Бора

К закату лодчонка ведьмака очутилась у причала Набережной марлинов. Несмотря на позднее время, пристань полнилась хаосом процветающего человеческого поселения: топот, скрип колес, гул голосов. Пока при свете факелов усталые работяги, исходясь ворчливой бранью, разгружали последние суда, пьяные пираты весело разгуливали в обнимку, горланя матерные песенки. Никто не повернул головы, не взглянул вслед одинокой фигуре с двумя мечами за спиной и невзрачным сундуком в руках. Гэвин был несказанно рад слиться с толпой — повышенный интерес к его осунувшейся роже или добротным мечам от какого-нибудь заскучавшего гуляки с чесоточными кулаками ему сейчас ни к чему. Перед глазами маячали окна домов, горящие приветливым теплым светом. Среди них на пути ведьмаку попадались таверны да харчевни с витиеватыми надписями на вывесках, но он упорно шел мимо — в любом портовом городке чем ближе ночлежка расположена к берегу, тем сильнее дерут за постель. Не успел ещё Гэвин позабыть за три дня, что он не видел людского жилья, насколько истощал его кошель. Смешно даже помыслить о сравнении с богатствами морских волков, только-только вернувшихся домой на острова Скеллиге после месяцев пиратства и грабежей. Они-то не считали потраченные денежки, не дорожили каждой монеткой. В старом районе, у западной оконечности города нашелся наконец для ведьмака приют. Хозяйка крошечной таверны оглядела его с головы до пят и фыркнула с явным сомнением, но стоило оной заслышать стук крон по столешнице, как личико её преобразилось, посветлело. Заблестели беленькие зубки в улыбке столь же ярко, как серебро в свете камина. Сразу и комната нашлась, и миска ухи, и чарка бражки для сугреву. Видать, давненько сюда никто не захаживал, потому любому гостю, коли он хоть сколько-нибудь платит, радовалась, гостеприимство выказывала. Гэвину то было только на руку. Чудом умудрился он сберечь пару монет. Впрочем, мысли о скорой богатой награде согревали не хуже, чем рыбный бульон, над которым лениво поднимался пар. Ведьмак мигом сглотил еду, не различая вкуса, опрокинул в себя чарку с выпивкой и направился в комнату, пока окончательно не разморило его от сытости и тепла. От острова морского молодца плыл он до самой Набережной марлинов без передышки, смотрел напряжённо по сторонам — нет ли погони, засады. Оттого не ел он, не пил, только изредка отвлекался, чтобы свериться с картой. Смута охватила в те долгие часы его разум и сердце. Не струсил ли, не продался? А то не зря ли ходит дурная молва о ведьмаках из школы Кота? Или правильно он поступил, ибо то была верность Пути, ремеслу охотника на чудовищ? Ведь нелюди изворотливы — кто не кидается с ревом из раскрытой зубастой пасти, тот заставляет плясать под свою дудочку хитростью, жалостью, лживо-ласковым словцом. Всё детство в ведьмачьей крепости ему это вдалбливали в бедовую головушку, а затем и на собственной шкуре убедиться пришлось. Отчего тогда, стоило на миг прикрыть веки, Гэвин видел пред собой скорбные серые очи? Однако в стенах таверны усталость взяла верх. Приятная тяжесть в желудке и пуховое одеяло на плечах смели все чаяния за порог. Сон пришел легко, да надавил на грудь тяжестью нагруженной конной повозки. Ворочался Гэвин полночи. То духота его мучила, воздух в лёгкие не шел, то озноб пробирал, судороги раздирали мышцы. И только тьма, тьма перед глазами — ни кошмаров, ни добрых сновидений. Проснуться бы, прервать ночную муку, но и этого Гэвин не мог. Лишь под утро отступил морок, выровнялось дыхание. Видать, совесть замолкла, разжала паучьи пальцы на шее и не душила ведьмака боле. Солнце уже осветило комнату чрез узкое слюдяное оконце, а он тихонько похрапывал. К полудню, что непривычно поздно, Гэвин умудрился выспаться и подняться с постели. Задерживаться в таверне он был не намерен, с какой бы надеждой во взгляде ни кивала ему ещё с вечера хозяйка. Дорога от Набережной марлинов до Дорве, где ждал его ярл, предстояла недлинная, но, если верить карте, тропка поднималась в горы, виляя и извиваясь вкруг ущелий. Взбираться по ней пешему — времяпровождение не из приятных. *** Камски немало поскромничал, назвав Дорве деревушкой. Быть может, некогда это и был захудалый поселок камнетесов, но ныне он разросся до процветающего града с каменными постройками и мощеной главной улицей. На неё ведьмак и вышел. На окраинах нещадно дымили углежоги, раздавался звон кирок с каменоломен, здесь же сновали рабочие и торгаши, дети гоняли лохматых коз прутьями. Дорве кишел людьми, весь шевелился, точно гигантский муравейник. От шума закладывало уши. Гэвин повернул голову вправо и уставился в лицо обросшего бородой мужика с гнедыми, сбитыми в колтуны космами и удивительно знакомым шрамом на носу. Он резко остановился, нахмурился, и тот в точности последовал его примеру. После скитаний по морям и осточертелым пещерам ведьмак с трудом узнавал себя в зеркале, выставленном кем-то на веранду у порога. Он задрал голову к вывеске над дверью и сразу понял, где оказался. На выбеленной дощечке, украшенной рисунком ножниц и знахарского инструмента, аккуратно выведена была надпись «Андерсон и сын». Рядом с дверью обнаружился и выцветший от времени лист с расценками. Этот Андерсон достаточно грамотно, как для человека из северной глуши, расписал свои услуги, начиная с выдергивания почерневших зубов и ампутации конечностей и заканчивая стрижками да бритьем. Ниже следовала приписка (на треть листа) о том, что за криво вправленный нос деньги не возвращаются, каким бы симпатягой ни был его обладатель до того, как полез дебоширить и оный, собственно, ломать. Гэвин пфыкнул — цирюльник здорово его позабавил. Он почесал подбородок и призадумался, внимательнее вчитываясь в цены. Самостоятельно ведьмак бриться не любил, да и не сделаешь это мечом, смотрясь в гладь озерца, а к ярлу явиться следовало в виде более опрятном, чем у дикого медведя из тайги. Теперь, когда до вотчины Камски, а значит и платы за заказ, было рукой подать, тратить последние кроны он не страшился. Гэвин отворил дверь и зашёл в цирюльню. Комнатка небольшая, заставленная утварью, освещалась сальными свечами, толстыми, блеклыми и страшно кадящими. Над одной из них, что оплавленным основанием почти намертво срослась со столом, навис коренастый мужчина. Он перетирал в ступке травы или ещё что — с порога было не разглядеть — и на склоненное лицо его упали седые пряди. — День добрый, — Гэвин шагнул ближе к столу, зажав между пальцев монету для платы. — Мне бы бороду сбрить. Цирюльник хмыкнул, неторопливо распрямил спину и окинул ведьмака таким взглядом, от которого искорки пробежались по позвоночнику, ущипнув за копчик. Мужик он был немолодой, но ещё весьма крепкий, привлекательной наружности. Простая белая рубаха с вышивкой у ворота эдак натянулась на мощных плечах, что ведьмак посмотрел-посмотрел, сглотнул вязкую слюну и отвёл взгляд в сторону. В другое время и в другом месте он рискнул бы, быть может… но не сейчас, не с заказом на закорках. — Нда? — он вытер руки о кожаный передник, обогнул стол и оперся о него широкой дланью. Блеск монеты в руках гостя сдобрил его, смягчил строгое выражение лица. — А, так ты из пришлых. Местные-то увальни стричься не жаждут, всё больше с больными зубами да ушибленными пальцами приходят, а то и после потасовки хмельной, — брови его сероватые взметнулись на лоб, подбородок, покрытый аккуратной седой бородой, задрался несколько надменно. — Только те зачастую с оплатой надурить стремятся, чтоб их варги за гузно сцапали!.. — Об этом беспокоиться не стоит, — усмехнулся ведьмак простецкой ругани и опустил 5 крон своих на стол, практически все оставшиеся денежки, получив в ответ одобрительный кивок. — Вот такой подход мне по нраву, — живое лицо Андерсона словно засияло в тускловатом свете свечей, озаряя цирюльню. Он ловко подхватил стул с обратной стороны стола и поставил перед Гэвином. — Присаживайся, обожди немного, отдохни, а то ты смахиваешь на человека, который очень уж долгое время шлялся в глуши. — Ха, ведь так оно и было, — ведьмак уселся, откинулся на спинку, ногу на ногу сложил и привольно локоть на стол составил, уткнув кулак в щеку. Сундучок, который весь путь приходилось в руках нести, оттого что зараза эта в котомку не влезла, он опустил себе на колени и левой ладонью накрыл. Андерсон пересёк комнатушку, пробрался к тумбе, на который разложены были инструменты брадобрея: всевозможные расчёски и гребни, ножницы разных размеров и бритвы. Он заградил спиной обзор, но Гэвина мало интересовало, чем тот орудовать собрался — бритье никаких чудных инструментов не требует. Пилы и щипцы остались скучать на полках, пока цирюльнику не подкинут работенку погрязнее. Тот задрал голову к потолку, втянул в грудь воздуха поболе и крикнул басом так громко, что, казалось, стены содрогнулись: — Коул, спустись и набери воды в таз! — в следующий же миг послышался скрип половиц сверху и путанный топот, будто от перепуганных кур в курятнике. — Да пошустрее! Ведьмак присмотрелся к темному углу, куда повернулся в ожидании Андерсон, поднапряг зенки хорошенько и рассмотрел наконец крутую лестницу, ведущую на второй этаж. Вскоре появилась на ней тоненькая фигурка, мелькнула белокурая головка — то вприпрыжку спускался Коул. По-видимому, располагалась наверху жилая комната и мальчонка приходился цирюльнику сыном. Вспомнилась как раз надпись на вывеске у входа. Он споро управился с выданным дельцем и был отпущен на все четыре стороны. Впрочем, уходить мальцу явно не хотелось — больно заинтересовали его мечи и загадочный коробок ведьмака, да только отец одарил того лёгким подзатыльником, стоило ему зазеваться, и прогнал, дабы не путался под ногами. Гэвина сия сценка премного позабавила, еле удалось сдержать смешок. Пущай Андерсон изо всех сил старался выглядеть суровым и строгим, в лице его светилась непередаваемая нежность, эдакая забота матери-медведицы. — Значится, гладко выбрить надобно и всё? Ну хорошо, — после слов этих цирюльник взялся за работу. Ведьмак сидел недвижим, запрокинув голову, чтобы упростить задачку цирюльнику и покончить с бритьем поскорее. В один лишь момент он нервно шевельнулся — когда лезвие прошлось по горлу у самого кадыка. Против рефлексов ничего не попишешь! По окончании Андерсон смочил полотенце в тазу с водой, смыл им оставшиеся волоски и подал Гэвину зеркальце. Тот глянул мельком, убедился, что вновь видит в отражении цивилизованного человека, а не невесть какого заросшего зверя, да кивнул удовлетворённо. — Достойная работа, — не мог он не похвалить цирюльника — так и тянуло разговор с ним завести, голос бархатный послушать. — А то! — тот, явно польщенный, растянул губы в улыбке, сверкнул ровным рядом зубов, а затем состроил заговорщицкий вид. — Слушай, а не окажешь милость?.. Видишь ли, я раньше сам странствовал немало, страшно на мир поглядеть желал, а теперь с цирюльней этой и мелким за порог-то выбраться некогда. Раньше частенько заглядывал ко мне один, а сейчас, эх… — он досадливо взмахнул рукой. — Порадуй старика, расскажи-ка, откуда да куда путь держишь, что слышно в последнее время? Заодно по чарочке эля, а? Да не боись, сильно я тебя не задержу. Гэвин собрался сначала возмутиться, что совестно должно быть Андерсону стариком зваться. Только потом думы закрались, можно ли честно с ним говорить, а то сказочки сочинять он был не намерен, устал завираться. Страх сей тут же показался глупым и надуманным. Ну что ему простого брадобрея бояться. Да и было бы, что серьезного скрывать, особливо если в подробности не вдаваться, концовку путешествия умолчать, историю сирены замять. Ладно уж, почешет языком, сидя в тепле и приятной компании, а там можно и в путь с новыми силами — до заката до Камски добраться времени хватит. — Что ж, времечко у меня найдётся, — ведьмак расслабил плечи, отбил задорную дробь ногтями по крышке сундучка, настраиваясь на лад. Внезапно потянуло его похвастать слегка. — На острова Скеллиге я не из праздного интереса сунулся, а по заказу от ярла вашего, наместника Ундвика. Дельце я выполнил, теперь к нему путь и держу. Ждёт он меня к вечеру, подготовив награду. Щедрую, бесспорно. Цирюльник легко, точно пушинку невесомую, подхватил табурет, что стоял у стены, подвинул его, дабы к собеседнику поближе быть. Из-под столешницы вынул он бутыль темно-зеленого стекла да две деревянные кружки. Эль потек в них бурлящей рекой с отблесками золота, пока пена не нависла над краем. Уселся цирюльник всё же так, что их с Гэвином разделял стол. — Да неужто? — брови Андерсона полезли на лоб, рот дернулся в недоверчивой ухмылке. — Для какой такой работенки господин Камски иноземца нанял, ещё и ведьмака? Не пойми превратно. Ярл наш — человек скрытный, недоверчивый даже, дела обычно только с приближенными людьми ведёт. Оттого и удивительно мне слова твои слышать. Оба они отпивали свой эль, и беседа оттого велась поразительно вольно для незнакомцев. — До него дошли жалобы рыбаков на сирену, что вредит улову на западном побережье. Говорили, мол, дерзости чудищу хватало к Набережной марлинов нос совать, прямо к берегу подбираться. Только непростая то рыбка была. Может, слыхивал россказни о мужике с рыбьим хвостом в здешних водах? — цирюльник коротко кивнул в ответ да упер ладонь в щеку, готовый к продолжению истории. Гэвин развел руки в стороны, заговорил будто бы веселее. — Так вот это и заинтриговало ярла. Пожелал он разузнать о сирене побольше, за тем разыскал знатока нелюдей, следопыта, меня, ведьмака. — Дальше-то что? — увлекся цирюльник рассказом. Из речи его испарилось былое недоверие, как пылинку ветром снесло, а голос наполнился нетерпением. Кружку свою он успел уж опустошить и наполнить во второй раз. — Скажешь, не приврал народ? Гэвин довольно улыбнулся, глотнул северного хмеля, чтобы горло смочить. — Не-е-ет. Видел я сирену, в логове его побывал и забрал с собой гостинцы для ярла, — ведьмак указал на сундучок, но открыть его, показать содержимое не предложил. Андерсон, правда, и просить не стал. — Дааа… Давненько я столь любопытных баек не слушал! — тот почесал седой затылок. — Да и господин Камски вновь чудит. — А ты хорошо ярла знаешь, как я погляжу. Захаживает он сюда подстричься, что ли? — эль развязал Гэвину язык, хотя, казалось бы, куда сильнее. С трезвой-то головой тот его за зубами удержать не мог. — Ха-ха! Ну и шуточки у тебя, ведьмак! — цирюльник выставил палец пред собой, покачал им, словно нашкодившего ребенка поучать собрался, да призадумался вдруг. Улыбка его померкла, надорвался смешок и тяжёлый вздох поднялся из груди, разлился дёгтем по комнате. — Нет, он в Дорве-то изредка появляется, по всем делам людей своих гоняет. В цирюльню мою одно время мальчишка от него бегал, за травами целебными, знахарскими снадобьями и… прочим — инструментом режущим, порой и за дурными, ядовитыми ингредиентами посылали. Добрый малый был, странноватый, но старательный, любознательный. С Коулом, сынишкой моим, быстро сдружился, всё в подмастерья напрашивался. А я и не против был, помощник мне не помешал бы. Только он как-то сказал, что не отпустят его насовсем, не позволят самому занятие выбирать. Я бросил тогда пару слов, мол, не ярлу то решать, — Андерсон понизил голос, наклонился, уткнув взгляд в стол. — Любой слуга на Скеллиге волен от господина уйти. Не раб же он, право слово! Уж несколько недель прошло, как Коннор не появляется. Обиделся иль ещё что стряслось — кто знает, — он принял отрешенный вид, натянул безразличие на лицо, но притом потянулся за кружкой и резко опрокинул ее в себя, выпил эль залпом. В Гэвина будто ледяной водой из кадки плеснули. До жути знакомо звучал рассказ цирюльника, но хуже всего — имя. Имя, которым Ричард назвал своего брата. Более на разговоры его не тянуло, эль стал противно горчить на языке. Ведьмак засобирался в путь, а когда Андерсон уговаривать его решился, начал юлить, наврал тому, что время поджимает. Предложение цирюльника выпить ещё по одной теперь звучало совсем не заманчиво. Улица рабочего городка встретила Гэвина прежним гамом, но ныне каждый звук пилой с тупыми зубцами терзал его слух. Он шагал столь быстро, что почти бежал, не отрывая очи от земли, не обращая внимания ни на шумных островитян, ни на превратности погоды. Пред глазами мелькали камни мощеной дороги и комья снега вперемешку с грязью. Ведьмак упорно отказывался пускать в свои мысли что-либо помимо серовато-бурого месива. Даже думы о близящейся награде, что сулила месяцы сытой жизни, сжимали грудь тисками, выгоняли воздух из лёгких, так что не вдохнуть было и не выдохнуть. Гэвин сам себя не узнавал — никогда он за собой подобных волнений не замечал. И ведь было бы из-за чего гласу совести просыпаться! Из-за сирены, попросившей о помощи, из-за нелюдя, монстра! *** У ворот крепости, где обитал ярл, ведьмак очутился засветло, хотя солнечный диск уж готовился катиться за горизонт. Над каменной стеной возвышалась знакомая ему башня, подмигивающая бойницами, точно желтыми зенками, та самая, что виднелась с берега у Приюта чаек. Гостя вышла встречать белокурая девица, Хлоя, в синем платье. Губки ее сложились в полуулубку, приветливую, но в сумерках придающую нежному личику задумчивый, если не сказать загадочный вид. С мрачным спокойствием следовал Гэвин за прислужницей ярла. Пройдя под аркой, оказались они в узком внутреннем дворе. Здесь тропинка разделялась надвое — налево, к двухэтажному дому с косой черепичной крышей, и направо, вдаль, к башне. Как ни странно, путь к жилой постройке припорошило снегом, и лишь редкие следы виднелись поверх, в то время как вторая тропа была утоптана гораздо более основательно. Притом, двор был пуст — ни стражи, ни челяди, ни одного живого человека в округе. Хлоя ступала по белизне земли в своих аккуратных сапожках, и скрип её шагов еле улавливал слух ведьмака. Сам он на её фоне ощущал себя подкованным конем, гарцующим по брусчатке. Пальцы его беспокойно сжимались на сундучке, легонько скребя по гладкому дереву, хоть на физиономии и застыла обыденная самоуверенность. Девица привела Гэвина в обеденную залу, где во главе длинного стола вальяжно расселся Камски. С огромной лампы с несметным количеством свечей, подвешенной на толстенной цепи под потолком, лился вниз теплый свет, не касавшийся желтыми пальцами только самых дальних углов. Под глазами ярла будто бы чернели синяки, но стоило ему поднять голову, как оказалось, что то были просто тени. Он качнул рукой с бокалом вина, отпил немного и взглянул на вошедших чрез узорчатое стекло. — Добро пожаловать. Надеюсь, меня ожидает увлекательный рассказ, — слова Камски так и сочились нетерпением, а очи с жадностью смотрели на сундучок. Ведьмак, конечно, почуял призрачный запашок угрозы в тоне, но его нелегко запугать — не затейливыми речами уж точно. В конце концов, Камски всего лишь человек. Гэвин шагнул ближе к столу, опустил сундучок на него небрежным жестом и, положив ладонь на крышку, уселся, пущай ему того не предлагали, да заговорил. — Я всегда выполняю заказы, за которые берусь, — он осклабился весело, стёр серьезность с лица. — И держу слово. Ярл медленно кивнул: намеки он распознавать умел и всё-таки был неглуп. Опустошив бокал, поставил его пред собой и с ленцой поманил Хлою одним движением руки. Когда приблизилась и наклонилась к нему прислужница, Камски шепнул ей поручение на ухо. Та улыбнулась мягко, вышла из залы так тихо, так статно, будто плыла по воздуху, и вскоре вернулась с серебряным подносом с витыми бортиками. Уставлен он был всяческой снедью, едой да питьем, но главное — посередине средь плошке и чашек виднелся тугой мешок белого шелка. Несложно догадаться, что набит он был ничем иным как золотом. Ведьмак ослабил шнурок, которым перевязал материю, вынул монету, покрутил её, рассмотрел и довольно хмыкнул. Красиво блестела, как будут блестеть все полторы тысячи крон, коли высыпешь их из мешка на свет. Гэвин всегда думал, что смешон тот, кто говорит, будто золото не греет. Ещё как греет, если заплатить им за теплую постель и горячий обед, за ночь в борделе иль пряное вино. Он позволил Хлое передать ярлу сундучок, а сам поведал тому о событиях прошедших трёх дней и ночей, о первой встрече с Ричардом, погоне и русой сирене-проводнице, что роптала на молодца морского. И о логове Гэвин рассказал подробно, не упустив ни одной детали, умолчав отчего-то только, где находится оно. Не решился он и о флорене упомянуть, и о просьбе найти пропавшего брата. Ему позабыть об этом хотелось до жути, куда там с ярлом обсуждать. Камски, впрочем, явно поверил ведьмаку и выглядел довольным, словно сытый куролиск. Он дождался окончания истории, прежде чем откинул наконец крышку сундучка и принялся изучать содержимое. Худощавые пальцы его вытряхнули из мешочка на ладонь прядь волос, превратившуюся в колтун, и чешуйку с хвоста сирены. Пока ярл не мог нарадоваться сувенирам, изучал вещицы с видом знатока чудовищ островов, Гэвин тоже не тратил времени зря. Коли в знатном доме пожелали ему оказать гостеприимство и накормить ужином, так зачем нос воротить. Это было бы невежливо даже, верно? Он без тени стеснения набивал живот мясом — то ли козлятиной, то ли дичью — умял пару свежих лепешек вприкуску да и добрым заморским вином не побрезговал. Камски довольно скоро успели наскучить волосы с чешуей, и внимание его перескочило слизистой жабой на новую забаву — ножик с рукоятью-ракушкой. От странной ухмылки, что растеклась по его лицу, кому угодно стало бы не по себе. На краю сознания мелькнула вдруг мысль, не отравлена ли часом еда иль питье. Больно хитрая рожа у ярла для честного и, тем более, щедрого человека. Ведьмак взглянул на Хлою, которая тенью замерла позади своего господина, склонив набок голову. Не про яд ли тот нашептывал ей? — Ты славно поработал, ведьмак, — Камски заговорил столь резко и неожиданно, что Гэвин подавился куском печеного картофеля. Он откашлялся как можно тише, а вместе с тем и мрачные думы испарились, как не бывало. — И потому я хочу предложить тебе новый заказ. Теперь, когда ты познакомился с нашим хвостатым другом и знаешь, как его разыскать, дело остается за малым… — Э-э-э, минуточку! — ведьмак выставил пред собой ладони с растопыренными пальцами, будто мог таким образом отгородиться от речей ярла, от перспективы вновь смотреть Ричарду в глаза. — Не думаю, что смогу задержаться на островах. Скоро зима и вернуться на материк будет проблематично, а здесь на мою беду супротив чудищ предпочитают нанимать рубак из местных храбрецов. Про ведьмаков если кто и слыхивал, то не доверяет. Да и в Королевствах Севера осталась парочка-другая договоренностей… — он изо всех сил навешивал лапшу на уши Камски, лишь бы увильнуть от разговора, не говоря уже о заказе. — Понимаю… я и сам занятой человек, но выслушай условия, прежде чем отказываться, — по голосу ярла было ясно, что тот не допускал даже мысли о подобном исходе. Он сцепил пальцы в замок, уперев локти в стол, и опустил подбородок на них. — Проси любую награду — я могу заплатить тебе столько, что о работе и золоте не придется беспокоиться не один год. Взамен мне нужно одно — Ричард, живой, у моего порога. Хочешь — уговори по доброй воле, хочешь — замани хитростью или вовсе связанного в мешке притащи, дело твоё. Пока он дышит, любой метод сгодится. Гэвин хмуро глядел исподлобья, да не в хитрые очи напротив, а на мешок с кронами, что по-прежнему лежал на столе. — Не сочти за дерзость, ярл, но на кой черт тебе сирена в крепости сдалась? Чтоб в бадье с соленой водицей его заставлять сидеть и любоваться? — он решился поднять глаза на Камски. Коли хамить, так с гордо поднятой головой. — Не удержишь ведь. Ведьмак не сразу понял, какую глупость сморозил, как фразой одной выдал себя с потрохами. Однако ярл то ли пропустил всё мимо ушей, то ли умело сделал вид, но даже бровью не повел. Только вот за его плечом шелохнулась тень — Хлоя дернулась пугливо и сжала бледные руки в кулачки. — О, поверь, это последнее, о чем тебе следует беспокоиться, — Камски поднялся со стула, обманчиво нежно прижав к боку сундучок. Расставаться со злополучным ножом он, похоже, не собирался. — Даю тебе сутки на размышления, надеюсь, ты сделаешь правильный выбор, — он развернулся к прислужнице. — Хлоя, проводи нашего гостя к выходу, как только он отужинает. Уже в дверях, что вели к коридорам и комнатам крепости, ярл притормозил и бросил через плечо прощальные слова, точно обглоданную кость кинул в урну: — До встречи, ведьмак. *** Затягивать с едой Гэвин не стал. Находиться в пустой зале не было ни смысла, ни желания, да и аппетит попросту пропал. Хлоя вышла следом за Камски, быть может, дабы проводить его до покоев или по неведомым правилам этикета, и вернулась на свой пост у стола, когда ведьмак уже отодвинул от себя поднос, покончив с ужином. Никто из них не обронил ни слова по пути до высоких распахнутых ворот у крепостной стены. Стоило им приблизиться к выходу, как белокурая девица внезапно остановилась, ухватилась за ткань рубахи на локте ведьмака. Крепко взялась она, так что тому с места было никак не сдвинуться. Гэвин заглянул ей в лицо и удивился, каким осунувшимся и напуганным казалось оно в вечернем сумеречном свете. — Погоди минутку, — сбивчивый шепот сорвался с подрагивающих губ Хлои. — Не берись за заказ, прошу. Не богатую награду за него ярл сулит, а погибель. Пропадешь, как и другие до тебя, — она обернулась, покрутила головой, убедилась, что нет лишних глаз, да и сунула Гэвину в ладонь смятый листок. Затем заговорила громко и спокойно, словно не шелестела только что осиной на ветру. — Иди, Гэвин из Ридни, доброго пути. Ведьмак торопливо переставлял ноги, стараясь, правда, не переходить на бег, хотя нутром он мечтал как можно скорее очутиться подальше от проклятой крепости с башней. Предложи ему кто пройти сквозь телепорт на материк, он согласился бы, не раздумывая, пущай от подобной магии к горлу поднимается тошнота. Буквально. Бумагу, переданную Хлоей, Гэвин развернул лишь сидя с подсвечники в руке на постели в комнате, которую он снял в очередной таверне в Дорве. То была страница из журнала, навроде тех, что ведут учёные мужи и чародеи — такие встречались в библиотеке ведьмачьей крепости. Но если в рассыпающихся от старости фолиантах говорилось о травах и зельях, ингредиентах для эликсиров из частей тел монстров и медитациях, то здесь описывалось нечто иное. Автор, по всей видимости Камски, сухо излагал наблюдения, длительные и определенно важные для него. Суть терялась, ибо страницу вырвали где-то из середины, притом небрежно — почти половина листа так и осталась в журнале. Однако от слов, которые удалось разобрать, Гэвину становилось не по себе. Камски писал о седьмом образце так отстраненно, будто тот являл собой соломенную куклу для тренировок с мечом, а не живое существо. Ведьмак поначалу решил, что седьмой — птица, у которой отрастали перья после болезни. Он хмыкнул себе под нос. Зачем, интересно, ярлу сдалась какая-нибудь чайка с лишаем или чем там болеют крикливые твари? Вскоре смеяться расхотелось. Гэвин читал про отрастающие перья и мощный клюв, которым седьмой отдирал куски мяса, придерживая тушу руками. Двумя обычными человеческими руками, с пятью пальцами на каждой и коротко стриженными ногтями. Обратная сторона листа пестрила неясными вычислениями, расчетами да таблицами с цифрами. Лишь на полях, очертив прямоугольник, Камски оставил заметку, совсем маленькую. В углу стояла дата месячной давности. «Наблюдения за образцом номер 9 временно приостановлены до его возвращения. Необходимо найти нового слугу. Коннор перестал быть полезен, пришлось его устранить»