Не нужна

Аккуратное защелкивание массивной двери, а после мой облегчённый выдох, разрезают тишину номера, которая царила здесь всё это время. Прохожу вглубь большой комнаты, которая ведёт на большую террасу с видом на ночной Сеул, снимая по пути туфли, оставившие на щиколотке болезненные мозоли от долгой ходьбы и танцев. До сих пор не верится, что весь этот долгий день теперь где-то позади, а моя жизнь уже вовсе не такая, как прежде. Муж Чувствую, как сжимаются в спазме конечности и я непроизвольно касаюсь большим пальцем кольца на безымянном, закусывая губу. До ужаса непривычно обращаться к Чонгуку именно так, сладко осознавая, что он мой. Полностью и без остатка. Прохлада ночного города обволакивает тело приятным пленом, стирая остатки пьяной пелены из-за небольшой дозы шампанского, которое мне всунул Чонгук в середине банкета. Я пила мало, потому что терпеть не могла пойло с содержанием спирта, пусть он присутствовал даже и в маленьком количестве. Парень же в этот вечер, видимо, решив знатно отметить свой новый статус, еле стоял на ногах в последние часы, и постоянно опирался об меня своим плечом, жарко шепча неразбериху на ухо. Не уверена, что это его поведение было от нескончаемой радости, потому что я знала, что Чонгуку было тяжело, но мне тоже было не легче. Стараться держать счастливую улыбку на устах, когда сердце разрывается на огромные глыбы — больно и трудно, но все эти чувства моментально испарялись, стоило парню только мимолетно коснуться меня, даже ненароком. Слишком тяжело, слишком устала. Всё это просто слишком. Вздрагиваю, когда талии мягко касаются чужие ладони, очерчивая, а по рецепторам ударяет запах алкоголя, который смешивается с до чертиков любимой мятой. Укладывает голову мне на плечо, утыкаясь носом в шею и что-то тихо шепчет, вызывая бешеные мурашки и стук сердца. Чонгук теплый, к нему хочется приникнуть близко-близко, растворяясь полностью и без остатка. Я невольно прижимаюсь к нему ближе, переплетая пальцы с чужими, покоящимися у меня на животе, и легонько улыбаюсь, чувствуя металл на чужой коже, который тоже означает мою принадлежность. Шатен тяжело дышит, сжимая ладонь в ответ, а я не хочу слышать причину его явной подавленности, потому что прекрасно её знаю и так. — Ты красивая, — мне моментально становится тесно в свадебном платье, а сердце начинает работать в бешеном ритме, отбивая четкие, для чужих ушей, удары. Всего пара слов и я растворяюсь. — Очень красивая, Йонг. — задыхаюсь. В прямом смысле слова, потому что отчётливо чувствую, как чужие руки сжимаются на тонкой шее, легонько надавливая и перекрывая кислород. . — Зачем ты вообще появилась в моей жизни? — шепчет, поглаживая пальцем пульсирующую вену, а я теряюсь от чужих касаний, хватаясь ладонями за толстые перила террасы. — Чонгук.. — вытаскивает заколку украшенную маленькими камнями, распуская темные волосы, которые струящимися волнами ложаться на плечи, и всё также продолжает, касаясь губами мочки. — Ты всё перевернула, вырвала и сожгла. — ещё ближе и я почти не чувствую преград между нами, потому что он разрушил. — Мелкая стерва, — резкий разворот и я больно ударяюсь поясницей о мраморное перило, шипя. Чужие губы моментально накрывают мои и я на секунду теряю сознание, полностью выпадая из реальности, позволяя касаться себя любимым рукам. Чонгук сжимает бедра своими массивными ладонями, больно кусая губы, а я трогаю его волосы, оттягивая их у корней и слыша довольное мычание, улыбаюсь, сдерживая горькие слезы, которые режут душу тонким лезвием. Заходим в номер, едва не разбив дорогую вазу у окна, и всё ещё не разрывая поцелуя. Моя кожа горит от чужих касаний, а в мыслях крутится болезненная фраза парня, которая выжигает дыру в сердце мелким факелом. Позволяет расстегнуть его рубашку, касаясь тонкими пальцами сильного тела, отчётливо чувствуя мою дрожь. Улыбается, перехватывает руки, легонько целуя тыльную сторону, а после разворачивает, сжимая хрупкий бегунок платья. Тянет его вниз, прокладывая дорожку из поцелуев на позвоночнике, заставляя выгибаться в спине. Белая ткань складывается у ног большими волнами и я невольно хочу скрыться, убежать и спрятаться, только бы не чувствовать этот взгляд Чона на себе. Кусаю пульсирующие из-за чужих поцелуев губы, вздрагивая от теплой ладони на своём животе, которая очерчивает край кружевных трусиков, едва касаясь кожи. Слишком неловко, до такой степени, что я сгораю изнутри, метаясь из стороны в сторону, но всё равно подставляю тело под его касания, умирая и воскресая вновь. — Иди ко мне. — тянет на себя подходя ближе к постели, а я стараюсь не смотреть в чужие глаза, избегая контакта. — Садись, — указывает на колени, всё ещё не отпуская руки. — Перестань бояться, Йонг. Я не сделаю больно, — и как бы сильно я хотела, чтобы эти слова были правдой. Только мы оба знаем на что подписались и оба понимаем, что это ложь. Душевная боль всегда сильнее физической и это неоспоримая истина. Немного колеблюсь, чувствуя дрожь в ногах, а после сажусь сверху, сразу же ощущая чужие ладони на бедрах, которые сжимают нежную кожу до красноты, придвигая ближе. И мне это нравилось, я подставляла шею под чужие поцелуи, касаясь своими губами смуглой кожи, запах которой кружит голову. Хотелось плакать от всех этих чувств, которые атаковывали сердце и душу, обволакивая их колючей проволокой, шипы которой были пропитаны ядом. Я горела и сгорала в чужих объятиях, добровольно обливая себя бензином и протягивая Чонгуку зажигалку. Муж нарочито медленно стаскивает свой ремень, устроившись у меня между ног, касается пальцами внутренней стороны бедер, ухмыляясь, а я зажмуриваюсь до белых звёздочек, потому что всё ещё не верю, что так счастлива. — Всё будет хорошо, — он смотрит прямо в глаза, не позволяя отвести мои, а после касается губ, медленно толкаясь в перед, разрывая все наши хрупкие границы в прах. Я отчётливо чувствую, как внутри лопаются бабочки, забрызгивая яркой краской органы, как бьётся моё сердце, подстраиваясь под такт чужого, как мягкие ладони сжимают бедра до приятной жгучей боли, вдалбливая моё тело в мягкие перина кровати. И ощущаю, как разрываюсь, а после собираюсь вновь, отдавая душу в чужие руки — сильные и чëрствые, который моментально стискивают её своей стальной хваткой, и задыхаюсь, не в силах вымолвить и слова. Характерные звуки секса, тяжелое дыхание, стоны и частые касание кожи к коже, которые обжигают, оставляя красные отметины. Это кружит голову сильнее наркотиков, снося все на своём пути. Чонгук целует, кажется, вкладывая всю нежность на которую он только способен, даря её мне, а я хочу разрыдаться от этого чувства, прижимаясь к парню ближе, чтобы глубже, в самую кожу и сердце. Внизу живота завязывается тугой узел, который приятно тянет и накаливается, разнося токовые импульсы по телу. Я выдыхаю прямо в чужие губы, сжимая широкие плечи мужа и стону, блаженно прикрывая глаза в экстазе. Пару толчков и хриплый стон, после которого парень устало утыкается лбом куда-то в ключицу, поглаживая пальцем кожу под коленкой. Я зарываюсь в его волосы, царапая кожу головы ноготками, вызывая чужие мурашки. — Её не хватит, — алкоголь из его организма почти выветрился, заменяя всю иллюзию энергии и счастья усталостью. Я бы очень хотела не понять смысл этой фразы, только я знаю значение каждой буквы и чувствую, какой эмоцией она пропитана. — Это не так, — я готова отрицать это до конца жизни, если так он изменит своё мнение. Не хочу и не смогу никогда принять это, потому что я люблю, так сильно и умопомрачительно, что это моё чувство способно сносить города и строить империи. — Я очень сильно, Чонгук. — я вкладываю в эти слова только понятный нам обоим смысл. Только он и я, третьих не дано. Ни сейчас, ни потом. Молчит некоторое время, обдавая горячим дыханием шею, а после целится, моментально стреляя. — Только не будь дурой, — и я задыхаюсь, выплевывая чёрные сгустки крови ярких бабочек, которые только сильнее бьются о ребра.

***

Не верится Та фраза, которая крутится в моей голове на протяжении всех пятнадцати минут, пока мы сидим друг напротив друга за большим столом в душном зале. Избегаем прямых взглядов, потому что нам слишком много нужно сказать, но мы не находим слов, потому что они попросту закончились. Я больше не знаю, что говорить и с чего вообще начинать. Всё прошло, на этом нужно поставить жирную точку, заменяя ею излюбленную запятую. Заявление, которое я писала полтора месяца назад, несколько документов о разделе имущества и свидетельство о разводе, в котором не хватает только наших подписей. Никогда не думала, что бумага может так ранить сердце и душу, вырезая в них части. Мы молчим. Я обвожу взглядом парня, который до хруста сжимает серую ручку и невольно касаюсь пальцами безымянного, на котором больше нет металла, сжимающего мои внутренности. Чонгук тяжело дышит, потупив взор в документы на столе, кусает щеку изнутри и я знаю всё его поведение до мельчайших деталей — открыто нервничает, стараясь держаться. И мне до жути хочется прикоснуться к нему, сжать чужую руку, поцеловав массивное запястье и забрать всю тревогу, которая терзает чужое сердце. Но я осекаюсь, вовремя вспоминая из-за кого именно мы переживаем всё это сейчас. Я готова была отдать ему всю себя, моё израненное сердце, душу, кровь и плоть — забирай, только будь со мной, будь моим. Но он выбрал другое. Наврал, раздавил, разбил и растоптал, оставляя только грязные, липкие ошметки от всей моей больной любви, которая раньше пылала внутри вечным огнём. Сейчас от неё остался только маленький факел, который я намерена сегодня потушить, хотя и наслышана о нескончаемой боли в первое время. Ведь всё всегда проходит, верно? — В вашем совместно нажитом имуществе находится только дом и машина госпожи. Всё это в общей сумме составляет около ста пятнадцати миллионов вон. Разделение может быть добровольным, если вы сейчас согласуете это здесь или же мы можем это сделать по решению суда. — Я отдаю дом, машина была подарком. — впервые за всё время Чонгук подаёт голос, а я сжимаюсь внутри, чувствуя наступающую истерику. — Это неправильно, — от этого развода мне нужны не деньги, дома или машины, а спокойствие и кислород, которого попросту не хватает. — Мне не нужен дом, Йонг. Он больше не имеет смысла, — и от этих слов я разрываюсь, взрываюсь и трескаюсь, потому что больно. Потому что долбанное осознание всего этого всё ещё не пришло и я блядь рассыпаюсь, срываясь на отчаянный бег. — У вас ещё есть время, можете всё обдумать. — сотрудник, которому досталось вести весь наш процесс развода, тяжело вздыхает, поправляя очки в золотой оправе на тонкой переносице. — Нечего обдумывать. Ты можешь продать его и купить однушку в центре, как всегда хотела. Даже несколько. Я не смогу там жить, поэтому мне нет разницы, что ты с ним сделаешь. — смотрит прямо в глаза, обжигая внутренности. Сглатываю, нервно дергая ногой под столом и невольно цепляю ею шатена, вздрагивая. Секунда, две, три.. — Можете оставить нас ненадолго? — он всё также не отрывается от моего лица, а мне боязно от этого, потому что я чувствую, как тону, захлебываясь этими водами. — Простите? — Я хочу поговорить с ней наедине, выйди. — чеканит, переводя грубый взгляд на мужчину. И я уверена, у того мурашки по коже отбили марш от такого взгляда парня, потому что он резко поднялся с места, несколько раз нервно поклонившись прямо у двери и мягко её закрывая с другой стороны. Тишина, и только наши дыхания разрезают её не щадя. Мне нельзя быть с ним один на один, потому что я теряю голову. — Ты серьёзно? — снова повторяющийся вопрос на который у меня нет нового ответа. — Это моё решение, Чонгук. Ты должен уважать его, — стараюсь быть спокойной, сдерживая дрожь голоса. Только он тоже выучил все мои черты, тоже до мелких подробностей. — Да мне похер, что ты там решила! Ты ушла, Йонг, а потом просто подала на блядский развод. — Подала, потому заебалась всё это терпеть и плавать в этом дерьме и грязи, куда ты меня собственноручно окунал! — во мне лопается чаша, которая всё это время сдерживала терпение и я чувствую, как горячая жидкость растекается по венам. — Я ушла, потому что больше нет сил. Я терпела, унижалась, прощала и верила, а ты только топтал все мои чувства, трахая на стороне ХëСон! — подрываюсь с места, от чего стул громко падает, ударяясь о бетонный пол. — Из-за тебя мы сейчас здесь. Ты проебал меня и нашу семью, моя вина лишь в том, что я постоянно пыталась найти в тебе то, за что можно было бы зацепиться, оставаясь рядом. — чувствую, как солёная влага горячими дорожками стекает по щекам, размазывая тоналку. Я старалась не плакать при нём, но сейчас мне было плевать, потому что мне, чёрт возьми, тяжело. И мне нужна гребаная помощь! — Ты душила меня своей любовью, Йонг! — со скрипом отодвигает мебель, и муж понемногу закипает. И от этой фразы парня я истерически усмехаюсь, закидывая вьющийся чёрный локон за плечо. — Тогда почему ты всё ещё дышишь? Почему хватаешься за этот брак, пытаясь сохранить руины?! — всхлипываю от внутренней боли, которая разрывает душу. — Почему же ты блядь всё ещё не отпустил меня?! — плачу, роняя крупные слёзы, которые вытираю рукавами тонкой блузки. — Йонг.. — Мне очень больно, Чонгук, так сильно, что я задыхаюсь от этого. Я слишком сильно тебя люблю и меня это убивает! Ты только причиняешь мне боль которую я больше не могу терпеть. — сжимаю ладонями острые края чёрного стола, переминаясь с ноги на ногу. Устала. — Как бы я не хотела сохранить это, ты всё рушил, разбивал и сжигал, подливая масла. Мне тяжело, поэтому, прошу тебя, помоги. — я хрипло шепчу, глядя в любимые глаза, которые пылают самым ярким огнём, перерождаясь. И я не хочу этого, не хочу вырывать его из сердца, но у нас больше нет выхода. Мы в долбанной катакомбе в которой заканчивается кислород и решение только одно. Словно в замедленной съемке я вижу, как парень хватает ручку, ставя грубые подписи на подготовленных документах, нарочито оттягивая момент, потому что как бы там ни было, но ему тоже тяжело. Я плачу, когда он ставит завершительную на зелёном свидетельстве, отрубая все тонкие нити, что хоть как-то связывали нас. Припечатывает ручку к столу, резко поднимаясь. Медленно подходит ближе, а во мне метаются чувства, ища пристанище в истерзанном сердце. Касается ладонью щеки, стирая с них влагу, а мне от его тепла хочется раствориться, прижимаясь сильнее, как и раньше. И я знаю, что потом мне будет легче, просто знаю. Но сейчас мне хочется умереть от того, что это происходит. — Не плачь больше. — заглядывает в глаза, слегка наклоняя голову из-за разницы в росте. Закусываю губу, давя в себе истошный крик. Меня всё ещё трясёт от него и так странно осознавать, что скоро это станет только воспоминанием. — Прости, что не дал тебе того, чего ты по-настоящему заслуживаешь. — невольно накрываю его руки своими, поглаживая. — Это не ты чёртова ошибка, Йонг. — всхлипываю, сжимая чужую кожу. — Это я твоя. — грустно улыбается, кажется, сдерживая слёзы..? Удивительно и больно, что два человека смогли сделать так много глупостей, которые стоили им жизней. Нет возможности вернуть или отмотать время назад, а память навсегда вычертит кровавые рубцы, не позволяя забыть. Касаюсь его губ своими, мягко целуя. Мне нужно запомнить это. Чужую горечь и боль, которая перчит на языке, заставляя морщиться. Неприятно, досадно и щипит, но мы.. Отпустили Вырвали кровавым ошметком и перевязали рану белым бинтом, но всё же отпустили. Оба. И я больше не чувствую, что сердце бьëтся в такт чужому, не чувствую его трепета. Внутри только тишина и пустота, которая разрастается колючей розой по внутренностям.

***

Прохлада улицы окутывает тело, отрезвляя и я нарочно не кутаюсь в легкое пальто, подставляя кожу под порывы ветра. Выдыхаю. С лёгкостью, той самой, когда внутри больше нет груза, давящего тебе на плечи. Впервые, за такое долгое время, которое раньше казалось бесконечным, мне легко. Легко дышать, идти и хочется улыбаться, искренне, даже незнакомцам. На парковке вижу знакомую машину, оперевшись об которую стоит брюнет, выпуская в февральский воздух сигаретный дым. Улыбаюсь, закусываю губу и выстукивая ровный ритм тонкими каблучками бежевых лодочек, направляюсь к нему, сжимая ладонями папку с документами, которые всё изменили. Легонько касаюсь кончиками пальцев чужого плеча, обращая на себя внимание. Глаза полумесяца невольно стреляют в меня тёмными стрелами, а после смягчаются, очерчивая лицо. — Плакала? — выкидывает недокуренную сигарету в сторону, выдыхая дым. На его вопрос я только отрицательно мотаю головой, прекрасно зная о том, что меня поймают на лжи моментально. — Иди сюда, — протягивает руки, сгребая в объятия. Я вдыхаю дурманящий запах свежести в перемешку с табачным дымом и закрываю глаза, чувствуя теплоту и покой. — Мне так хорошо с тобой, — касаюсь носом чужой кожи на шее, улыбаясь. Кажется, я схожу с ума. — Мне с тобой тоже, солнце. — и я знаю, что сейчас его губы растягиваются в довольной улыбке, обнажая милые зубы. — Он оставил мне дом, — сообщаю, игнорируя давящее чувство, которое всё ещё присутствует внутри. — Хочу продать его. Поможешь? — выбираюсь из объятий, заглядывая в чужие глаза, которые светятся ярким светом, не смотря на всю глубину их тёмного оттенка. — Конечно, — без колебаний и сомнений. Я только улыбаюсь, касаясь губами чужого подбородка в знак благодарности. — Поехали домой. — переплетает пальцы с моими, открывая пассажирскую дверь. Пристегиваюсь, когда выезжаем на проезжую часть, приоткрывая окно рядом. Почти весенний пейзаж радует глаз, а воздух щекочет легкие. Я всегда любила это время года и очень сильно жалела, что родилась глубокой зимой. — Так непривычно, — отвлекает от созерцания города, сотресая тишину между нами хриплым голосом. — Ты о чём? — откровенно не понимаю смысл чужих слов, всё ещё летая в облаках мыслей. На мою фразу брюнет улыбается, на мгновение оторвавшись от дороги. — Ты улыбаешься, Йонг. А ещё попросила о помощи. Раньше терпеть этого не могла, а сейчас так просто попросила помочь меня. Это прогресс, — довольно ухмыляется, укладывая ладонь на мою коленку, обтянутую светлой копронкой. Немного поглаживает, вызывая мурашки и я улыбаюсь в ответ, осознавая невероятность своего поведения в целом. — Кажется, я наконец-то начала меняться. — на эти мои слова брюнет только кивает, облизывая губы. И я невольно ловлю себя на мысли, что хочу коснуться их, зарывшись пальцами в темные волосы. Юнги мне нравится. Кажется, ещё с того самого вечера, когда мы впервые увиделись, только допустить даже мысль об этом я раньше не могла и не хотела, полностью погружаясь в бывшего мужа. А сейчас, когда сердце старается пропустить новый удар, я понимаю, что оно живое. Не разбилось окончательно, понемногу регенерируется и через время оно вновь будет полноценным, совсем таким же, как и у других.

***

Горячий душ расслабляет, а вкусная паста с креветками в сливочном соусе с секретным ингредиентом, которую брюнет приготовил по какому-то семейному рецепту на ужин, вызывает только довольное мычание и счастливый желудок. Красное вино немного горчит на языке и я быстро закусываю его зелёным виноградом, заменяя горечь сладостью. Спокойно. Мне до жути и непривычно и спокойно сейчас. Рядом с Юнги, в этой маленькой квартире, которая за это время стала мне домом — уютно и тепло, так сильно, что хочется кричать об этом на весь мир, потому что уж слишком давно я не испытывала этого чувства. Да и испытывала ли вообще? Родители были в курсе о том, что дата нашего развода с Чонгуком назначена на сегодня. Папа позвонил в тот момент, когда мы парковались на стоянке возле мини-маркета, чтобы купить продуктов к вечеру. Я знаю, что он чувствует вину и ценю то, что он осознал это. Только больше нет смысла, потому что мы имеем то, что имеем — пережитую боль, обиду и предательство, и от этого, к сожалению, никуда не деться. Мать же, видимо, как и обещала, теперь полностью вычеркнула меня из своей жизни, разочаровываясь во мне окончательно. И я рада, что мне больше не нужно чье-то одобрение или оценка внешности, потому что должной любви, которую должна давать мама своёму ребенку, я не получала, так что, терять мне особо-то и нечего. — О чём задумалась? — хриплый голос прямо на ухо, вызывая мурашки. Я легонько улыбаюсь, вырываясь из пучины мыслей, которые сжимают сосуды. Юнги гладит моё открытое плечо пальцем, ожидая. — О родителях, — я не вру, потому что попросту не вижу смысла. Он раскусит, в первую же секунду. — О жизни, и вообще о том, что будет дальше. — ставлю недопитый бокал на журнальный столик, поджимая ноги к груди. — Кажется, что у меня открылось столько возможностей, что я не знаю, что делать. — мягко смеюсь, переплетая пальцы с чужими. Мне, действительно, странно и непривычно, что моя жизнь вновь изменилась до чёртовой неузнаваемости. Я до сих пор не знаю, как существовать без Чонгука, поэтому мне трудно. — Не хочешь отдохнуть для начала? Дай себе время, слишком много всего произошло в твоей жизни за такой отрезок времени. Нужно привыкнуть к этому, — размеренно, лаская тембром слух. Делает глоток холодного американо, облизывая губы. Мне нужно знать, нужно учиться доверять и верить людям, потому что некоторые из них, правда, заслуживают. — Я же смогу, да? — вызываю непонимающий взгляд у брюнета, а после дополняю. — У меня получится жить дальше нормально? Жизнь ведь не заканчивается на этом, когда-нибудь это будет простым воспоминанием, которое не будет вызывать боли. — Сможешь, Йонг. Посмотри на меня, — он кладет ладони на щёки, призывая к зрительному контакту. — Привязанность — она всегда пиздато работала. Тебе тяжело, невыносимо, я знаю, но всё это только потому, что твоя боль ещё свежая. Она не затянулась, поэтому не стоит возлагать на неё больших ожиданий сейчас. — я почти не дышу, вслушиваясь в чужие слова, которые понемногу лечат, лишая неприятного чувства. — Я могу сказать, что дальше будет легче, но сейчас ты в это не поверишь. Я тоже не верил, но это правда. Просто знай, что когда тебе будет невыносимо, я рядом, хорошо? — ждет моего ответа, а я едва сдерживаюсь, чтобы не расплакаться. Всю жизнь мне нужны были именно эти слова. Слова о том, что кто-то будет рядом. Что я не одна и меня защитят, спасут и уберегут от негатива и боли. — Почему ты появился так поздно? — глупый вопрос, на который мне не нужен ответ, потому что он бессмысленен. И мы оба это знаем, поэтому Юнги подаётся вперёд, касаясь губами моих. Я чувствую привкус американо на языке и улыбаюсь, касаясь пальцами шеи. Кажется, вся эта история, которая была в моей жизни, научила меня одному — умей вовремя отпускать. Не держись за то, чего ты не чувствуешь, потому что как бы крепко ты не сжимал песок, он всё равно просочится сквозь пальцы. Чонгук делал больно, сильно больно, но в том, к чему всё это привело — виноваты оба. И как бы там ни было, моя любовь, пусть больная, не здоровая и сумасшедшая, была искренней. Она была тем самым светлым чувством, которое я хранила только для него и самая главная часть моего сердца осталась рядом с шатеном, потому что по-другому никак. Женская глупость или ещё что-то, можете называть, как хотите, но бóльшая его часть навсегда осталась в ладонях маленького смуглого мальчика, который смотрел на меня своими большими карими глазами в тот день. — Я Чон Чонгук, — чуть выше меня ростом, он тоже смущался, но всё же подошёл первым, протягивая свою ладонь вперед. Мне было до жути неловко, но я всё же вложила свою крохотную ручку в его, ярко ощущая, как заливается краской лицо. — Ким Йонг, — тихо-тихо, едва слышно. — Будем дружить? — вот так смело, совсем забывая о стеснении. А я только молчу, наблюдая за мальчишкой. Достаёт из кармана широких шорт два чупа-чупса — клубничный и апельсиновый, протягивает мне, позволяя выбрать первой. Я колеблюсь, потому что не хочу обидеть, но темноволосый обрывает все мои терзания. — Не волнуйся, ты можешь выбрать тот, который любишь, а в следующий раз я принесу тебе с таким вкусом больше. — улыбается, когда я забираю клубничную сладость в свои руки, про себя делая заметку. — А теперь пойдём играть, я покажу тебе свой новый мяч и даже дам постоять на воротах. Только я почти не слушала рассказы мальчика, сжимая в ладонях любимую конфету и ощущала, как трепещет детское сердечко от этого чувства, которое вызвал Чон Чонгук.