Музыка для атмосферы: https://youtu.be/enZ4CaNLdEo
Том Марволо Реддл.
Сложно было представить Хогвартс без этого ученика. В течение шести лет за преподавательским столом его имя звучало неоднократно: Тому пророчили успешное будущее, отмечали трудолюбие и целеустремлённость, восхваляли его знания по всем предметам, ведь он был лучшим везде. Это было не обобщение: он действительно был лучшим учеником, лучшим дуэлянтом и школьным старостой — слизеринская брошь говорила сама за себя. Ему доверяли не только учителя, но и готовы были отдать свои сердца многочисленные поклонницы. Том пользовался огромным спросом среди женской части Хогвартса, ведь никто не мог устоять перед его воспитанностью, обаянием и умом. По школе даже ходили слухи, не посланник ли он самого ангела: Том был настолько идеальным, что школьницы всех возрастов и факультетов мечтательно вздыхали, стоило ему только пройти рядом или поздороваться. Более смелые всячески сами делали первый шаг, дабы понравиться ему, поэтому приглашали Тома в Хогсмид или просили подтянуть по учёбе. Со всеми заканчивалось одинаково: получали вежливый отказ. В конце пятого курса Том стал взрослеть и, вернувшись после летних каникул на учёбу, изменился настолько, что стал самым обсуждаемым парнем в Хогвартсе. За год он слишком привык к тому, что стоит поманить очередную девушку, и она мгновенно ринется исполнять любой каприз. До этого он лишь отлично убеждал и заманивал в сети сладостными речами, а теперь хватало одной улыбки. Это было весело — ещё одно подтверждение его превосходства. Даже высокородные слизеринки готовы были на всё, чтобы оказаться рядом с ним. Однако Том был разочарован: они не несли ценной информации, знали только правдоподобные сплетни и сдувались в первый час. Однообразие надоело, особенно когда он понял, что ни одна не смогла долго сохранить интерес к себе, выдавая все эмоции и слабость за секунду, стоит ему только начать раздражаться. К счастью для школьниц, на следующий день они уже не помнили его гнев. Наивно продолжали думать, какой он хороший, и открывать глаза Том им не собирался. Мир — и школьный, и магический в целом держался на уловках. Играли все. И тут важен живой талант. Дар от рождения, то, чего не даст ни один учитель. Том слишком хорошо манипулировал людьми, особенно трусливыми, а в сочетании с умением превосходно врать это являлось смертельно опасной игрой, которую он вёл на протяжении всего обучения. Актёрское мастерство было на уровне, притворяясь правильным и воспитанным мальчиком из приюта, Том не только добился успеха, но и сделал себе безупречную репутацию. Люди были слишком легкомысленными и доверчивыми, чтобы развидеть его правильность и доброту. От такого хотелось просто хохотать. Если быть честным самим с собой, Том прекрасно понимал, что ненавидит этот образ: приторная улыбка с подобранными и заученными фразами для предсказуемых действий собеседника, галантность при дамах, согласие на любую просьбу профессоров… Однако именно этот цирк помог ему стать старостой Слизерина. Всё шло строго по плану: он не сомневался, что долгожданный пост старосты достанется ему, и он ему достался, причём без особых усилий. Тому не доставляло удовольствия постоянно следить за своим факультетом, ходить к директору с докладами об их успеваемости, присутствовать на всех школьных мероприятиях, принимать приглашения Слизнорта в «клуб Слизней», где умные и богатые ученики хвастались своими достижениями… но его интересовало другое: как староста, он получил свою комнату, неограниченный доступ к Запретной секции, возможность снимать баллы с факультетов и гулять по коридорам, изучая неизвестные ходы допоздна. Зависело это от репутации или слухов, но многие его боялись. На уроках всегда отвечал только он, никто не осмеливался его перебивать или поправлять, а одного сдержанного, но мрачного взгляда хватало, чтобы скудные людишки никогда не пытались навязать ему свою дружбу. Он в ней не нуждался, в нём нуждались. И всё же благодаря своей наблюдательности, Том смог найти «товарищей»: Малфой, Лейстрейндж, Долохов и Блэк. Это были единственные люди, с которыми он общался на виду у окружающих. К счастью или сожалению, но именно они первые познали настоящую сущность Тома, принеся клятву перейти на его сторону и первыми получить Тёмную метку. Именно они первыми основались в клубе Вальпургиевых Рыцарей, а потом с гордостью стались Пожирателями Смерти. Том неоднократно доказывал своё превосходство во всём: в магии, дуэлях, знаниях, непоколебимости и жестокости, поэтому все четверо долго не раздумывали о своём решении служить Лорду. Милорд, мой Лорд, Господин — они называли его только так, заставляя нежиться в расходящемся по телу тепле. Приятно было знать, что даже чистокровные аристократы садились при нём на поводок: последние сомнения они оставили в день, когда Том впервые выплеснул гнев из-за невыполненного приказа и заставил их корчиться от боли под пыточным заклятием. Тогда глубоко в их душах, помимо уважения, поселился животный страх. Он видел — чувствовал его. Чувствовал и дёргал за нити с особым наслаждением, потому что таких промахов уже во взрослой жизни он им не простит. Уже в конце пятого курса в его комнате хранились наброски Тёмной метки, и ещё ни одна проверка башен их не находила. Для того, чтобы стать величайшим Тёмным магом, требовалось много эскизов для идеального знака, и видеть это чужим глазам не позволялось. Тайная комната Салазара Слизерина уже была открыта, оттуда был выпущен убивший ученицу Василиск, ну и из-за него школа была на грани закрытия. Странно, но каким-то образом Том всё это знал и не был обескуражен, в отличие от других учеников. — Тебе вовсе безразлично, что школу могут закрыть?! — однажды в шоке спросил у него Блэк. Но Том лишь дёрнул бровями и продолжил мешать кофе. Всё уже давно было с его участием. Конечно же, Том смог снять с себя все подозрения, обвинив в смерти когтевранки Миртл непричастного ученика Хагрида, и даже получил за это награду от школы, однако запускать руки всё глубже в тёмные дела он не перестал. Гораций Слизнорт даже направил его в это русло сам, рассказав теорию о крестражах и тем самым только поднявшись в глазах Тома. Его нежелание дало сбой, и всё получилось просто идеально — душа была расколота надвое в том же году. Том создал себя заново. Сам, без чьей либо жалкой поддержки или помощи: накопил знаний, выработал безупречную технику в бою с палочкой, создал очень правдоподобный образ прилежного ученика и построил вокруг себя нерушимую крепость, за которой скрывается настоящее чудовище. Но деток вокруг него было пока что жаль — такого зверя они увидеть ещё были не готовы. Может, потому что ни один сверстник ему не ровня, может, потому что он просто ненавидит людей, но Том не мог позволить кому-то узнать его ближе, а потом использовать. Волной бы обрушил ряд заклятий, но не позволил. Всё остальное было выстроено по чёткому плану, и колесница крутилась — быстро и тихо. Всё шло своим чередом: он не вызывал подозрений и его соратников ни разу не удавалось застать за нарушением правил. Учителя безмерно обожали Тома, разве что Дамблдор недолюбливал, но это только играло на руку — хитрость и осторожность благодаря его присутствию вышли на новый уровень. Но всё же одна маленькая деталь смогла разрушить весь его план с потрохами. Он начал читать почту. Начал отсчитывать минуты до прибытия сов и сжимать в руке кружку, слыша, как та начинает хрустеть. Весь год Тома не покидала надежда наткнуться на описание той жалкой и трусливой девчонки, заставшей его за убийством родственников. Тогда в доме она бежала от него, как от хищника, а в глазах был виден плохо скрываемый страх. Том и сам дал волю эмоциям, позволил злости вырваться наружу — это и правда была его худшая ошибка. Решил, что станет последним, кого жертва увидит в своей жизни. Но никто не смел вмешиваться в его дела, виновата была только она, раз оказалась в доме в неподходящий момент. И было бы всё просто: так же, как с папашей и его роднёй, просто взмахнуть палочкой, и её нет. Однако после произнесённого Убивающего заклятия Тому не стало спокойнее. Девчонка исчезла. В прямом смысле, её тела нигде не было. До сих пор вспоминалось, как губы Тома дрогнули, то ли от страха, то ли от ярости. Он не сыскал её ни в доме, ни во дворе, и вместо того, чтобы незаметно вернуться в приют, пришлось до конца дня ходить по Литтл-Хэнглтону! Заглядывать в окна маглов, подворотни и лавки, пытаясь найти пропавшую. Но поиски не увенчались успехом, и, помимо наказания в приюте, Том обрёл свидетеля его грязных дел. Если эта поганая девчонка каким-то образом свяжется с Дамблдором и всё ему расскажет — придёт конец: его жизни, обучению в школе, будущим планам. В кошмарных снах к Тому являлся профессор и, стирая память, оставлял его в магловском приюте навсегда. И так как Британия участвовала в войне, где часто слышались взрывы и выстрелы, шансы остаться в живых в незащищённом и дряхлом приюте были равносильны нулю. Сейчас его это уже не пугало, смерть теперь обращалась к нему на «Вы». Но девчонку он забыть так и не смог. Руки чесались от желания убить её при первой возможности, чтобы продолжить двигаться дальше и расслабиться. Только благодаря годами выработанному самообладанию и гордости Том смог успокоиться и дождаться отправления в Хогвартс. Он не оставил ни одного следа в доме деда и тщательно прочистил голову дяди Морфина так, чтобы тот взял вину на себя и признался в убийстве родственников. Без лишних расследований его заперли в камере Азкабана, куда он сел уже второй раз, только теперь пожизненно. Поэтому повода волноваться не было — пока он не оказался в Хогвартсе. На вокзале, в поезде, на распределении первокурсников — везде Том высматривал жалкую девчонку, из-за которой постоянно ожидал наткнуться на разочарованный или злой взгляд Дамблдора. Это был единственный человек, который, казалось бы, догадывался о его кровавых руках. Единственный, которого Том сторонился, единственный, кто казался чем-то более страшным и загадочным, чем учитель. Однако, как назло, её нигде не было, хоть и по внешности они должны были быть сверстниками. При первой возможности он поручил Малфою со связями найти всю возможную информацию об учениках других волшебных школ и магловских учебных заведений, находящихся в Британии. Тома даже не смутило, что единственное известное — как выглядела свидетельница, и шансы найти её были ничтожны. Своя безопасность была превыше всего. А потом мысли резали сомнения, волшебница ли та вообще, и дрожь снова пронзала тело до костей. Это злило: он тратил время на ту, которая никогда больше не попадётся ему на глаза. К счастью, в Хогвартсе никто не стал смотреть на него подозрительно, всё было по-прежнему тихо. Он по-прежнему играл роль мальчика, благодарно принимающего сожаления от профессоров по поводу смерти его деда, бабушки и отца, а большего и не требовалось. Дорога была расчищена, и спустя два месяца крайней осторожности Том наконец расслабился, заметив, что даже Дамблдор ведёт себя спокойнее, нежели в прошлом году. Мерлин с ним, он принял факт, что девчонка исчезла, погибла, оказалась маглой, которой никто не поверил, когда она рассказала о магии. Всё, что не касалось его, не являлось важным. Работа с планами стала тоньше, затраты, связи Пожирателей и новые источники нитями вились вокруг головы, словно сплетающийся нимб. Ангел во плоти, ищет информацию о крестражах и политике Чёрных магов. И было так смешно: разбираться лучше любого взрослого в таких темах и продолжать ломать пальцы от совиной почты. При виде новой газеты на протяжении долгого времени живот продолжало неприятно скручивать и то, что он был зависим от паршивой незнакомки, крайне раздражало. С головы до ног погрузившись в учебный процесс, чтобы не сдавать планки и везде быть лучшим, Том боролся с собой и пытался научиться не поддаваться порывам гнева и разочарования. Ибо люди стали на ступень, а то и две тупее, стали раздражать сильнее, и о важных для него темах даже в Запретной секции было написано от силы несколько предложений. Лорд Волдеморт не должен был опускаться до жалких магловских эмоций, но выходило крайне плохо, хотя замечал это только сам Том. У остальных уже настолько были замылены глаза, что они и не пытались копнуть глубже под маску вежливости. Помимо этого всего, Пожиратели явно забыли о рамках приличия, нарывались на драки и не забывали похвастаться своими умениями в бою. Несколько раз Том еле успевал сделать их непричастными к серьёзному избиению ученика, за что позже те платили сполна, ибо он хотел оставить уроки усвоенными. И Непростительные в грудь были лучшим вариантом для детального объяснения, как себя вести. Даже Долохов понимал — самый сильный и жестокий из всех четверых подчинённых испугался, немного забыв, что находится во власти Тёмного Лорда. А нет ничего страшнее, чем гнев терпеливого человека. Шла усердная подготовка к последнему курсу, Тому ничего не оставалось, кроме как больше времени посвятить контролю своей злобы и ненависти, ведь в такие моменты он мог выйти за рамки приличия и приоткрыть наблюдательным окружающим занавес его настоящей натуры. С каждым годом удержать её глубоко внутри становится сложнее, хотелось показать себя в новом обличии. Но надо было ждать. К сожалению. С такими же рассуждениями он и провёл летние каникулы в приюте среди грязных маглов. Благо, последние каникулы. Радовало ещё, что с семнадцати лет он имел право использовать магию за пределами школы и получал истинное наслаждение, когда пугал сирот так, что никто не пытался даже заговорить с ним. Никто не смел и слова выронить, что уж там про выдать Тома, так что он ещё несколько раз незаметно сбегал и бродил по Литтл-Хэнглтону. Надежда найти эту девчонку и заставить корчиться от боли, моля о пощаде, не покидала его ни на день. Как же, даже светлейший Дамблдор свято верил, что «надежда умирает последней». В случае Тома она была подпитана ядом: он хотел отомстить за все свои переживания и потраченные нервы, выплеснуть всё то, что его тревожит. И опять, никого он так и не нашёл. Ведьма словно провалилась под землю. Прощание с приютом было быстрым, он даже ни разу не оглянулся и буквально выбежал оттуда с пониманием, что ни при каких условиях туда не вернётся. «Хогвартс-экспресс» и то, был просто поездом, но встретил его в несколько раз теплее. Потому что вёз в настоящий дом, и всё в нём распологало к успокоению души — от кресел, до тележки с конфетами. Предстоящие дела не ждали, знакомые пейзажи за окном уносили в серьёзные размышления, которых накопилось много, а разгар войны только усугублял положение. Правда, был в этом и свой огромный плюс: Дамблдор будет слишком занят, дабы следить за каждым действием Тома. Поезд останавлилвался, рёв учеников в соседних купе уже начинал раздражать, поэтому галстук быстро затянулся, мантия со значком старосты мягко легла на плечи, и он вышел из вагона с приподнятой головой. И холодным, мрачным взглядом в сторону детей. — Второй курс к мисс Райс, третий — ко мне. Выстроиться по парам в ряд, один опоздал — в лодки не успеет никто.***
— В этом году на Слизерин попало всего несколько человек, — задумчиво шепнул Малфой, оценивающим взглядом рассматривая первокурсников. — Неужели тебя это не радует — меньше шансов осквернить наш факультет, — вполуха слушая пламенную речь Диппета, усмехнулся Блэк и тут же побледнел, столкнувшись с мрачным взглядом Тома. — Я не это имел в виду… —… в этом году на седьмом курсе в нашей школе пополнение. Новая ученица приехала к нам из Норвегии, заранее прошла распределение и оказалась на факультете Когтевран. Прошу любить и жаловать, Лейла Харрисон! Том оторвался от наблюдения за учительским столом и, повернув голову в сторону когтевранского стола, захотел выколоть себе глаза. С первой секунды он понял — это она. Та девчонка, которая застала его за убийством, та, из-за которой он не находил себе места, та, что подвергла опасности его жизнь и репутацию. Серые колючие глаза, острое лицо и сладкая улыбка. Руки сложены под грудью, дымчатые волосы уложены и так и манят вырвать их с корнем. «Значит, Лейла…» — подумал он, пробуя имя на вкус. Весь оставшийся вечер Том не сводил с неё глаз: пытался понять эмоции, найти скрытый подвох в действиях. Ничего — абсолютно. Она лишь скучающе ковырялась в тарелке, делая вид, что ей интересно слушать болтовню когтевранцев. Рядом сидящие видели лишь вежливую полуулыбку, даже не замечая, как равнодушно её глаза скользят по их лицам. Это не радовало. Мимолётное чувство ненависти накрыло Тома с головой: спина резко выпрямилась, а взгляды сокурсниц заставили нехотя влиться в разговоры факультета. Обаятельная улыбка сопроводила их покрасневшие щёки, и никто так и не услушал клацанье челюсти. — Абраксас, мне понадобится вся доступная информация о новенькой. Чем быстрее, тем лучше, — наклонился ближе Том и вышел из-за стола с покровительным взглядом, — Хорошего вечера. — И тебе, Том. Будем ждать в гостиной, на случай, если захочешь поговорить, — прилетел в спину уверенный голос Паркинсон. Ресницы раздражённо дрогнули, и губы сжались в полоску. Но он смолчал — делать ему больше нечего. Слава Мерлину, собрание старост шло быстро, и время проходило с пользой. Пресный набор поддержки и советов для лучшей дисциплины факультетов от Диппета, обновление состава старост, пожелания других профессоров, и лестница наконец-то скрыла их от внимательных взоров. Казалось, ноги сами несли Тома на такой скорости в комнату, ещё чуть-чуть, и он окажется там, где снимет с себя до ужаса изношенную маску вежливости. Но, увы, этот год отказывался подчиняться его планам. Голова начала плавиться от размышлений, цепочки услышанного, увиденного плелись в один слишком тугой узел. Так что Том и не заметил, как на повороте врезался в кого-то и готов был поклясться, что заставит этого человека пожалеть об этой встрече. — Том, мой мальчик, рад встрече. Готов к последнему учебному году? Вежливая улыбка появилась мгновенно. — Добрый вечер, сэр, — с голоса сошла хрипота. — Надеялся сегодня встретить вас и наконец нашёл. Несомненно, готов. Как прошло лето? Успели отдохнуть от взрывающих котлы учеников? — Том благородно кивнул Слизнорту и приподнял брови. С этим профессором было необходимо всегда вести себя прилично, сохраняя то приятное впечатление с первой встречи. — Приходи завтра после уроков ко мне на чай, обсудим всё подробнее! — в такие моменты Слизнорт напоминал школьных сплетниц, которым нечем заняться, кроме как обсуждать несерьёзные темы. Но тем не менее Том являлся его любимцем и обязан был терпеть, принимая такие приглашения. Слизнорт повернул голову в сторону и будто что-то вспомнил. Глаз боковым зрением наткнулся на серые шары, и в ушах зазвенело. — Ты уже, наверное, знаком с однокурсницей? Лейла, ты также можешь обращаться к Тому, он, как лучший ученик школы и староста Слизерина, имеет полное право тебе помочь, — воодушевлённо проговорил он. Увидев замершую рядом незнакомку, Том на мгновение лишился выработанного годами самообладания. Ему захотелось впечатать эту поганую девчонку в стену и трясти до тех пор, пока она не признается, как здесь оказалась, и куда и кому уже нажаловалась. А затем сделать то, что не сделал сразу — убить, для начала заставив помучиться. Долго и громко, на разрыв глотки и связок. Желание выбить из неё ответы казалось слишком соблазнительным, однако рядом стоящий профессор помешал воплотить это в реальность. — Рад знакомству, мисс?.. — невинно хлопнул ресницами Том и прищурился, заполняясь ядом. — Мисс Харрисон, — вежливый тон скользнул по стенам и разбился иллюзией об её колкий взгляд. Она не велась на обаяние, о котором мечтали школьницы Хогвартса. Она всё отлично помнила. Харрисон внимательно следила за каждым его движением, но лицо оставалось непроницаемым, и понять, о чём она думает, было невозможно. — А тебя?.. — перейдя на «ты», вопросительно протянула та. Слизнорт же с интересом закусил губу и даже дыхание затаил. — Том Марволо Реддл, — чётко отлетело от зубов, и, если бы взглядом можно было убивать, девчонка бы уже давно была мертва. Хотелось верить, что ей стёрли память, или может, она спутала его с кем-то другим, поэтому так настороженно смотрит. Но глубоко внутри грудь сдавливало от понимания, что так пробираться в душу одним лишь взглядом никто бы не решился. А она вроде не гриффиндорка — инстинкт самосохранения должен быть на месте. — Как лучше тебя называть? Может, Марволо? — скулы Тома незаметно напряглись, а руки под длинными рукавами мантии сжались в кулаки. Поганка сейчас играла с ним и не боялась. — Почту за честь, — очень сдержанно произнёс он и вздохнул: — Прошу меня простить, но нужно идти готовиться к завтрашнему дню. Доброй ночи. — Нам всем пора, иди, мой мальчик! Доброй ночи, — изрёк Слизнорт, когда Том уже не слушал, со скоростью света покидая коридор. Многочисленные лестницы и коридоры пролетели перед глазами за секунды, дверь в комнату с грохотом закрылась, и, стянув с себя мантию с галстуком, он со всей силы пнул ножку кровати и рыкнул. Втянул ноздрями холодный воздух, потёр переносицу и сел за стол, пока сбивчивое дыхание возвращалось к прежнему ритму. Уложенные волосы из-за проникшего в комнату ветра быстро растрепались, несколько оторванных пуговиц скрылись в ковре. Впервые внешний вид волновал Тома меньше всего. Дневник спокойно распахнулся, он пролистал несколько чистых на вид страниц и, обмакнув перо в чернильницу, каллиграфическим почерком вывел:Лейла Харрисон: Норвегия Когтевран (ценят мудрость, находчивость) Семнадцать — восемнадцать лет.
Это не могло быть совпадением, Том не верил в это. Это был прямой знак свыше, и просчитаться было равносильно проигрышу какой-то жалкой деве. Харрисон и вся её история исчезновения не поддавалась изучению, дабы так легко лишить её жизни. Вдруг это новая техника Министерства: посылать в школы шпионов-сверстников и следить за подозрительными? Том выпустил из занывшей ладони ногти и громко, медленно выдохнул. Волдеморт не совершает глупых, необдуманных поступков. Врага нужно держать близко и знать о нём всё. Малфою не нужно долго стараться, чтобы найти информацию о её личности, а крайне наблюдательному Тому несложно раскрыть тайны этой девки. Когда долго наблюдаешь за людьми, начинаешь понимать, что ими движет, что привлекает. Учишься считывать настроение, эмоции: как и о чём они думают или, наоборот, что стараются выкинуть из головы. Тому нравилось молчать и наблюдать за людьми, а истинное наслаждение он получал, когда без труда рылся в их мыслях, используя увиденные секреты и страхи против них. Её ждала такая же участь. Было ли ему жаль Харрисон? Ни капли. За ней в срочном порядке нужно было следить, потому что поблизости находился Дамблдор, которому она могла в любой момент нажаловаться, и он бы, безусловно, ей поверил. У него бы появились все основания, чтобы раскрыть Тома и усадить в Азкабан или стереть память — ох, этот старик скинет его аврорам и даже глазом не моргнёт. Харрисон, как сентиментальная школьница, должна была так же невзлюбить Тома за попытку умертвить её. И проблем в момент прибавилось. Она узнала и увидела непозволительно много, и шансов оставить её в живых с каждой минутой становилось всё меньше. Никто не встанет у Тома на пути, когда он уже проделал колоссальный труд, стремясь к успеху.***
Яркая луна советовала ложиться в кровать и ловить сон. Жаль, не все понимали такие намёки. Укутавшись в свитер, Лейла открыла в комнате окно и с поджатыми ногами уселась на подоконник, наблюдая за мерцающей гладью озера. Все ненужные эмоции выветрились, оставив в голове только самое важное. Пальцы отбивали дробь, Лейла подула на ладонь, вороша воздух пальцами, и устало улыбнулась, заметив проявляющуюся на руке снежинку. Единственная стихия, которой она умеет управлять, не исчезла в чужом мире и осталась её лучшим другом. Лучше, чем людское древко с цветастыми лучами, вылетающими из конца. Палочка в бою пока ей не помогала, контролировать силу до сих являлось проблемой. И как бы не раскрыть такой позор перед тысячей людей? Она дралась на мечах, иногда с луком и стрелами, где чем сильнее разозлишься, тем больше выплеснешь энергии, и смертоноснее получится удар. Палочка же, в отличие от выкованного железа, была очень лёгкой и хрупкой, а за её поломку от перенапряжения в теле Лейлу явно не похвалят. И очень жаль. Она бы с лёгкостью воткнула древко в спину или между ног, и враг был бы парализован не хуже чем от заклинания. Её мышление слишком сильно выбивалось из общего, и это не шло в плюс. Ей стало необходимо тщательно следить за собой — ближе к совершеннолетию будут проявляться более сильные стихийные выбросы, которые никто не должен заметить ни при каких условиях. Одной из таких же серьёзных проблем оставалось уничтожение кольца — Лейла понимала, что один неправильный шаг, и тёмный артефакт погубит этот мир быстрее, чем его найдут. Теперь она была полностью согласна с Гэндальфом: «Нужно думать наперёд, не спешить с выводами и готовиться к худшему, в душе уверенно полагаясь на лучшее». Прав, полностью прав, но проблем от разгадки этих слов меньше не стало. Касательно кольца, она решила обратиться с просьбой к Дамблдору и уже несколько месяцев подбирала слова, готовясь к важному разговору с ним как к отчёту перед Визенгамотом. Дамблдор пока что оставался единственным человеком, у которого она могла хотя бы спросить, в каком русле ей двигаться. Настороженность к его хитрой персоне осталась, но это не мешало воспользоваться связью с уважаемым и мудрым магом. Ещё в день знакомства он сказал, что никто не знает о Средиземье, и все секреты унесёт в могилу. Так и получилось: ни в одной книге даже упоминания о такой земле не было, и действовал Дамблдор исключительно по плану, не обманывая Лейлу. Слава Мерлину, хоть кто-то, и в это правда можно было поверить. Пока все вокруг плевались добротой, он лишь улыбался и молчал, не обещая абсолютно ничего. Гэндальф тоже не обещал, что всё будет легко — это и подтвердил Том Марволо Реддл. После увиденного в доме Лейла больше не вспоминала его, не желая вмешиваться в ход событий. Правосудие создано существами ради собственной выгоды. Никому нет дела до других — если не будешь осторожен, тебя раздавят. Поэтому и Лейле было абсолютно всё равно, кто и что думает, или кто и что делает, пока это не касалось её… и она правда ошиблась, когда подумала, что перемещение из «Косого переулка» в чужой дом не затронет ход её истории. В августе тысяча девятьсот сорок третьего года — первого её года новой жизни, рано утром нашлось время для прочтения газеты, вышедшей на неделе. Вот только, дойдя до последних страниц, она еле сдержалась, чтобы не открыть рот и вывалить кусок хлеба на стол. Новый мир поражал её всё больше и больше, что уже становилось не смешно. «27 июля в Литл-Хэнглтоне в доме, где проживала семья Реддл, было найдено три мёртвых тела: Томаса, Мэри и Тома Реддлов. Маглы не смогли найти следов насильственной смерти. Предположительно, семья Реддлов была убита с помощью Непростительного заклятия «Авада Кедавра». В убийстве подозревается волшебник Морфин Мракс, ранее судимый за издевательства над маглами. Стало известно, что подозреваемый полностью признал свою вину, и ему грозит второе, на этот раз пожизненное заключение в Азкабане. Причины подобной зверской жестокости остались неизвестными». Рядом со строками распечатали фотографии дома и бездыханных тел, прежде чем их успели накрыть тканью. Два из них были найдены возле кресел у камина, а третье оказалось в отдельной комнате. Судорожно переведя взгляд на движущийся снимок, Лейла вздрогнула. На колдографии был грязный и пугающий мужчина средних лет, истерически смеялся и улыбался в камеру — Морфин Мракс. Но не он был убийцей, как он мог признать свою вину? И только после пары минут Лейла осознала самое важное — она видела убийство ещё в прошлом году. Она ещё много раз возвращалась к первой странице, где было написано: «О последних событиях июля тысяча девятьсот тридцать третьего года». Сначала Лейла подумала, что лишилась рассудка, и её подводит зрение. Она переместилась сюда в июле прошлого года и видела убийство Реддлов своими глазами — это точно был не сон, только в реальности можно испытать животный страх, ожидая смерти. Но тогда каким образом это на самом деле произошло в следующем году: тот же дом, те же числа и лица мёртвых. Лишь убийца был не тот. Несколько дней подряд она возвращалась к этой газете, перечитывала и уже меньше верила в то, что это ошибка. Гонория заверила, что это были самые свежие новости. Спорить с ней было бесполезно. Лейла никому не рассказала об этом случае и заставила себя поверить в случайность: обряд с перемещением прошёл не лучшим образом, и на определённый момент её занесло в будущее, почти сразу же вернув обратно. В этом мире всё бывает, в конце концов! В лучшем случае она надеялась на своё богатое воображение, и что всё же это была иллюзия…сон. Неважно, что угодно, но только не реальность. Однако вот — тот самый юноша стоял перед ней в коридоре Хогвартса и улыбался, убивая глазами. Хотелось пощупать его, но фантазия явно бы не передала такого напряжения в воздухе. На новую знакомую так не смотрят. Спальня наполнилась вытекающими мыслями уже во вторую ночь. Она ещё долго думала об этом и разочарованно осознала, что Марволо будет за ней следить, дабы обезопасить себя, дабы уши Хогвартса не услышали о его грязных делах. Выискивая скрытый смысл в её действиях, он мог узнать лишнего, и Лейла была обязана не допустить этого.*
Утро следующего дня больше походило на отсчёт секунд перед открытием двери. Стуки каблуков за стенкой, громкие разговоры и скрип ступенек, будто сейчас кто-то ворвётся в спальню и отправит в неё пару стрел. «Слишком развита фантазия, пора заканчивать читать эти магловские книги», — фыркнул воздух, раскладывая волосы на плечах. Пару минут они простояли в тишине, после чего Лейла выпрямилась и нехотя спустилась в гостиную. Ей было некомфортно находиться рядом с толпой когтевранцев, которые ждали, пока на них обратят внимания, а это только малая часть всех учеников. Гостиная оказалось огромной, но уютной. Много диванов и кресел, расположенных либо в углах комнаты, либо возле камина, несколько письменных и стеклянных столиков. Стены выкрашены в тёмно-синий, полки с наградами факультета и просто вещи с эмблемами орла слепили глаза. Над гостиной находился целый этаж с балконом, весь уставленный шкафами с книгами, а в воздухе парил аромат мяты. — Доброе утро, Лейла, — сказала Хлоя и по-доброму улыбнулась. — Тут с тобой хотят познакомиться ребята, надеюсь, ты не против. — Всем привет, — приподняв уголки рта в полуулыбке, Лейла непринуждённо поправила сумку на плече и осмотрела однокурсников: — Может, поговорим за завтраком? Не найдя причин отказываться, сонливые когтевранцы закивали и отправились в Большой зал. К счастью для Лейлы, много шума они не создавали: ей нравилось, что все не шли одной толпой, предпочтя распределиться по двойкам-тройкам и неслышно обсуждать свои темы. Однако долго в тишине Лейла пробыть не смогла, и утренние знакомства начались. На завтраке из-за нехватки времени она успела узнать только некоторых, и наблюдать за их поведением, эмоциями, жестами стало слишком интересно. То, что они были весёлыми, добрыми и искренними было прекрасно, но это не для неё: чрезмерная искренность может обернуться против них, особенно, если не задумываясь говорить всё, что на уме. Джорджия Пасагалья — близкая подруга старосты факультета Хлои. Высокая и стройная итальянка, семья которой после её рождения переехала в Англию. Зелёные глаза смотрели внимательно и любопытно, брюнетка с глубокими ямочками и яркой улыбкой постоянно перебивала однокурсников и заливисто смеялась над любыми шутками. Джек Рамос был беловолосым шутником с карими глазами, старшим на всём Когтевране. Постоянно стучал пальцами по столу и пытался разрядить обстановку, вставляя непонятные для Лейлы фразы, после которых многие начинали улыбаться или смеяться. Хлоя Райс — занятая староста с золотистыми локонами и икусанными губами, всё время была чем-то занята, тяжко вздыхала и в разговоре не участвовала, что-то быстро записывая на пергаменте. Кевин Уайт — скромный и застенчивый брюнет с веснушками и очками, благодаря которым на фоне внешности выделялся взгляд зелёных глаз. Постоянно нервно заламывал пальцы и поправлял галстук. Однако говорил он красиво: казалось, Кевин много учится и читает, раз так разносторонен и красноречив. Фиона Круз — рыжая и голубоглазая когтевранка быстро представилась и погрузилась в свои раздумья. Сказала меньше всех, а заинтересовала по-крупному. Покачивала головой и в самые неожиданные моменты, когда казалось, что она не слушает, тихим голосом вбрасывала в разговор странные реплики, после чего возвращалась к своему журналу. Она отличалась от других: проницательный взгляд, долгие паузы. Эта странность придавала ей необычного шарма. — Ты держишь книгу вверх ногами, — задумчиво проговорила Лейла, пока рядом сидящие увлечённо обсуждали предстоящую Нумерологию. — Я знаю, — не отрываясь от текста, произнесла Фиона и стихла.***
Числа в календаре плавно менялись, и под конец первой школьной недели у когтевранцев оставался открытым вопрос касательно Лейлы и её натуры, поскольку первое впечатление оказалось двояким. Она казалась доброй, скромной: Лейла внимательно слушала собеседников, никому не отказывала в дружбе и старалась не выделяться, предпочитая проводить время в библиотеке, а не рядом с однокурсниками. — Надеюсь, скоро она перестанет стесняться и в случае чего обратится к нам за помощью, — сказала Джорджия, сидя вместе с друзьями в гостиной. — Она не ищет друзей, — задумчиво смотря на тлеющие угольки в камине, прошептала Фиона. Однако никто не обратил внимания на сказанное, продолжая обсуждать Лейлу и плавно переходя на более интересные темы. Так как некоторые предметы были совмещены с другими факультетами, выводы о новой ученице могли сделать не только на её факультете. К ней присматривались все, и все могли решить, предлагать ей свою дружбу или нет. Так как первая неделя не была сложной, сказать что-либо о знаниях Лейлы окружающим было нельзя: на всех уроках она садилась ближе к окну, стараясь обойтись без соседей, и вежливо поясняла, что просто хочет сосредоточиться на предмете. Ни одного оскорбления, хамской нотки в голосе или раздражённого взгляда. Просто ангел. Каково было удивление главных сплетниц Хогвартса, когда на протяжении всей недели она не произнесла ни слова, с беззаботным видом слушая профессоров и бесшумно скользя пером по пергаменту. Ровно за десять минут до звонка Лейла заходила в кабинет, доставала из сумки маленький футляр, и в руках появлялась вещь, от которой как от яда шугались все аристократы. Она ведь была магловской. Первые дни ученики наблюдали за действиями с этой вещичкой и прогнозировали, насколько она странная. Заговорить с ней пыталось всё меньше и меньше людей, многие ссылались на вечный холод в глазах, другие не выносили молчаливых, которые не поддерживают разговор, а третьи просто сторонились волшебницы, использующую магловские вещи. Всё, что видется впервые, всегда кажется несуразным и странным. Картина тем временем повторялась изо дня в день. Аккуратно раздвигая пальцами две железные ножки, Лейла подносила циркуль к пергаменту и закрепляла на нём точку маленькой, но острой иголкой. Бралась за держатель, ставила на бумагу вторую ножку, на конце которой крепился грифельный стержень, и водила им по кругу. Спустя некоторое время, как описал однокурсникам сидевший за ней гриффиндорец, рисунок становился более чётким, и на пергаменте появлялся ровный круг. И всё. Она молча заполняла ими весь пергамент, аккуратно складывала циркуль обратно и настраивалась на урок.***
«Циркуль», — вынес вердикт Том, услышавший гриффиндорские сплетни. Зато когтевранцы, казалось, не были удивлены вообще: с их познаниями в чтении и научных экспериментах магловский циркуль точно был известен. Как ни странно, это оказался единственный факультет, который не шептался за спиной Харрисон, а пёрышки с неё сдувал, не вдаваясь в школьные обсуждения и сплетни. В школе наконец появилось что-то новое, помимо рассказов об отношениях или квиддиче, и Тома это злило. Харрисон стала проблемой. Ту, о которой сейчас все говорят, будет сложно убить без подозрений и лишней шумихи. Хоть Том имел железное терпение, тратить много времени и сил на какую-то полукровку он не желал. Полукровка. Этого слова хватило, чтобы он возненавидел Харрисон ещё сильнее. Всё это время Том боялся и переживал, как бы она — всего-навсего жалкая девчонка, не доложила о нём Дамблдору. Но сейчас такое унижение он терпеть отказывался — Харрисон заставила его нервничать, значит, теперь настал его черёд поиграться с острыми ощущениями. Лейла Стэин Харрисон, родилась и выросла в Норвегии, день рождения двадцать восьмого декабря, обучалась дома, мать умерла при родах, отец и брат погибли два года назад при нападении последователей Грин-де-Вальда. Из живых осталась лишь бабка. Информации было крайне мало, а Том не особо увлекался историей жизни в Норвегии, чтобы знать, почему Харрисон перевелась на последнем году обучения. Догадки были ни к чему, он нуждался в точных сведениях. Даже в личной информации было что-то, что не давало ему покоя, только пока понять не мог, что именно. Оценки по предметам, увлечения, будущая профессия — неизвестно ничего. Это раздражало ещё больше, Харрисон была сплошной загадкой, и Том не мог рисковать собой, не раскрыв её личности и страхов. Так что единственное, что он мог — наблюдать. За неделю Том научился в считаные секунды находить среди толпы школьников макушку с серыми волосами: в Большом зале, на уроках Зельеварения и Травологии, на улице и в коридорах. Дымчатые волосы с тонкой вплетённой косичкой и светлыми концами, доходящими до лопаток, всегда были распущены. Две пряди спереди неизменно отделялись от остальных волос и при движении развевались на ветру. Казалось, будто вокруг витает какая-то магия или на них наложены чары, поскольку волосы всегда сохраняли ухоженный вид, неважно, что делала Харрисон: была на улице, толкалась среди школьников или сидела на уроке. Желание отличиться или просто привычка к комфорту? Его раздражало всё: лунный и бледный цвет кожи, как у большинства аристократов, гладкий подбородок и изящные скулы. Но полукровка ведь, должна ей и оставаться. Короткие ресницы и густые брови, не лучшее сочетание. Не самый пропорциональный нос, который постоянно замерзал и краснел на уроке в теплице, и хрупкие алые губы. Они бы пересохли в первые секунды, только из её горла вырвался визг от Круциатуса. Но больше всего ему не нравилось, что серые туманные глаза ни разу не посмотрели в его сторону со времени знакомства. Будто ей правда было всё равно и совершенно не страшно. На уроках Харрисон наблюдала за действиями других с таким равнодушным лицом и отрешённым взглядом, что он задавался вопросом, каким образом люди видят в ней добрую и весёлую собеседницу. Будто только он замечал, как терпеливо та ждала конца разговора с рядом сидящими в Большом зале и оценивала каждое их движение. Улыбка ничего не стоит, но много даёт. Она длится мгновение, а в памяти остаётся навсегда. И у Харрисон это стало образом — люди запомнили её вежливой и радостной новенькой, которой всё и все нравятся, и она вообще и слова плохого не скажет. От такого хотелось тошнить. Если она окажется такой на самом деле, Тому будет просто стыдно, что он тратил столько времени на такую мышь, как она. Молчание на уроках и поведение Харрисон вызывали ещё больше вопросов и лишь подтверждали его мысли — с ней не будет легко.***
Каждый вечер те, кто заходили в библиотеку, могли заметить там Лейлу — сидящую за дальним столом и погрузившуюся в чтение. Она не реагировала ни на шаги, ни на падающие книги и любые покашливания желающих познакомиться. Страницы сверкали одна за другой, строки расплывались после трудового дня, а людской народ уже наклеил на неё бирку с прозвищем очередной «зубрилы когтевранской». Многие решили, что Лейлу ничего кроме уроков не интересует — а тяга к книгам и информации среди подростков это ведь скукота. Один раз она даже не сдержалась и хмыкнула, настолько это было смешно, настолько чувствовалась разница в возрасте. И ей правда было хорошо от всей этой ситуации. Более того, ей было абсолютно всё равно: наоборот, Лейле нравится такой ход событий. Чем меньше людей будут с ней общаться, тем больше шансов решить свои проблемы без посторонних глаз. Жаль, одни такие посторонние глаза уже следили за ней с первого дня.***
Причём Том применил очень скользкий метод: раз у Когтеврана и Слизерина было только два совмещённых урока, следовало обзавестись глазами и на других уроках. Он наложил Империус на гриффиндорца, пуффендуйку и Джорджию Пасагалью, чтобы теперь под конец дня они приходили к нему и рассказывали обо всех действиях Харрисон. Заклятие можно побороть, но это требует настоящей твёрдости характера и далеко не всякому под силу — среди однокурсников вообще никому. Кроме него, конечно. Так что Тому и напрягаться не пришлось, чтобы отобрать нужных людей, из слабых взял слабейших. Ну и так, добавил ещё слежки со своей стороны. Когда он был занят, за Харрисон по приказу следили Блэк и Малфой, самые незаметные и скрытные из всех четырёх Пожирателей. И пока даже они не смогли найти что-то стоящее, что сможет пригодиться Тому. К сожалению.***
Тем временем первая учебная неделя для Лейлы закончилась, и выходные она провела в одиночестве. Несколько компаний звали её в Хогсмид, дабы развеселить и помочь ей перестать скромничать и стесняться. Однако Лейле было не до этого: в воскресенье вечером она должна была поговорить о важном решении с Дамблдором, а затем отправиться к Диппету. Лейла даже не думала бы, чтобы кого-то просить, пока это не стало необходимым. С Дамблдором она планировала разговор ещё с августа, поэтому волновалась только из-за его ответа, а вот с Диппетом было сложнее. Лейла боялась людей, не могла расслабиться в их присутствии. И если Диппет не поймёт её правильно, на следующий же день пойдут слухи, а ученикам и напрягаться не надо, чтобы придумать свои грязные теории. Обычно Лейле нравилось чувство отчуждённости. Когда ты всё время один, жить становится легче, потому что люди слишком лживы, наивны или лицемерны, чтобы показывать им себя настоящую. Если всё же открыться — они окажутся полными трусами с меховой подкладкой на животе. Копнув глубже и узнав её ближе, сбегут при первой возможности. Это прекрасно: не нужно пытаться никому угодить или выслушивать чужие проблемы, дабы помочь в трудную минуту. Лейле никто никогда не помогал, и она справилась. Гэндальф был и останется для неё прекрасным учителем и наставником по жизни, без которого она бы не была собой… Однако даже ему она никогда не рассказывала о своих переживаниях, потому что понимала, что никого это заботить не должно. Такое ей вбили в голову ещё в крепости орков, такое не забывается. Эту мысль Лейла запомнила навсегда, ибо меньше всего на свете желала довериться кому-то снова. Довериться, а потом, глотая слёзы, скулить в углу от раздирающей душу обиды. Однако сейчас отчуждённость порождала тревогу, вызывала стыд и чувство вины. Непривыкшая к доброте и искренности окружающих она носила с собой циркуль. Водя круги, контролируя процесс, она успокаивалась, переставая испытывать страх в ожидании, что кто-то обратится к ней с вопросом. Лейла боялась потерять самообладание и выплеснуть всё то, что копилось внутри. Кроме того, она не умела просить помощи. В этом мире это являлось очередной огромной проблемой. Дело касалось взрослых: они умнее, рассудительнее, хитрее и наблюдательнее, и прося у них что-то, Лейла была уверена, что будет стыдиться своей беспомощности. Она просто сторонилась проверять слова, сказанные когда-то орками и гоблинами, окажутся правдой — что без дара она никто. Прикрыв глаза и томно вздохнув, Лейла выпрямилась. Угнетающие мысли расползлись по стенкам сознания и после короткого «входите» она оказалась в кабинете Дамблдора. — Добрый вечер, профессор, — с нечитаемым выражением лица произнесла Лейла, соединив пальцы рук в замок, чтобы Дамблдор не заметил, как они дрожат.«Помоги мне, Эру».