В темноте зазеркалья

Виндзор стрит, 458/30. Галифакс, Канада 21 апреля 2000, 02.12 Иногда Коннору казалось, что Питер способен забыть о сне, еде и вообще о чём угодно в момент, когда в его руках оказывались приборы по замеру электромагнитной активности. Вот и сейчас в широко распахнутых голубых глазах горел огонь азарта. — Коннор, да картина — просто нечто невероятное! Ни одна стрелка не дёрнулась в доме Спрингз, а тут… Нет, ты только посмотри на это! — возбуждённым голосом бесконечно повторял Питер. Коннор вяло взглянул на стрелки, лишь бы Эксон отцепился. Насколько картина невероятная, Коннор чувствовал каждой клеткой тела. И внутренние «показатели» волновали его куда сильнее. — Так что ты видел? — спросил Питер. — Почему решил, что Линдсей там? — Для начала послушай, какую информацию я нашёл в архиве… Коннор принялся пересказывать Питеру прочитанные материалы о «Дарящих любовь». Говорил он долго и путано. Язык не слушался, а мир вокруг то и дело расплывался. Багряные молнии бесконечно мелькали перед глазами, и Коннор, скалясь, тёр виски и брал длительные паузы, чтобы отдышаться. Питер с беспокойством поглядывал то на холст, то на Коннора. Когда тот поведал, как именно ему явилась Линдсей, Питер снова пригвоздил взгляд к полотну. И, положив датчик на тумбу, сделал несколько неспешных шагов к картине. Неуверенно прикоснулся сначала к деревьям, затем к плечу Линдсей, провёл пальцем вниз. — Думаешь, это своего рода портал, и Линдсей засосало в него? Мы видим на холсте… настоящую её? — Я почти уверен, что настоящая Линдсей там. Кого мы видим на полотне, вопрос. — Коннор отошёл от «Дарящих любовь» и сел на диван, не переставая смотреть на картину. — Думаю, её. Но выйти оттуда она не может, в отличие от сущности, пытавшейся меня заманить… — Коннор вздохнул и замолчал на некоторое время. А затем, снова потерев виски, уставился одновременно на изображение Линдсей и куда-то мимо него. — Меня постоянно тянет туда. Невыносимая тяга, перекручивающая мышцы. Словно картина и моё тело — две части магнита, которые усиленно хотят соединиться. И, возможно, для перехода мне нужно уснуть… Питер, ты не представляешь, как же я хочу это сделать. Коннор в очередной раз прикрыл веки, но затем резко мотнул головой, вырывая себя из сладких лап сновидений. — Пока я здесь, можешь уснуть, — невозмутимо отозвался Питер. — Посмотрим, что будет. Выйдет ли снова оттуда дух, принявший облик Линдсей, или она сама. — Я же говорю, вряд ли она сама способна выбраться, иначе почему до сих пор не сделала этого? Если Линдсей стоит в нарисованном лесу с таким лицом, значит, не может сделать шаг сюда. Она просит меня помочь ей. И я должен войти туда, чтобы вывести её. — Дойл, ты спятил?! — эмоционально выкрикнул Питер, резко развернувшись к Коннору. — Допустим, даже если ты войдёшь в картину, кто даст гарантию, что ты сможешь вывести Линдсей? Кто вообще сказал, что оттуда можно вернуться? Питер запнулся, круглыми глазами глядя на Коннора. Тот молчал и не шевелился, и Питер чуть спокойнее продолжил: — Ты сам говоришь, в архиве хранятся записи о случаях, когда изображение на картине менялось, но думаешь, из-за выхода людей оттуда? Очевидно же, что лица становятся другими, когда в магический лес попадают новые жертвы. И чёрт его знает, насколько холст оправдывает своё название. Входить туда — безумие. — Питер, ты ли это говоришь? — искренне удивился Коннор. — Насколько я помню, ты всегда был в первых рядах тех, кто хотел исследовать смертельно опасные феномены. Или чёрные дыры тебя пугают меньше, чем возможность сверкать нарисованными панталонами в галереях мира? — Коннор невесело хмыкнул и скрестил руки на груди. — И что ты предлагаешь? Обречь на верную погибель нашу коллегу, ещё и оставив её с перекошенной ужасом гримасой? — Ну… Согласен, такая себе вариация «Крика» Мунка, которую я бы в свою гостиную не поставил. — Питер в ответ тоже попытался привычно пошутить и чуть разрядить наэлектризованную напряжённой беседой атмосферу. Но, словив тяжёлый взгляд Коннора, понял, насколько шутка вышла неудачной, развёл руки в сторону и мотнул головой. — Коннор, не сходи с ума. Давай сначала соберём все данные. Поверь, я не меньше хочу спасти Линдсей, но не позволю тебе так беспечно рисковать собой… снова. На последнем слове голос Питера дрогнул, и Коннор стиснул зубы, невольно вжав голову в плечи. По спине прошла волна озноба. Коннор никогда не задумывался, что чувствовал Питер, когда получил от него приказ уходить с завода в Архангельске. Но теперь видел — в глазах Питера задрожали те же тени страха. — А я и не такой идиот, чтобы в очередной раз бездумно жертвовать своей жизнью, — буркнул Коннор. — Но я слишком остро чувствую, как полотно сводит с ума, как оно зовёт и заманивает, как меня крутит от притяжения и желания уснуть. — Коннор в очередной раз болезненно оскалился, когда ушей коснулся воображаемый шёпот. — Включай сканеры, я больше не могу держаться. Дальше посмотрим, что будет. Коннор договаривал последнюю фразу, уже ложась на диван. Стоило голове коснуться подушки, он моментально отключился. И провалился в кромешную темноту. Та, спустя всего секунду, озарилась солнечными лучами. На плече Коннора сомкнулись пальцы, и кто-то с усилием принялся его трясти. И Коннор, не в силах открыть глаза, со стоном позвал: — Линдсей… — Нет, Дойл, это Питер, просыпайся… Коннор еле разлепил отяжелевшие веки и с трудом сфокусировал взгляд. Дневной свет озарял помятое, уставшее лицо Питера. Увидев, что Коннор проснулся и приподнялся, Питер отступил на шаг и, прикрывая ладонью рот, зевнул. — Так… Уже утро? — в неверии пробормотал Коннор. Он сел на диване, рассеянно осмотревшись. Взгляд застыл на картине, изображение на которой не изменилось. Глянул на часы. С момента их разговора с Питером прошло около четырёх часов. А показалось — всего одна секунда. Коннор попытался вспомнить, что было после того, как он сказал Питеру включить приборы. Ничего. Ровным счётом ничего. Непроглядная чернота, а затем ударившие по зрению лучи солнца… — Питер, ночью что-нибудь происходило? — Нет, — всё ещё зевая, с трудом выдавил из себя Питер. — Показания приборов всю ночь были высокими, но, как ты видишь, Линдсей в образе злой фейри не сошла с полотна. — Прекрати, — грубо отрезал Коннор. — Твоя ирония тут не к месту. Мне кажется, дело в другом. — Он вонзил взгляд в умоляющую прийти к ней на помощь Линдсей. — Если бы я остался в одиночестве… — Да, если бы ты тут был один, то уже стоял вот там. — Питер мотнул головой в сторону холста. — Скорее всего, безвозвратно! — Мы детально исследуем полотно, — отрезал Коннор. — Проведём изучение рентгенофлуоресцентным анализатором, посмотрим на результаты спектроскопии, — задумчиво протянул он и решительно добавил: — А также измерим мои физиологические реакции на картину. Я хочу знать, что за чертовщина со мной творится и можно ли её как-то остановить. Офис по научным исследованиям и разработкам. Галифакс, Канада 22 апреля 2000, 9.12 Коннор ослабил узел галстука и откинулся на спинку кресла в своём кабинете. В очередной раз потёр воспалённые глаза и, болезненно сощурившись, надавил ладонями на горячий лоб. Ему казалось, что если он в субботу приедет на работу и закроется у себя в кабинете, ему станет легче в полнейшем одиночестве… Но ожидания не оправдались. Минули ровно сутки с часа, как его команда начала детальное изучение «Дарящих любовь». Анализ холста, состава красок и пигментов подтвердил её возраст. Однако стоило учёным войти в квартиру, электромагнитный фон, так потрясший и восхитивший Питера, исчез. Бесконечно бубня от разочарования, Питер никак не сдавался. До самого позднего вечера он делал новые и новые замеры на разном оборудовании и настаивал на транспортировке картины в центральную лабораторию ОНИР. Об этом просили и другие специалисты, приехавшие исследовать «Дарящих любовь». Но Коннор был непреклонен. Настоял он и на том, чтобы изучение не прерывали на выходные дни, хотя данное дело по классификации Управления не входило в перечень тех, которые требовали безостановочного ведения. Но всем задействованным в расследовании Коннор лично пообещал сверхурочные и дополнительные отгулы. Сам он работал фактически без отдыха, стараясь ясно и трезво думать. Но внутри него шла яростная борьба, и Коннор её проигрывал. Картина, уничтожая его волю, побеждала. Пусть паранормальный фон вокруг неё полностью исчез, но Коннор постоянно чувствовал его внутри себя, и он становился только сильнее. Бесконечный зов, звучащий в голове, больше не затихал ни на минуту. — Коннор, приди ко мне… Только ты можешь мне помочь. Не позволяй им забрать картину, иначе потеряешь меня навсегда. Линдсей шептала, умоляла, плакала. И Коннор, рыча от бессилия, сдавливал ладонями виски, закрывал уши, но ничто не заглушало её мольбы. Сначала он не сомневался — его зовёт та самая сущность, принявшая облик Линдсей и пытавшаяся заманить в картинный мир. Но шли минуты, невыносимо длинные часы, и Коннор, глядя на испуганное лицо Линдсей на холсте, всё сильнее понимал — они теряют время. Её время. Линдсей там, её нужно поскорее вытаскивать. И только ему под силу спасти её. Оставалось самое сложное — понять, как это сделать, не погибнув самому. Ни у кого из команды не было никаких идей. Зато каждый считал абсолютно безумным желание Коннора убрать всю аппаратуру из квартиры Линдсей и остаться наедине с полотном. Вчера вечером он лёг спать на диване под прицелом камер и с датчиками, измеряющими его физиологическое состояние во время сна. Как Коннор и предполагал, ничего не произошло. Проводить вторую ночь так же он не собирался. Пусть он спал, но его состояние походило на то, которое наступает на вторые или третьи сутки без сна. Отдых не приносил никакого облегчения, Коннор чувствовал себя измотанным и абсолютно обессиленным. Но все его анализы и исследования отражали только одно — он полностью здоров. И никто из учёных и медиков понятия не имел, как ослабить магнетическое чувство, пожирающее его тело и ум. — Коннор… Иди ко мне! Спаси… Умоляю! Сцепив ладони на шее и опустив голову вниз, Коннор тихо взвыл. Расплёл пальцы, моментально сжав их в кулаки, и с силой ударил по столу. Тяжело дыша и скалясь, схватил папку с материалами дела и швырнул её от себя в угол. Прошло только два дня с момента обнаружения «Дарящих любовь», а по ощущениям — целый год, где каждая секунда сводила с ума, разрывала нервные клетки. Коннору казалось — продлись пытка ещё час, он не выдержит. Тот, который терпел адские испытания в «Улье» и изо всех сил старался сохранить разум на протяжении двух с половиной лет пребывания там, сейчас стремительно его терял с очередной истёкшей минутой мучительной бесконечности. Теперь Линдсей оказалась в опасности, его «якорь» остро нуждался в том, кто вытащит её. Но Коннора никак не покидала предательская мысль — он не настолько сильный «якорь», чтобы вывести из нарисованного мистического леса. Но есть ли у него выбор? Шагнуть в картину, превратившись из живого человека в рисунок, или сойти с ума от разрывающего мозг зова и выкручивающего наизнанку притяжения? А ещё от совести, твердившей лишь одно: он не сможет жить дальше, если оставит Линдсей там, не справится с таким непосильным грузом, если не рискнёт и не попробует отправиться за ней. Коннор достал из кармана зазвонивший мобильный. До скрипа сжал челюсти, увидев на экране имя Адама. За пределами накрывающего безумия вдалеке остались близкие люди, образы которых, словно ластиком, стирало наваждение. — Приезжала Де Марко, — с ходу проговорил Адам. — Привезла одежду для Николь. Спросила, когда ты собираешься навестить дочь. Я посоветовал ей самой уточнить у тебя, а не делать это всякий раз через меня. — В голосе послышались нотки раздражения. — Де Марко… — отстранённо произнёс Коннор, чуть следом не спросив: «А кто это?» С трудом припомнил сам, попытавшись выудить из памяти лицо тёти Николь, но его будто бы сожрал туман. — Коннор? — уже взволнованно спросил Адам. — Ты в порядке? Есть какая-то особая причина, почему ты не приезжаешь второй вечер подряд? — Расследование выпивает все соки, — проговорил Коннор, еле шевеля губами. Он моргнул, и краем глаза заметил в углу кабинета Линдсей в бежевом платье и малахитовой накидке. — Коннор… Спаси… У меня осталось так мало времени. Без тебя я погибну. Приди же ко мне… Громкие рыдания заполнили повисшую тишину в кабинете. И надрывными звуками больно вкрутились в голову. Коннор задержал дыхание, опустив трубку вниз. — Коннор? Коннор! — звал Адам. — Ты слышишь? Что с тобой? Но Коннор больше не хотел его слушать. Он пристально смотрел на Линдсей, которая тянула к нему руки и заливалась слезами. Рассматривал ли он духа, заманивающего его в ловушку? Или свою Линдсей, попавшую в подобие захлопнувшегося для неё капкана? И кем бы ни была явившаяся к нему в кабинет женщина, в эту минуту она наконец добилась своего… Виндзор стрит, 458/30. Галифакс, Канада 22 апреля 2000, 11.13 Приехав в квартиру Линдсей, Коннор отослал прочь работавшего над полотном эксперта из местного музея и запер дверь. Прошёл мимо картины, не поддавшись на огромный соблазн обернуться и глянуть на изображение. Выключил все камеры, сел на диван и не спеша поднял глаза, сосредоточившись на фигуре Линдсей. Зов стих, но сердце принялось проламывать ритмом рёбра, стоило только посмотреть на искажённое страхом женское лицо. Теперь он рассматривал приоткрытый рот, видя только беззвучный зов, и рябь красок вызывала боль в уставших глазах. Мысли снова рассыпались на бессвязные элементы. Но в висках импульсами стучал град неизвестно кем отдаваемых приказов. «Шагни. Забудь. Окажись рядом с ней. Твоё счастье там. Твоя любовь там». Коннор быстро помотал головой, скривившись от боли в шее, и возвёл глаза в потолок. — Ты меня любишь, милый? — внезапно послышался тихий вопрос. — А точно ли я знаю, что такое любовь? — всё ещё глядя вверх, пробормотал Коннор. — Так узнай… — Линдсей заговорила более уверенно и громко. — Я покажу тебе. Я буду любить тебя всегда, ты забудешь всю свою боль и будешь бесконечно счастлив. Ты ведь хочешь, чтобы твоё тело больше никогда не болело? — Я действительно этого хочу… — прошептал Коннор. — Ты вынес слишком много за три прошедших года, — подхватила Линдсей. — Только муки, больше ничего. Ни капли любви, нежности, ласки… Ты заслужил вознаграждение за страдания, как никто другой. Я щедро одарю тебя. — Ты сводишь меня с ума. — Он уверенно отчеканил слова и посмотрел на нарисованную Линдсей. — И заставляешь мучиться, когда я отдаляюсь от тебя. — Ты просто слишком сильно устал. — Губы изображения по-прежнему не шевелились, но Коннор ясно слышал каждое слово. — Не я истязаю, тебя ломает тяжкое прошлое, которое никогда не оставит в покое. Усни, позволь себе отдохнуть и войти в исцеляющий лес. Ты никогда не пожалеешь, что отправился за мной… Я наполню тебя любовью… — Мне действительно нужно наполнение любовью, — твёрдо попросил Коннор. — Здесь. Выйди ко мне, Линдсей. И останься со мной здесь. Я не хочу идти за тобой туда. В ту же секунду по ушам ударил жалобный плач. — Спаси. Мне не выбраться без тебя… Приди ко мне. Коннор хмыкнул. Дух или демон, живущий в картине и принявший облик Линдсей, словно издевался, то заманивая обещанием любви и счастья, то надавливая на желание выступить спасателем для угодившей в ловушку Линдсей. Вот только если в соблазнительных словах явно улавливались подвох и дьявольское искушение в каждой нотке голоса, то в мольбах всё чётче слышались интонации Линдсей. Может, и они лишь иллюзия, обман и выгодный путь, чтобы получить желаемое — затянуть его туда. Коннор потёр левую сторону груди и заговорщицки улыбнулся, глянув на картину исподлобья. Там его обещали любить и исцелять. Но в свои тридцать девять лет он наконец начал узнавать, что такое настоящая любовь. Любовь, вмиг ставшая чем-то куда более сильным, чем просто «якорь», призванный сберечь бьющийся на осколки разум. Любовь, выстукиваемая каждым ударом ожившего сердца. Любовь, ожидавшая его здесь, а не где-то там… Любовь, так сильно нуждавшаяся в нём. Любовь, которую он не мог предать и оставить… Отчаянно веря в иную силу притяжения, способную вернуть его обратно, Коннор откинулся на диванные подушки, закрывая веки. Он хорошо помнил, насколько быстро потерял контроль и забыл обо всём, когда Линдсей завлекала его в нарисованный лес. Думал, что грезит и происходящее нереально, так почему же не пойти вместе с ней, куда бы она ни вела? Но прочно засевший в сердце образ не дал ему бездумно сделать опасный шаг. Вот и сейчас Коннор приказывал себе не забыть, не позволить дурману стереть до конца самое дорогое, ярким огоньком мерцающее в погружаемой в туман памяти… — Иди же ко мне! — Вскрик разорвал тишину и зыбкое, дрожащее то багровыми, то синими всполохами полотно сновидения. Коннор встал с дивана и стремительно направился к картине. Прикоснулся к ней, не ощутив кожей шероховатость краски. Пальцы легко прошли сквозь холст, но взгляд упёрся в нарисованную Линдсей. Она, как и прежде ослепительно улыбаясь, пристально смотрела блестящими глазами. И, больше не медля, Коннор сделал решительный шаг ей навстречу…