Вечный алый закат у меня в рукавах Юности лучший враг, красный тлеющий мак Догорают за мной фонари Птицы кричат — сердце сожми
— С чего такая внезапность? — мужчина, сидящий за столом, с удивлением смотрит на юношу. — Пожалуй, появились переменные, которые я не намерен игнорировать, — уклончиво отвечает Изуку, заводя руки за спину и сцепляя в замок. Привычная ткань на лице скрывает зрячие глаза. Ресницы неудобно трутся о неё, когда он непроизвольно моргает, что немного бесит. — Правда? — усмехается. — Я читал отчёты и подозреваю, что тебя заинтересовало, но, думаю, мне всё же стоит услышать от тебя самого твои цели и мотивы, — спокойно произносит Все За Одного, с интересом ожидая ответа. — Хорошо, — кивает Мидория. — Первое — это Кацуки Бакуго. Я знаю, что Вы планировали отправить меня в Академию в следующем году, но я не знал, что Бакуго поступил именно сейчас. Я желаю оказаться в одном классе с потенциальным донором причуды, понаблюдать за ним, а также не исключаю личные мотивы, связанные с нашим общим прошлым. Думаю, Вы, Учитель, понимаете меня как никто другой, — Мидория на пару секунд замолкает, обдумывая следующие слова. Хоть и не видя, он знает, что Учитель понимающе кивнул. — Также вместе с Компрессом мне стало известно о преподавательской карьере Всемогущего. Предполагалось, что он начнёт поиск преемника не раньше следующего года, но, — Изуку наклоняет голову. — Вы, скорее всего, были осведомлены о том, что Всемогущий уже стал учителем, да еще и поручили Томуре такую миссию с Ному. Вы желали испробовать, насколько слаб стал герой номер один? И почему не сообщили мне о плане? Вы же не собирались устранять учительский состав и учеников? — вопрошает Мидория. — Боже, — расслабленно выдыхает Все За Одного, будто бы смирившись с проницательностью ученика. — Так и есть, я устраивал проверку. Не собирался никого убивать, хотя с удовольствием убрал бы пару пешек с доски. Я не стал посылать тебя в первый год, поскольку как раз-таки знал о поступлении Кацуки Бакуго и о Тошинори. Было бы довольно затруднительно, если бы твой «друг» обратил на тебя внимание, и твоя маскировка спала. Также я рассчитывал, — мужчина сцепляет руки в кулаки и кладёт их на стол, отводя взгляд, — что Яги выберет преемника примерно в конце-начале этого учебного года. Хотелось бы избавиться от двух зайцев разом. К тому же, было бы подозрительно, если бы неизвестный ученик, тем более слепой, со своими вполне логичными тайнами, поступил бы в первый же год преподавания Всемогущего в Академии. Тошинори итак на взводе, как и другие герои, а это значит, что они не будут ослаблять бдительность. Особенно после нападения Лиги на первогодок, произошедшего недавно. Лучше было бы затесаться в потоке, одновременно отправив несколько агентов. Кстати, один уже есть среди первогодок, поэтому мы не сильно переживали о неосведомленности, — он замолчал. — Такой ответ тебя устоит? — вскоре спрашивает мужчина. Изуку хмурит брови и сжимает пальцы. Не очень приятная ситуация. В какой-то степени он понимает, почему Учитель ничего не говорил, но он мог хотя бы поставить его в известность. Мидория настолько увлёкся личностью Слепого Бога, что совсем забыл об академии и про-героях. Были ли это оправданно? Абсолютно нет. — Вполне, — соглашается парень. — Только моё желание неизменно. Я хочу попасть в 1-А, — твёрдо проговаривает Изуку. — Это так важно? — без чувств проговаривает мужчина. Мидория кивает. Следует гулкая тишина. Изуку не слышит ничего, кроме дыхания. Творца применять бесполезно — Все За Одного почувствует любые колебания причуды, а снимать повязку — рыть самому себе могилу. Впрочем, он уже не раз оказывался в такой ситуации, и единственное, что он усвоил — это то, что не стоит больше ничего говорить, поскольку Учитель обдумывает и просчитывает всё. Что же, не он Правитель в доме, значит, не ему решать. Изуку может лишь попросить или посоветовать, упереться рогом и потребовать — но не факт, что всё равно будет так, как хочет он сам. Учитель — рациональный человек. Неугодных — в топку, полезных — поближе. Вполне логично, что тех, кто важен и полезен, стоит поощрять, точно также логично, что он не будет делать что-либо в угоду кого-то без выгоды, особенно, когда существует определённый риск. Мидория понимал, что риск в его случае перевешивает пользу. Слежка, конечно, прекрасно, но, если верить Учителю, внутри уже есть несколько информаторов. Есть ли смысл тогда посылать ещё кого-то в логово героев? Особенно, если учитывать, что ВЗО не осведомлён о том, что зрение вернулось к нему. На это один ответ — нет. Оставалось только уповать на благосклонность мужчины и то, что выгода будет. Всё-таки, в академию Мидорию ведут не интересы Лиги, в которой он, по сути, не состоял. А если и состоял, то только косвенно из-за того, что Тенебрис являлся его официальным опекуном. По сути, именно из-за того, что Изуку не представляли в широких (низших или общих) кругах, его личность, да и вообще сам факт наличия второго ученика нигде не всплывал. Только обитатели Главного Дома и Цирка знали о природе взаимоотношений между лидером и Слепым Богом, но это были люди настолько преданные Лиге, что в них не стоило сомневаться. В конце концов, Изуку на собственной шкуре испытал характер практически каждого. Именно поэтому Лигу и самого Слепого Бога никак и не связывали, хоть Компресс и Шигараки, Инженер и Тенебрис, помогающие ему в связи с неспособностью собирать информацию, были основными членами организации, всё-таки действовали из-за кулис, не показываясь. Все За Одного уже давно дал добро Мидории и всячески поощрял деятельность — кажется, мужчина был доволен и даже горд тем, чего добился ученик. Уже сейчас прозвище юноши могло проскользнуть между про-героями, и это многого стоило. По крайней мере, Мидория не особо смотрел на положение героя в топе, только на его заслуги и прегрешения. Инженер, да даже тот же Шигараки, а в особенности Кеншин*, любили называть его Фемидой. Поначалу было обидно, когда Инженер кричал: «А вот и вернулась наша богиня», а Сэки вместо его имени использовал Фемида, но после это стало забавлять парня, а в конце — даже нравится. По крайней мере, было чертовски символично. В академию вели личные счёты — и плевать, какие. Единственное, что он понял — тогда, при нападении Лиги на группу первогодок, он также встретил соулмейта. И чёрт его знает как, но именно благодаря этому он смог вновь вернуть давно утраченное зрение. Сначала его переполняла простая мешанина из чувств: цвета и образы били по глазам, и было ощущение, словно бы он впервые в жизни смог пробежать ту дистанцию, которую до этого исползал вдоль и поперек. Ощущение нереальности преследовало его очень и очень долго, но в конце концов он привык к этому. Потом был некий гнев, обжигающее чувство, грозящее оставить лишь пепелище, но и оно довольно быстро прошло, поскольку ночь, проведённая в немом созерцании неполной луны, предоставила сознание, что, по сути, его соулмейты хоть и виноваты, но косвенно, а судьба решила поиздеваться над всеми ими. Был ли там же второй соулмейт? Или хватило одного? Возможно ли, что он мог ранее повстречать первого соулмейта? Мидория не мог дать себе ответ на данные вопросы. Изуку очень долго рассматривал метки под ключицами. И, кажется, теперь понял реакцию матери, когда она описывала их. Если с огненно-ледяной всё было просто и понятно, даже красиво, вторая приводила в замешательство и поселяла внутри странное чувство. И вправду, казалось, словно кожа полопалась, разошлась трещинами, и оголила красные мышцы под ней. Мидория тут же подумал о Шигараки — единственном, с кем у него возникали хоть какие-то ассоциации. Но он не собирался подвергать сомнению слова самого Томуры или Учителя. По крайней мере, не хотел. Но не удержался от соблазна тайком подглядеть в вырез рубашки старшего. С удовлетворением он наблюдал абсолютно чистую кожу. Но, к его удивлению, где-то внутри, совсем чуть-чуть, недовольство и разочарование отравили сознание и чувства. — Хорошо, — неожиданно соглашается ВЗО, выдергивая Мидорию из собственных мыслей. — Но при одном условии, — усмехается мужчина. — Каком? — заинтересованно спрашивает Изуку. — Сделай всё, чтобы стать преемником Всемогущего. Забери себе Одного За Всех.***
Сердце гулко бьётся, разливая по телу кровь будто бы пропитанную ненавистью. Он хочет оказаться дома, он предан и растерзан всеми, кто у него был. Прошлое и настоящее, будущее и реальное… Воспоминания атакуют, пока он срезает путь по переулкам, и вечерний ветер холодит щёки. Он чувствует, как в черепной коробке клокочет Монстр и рвёт пространство, заполняя сознание гневным рычанием. Он требует высвободить злость и обиду, раскрыть причуду на полный максимум и… Крушить. Ломать. Убивать. Юноша дрожащими пальцами пытается достать из внутреннего кармана куртки пачку сигарет с подавителями. Зажигалка греет холодом грудь справа. Ровно минута — именно столько занимает путь от больницы до бывшего дома с причудами, включенными на максимум. Мидория практически смеётся. Стоит прямо напротив дома, с которым связаны очень-очень давние воспоминания. Закуривает дрожащими руками, обжигая пальцы. — Он говорил, что в дом заселились новые владельцы, — усмехается Изуку, заходя внутрь. Слой пыли взмывает в воздух, когда парень садится на пол. Оседает на лице и волосах. Мидория выкуривает первую сигарету за два долгих затяга. Как и последующие три. Монстр внутри перегорает. И пепел падает к ногам.Огни, погасли все огни Ты подожди, пока не уходи Начать, все заново начать Я не боюсь, мне не привыкать
***
Однажды Изуку попросил у Все За Одного кое-что. Мужчина был удивлён просьбой, но выполнил её. Мидория тогда снял повязку и расчертил вокруг Творца. А потом взглянул на Все За Одного. Мальчик, итак ослеплённый в мире без света, не смог сдержать крика.
***
— Эй, слушай, могу попросить тебя? — Шигараки спрашивает прямо перед уходом из комнаты Изуку. Мидория недовольно поправляет повязку и волосы, взлохмаченные из-за того, что Томура решил повалять его на кровати перед уходом, мимоходом чуть не придушив. Изуку взвинчен и недоволен, но всё равно реагирует на оклик: — Смотря что, — приподнимает брови он. Шигараки молчит несколько долгих секунд. Мидория практически чувствует, как собеседник кусает губы в сомнениях. Мидория складывает руки на груди в явном недовольстве. — Я раньше приходил к тебе, когда вздумается, и много раз будил тебя, — издалека начинает старший. — И что с того? — удивляется сидящий. — Ну, не мог бы ты?.. Ну, не выключать свет? — В смысле? Зачем? — удивляется Изуку. Ему непонятна такая просьба. — Эм… Ну, чтобы я мог понять: если свет включён — значит, ты не спишь, если выключен — отдыхаешь? — вопросительно заканчивает Томура, с опаской смотря на соулмейта: от удивления он даже приоткрыл рот. — Дебил что ли? Тебя кто укусил? — всё ещё опешивший, спрашивает Второй ученик. — Ой, да иди ты нахуй! — резко испытав волну стыда, восклицает Шигараки, вылетая из комнаты и захлопывая дверь. Чувства бурлят внутри, но Шигараки находит в себе силы прийти к двери Мидории через три долгих часа и парочку испорченных вещей. В надежде он смотрит на полоску между дверью и полом. Обида проскальзывает внутри, но Тенко всё равно стучит и входит. — Мидория, не спишь? — спрашивает он у темноты. — Сплю, придурок. Не видишь что ли — свет выключен? — недовольно доносится со стороны кровати. Грудь щемит, и неожиданная нежность проскальзывает внутри Шимуры. Вся обида и злость испаряются в миг. Улыбка, столь нечастый гость на лице старшего, прячется в темноте. — Ну тогда спокойной ночи. — Ага, спокойной, — всё так же недовольно.***
Дождь словно пытается отговорить. Но вряд ли это получится хоть у кого-то. Тяжелая лопата, загребающая влажную землю, мертвым грузом лежит в руках. Холодный ледяной мрамор всего с несколькими словами и датами не выражает ничего, что могло бы тронуть за душу. Вода стекает по нему, не трогая никчёмных слов и ровно шестнадцать цифр на каждой. Они блестят отвратительно золотым. Ужасный цвет на столь мрачном камне. Ровно час прошёл с того момента, как он вонзил железо в землю. Ровно час, как начался дождь. Он видел грозовые тучи ещё тогда, когда выходил из старого дома, весь пыльный и никчёмный, обманутый и брошенный. Гром не пронзил небо за это время ни разу. А ливень всё не прекращался, и земля напитывалась слёзами не только неба. Вода собиралась в ямках, и приходилось выгребать и её. Тяжёлая липкая одежда стесняла движения, волосы падали на лоб, щипали веки и холодили сознание. Вообще холод ночи и промозглость неба заставляли мёрзнуть всё тело, и только сердце в груди билось гулко, словно вместо грома. Челюсти болели — то ли оттого, что Изуку пытался не разомкнуть их, чтобы закричать, то ли от того, что боялся, что без этого ощущения он потеряет нить реальности. Сигареты в заднем кармане отвратительно размокли и превратились в кашицу, которую Мидория выгреб и с презрением выбросил подальше. Ровно два метра от земли. Именно тогда кончик лопаты стукнулся о дерево. Этот звук был даже громче грома — именно так он звучал в голове Мидории. Мышцы всего тела болели. Голова раскалывалась. Он не хотел открывать глаза. Не хотел видеть две идентичные ямы. Он стоял ногами на узкой части, и от осознания того, что он делает, его затошнило. Желудок свело судорогой, и парень поспешил прикрыть рукой рот. Горечь поднималась по пищеводу. Холод разливался внутри вместе с болью, когда он вонзил острый конец между досками. Треск заставил все существо парня содрогнутся. Он взглянул себе под ноги, в эту темноту, и не ощутил ничего. Нос щипало, когда он выбирался из одной ямы и залезал в другую. Пальцы сжимали холодную мёртвую землю и коченели. И вновь треск заглушил любые другие звуки. Мидория на секунду прикрыл глаза. Он боялся. Боялся, чёрт возьми. Вода стекала по спине, туфли промокли, и они хлюпали, когда он упал на доски, раня руки об острые края щепок. Лопата с яростью воткнулась в землю. Его тошнило, когда он стоял на коленях в этом пустом безликом ящике. Желчь расплескалась прямо на похоронном дереве, в изголовье, и дождь размывал, гвоздями прибивая к этому месту. Горло сводило судорогой, как и живот. Изуку просто сгибался там, захватываемый спазмами. Тошнить было нечем — его скрючивало от отвращения к себе и другим. Было невыносимо больно.П у с т о
Он рыдал, сжавшись, пытаясь согреться, и задыхался от чувств и эмоций. Всё внутри горело, но этот жар не мог согреть душу внутри юного тела. Земля застывала на щеках и ладонях, исчерченных царапинами. Мидория Изуку засыпал в пустом гробу собственной матери, под могильными плитами своих родителей, в собственной рвоте и ледяной воде, скрывающей горячие слёзы. Когда солнце встало, невесомо обжигая лучами, ребёнок умолял ослепнуть. Каждый берег в новый путь Прошлое несет с собой От него не убежать Разорвется круг опять