Я еще люблю тебя (18+)

Тэхён по привычке не запер дверь, так как обычно ему не было нужды прятаться в своем доме. И когда та тихо скрипнула, открываясь, он даже вздрогнул от небольшого сквозняка и от того, что на пороге сейчас стоял Чонгук. — Раньше ты всегда забывал полотенце, Тэ… — тихо проговорил тот, услышав тяжелый вздох Кима, а потом шагнул к нему под струи воды, тут же вскрикнув: — Эй, вода холодная! А если ты заболеешь? Чонгук потянулся к вентилю, прибавляя напор горячей воды и прижимаясь к Тэ сзади: — Ты холодный совсем… и как же мне отогреть тебя? — вопрос, явно был с подвохом, и Тэхён сейчас боролся с двумя желаниями, которые были одинаково сильны: оттолкнуть его и вышвырнуть вон из ванной, и прижаться сильнее, снова ощутить его тепло, позволяя себе хоть на мгновение почувствовать себя вновь любимым и желанным. Но разумом он понимал, что это разрушительное желание: Чонгук бросил его тогда, где гарантия, что он действительно хочет все исправить? Где гарантия, что любовь еще жива? Где гарантия, что он сам все еще любит, а не тонет в былых воспоминаниях? Где гарантия, что Чонгук не вернется к своей беременной жене, с которой прожил семь лет? Где гарантия, что снова не будет больно?! Но теплые ладони уже поглаживали его грудь и бедро, Чонгук целовал его плечи, собирая губами капельки теплой воды, вызывая новый прилив возбуждения. — Какого черта ты творишь, мелкий? — прошептал Тэхён. Эта глупая, щемящая нежность сейчас была ни к чему, напоминание о прошлом болью отозвалось в сердце и слезами застыло на глазах. Он не хотел это чувствовать, не хотел вспоминать и переживать снова, не хотел собирать себя по кускам после того, как Чонгук уйдет. А он уйдет, потому что Тэ не станет ждать, пока его снова втопчут в грязь, а выставит его сам. Чонгук скользнул пальцами к растянутому входу, чувствуя, что Ви еще не успел смыть с себя смазку и его сперму и по-прежнему готов для проникновения, плавно толкнулся внутрь и начался двигаться так, как хотел с самого начала: медленно, чувственно, смакуя ощущения близости с человеком, в которого будто влюблялся заново с каждой новой секундой. Шум воды заглушал тихие стоны Тэхёна, контраст горячего тела Чонгука, теплой воды и холодного кафеля, к которому ему пришлось прижаться, дарил тягуче-приятные ощущения, поцелуи обжигали и, казалось, застывали на коже еле видимыми следами его ничтожной слабости, невозможности устоять перед человеком, сломавшим его жизнь. Сломавшим его… Чонгук, не зная, как много или мало отпущено им времени вдвоем, старался растянуть эти быстро ускользающие водой сквозь пальцы мгновения, понимая, что нельзя их продлить до бесконечности, поэтому касался-касался-касался, пока позволено, с горечью понимая, что не надышится, что этих минут сейчас так преступно мало, а потерянных — так много, что хочется выть… Да, накрыло их не сразу, но и это закончилось, Гук вновь прикоснулся к Тэ, чтобы помочь смыть следы их страсти, как делал раньше бессчетное число раз, когда они занимались сексом в душе, но тихое: — Уходи, я сам справлюсь, — было подобно ушату холодной воды. Он не имеет права ни на что: быть рядом, прикасаться, помогать, видеть их сына, черт возьми… Чонгук вышел из душевой, обматываясь полотенцем. Дико хотелось курить, чтобы унять противную дрожь в руках. Вместо этого он вошел в спальню, сменил простыни, с легкостью найдя нужный шкаф и полку с постельным бельем в нем. В этом у Тэхёна всегда был порядок. Книги, конспекты, чертежи и эскизы могли валяться под ногами, но чистая одежда всегда хранилась на своих местах. Чтобы быстро найти, собираясь на работу, если проспал. Вот и сейчас брюки и рубашки висели в идеальном порядке, а белье — аккуратно сложено в своем углу. Чонгук прилег на кровать, ожидая возвращения Тэ, судорожно думая, какие слова подобрать, чтобы убедить его дать хоть один шанс для них обоих. Что сделать, чтобы хотя бы попытаться снова быть вместе. За размышлениями он и не заметил, что прошло уже довольно много времени, а Тэхён все еще не вернулся в комнату. Он подорвался с кровати, выходя в коридор, видя, что свет в ванной не горит. Горел он в другой комнате, куда он и пошел, находя Ви на кухне — он, сидящий на подоконнике с чашкой горячего фруктового чая в руках, одетый в темный мягкий домашний халат, казался настолько хрупким и уютным, что у Чонгука на мгновение защемило сердце. Снова в голове пронесся тот горячий образ из фотосессии… Но нового взгляда на Тэхёна было достаточно, чтобы вновь накрывшее возбуждение схлынуло, чтобы понять, что он плачет. Слезы медленно скользили по бледным щекам, Ви запрокидывал голову, словно надеясь, что они втекут назад от этого простого действия, и Гук, за три шага преодолев расстояние от двери до окна, присаживаясь рядом и осторожно стирая со щек Тэ влажные дорожки, почувствовал, что руки снова дрожат: — Ви, что я опять делаю не так? Тэхён прыснул, а через мгновение рассмеялся по-настоящему: — Я просил тебя не называть меня так больше, Гукки. Не много ли на себя берешь, а? Знаешь, после той ночи в клубе я зарекся рыдать из-за тебя. Если хочешь понять, что со мной сейчас, вернись к своей женушке и понаблюдай. Из-за танца гормонов она сначала будет петь, через пять минут увидит себя в зеркало и разрыдается на тему того, что толстая, еще через пять минут забьет на это и схомячит тортик с селедкой, наорет на тебя, что ты ее не любишь и соберется к маме, а потом попьет соку и ляжет спать. Так что тебе понадобится достаточно выдержки. Кстати, тебе не пора в супружеское ложе? — Ты мне предложение делаешь? — вяло отшутился Чонгук, потому что оправдание Тэ не вязались с его абсолютно пустым взглядом. — Ага, предложение оставить меня в покое и вернуться в лоно своей семьи. Намджун скоро приедет, и, если припрет снова, мне есть, кому позвонить, чтобы потом ему не задолжать ничего. — Позволь мне остаться с тобой? — прошептал Чонгук, подушечками пальцев проведя по обнаженной голени и сжимая пальцы на худой, острой коленке, в который раз понимая, что видит лишь тень от прежнего Тэхёна. Ревность этому чертовому фотографу он старался задушить, но получалось не очень. Может, Ви все-таки что-то чувствует к этому "хёну"? — Нет, — прозвучало почти шепотом, но уверенно. Он всегда отвечал так, если все для себя решил. — Я не говорю об этой ночи, Тэ, — так же тихо отозвался Чонгук, продолжая скользить пальцами теперь по его бедру. — Я прошу тебя: позволь мне остаться. Насовсем. — Я уже ответил, — Тэхён отпихивает его ладонь, спрыгивает с подоконника, ставит чашку с недопитым чаем в раковину и уходит. Когда Чонгук возвращается в спальню, он уже лежит в кровати, закутавшись в мягкий плед по самые уши. Гук ложится рядом, через мгновение не выдерживая, переворачиваясь на бок и притягивая его в свои объятия: — Хотел бы я все исправить, любимый… Но не знаю, как. Я должен быть рядом с тобой. С вами. Видеть, как растут и взрослеют наши дети. Быть опорой тебе. Сделать всё, что должен был все эти семь лет: любить вас с сыном и заботиться о вас… Так что я должен сделать, Ви? — Да ничего ты мне не должен. Я уже говорил, Чонгук: это мой сын. А все это — моя жизнь, в которую я не хочу впускать ни тебя, ни кого-то еще. А там — твоя жизнь: жена, ребенок, семейный бизнес, престиж семьи. Тебе больше не место в моей, а мне — в твоей. Я уже давно смирился с этим. Мне казалось, тебя все устраивало эти годы. Если нет, то и тебе стоит. — Ты не любишь меня больше? — прошептал Чонгук. Он хотел слышать ответ и одновременно боялся. — Знаешь, перефразирую сейчас Джима Кирка: я любил тебя, Чонгук, но очков на этом не заработал, — ответил Тэхён. — А сейчас я не знаю, что сказать. Я долго учился жить без тебя. В конце концов — научился. Даже если осталось хоть что-то, это давно не имеет значения, — Тэ вновь говорил тихо, но каждое слово вбивалось в виски гвоздями. — Я боялся твоей ненависти, — пробормотал Чонгук. — Но все оказалось куда страшнее. Ненависть можно обратить в любовь. Что делать с твоим равнодушием, я не знаю. Пока не знаю. Однажды я смог завоевать твою любовь. Смогу и снова. — Воевать я с тобой не собираюсь. Заткнись и спи, — Тэ отвернулся от Чонгука, чем тот тут же воспользовался, прижимаясь сзади, обвивая его руками и вдыхая запах волос: — Спи, любовь моя. Вскоре, сон сморил и его самого, и под мерное дыхание Тэхёна Гук задремал. Вот только Тэ не спал, снова и снова прокручивая в голове сегодняшний день. Секс, поцелуи, разговоры, глупые обещания… чего он добивается? Что бы Тэхён ни говорил в ответ, каждое слово, каждое нелепое признание в любви, каждое ласковое прикосновение заново бередили рану, которая и так едва затянулась и до сих пор иногда кровоточила, стоило вспомнить то далекое время, когда они были счастливы. И снова было больно до хрипа. Ви не хотел ни на что надеяться, только отвратительное, но такое правильное чувство комфорта в его руках никак не отпускало и не давало заснуть. Телефонный звонок оторвал от размышлений, Тэ, не глядя, протянул руку и взял трубку, но понял, что телефон не его, как только ответил на звонок: — Гук, мне очень плохо, — прошептали в трубку. — Почему ты не приехал домой? — Чон, проснись. Жена звонит! — толкнул он Чонгука в бок, тот подскочил на кровати, беря телефон: — Алло. Какого черта ты звонишь мне среди ночи? — Ты с ним?! — в трубе сорвались на крик. — Черт, да ты пьяная! — выдохнул Чонгук. — Я гляжу, очень ребенка ждешь. А, может, ты вообще не беременна и ломаешь дешевую комедию? — Мне плохо, Гук… приезжай домой? — всхлипывая, прошептали на том конце провода. Чонгук бросил трубку, ставя телефон на беззвучный, и прошептал: — Прости. Она тебя разбудила… — Тебе совсем на нее плевать? Вы семь лет были вместе, — отозвался Тэхён. — У тебя что, хобби: вести себя, как мудак, с теми, кто любит тебя? — Мы были женаты семь лет. А вместе не были никогда. Я ее не любил. Она меня тоже не любит. Было уважение. До ее измены. А те чертовы фото я никогда не прощу ни ей, ни матери, — Чонгук крепче обнял Тэхёна, пока тот позволял. — Знаю, что сам виноват, что должен был доверять тебе. Что сейчас тебе кажется, будто я и не любил тебя вовсе. Но правда в том, что я просто вспыльчивый, ревнивый идиот. Ты прав, любимый: я сам себя наказал. Тем, что не мог и не могу быть рядом, не имею права обнять тебя, не вижу, как растет мой сын, даже в палату его меня не пустят, потому что формально я для него никто. И с этим мне жить, возможно, до конца своих дней… — Меня должно это разжалобить? Обнимемся и поплачем над твоей несчастной судьбой? Чонгук, вы оба сломали жизнь себе, сломали меня… И это не долбаный эскиз, в котором мы оба с закрытыми глазами можем подправить каждую линию и нанести заново каждый штрих. Это не редактируется. Не стирается. Возвращайся к жене. Кажется, ей реально хреново, — Тэхён выпутался из объятий, ложась на спину и сверля глазами ровный потолок. — Тебе лучше уйти. Ей ты нужен. — А тебе? — А мне уже нет. Чонгук соскочил с кровати, оделся, дошел до входной двери, почти повернул ручку, но потом обессилено сел у порога, опираясь спиной о стену, разглядывая разрисованные детской рукой обои и понимая, что и сам сейчас плачет. От бессилия, от понимания, что Тэ тысячу раз прав. Не чинится сердце. Никто еще не придумал такие детали. И похеренная любовь — это не испорченный рисунок, заново не намалюешь… Тэхён в спальне прислушивался к звукам, но входная дверь так и не хлопнула. Или он ушел очень тихо, или все еще здесь. Ни первое, ни второе не приносило желаемого спокойствия и облегчения. Экран телефона, оставленного Чонгуком на полу, то и дело светился, намекая на то, что ему продолжают звонить. *** Виен несколько мгновений смотрела на потухший дисплей и выпила еще: Гук с Ним. Снова. Стоило ли сомневаться? Она была готова поспорить, что и в постели Чонгук всегда представлял Тэхёна вместо нее. Горько, мерзко, но правда, от которой никуда не деться. Исправит ли ребенок это? Она не знала. Решение напиться было верхом идиотизма в ее положении, но она последовала этой идее. В низу живота болезненно тянуло, пока не превратилось в настоящий спазм, пробежавшийся сильной болью по телу. По бедрам потекла темная кровь, что заставило почти протрезветь, набрать телефон скорой помощи и назвать свой адрес. Кровь шла все сильнее, и Виен уже знала, что с ней.