Бора

Голубятни, по убеждениям ведьмака Гэвина из Ридни, были так же очаровательны, как и логово десятка гнильцов. Находясь в обители почтовых птиц в порту Набережной марлинов, он лишь укрепился в том мнении. Бесконечное курлыканье наждачкой терзало чуткий слух, заставляло сжимать зубы до скрипа, да и запах, если не сказать зловоние, птичьих испражнений немало пронимал даже ведьмака, привыкшего ко всякому. Впрочем, наглый мальчишка-подмастерье в куртейке, замызганной бело-зелеными пятнами очевидного происхождения, был хуже всего. Он, казалось, поставил целью своей жизни задавать нелепые, занудные вопросы и сдирать баснословные суммы за отправку даже самых крохотных записочек. Видите ли, путь от Скеллиге до Новиграда неблизкий, проходит над морем — итак немного голубей на сей маршрут натаскано, дык ещё и зимние ветра птицам крылья ломают. Поспорил Гэвин с юнцом, попрепирался, побранился, да сдался в конце концов. Чем скорее вылетит пернатый гонец с письмецом, к лапке привязанным, тем вернее оно у Тины в руках окажется. Золотишко-то грех ведьмаку жалеть, не прохудится ярлов мешок от эдакой траты. Только бы чародейка не отлучилась из города куда и посыльный новиградской почты разыскал её в прежнем жилище. Давненько они не виделись — уж год минул, а то и поболе, с последней встречи, крайнего разговора. Ещё делая первые шаги на Пути, Гэвин повстречал Тину, столь же зелёную, как и он сам, сдружился с ней на почве неприязни к зазнавшимся наставникам и бездушным чудищам, пущай порой те принадлежали к человеческому роду. Они с чародейкой сходились и в особых, кхм, предпочтениях и рады были иметь поблизости кого-то, перед кем не нужно скрываться. Так сложилось, что стоило одному попросить помощи, что бы то ни было, второй в ней не отказывал. Никогда. Все надежды, все чаяния ведьмака ложились на то, чтобы ничего не переменилось, и Тина откликнется, примчится на холодные острова в мгновение ока. Гэвин не брал с собою котомку с пожитками на вылазку в крепость ярла — при нём остались лишь мечи да деньги, предусмотрительно припрятанные в скрытых под одеждой карманах и в сапогах. Как чуял ведь, что в таверну в Дорве, как и в сам рабочий городок, вернуться он уже не сможет, попросту не рискнёт попасться на глаза подручным Камски. Быть может, о тайном визите в башню малая не проговорится, а сам алхимик не прочухает, но тогда ведь Камски будет ждать ведьмака, уверенный в безотказности оного. Бес с ним, со старым лежаком да протертой сумой. В порту Гэвин подумывал было и таверну подыскать со свободной комнатушкой, дабы денёк переждать, пока записка к чародейке прибудет. Та непременно воспользуется магией телепортации, ибо зимой в северных краях плавания на морских судах не только мучительно долгие, но и рискованные до жути. Ярые шторма разбивают корабли в щепки, будто шутя, с той же легкостью и частотой, что и телепорты — тела неумелых колдунов. Тина, конечно, давно уж к последним не относилась. Потому ведьмак указал ей для встречи мыс, что пролегает на северо-западе от Набережной марлинов. Ричард напросился присутствовать, а спорить с сим упёртым морским бараном означает лишь время попусту тратить — вот и ошивается тот теперь у берегов близ назначенного места. Дойти туда по суше Гэвину не составит труда, да и дорога — два шага, сущая ерунда. Собственно, ничего не мешает ему отоспаться ночку под пуховым одеялом, попотчевать себя добрым обедом, сидя у камина, слушая потрескивание полешек, но… Неспокойно на душе было, точно каждый взгляд прохожего, каждый выкрик из толпы гнал ведьмака прочь. Чуял он, что на диком берегу покойнее ему станет, а за разговором с сиреной, будь он неладен, время ласточкой промчится. Что ж это делается, куда мир катится, коли охотнику на чудовищ общество нелюдя милее мирской суеты простого народа сделалось? Отвернулся Гэвин от дум, добрел до харчевни, что вдобавок лавчонкой служила, отдал там горстку крон за бурдюк пресной воды, кожаную фляжку с хмельным северным мёдом для сугреву, прикупил снеди, чтобы двоим наесться хватило вдоволь, суму новую выторговал, а про комнату словно позабыл. Покинул он портовый городок, оставил мощёные улочки за спиной, не успело солнышко к горизонту катиться начать, ступил на тропинку к мысу, снегом припорошенную, и был таков. *** Зима пришла на острова по обыкновению своему неожиданно. Казалось, вчера ещё она решалась разве что в оконце заглянуть, покрыв его инеем, а сегодня уж выплясывала вовсю посреди двора, запевая вьюгою, юбкою метели поднимала да сквозняки по дому гоняла. Ричард привычен был к эдакой резкости, порывистости, но раньше-то он наблюдал строптивые повадки погоды со стороны, грея косточки за толстыми стенами ярловой башни. Ныне же холодные течения одолевали его, сковав ледяными кандалами — и как только вольные сирены, закаленные морские девицы, переживают зимы из года в год? С уловом тоже дела обстояли нерадостно. Рыбьи косяки, ведомые древним инстинктом, покинули летние подводные угодья. Ричарду попалась пара мелких костлявых созданий да старый рак, под хитиновым покровом коего мясца оказалось с гулькин нос. К счастью или к горести, тут уж как посмотреть, глубокие раздумья, завладевшие естеством сирены, задвинули чувство голода в дальний угол, затмили его собою. Затянуло его в пучину догадок и сомнений. По всей видимости выходило, что Ричард всего-навсего опытный образец, эксперимент, блестяще в лаборатории алхимика созданный, только его целям служить обязанный. Важно ли, в кого вырасти он мог, как бы жил, чем занимался, останься человеком? Колдовством неимоверной силы и премудрости вылепил Камски сирену из ребенка — едва ли найдется чародей, чье могущество способно обратить содеянное вспять. Если и отыщется сей кудесник и хватит ему в уплату всех сокровищ, что собраны Ричардом на тайном острове, то что ж дальше? Иной жизни, кроме как будучи «ручной» сиреной, тот и не знает. Зато чтением работ учёных мужей, историков и мудрецов себя отвлечь можно — об обустройстве золотой клетки для любимого творения Камски не забывал. Начинал уж он подумывать, что разумнее выйдет вернуться к роли своей, приписанной ему чужим человеком, но простой и ясной, без растерянности и метаний, обвязавших путами, заманивших в трясину и тянущих на дно. Долго ли, коротко ли Ричард наматывал круги по гавани и тяжким мыслям, но привели его хитрые течения к заветному мысу, где ведьмак обещал с чародейкой из южных земель его познакомить. Сказал перед уходом, мол, лишь она откликнется на их зов о помощи и властью необходимой наделена, ибо грубой силой с ярлом не совладать. Затуманенными очами оглядел он пологий берег. Вдали словно бы почудился ему силуэт человеческий, точно мужчина с поклажей за спиной идёт по тропе к морю. Присмотрелся молодец, сощурившись, понял, что и правда путник приближается. Пуще прежнего подивился Ричард, когда узнал лицо Гэвина, спокойное и напряжённое одновременно. Неужто случилось неладное, раз тот на день раньше на назначенном месте появился? Или же ведьмак к сирене пришел, тревожась о нем, одиночество скрасить решил? Ричард мрачно усмехнулся своим нелепым мыслям. Подобрался морской молодец к берегу, но остался на мелководье, поджидая Гэвина. Тот непременно заметил его ещё издали, только виду не подавал. По лицу понятно — сомневался, что сирена обрадуется его неожиданному визиту. Не без причины — прилично поднасолить он Ричарду успел, по больному бил нещадно, хоть и исправился, когда правду выведал. Боялся токмо молодец, что ведьмак из жалости к нему подобрел. Страшнее огня боялся. — Посмотрите-ка, кто встретить меня изволил, — Гэвин растянул губы в скособоченной улыбке, шутя привычно грубовато. Странным образом утихомирило это бурю в голове сирены, отвлекло от терзаний душевных. — Не ждал меня так рано, поди? Письмецо чародейке я отправил, не боись, а прочих занятий в порту не нашлось. Да и не угадаешь, как скоро Тина явится, голубиная почта — штука столь же непредсказуемая, как и телепортация, — он развел руки для пущей убедительности, а затем замер и замолк, затаился будто. Ричард не переставал дивиться, как болтливы бывают порою люди, точно язык у них во рту не умещается. Он выполз на сушу, скользнул к ногам ведьмака, оставляя позади хвоста след на песке, выпрямился, так что стой он чуть ближе, совсем вплотную к Гэвину, тот бы коснулся макушкой его подбородка. — И ты решил скрасить вечер, торча на промерзлом берегу в обществе сирены? Ещё и перед самым штормом, — морской молодец повёл носом по ветру — пахло дождем и молниями. — Не похоже, чтобы кое-кто торопился спрятаться в укрытие, — шпильки Ричарда лишь раззадоривали Гэвина, ничуть его не задев, не обидев. Тот окинул его взглядом странным, будто оценивающим. — Да, — не нашлось у сирены ответа лучше краткого и честного. — Значит, деваться некуда, вместе пойдем искать? Не для того я яства посытнее да повкуснее выторговал в лавке, с собой за спиной приволок, — ведьмак махнул головой назад, на серый мешок. — Чтобы голодным и холодным на бушующие волны глазеть. Оно, может, красиво, но не особо прельщает. Ричард было вскинулся, собирался уж рот открыть, дабы возразить, высказать несогласие по старой привычке, но слова едкие застряли в горле, а подбородок словно по собственному хотению склонился в лёгком кивке. *** Своды очередного скального укрытия оказались усыпаны звёздами кварца, на гладких гранях которого играли отсветы пламени костра. Жар от огня сушил чешую, так что сирене расположиться пришлось в отдалении, свернувшись в клубок, подобно огромному змию. За месяц пряток в водах у Ундвика, Ричард почти успел позабыть вкус человеческой пищи — горячей, ароматной и пряной. С немалым аппетитом умял он угощение, что принёс Гэвин, и разлёгся теперь сытый и довольный. Однако от хмельного питья молодец отказался — один только запах отводил всякое желание пробовать. Ведьмака сей поступок ни на йоту не расстроил, разве что дал ему повод для новых шуточек, впрочем, довольно безобидных. Ричард оторвал взгляд от сверкающих кристаллов и устремил его к Гэвину, усевшемуся поверх меховой накидки у самого костра. Тот с явным удовольствием грелся, игрался с огнем, совал в него пальцы, точно в пушистую шерсть неведомого зверя, но отдергивал руки как раз в тот момент, когда пламя готово было цапнуть его своими обжигающими зубами. Вдруг прервал ведьмак незатейливую забаву, отхлебнул из фляги, взболтнул её — всплеска не послышалось, выпит пьяный мёд. Хмыкнул он, откинулся на мягкую подстилку, руки под голову подложив. Молодец морской слыхал, что иных людей во хмелю на разговоры тянет, на буйствования да непотребства. Гэвин же вёл себя так на трезвую голову, а подвыпивши успокаивался, пробирало его ленцой. Ричарда, согретого, с полным животом в сон клонило, а не лясы точить. Да и о чём им беседы вести? О тёмных делах ярловых и мрачных думах, о нелегкой задаче, маячившей на горизонте? Успеется — весь день грядущий на то уйдет. Помолчать же вдвоём оказалось приятно, покойно, точно они добрые давние приятели, а не сирена заколдованная и ведьмак с дурным характером. Прикрыл он глаза, и, быть может, провалился в беспамятство на пару мгновений, да внезапные раскаты грома вдали и неистовые завывания ветра заставили его пробудиться. В стенах природной каменной залы обнаружились трещины, расщелины, сквозь которые прорывался морозный сквозняк. Вход, ничем не загороженный, к счастью, находился достаточно высоко над «лестницей» из булыжников и далеко от моря, дабы взбунтовавшиеся волны не залили убежище — и то хорошо. Однако один из чрезвычайно могучих порывов ветра метнулся внутрь пещеры, разнося вокруг соленые брызги, наступил на красный цветок костра, затушил его безжалостно. Не осталось боле источника тепла, и Гэвин стал ворочаться, сон его беспокоил стылый воздух. Ричард смутно припоминал, что раньше тот таскал с собою нечто навроде мешка для ночёвки, в который кутался с головой. Куда уж ведьмак подевал прежние вещички не выведать, но меховая подстилка явно была непутёвой заменой. Не в силах сирены разжечь огонь заново, да взгляд сочувственный оторвать от дрожащих плеч замёрзшего человека ещё тяжелее. Сжималось нечто в груди, мучило нещадно, стоило о страдальце подумать. К тому же, Гэвин издавал слишком много звуков, сопел шумно, чуть ли не стонал, будь он неладен. Будто ярого шторма было мало! Как тут уснуть? Без четкого плана, какой-либо ясной задумки поднялся Ричард с нагретого места, двинулся в сторону ведьмака. От камней веяло холодом, от сквозняка покалывало обнаженную кожу, но для сирены то был сущий пустяк — с морскими водами зимою ни в какое сравнение не идёт. Молодец немало в своё время книг про охотников на чудовищ прочёл, толковых фолиантов изучил — всюду писали, что те выносливы, бесчувственны и бесстрашны, любые невзгоды и хвори, что простого человека на смерть ведут, им нипочем. Враньё сплошное в текстах. Вон, лежит пред ним прямое доказательство, трясётся от холода — руки его совсем ледяные на ощупь, а под носом сопли засохли. Неважно, сколько монстров тот мечом зарубил, коли зима северных островов его одолеет. Ричард скользнул под бок к Гэвину, устроившись на краешке накидки, да руками обвить то ли побоялся, то ли постеснялся — так и лежал поленом прямым. Ведьмак, впрочем, сам прижался вплотную во сне и затих, задышал медленнее — пригрелся, видать. Всколыхнулась надежда в мыслях сирены, что ему и самому вскоре в сон погрузиться удастся, но не тут-то было. Вдруг стало светло, как днём, — то молния заглянула в пещеру. В следующий же миг гром примчался за ней, проревел точнехонько над головами сирены и ведьмака, ударив по ушам кувалдой. Гэвин дернулся, готовый броситься на врага, подчиняясь инстинктам, только супротив бури с мечом наперевес идти бесполезно. — Что это было? — спросил он сам себя, не рассчитывая толком на ответ. — Бора — ветер, что несёт самые страшные шторма на островах. Спросонья щурился ведьмак, всматриваясь в темноту пред собой, повертел головой, пока не понял, кто уместился с ним на одном самодельном ложе. — Я всё понимаю, Ричи… — по голосу нетрудно понять было, что он лишь удивлён, но не злится, не возражает против компании даже. Для виду повозмущаться вздумал, не более. — Но что ж ты ко мне жмешься? Грозы шугаешься? — Костёр потух — ты начал мёрзнуть. — И разжечь его заново ты не догадался? — Я не умею. И не хочу приближаться к огню — жар сильно сушит чешую, неприятно. — Так и быть, спи, хвостатый, — хмыкнул ведьмак и со словами этими повернулся на другой бок, спиной к сирене. Ричард лежал мирно какое-то время, почти на голых камнях, чтобы Гэвина ненароком не коснуться, не потревожить. Однако сея напряжённая поза мешала ему заснуть, ещё чуть-чуть и мышцы свела бы судорога от нелепых усилий отдалиться. Недолго молодец продержался, плюнул на собственную глупую затею — не сахарный ведьмак, не растает, потерпит сирену рядышком. Прижался Ричард к чужой спине да стал прислушиваться, не раздастся ли недовольное ворчание, не польются ли в его сторону новые насмешки, но ничего не произошло. То ли смирился Гэвин со своей судьбой, то ли попросту уснул. Сирене легче от этого не сделалось, уставился он на обнаженную шею пред собой — не сомкнуть ему очи. Нечто вновь беспокоило его, ворошило дикие мысли, возникшие впервые ещё в позапрошлую ночь, когда наблюдал он за дремлющим ведьмаком в гроте. Ох, и перепугал же тот Ричарда, еле он спрятаться за камнями успел, а то узнал бы, какова ласка лезвия из серебра. А хотелось другого, хотелось… Бес с ним, другого шанса может и не представиться, коли с ярлом они не совладают, запрёт колдун молодца морского за семью замками, а строптивого охотника на чудовищ прислужникам своим умертвить прикажет. Уж лучше пусть оттолкнет его ведьмак, чем гадать и вздыхать о том, что не случилось. Собрался Ричард с мыслями, решился наконец — легонько устами коснулся кожи на шее Гэвина, поразительно горячей ему показавшейся. Отклонился слегка, только чтобы следом ещё один поцелуй оставить, и ещё. Тут-то и прекратил ведьмак спящим притворяться, развернулся лицом к сирене. Однако не сердился он, не хмурился даже — удивлённым выглядел скорее. Точно не верилось ему в происходящее, точно почудилось всё. — Сейчас-то что творится, Ричард? Опять бурю обвинишь? — зашептал он, не то сердито, не то с бледной надеждой, да только еле слышно, дабы не спугнуть ненароком. Сирене было не до объяснений, слова верные в голову всё равно не шли. Зато поглотил его порыв храбрости, дал он волю сердцу, а оно уж рукам, да и телу. Обхватил Ричард ладонями Гэвина за скулы, прижался губами к губам. Испугался на миг, осознав, что целоваться толком и не умеет, не с кем опыта набраться в башне было, но и здесь ведьмак его поразил. Не возразил, не оттолкнул, а приоткрыл уста и перенял инициативу. Опешил молодец, будто не сам первый с поцелуями полез. Навис он над ведьмаком, порывался было и в поцелуе вновь верх взять, несколько неловко языком по небу прошёлся, но стукнулся зубами о зубы. Гэвин куснул сирену за нижнюю губу то ли в наказание, то ли в отместку, да тот не обиделся. И странно, и приятно ему было от ласк, сладко скрутило низ живота. Ричард разорвал поцелуй, чувствуя, что теряет голову, что пора отдышаться. Разочарованный вздох невольно вырвался из груди ведьмака, немало позабавив молодца, потешив самолюбие. Тот прижался лбом к его плечу, пряча лицо, огладил его напряжённый живот, вцепился пальцами в завязки штанов, ослабил их ловким движением и запустил руку под ткань. Гэвин одобрительно потерся носом о шею сирены, чмокнул за ухом, оставив прохладный влажный след. — Ясно теперь, какие книжки ты почитывал в своей библиотеке… — пробурчал ведьмак невнятно, не потрудившись хоть немного отстраниться. Ричарду почудилось, что он ощутил чужую ухмылку на коже. Рука его легла на член Гэвина, задвигалась ритмично, время от времени замедлялась, очерчивая головку. Молодец старался повторить то, что самому ему нравилось, что обычно больше удовольствия приносило. Ведьмак поглаживал его нежно спине, выцеловывал шею, а затем надавил ладонью на плечо твердо, но бережно, явно требуя прекратить и отодвинуться. — Погоди, так не пойдет. — Я сделал что-то не так? — на миг липкий холодный страх охватил сирену. Он будто так и не унялся, по-прежнему ждал, когда оттолкнет его ведьмак, окунет с головой в поток обидных слов, заставит нахлебаться стыда и досады. — Нет, всё не так уж плачевно, просто… — видно, дошло до Гэвина, что за опасения прозвучали в голосе молодца, смягчил он тон. — Ляг на бок, Ричи. От того, как произнёс ведьмак имя сирены, мурашки пробежались вдоль его позвоночника. Как тут было не послушаться, не выполнить просьбу беспрекословно? Гэвин времени не терял — стянул сам с себя штаны, отбросил куда-то в темноту, чтобы не мешались. Придвинулся он вновь к Ричарду, прижался бёдрами к месту, где кожа переходила в грубые чешуи, потерся легонько. — Никогда не делал этого с сиреной… Не то чтобы мне оно сильно помогло с тобой, ха! — на этих словах провел он ладонью по паху молодца морского, осторожно, точно стесняясь грубости собственной кожи, очертил пальцами крупные чешуи, что раздвинулись, обнажая возбуждённый член. Ричард готов был ощетиниться, высказать всё, что думает о шуточках Гэвина, но тот опередил порыв праведного гнева ласкою. Обхватил он оба члена — сирены и свой — прижал друг к другу, двинул рукою, затем снова и снова. Очей своих горящих притом не отрывал от лица Ричарда, следил за тем, как сошлись брови на переносице да уста приоткрылись, вслушивался в сбивчивое дыхание и тихие стоны, что тот тщетно пытался сдержать. Он и сам ластился — накрыл своими пальцами руку Гэвина, потянулся за новым поцелуем, вплетая пальцы в чужие волосы, а когда оторвался от рта его, лизнув губы напоследок, принялся от переизбытка чувств усыпать скулы, и шею, и плечи, и каждый участок тела, до которого только мог дотянуться, краткими поцелуями. Чудилось ему, что кожа ведьмака обжигала, как тлеющие угли, при каждом прикосновении. Ричард не владел собой боле — толкался в ладонь судорожно. Вскоре накрыла его волна удовольствия с головой, почти что сводя с ума, перемешала все мысли. Сам себя не осознавая, вонзил он зубы в местечко между шеей и плечом, которое мгновение назад поцеловал. Заслышал Ричард, как с присвистом выдохнул Гэвин, сжав челюсти от боли, но голос он не подал, не разгневался. Только ещё более мокро и липко стало меж их животами. Пока ведьмак вытирался о найденную впотьмах тряпицу, подумалось сирене, что след от укуса непременно проявится, пущай и ненадолго. Затянется корочкой ранка, заживёт, не успеешь оглянуться, но всё же… *** Наглый солнечный луч, пробившийся чрез щель в каменном своде, ярким светом раздражал глаза, будто прутиком хлестал веки. Ричард проснулся один, укрытый теплым мехом. За те темные часы, что оставались до рассвета, никто и ничто не потревожило его, ни звука не услышал он сквозь дремоту. Вот и Гэвин ушёл совсем бесшумно, не забрав с собой накидку. Поспешные выводы молодец делать был непривычен и начинать не собирался, но коли ведьмаку не терпелось удрать, поджав хвост, то пусть мёрзнет в одном кожаном дуплете, сколько вздумается. Скинул он с плеч «одеяло», приподнялся, упершись ладонями. Невзначай нащупали пальцы сирены слипшиеся, сцепленные коркой шерстяные пряди. Поднёс молодец многострадальную накидку к свету, устремил взор к белесому пятну и сразу понял, отчего Гэвин не пожалел её оставить. Отстирать её было бы несложно, но уж точно не в студёной морской водице зимой, да и сушить некогда. Раз ведьмак не потрудился с этим разобраться, то и сирене оно не надо, пущай лежит в пещере, как диковинный клад, пока не превратится в ветошь. Ричард потянулся, размял затекшие мышцы, встряхнул кожистые крылья — не ценил он их раньше, балластом лишь считал, недавно, вишь, спасла его способность к полёту. Чешуя за ночь, проведенную на суше, неприятно подсохла. Беда не смертельная, но очень уж тянуло погрузиться в воду да поскорее, какой бы холодной она ни была. Морской молодец выполз из пещеры на свет дневной — шторм ушел от берегов, но бушевал ещё вдали, в открытом море, и бора непременно пригонит его назад, поднимет волны выше, как случалось из года в год на островах в начале зимы. Огромный рыбий хвост проскользил по булыжникам, завёрнутым в саван свежей наледи, а когда тело сирены скрылось в волнах, костяной серп на кончике поднял в воздух брызги веером. Солёные воды родными объятьями встретили сирену, охладили пыл, усмирили буйные чувства. Ричард поплыл вдоль берега, держа голову над поверхностью — не утихала в нём надежда, что Гэвин где-то поблизости, что была у него причина покинуть ночное укрытие в одиночку. И правда, не затянулись поиски, обнаружился ведьмак за первым же искривлением скалистого мыса. Стоял он спиною к морю, увешанный холщовым мешком и неизменными мечами в старых ножнах. Да только из-за плеча его виднелась чернявая макушка незнакомки. Издали не разобрать молодцу было ни слова из их речей. Нахмурился он, хотел было уйти под воду, затаиться, но девица заметила его раньше, шагнула вперёд, обогнув собеседника, и махнула рукою в приветствии. — Ты, должно быть, Ричард? Гэвин как раз о тебе рассказывал, — она двинулась в сторону моря — практичное одеяние её не стесняло движений и всё же было элегантно, как и положено наряду чародейки. — Можешь звать меня Тиной. Названный обернулся, стрельнул нечитаемым взглядом в сирену. Не хмурился он и не злился, но и обычной нахальной улыбкой не одарил — словно в глубокой задумчивости пребывал иль заумную задачу решить силился. Ричард выбрался на сушу, самоуверенно выпрямился, насколько позволяло тело сирены, остановившись на расстоянии вытянутой руки от чародейки. Карие очи её смотрели тепло, так что хотелось верить каждому слову. Однако начитан был молодец о чарах иллюзий — излюбленном приеме магичек — и пытался теперь выведать, нет ли двойного дна. Юлить он, правда, не собирался. — Значит, ты прибыла на Скеллиге, чтобы убить Камски? — Ричард спрашивал прямо, не позволяя себе эмоций, не давая голосу дрогнуть. — Элайджа Камски обратился к алхимии и колдовству с дурными намерениями, для целей, что порицаются многими чародеями, — Тина ничуть не смутилась. — Увы, у нас есть лишь неписаные законы, но относимся к ним чрезвычайно серьезно. Нашлись те, кого возмутили деяния Камски — они вскоре прибудут сюда вслед за мной, чтобы вынести приговор. Полагаю, он будет наиболее суровым из возможных. К Ричарду вдруг пришло осознание, кем он и прочие пленники из башни являлись для ярла. Они значили не более, чем колдовские травы да коренья или стеклянные колбы для зелий. Кем же они виделись чародеям, что собирались решать судьбу помешанного мага, впавшего в немилость, а вместе с тем и судьбу его творений? Тяжким грузом на сердце сирены легли эти думы. За свою-то шкуру не боязно, но виноватым ощущал он себя пред Кэрой с Алисой, что пострадали из-за их с братом выходки, побега дерзкого. Само нутро бунтует при мысли бросить их на произвол судьбы, да и человек-грифон ничем кары не заслужил. Камски достаточно невинных людей загубил — по его журналу Ричард был девятым опытом, первым выжившим, кто сумел сохранить разум нетронутым. — А как насчёт «образцов»? Что вы собираетесь делать с нами? Гэвин громко хмыкнул, явно желая встрять в разговор, да закрыл рот, не промолвив ни слова, будто бы пристыдился, стоило чародейке повернуть к нему голову, личико своё с нахмуренными бровками показать. Подивился морской молодец, как быстро она спесь с ведьмака смела, легко, точно взмахом пёрышка. Споро смягчился её взгляд, обратился вновь на Ричарда. — Пока ничего, — Тина так чудно́ посматривала то на него, то на Гэвина, что невольно закрадывался вопрос, как много она знает. Не проговорился ли ей ведьмак о прошлой ночи? — Всё зависит от того, какой путь изберёт каждый из вас.