнет тяжело дышит, прикрывая глаза, а я не могу отделаться от мысли, что хочу ещё раз ощутить мягкость его шевелюры, сжимая её пальцами у корней. Я не дышу, не моргаю, только наблюдаю за тем, как Мин облизывает пересохшие губы, стискивает края тумбы позади меня, а после выдыхает, кажется, возвращая трезвость разуму. И я так благодарна ему за то, что он держится каждый раз, не позволяя себе лишнего. Но я такая бесстыжая, бессовестная и падшая, потому что хочу почувствовать его ближе. Касаться губами пульсирующей вены на шее, сжимать ладонями широкие плечи, слушая его хриплый шëпот на ухо. — Тогда не останавливайся, — я выдергиваю чеку, покорно дожидаясь громкого взрыва рядом. Юнги прошибает меня своим взглядом — удивленным и возбуждённым. — Не останавливайся больше, слышишь? — и больше не нужно. Он рывком сажает меня на кухонную тумбу, припадая к губам. Целует, зарываясь руками под растянутую футболку, которую я любила носить дома. Очерчивает пальцами ребра, поднимаясь выше, а я теряю рассудок от его касаний к моему телу. Хочется плакать, стонать и кричать, потому что не больно. Спускается к шее, мягко касаясь губами, а я непроизвольно сжимая коленями его бедра, прижимаясь ближе. Кутаюсь пальцами в темные волосы, довольно улыбаясь. Юнги сжимает ладонями бока, кусая губы до крови, а мне от этого до дури приятно, что я кое-как держусь, чтобы не застонать в голос, срывая связки. — Держись за меня, — подхватывает на руки, выбивая воздух. Секунда — и мы уже на кровати. Вторая — чёрная рубашка летит на пол, открывая обзор на чужое тело. Третья — его руки на моих бедрах. Четвёртая — Юнги стягивает с меня широкую футболку, оставляя в одном лифчике. Пятая — я схожу с ума, чувствуя чужие губы в районе ложбинки. Целует, вырисовывая языком узоры на бледной коже, а я растворяюсь, теряя четкость зрения. Его тело горячее, соприкасается с моим, опаляя. Внизу живота скручивается приятный узел, а внутри печёт. Касается ладонью горящей щеки, глядя в глаза. Как-то непривычно нежно улыбается, облизывая губы, а я не сдерживаюсь, улыбаясь в ответ. — Остановиться? — и у меня от одной только мысли о том, что он это сделает, замирает сердце, поэтому я отрицательно мотаю головой, сжимая пальцами чужую ладонь. — Пожалуйста, — сейчас, впервые, за то долгое время, я не думала о Чонгуке. Внутренний голос был такой тихий-тихий, что я попросту не могла его слышать за ударами сердца. И Мин больше не спрашивает. Стаскивает домашние шорты с худых ног, целуя внутреннюю сторону бедра. Сжимаю ладонями белую простынь, откидывая голову назад, когда чувствую чужие пальцы, которые касаются промежности через кружевную ткань. Целует низ живота, а после опускает лямки лифчика, поглаживая хрупкие плечи. — Я так боюсь разбить тебя, — шепчет куда-то в шею, пуская мурашки. И я не знаю, что значит эта его реплика, которая заставляет сердце дрожать. — Ты не способен на это, — шепчу ему в макушку, кусая горящие губы. — Кто угодно, но не ты. Ударяемся взглядами, цепляясь. Его тёмные глаза буравят во мне бездну, а я совсем не против, потому что мне нужно это сейчас — его руки, тепло и эти глаза. Припадаем к губам, я цепляюсь пальцами за широкие плечи парня, притягивая ближе. «Пожалуйста, растворись во мне.» Ловко щёлкает застежкой лифчика, откидывая его в сторону, а мне становится резко неловко, потому что я никогда не была так обнажена перед кем-то, кроме Чонгука. И мне становится так жутко и непривычно, что я позволяю касаться себя там, где раньше мог трогать только муж. Но чужие глаза, которые пробирают меня насквозь, застилают все чувства стыда, которые, наверное, даже не должны были появляться во мне. Массирует грудь ладонями, наблюдая за реакцией, а мне хочется плакать от этого ощущения. — Юнги, пожалуйста… — невольно даже для самой себя. Брюнет только довольно ухмыляется, убирая от меня руки. Медленно тянется к ремню, расстегивая. Время тянется бесконечно долго, пока я молча наблюдаю за действиями парня, сжимая колени. Откидывает брюки в сторону, касается моих ног, мягко разводя их в сторону. Давление зашкаливает, сердце бьётся о рёбра, как бешеное, а я не могу совладать с телом, потому что сейчас оно подчиняется только Мину. Стягивает кружевные трусики нарочито медленно, а я начинаю понемногу закипать. Он издевается, бессовестно и открыто. Наклоняется ближе, касаясь губами чувствительной точки и я на секунду теряю сознание, утопая в удовольствии. Гладит ладонями бедра, продолжая свои манипуляции языком. Поднимается вверх, оставляя дорожку из поцелуев. Проникает языком в рот и я чувствую, как он улыбается. Немного отстраняется, избавляясь от боксёров, а после замедляется, глядя в глаза. — Я могу? — и я только киваю, прекрасно осознавая суть вопроса, который от мужа раньше слышать было уж слишком болезненно. До дури медленно, глаза в глаза и кожа к коже, а после я выдыхаю, чувствуя, как растягиваюсь внутри. — Пиздец.. — невольно вырывается из рта, когда брюнет понемногу начинает набирать темп, затрагивая эрогенные зоны. Целует шею, стараясь не оставлять следов. Позволяет сжимать коленками бедра и стонать прямо на ухо, перемешивая всё это рваными вздохами. Я слышу, как во мне трещит что-то незримое. То, что я так долго строила, оберегала и склеивала. То, что больше не имеет никакого чëртового значения. Касаюсь губами чужих, подавляя в себе пиковый крик удовольствия. Чувствую, как внутри разливается приятное тепло, а после брюнет утыкается своим лбом в мой, тяжело дыша. — Уже жалеешь? — хрипит, сглатывая вязкую слюну. — Никогда не буду. — и это та правда, которую мы оба заслужили. Живот громко урчит, требуя еды, но ни у кого из нас нет сил подняться. Поэтому мы плюем на душ, на вкусные стейки, которые теперь, наверняка, холодные и просто остаёмся в постели, кутаясь в объятиях друг друга. Сон одолевает меня быстрее, чем я думала. Я чувствую чужие руки на своём животе, горячее дыхание в районе шеи и улыбаюсь, потому что сейчас я рада. Не испытываю боли или обиды, находясь рядом с этим человеком. Только удовольствие, защита, спокойствие и радость — это то, что я чувствую с Юнги. Вибрация чужого телефона разрезает тишину в квартире и вырывает из тёплых рук сна. Слышу копошение справа, а после хриплый голос, обладатель которого тихонько щелкает дверью в ванную скрываясь за ней. Жуткий интерес — единственное, что я испытываю сейчас. Я так сильно ему доверяю, что боюсь снова оказаться обманутой и только внутренние ощущения кричат о том, что он не сделает плохо. Кутаюсь в одеяло, всё ещё находясь без одежды. Юнги выходит из душа минут через пятнадцать, натягивая на мокрое тело черную футболку. — Я разбудил? Не хотел, солнце. — первый раз слышу подобное обращение от Мина, которое пускает мурашки по голому телу. — Кто звонил? — кусаю губы, чувствуя, как маленький огонёк загорается внутри. — Чонгук. Хочет встретиться, — вот так прямо, не скрывая и не тая. От этого зажимаются легкие, выдавливая последний воздух. — Не переживай об этом, хорошо? Кажется, ему там правда хреново, раз он решился на такое. — присаживается рядом, заправляя прядь волос за ухо. — Ложись спать, я скоро вернусь. — быстро целует щеку, поднимаясь на ноги. В голове дурные мысли, которые, как ни старайся не покидают меня. — Юнги.. — окликаю парня у двери, сжимая ладонями одеяло. — Ты обещал, помнишь? — глупая, глупая, глупая. Но я ещё не могу по-другому. — Обещал, поэтому и сказал тебе правду. — мягко улыбается на прощание, а после уходит, закрыв двери на замок. Уснуть у меня не получается, поэтому я пересилив себя иду в душ, надеваю чистую одежду, подогреваю стейк, наслаждаясь отменным вкусом. Не знаю, сколько именно проходит времени, но сон все-таки одолевает и заволакивает меня в свои сладкие объятия. Засыпаю, чувствуя холод постели. Я всё это время спала здесь одна, но ощутив Юнги рядом, больше не могу. Попросту не получается. Сквозь пелену чувствую чужие руки, которые обнимают моё тело, притягивая. От Мина привычно пахнет свежестью и сигаретами. И я невольно стараюсь почувствовать запах мяты, но быстро осекаюсь, потому что не нужно. Расслабляюсь, когда чувствую чужое тепло, которое передается и мне. — Теперь можешь засыпать, — словно читает мои мысли, позволяя зарыться носом его теплую шею. Оставшиеся часы ночи я крепко сплю, совсем не чувствуя боли, которая раньше поедала меня крупицами.***
Огромное здание суда, куда мы приехали ещё полчаса назад, кишит людьми. У всех разные причины и проблемы, из-за которых каждый из них оказался здесь. Я сижу под залом заседания на стульях из красного кожзама, ожидая своей очереди и не перестаю оглядываться по сторонам, в надежде, что Чонгук все-таки придёт. Да, между нами было слишком много боли, грязи и обид, но мы оба взрослые люди, которые должны пройти этот этап, до которого мы сами же себя и довели. Наверное, так должен размышлять именно Чон, ведь большинство мерзких поступков шли с его стороны. Из кабинета выходит мужчина в форме объявляя порядок очерёдности. Перед нами только одна семья, которая уже прошла на заседание. Время летит слишком быстро, а я не перестаю питать надежд. В глазах мутнеет, а тело бьёт в лихорадке и я начинаю жутко жалеть, что отказалась от присутствия Юнги рядом. — Господин и госпожа Чон, прошу, приходите в зал заседания. — мужчина объявляет ровным голосом заученную фразу, а после окидывает взглядом коридор. — Ваш супруг снова не явился? — вопрос на который не хочется отвечать. Я попросту не вынесу ещё одного переноса, который возможен в моей ситуации. — Он.. — Я здесь. Простите, что задержался. — этот голос. Который я не слышала, кажется, вечность. Такой знакомый, но больше не.. родной. Сердце больше не стучит от счастья, только от привычной боли и расстройства, потому что мне всё ещё жаль, что всё так закончилось. Чонгук подходит к нам уверенным шагом, пряча руки в карманы чёрных брюк. Останавливается рядом, окидывая взглядом мужчину, который пристально за ним следил. — Я могу поговорить с женой? — а я теряюсь, истошно крича внутри. Умоляю, прошу, не нужно. — У вас есть десять минут. — чеканит работник, а после скрывается за дверью. Нет сил. Выбили последние, оставляя только слабость. Шатен стоит ко мне спиной, одетый в чёрный официальный костюм, который, как обычно, ему чертовски шёл. Всё официальное было словно создано именно для него, хотя он во всём всегда выглядел так, словно являлся моделью дома моды. — Давай отойдëм, — поворачивается ко мне, едва касаясь локтя. От этого действия я вздрагиваю, отстраняясь. — Нам не о чем говорить, Чонгук. Больше нечего обсуждать, — хриплю, обнимая себя руками. Мне нужна защита, пожалуйста. — Ты подала это грëбанное заявление, даже не спросив у меня. Правда думаешь, что нам не о чем поговорить? — наклоняется ближе, обжигая взглядом тёмных глаз, которые всё ещё топят, не давая продохнуть. — Это правильное решение. — я вздрагиваю, когда он всё же касается меня своей рукой, сжимая кожу. — Это было пиздец, какое неправильное решение, Йонг! Ты решила! Это только ты блядь сделала! Я не давал согласие, поняла? — кричит привлекая внимание людей. Мне не нужны сцены, которые уже ничего не значат. Мою память не стереть, а боль не забрать. Поэтому, прошу тебя.. — Перестань трепать моё сердце, дай мне развод и исчезни из моей жизни! Умоляю тебя, Чонгук. Позволь мне попытаться быть счастливой, — я едва сдерживаю слёзы, сжимая чужую руку своей. Мы всё проебали. Наделали ошибок, грязи и боли, после которых больше нечего возвращать. — Ваше время вышло, — чужой голос, обращённый к нам, но не способный достучаться до разума. Смотрим в глаза друг другу, игнорируя весь мир. Чувствую, как время замедляет свой ход, а руки больше не стискивают чужие. — К чёрту всё это. — и я задыхаюсь, вновь ощущая некогда забытую пустоту внутри, которая разъедает меня, оставляя одни только кости.