Трек для атмосферы:https://youtu.be/DmQmepDPg6I
Вторая неделя в Хогвартсе началась именно так, как полагалось школам — на уроках стали учить. — Вы прекрасно понимаете, что в конце года сдаёте экзамены, и от ваших баллов зависит репутация и будущая профессия. Уделите больше внимания предметам, которые будете сдавать, если не разбираетесь, не бойтесь просить помощи у профессоров. Подойдите к обучению с умом, и я уверен, каждый из вас добьётся того, чего захочет, — доброжелательно проговорил Флитвик, после чего по кабинету разнеслись тяжкие и жалобные стоны когтевранцев, которых уже два года преследовали такие наставления. Сполна отдохнув, ученики погрязли в школьной рутине: восстанавливали знания, готовились к сезону квиддича, сидели за разговорами в гостиной допоздна до этого без возможности отправить друг другу письмо или встретиться — рисковать во время войны родители не желали. Однако были в этом и минусы: в Хогвартсе каждый день появлялись свежие сплетни, слухи распространялись по замку с невероятной скоростью, будто любимое занятие учеников было наблюдать за чужими отношениями и придумывать ужасные вещи о профессорах, занизивших им оценку. Лейла искренне поражалась двуличию некоторых людей, однако предпочитала молчать. Интересно было только вечерами записывать под именами пару новых слов в дневнике, а вот позволить себе вмешиваться в чужие разборки и пытаться что-то изменить… об этом она совершенно не думала. Она не была авторитетом и не являлась могущественным волшебником, желающим всем мира и счастья: и жизнь от этого осознания становилась лишь лучше. Расположение кабинетов более менее запомнилось, лица и имена преподавателей сложились в один нормальный пазл, что уж там говорить про однокурсников, с которыми она проводила половину каждого дня. Однако здешнее время её пугало. Оно было странным, шло до невозможности быстро: один день — это двадцать четыре часа, за которые нужно успеть прожить свою жизнь. Поспать, отучиться, почитать и потренироваться. А после осознания, что примерно каждые двадцать два дня ей, по эльфийским меркам, насчитывается ещё по одному году, и так называемые сверстники в пятнадцать раз младше её, хотелось хохотать. Времени определённо не хватало, из-за чего во мраке комнаты и в ночной рубашке приходилось не спать, готовясь к зачёту, отрабатывая заклинания, с закрывающимися глазами дописывая сочинения. В такие моменты ненужные, лишние мысли растворялись, сознание пыталось сконцентрироваться хотя бы на одной верной. Боролось с желанием отложить всё на потом и проиграть сну, медленно окутывающему всё тело, требуя следовать за ним. Всё шло по плану, желание учиться и совершенствоваться увеличивалось, Лейла старалась меньше времени проводить в шумных компаниях, больше наблюдать, проветривать голову, морозя ноги и нос холодным утром… Но вечно контролировать всю свою жизнь не может никто. Кошмар в середине недели совершенно выбил её из колеи. На протяжении всей жизни ей не снилось ничего, перед глазами стояла кромешная тьма, рядом слышалось сопение Гэндальфа, и стоило попасть в Британию, как изменения затронули даже её сознание. Первый раз кошмар, следуя записям в дневнике, настиг Лейлу в феврале тысяча девятьсот сорок третьего года: закончился пронзительными криками на весь дом и лихорадочной дрожью, после которой её с повышенной температурой трясло ещё несколько дней. Рассказать Гонории, что ей снилось, она так и не смогла, сославшись на плохую память и головную боль, и частично это было правдой. Наутро почти все воспоминания испарились, оставив за собой несколько строчек с кратким описанием произошедшего и тошнотворный страх, заставивший с головой окунуться во мрак мыслей: она видела смерть Гэндальфа. События проносились со скоростью света, не давая Лейле осознать, куда она попала… а потом заработало сознание: её мёртвое тело окружили ликующие орки, громко напевая победный марш. Всё вокруг стемнело, будто из мира высосали яркие краски и эмоции: падали и гнили деревья, в мрачном небе нередко мелькали молнии, земля больше не выглядела яркой и цветущей, содрогаясь от скрежета стали и доспехов. Саурон, в обличии могущественного чёрного всадника, нашёл кольцо и со своей армией беспощадно захватывал всё, что стояло на пути. Эльфы, гномы, люди и животные бежали от мрака, желая отыскать луч света, поддержку. Но они все оказались в ловушке, выхода не было: Саурон победил. Лейла проснулась в холодном поту, не силясь досмотреть, как грудь Гэндальфа пробивает три ядовитых стрелы, и он падает замертво. Гонории потребовалось больше недели, чтобы помочь забыть ей ту ночь, объяснив, что все когда-то видят плохие сны, и это нормальное явление. Опять людские шутки, опять их народ вносит в её голову коррективы. И хорошо, Лейла быстро забылась: успокоилась, рассудив, что накрутила себя переживаниями о кольце. Но ситуация повторилась. Так и не уснув, Лейла встала с рассветом и приняла холодный душ, в надежде смыть остатки дикого страха. Лучше дрожать под струёй ледяной воды, чем трястись от неприятных воспоминаний. На завтрак в таком состоянии идти не хотелось — слишком мрачной будет натянутая улыбка. За дверью слышался шёпот её соседок, однако стука в дверь или каких-либо вопросов, адресованных ей, не последовало, чему она была безумно благодарна. Оставалось надеяться, что через пару минут по Хогвартсу не разлетятся слухи о том, что ночью кто-то выбил окно в когтевранской спальне и бесследно ускользнул. Виновного они всё равно не найдут, это сделала Лейла. До полного совершеннолетия, законно считающегося как в волшебном, так и в магловском мирах, оставалось несколько месяцев, и из-за этого стихийные выбросы стало контролировать намного сложнее. Если воздух поддавался её власти уже давно, то действия воды, растений и земли были не изучены: предугадать, что может случиться, не способен никто. Как этой ночью: она полностью потеряла контроль над собой и своими действиями. Впервые за долгое время Лейла испугалась настолько, что слишком резко развернулась, и накалившийся от эмоций хозяйки поток воздуха вмиг подлетел к окну, с грохотом выбив его. В таких случаях, которые происходили ещё в доме Гонории, требовался крепкий сон, чтобы энергия преобразовалась, и дремлющая часть силы успокоилась, улеглась на дно. Но сомкнуть глаз и уснуть не получилось, так что с утра Лейла была похожа на орка после глотка пойла. В лёгкие проник свежий утренний воздух: коленями ощущалась осенняя прохлада, она поёжилась и, приподняв подол платья над лужей, поспешным шагом двинулась в теплицу. Грех было пропускать урок Травологии. По всей территории Хогвартса эхом раздался звон колокола, разговоры учеников притихли, и в теплицу за сияющим профессором Бири зашли сонные Джорджия с Хлоей: Фиона же была такой всегда. Пока Бири здоровался с классом, они невзначай обошли полный круг и приложились с объятиями к Лейле. — Всё в порядке? — положила руку ей на плечо Хлоя и приподняла бровь. — Конечно, — тихо ответила Лейла, наблюдая за движущимися перед ней растениями, от которых доносился тихий, успокаивающий стук. Она вымученно улыбнулась, всем видом показывая прекрасное настроение, и удовлетворённые когтевранки быстро ретировались. Как врать оказалось легко!***
Чудесное утро — стоять почти напротив Харрисон и буквально чувствовать новую жертву. Краем глаза Том заметил, как она поморщилась и неприметно оттряхнула место, где недавно лежала рука старосты Райс. Как всегда, тихая и спокойная серая мышь, только опущенные на стол глаза до сих пор пускали искры раздражения. А ещё они сонно и медленно закрывались, как у её однокурсниц, просто те не скрывали сонливость. Надобности лезть в воспоминания одной из когтевранок не требовалось, потому что вечером Пасагалья сама придёт и расскажет ему обо всём, что сегодня произошло с Харрисон. Может, причины бессонной ночи приоткроют Тому занавес её тайн и позволят найти хотя бы маленькую зацепку по поводу её скрытной личности. Слишком скрытной — вторая неделя подходила к концу, а ещё никто не порадовал его интересным происшествием, словесной перепалкой или изменениями в её поведении. Единственное, что она неизменно делала, — крутила в руках магловский циркуль. Очень интересно и познавательно. — Итак, сегодня урок посвящён углублённому изучению Ядовитой Тентакулы! Кто назовёт её свойства? — Бири всегда был одним из немногих профессоров, кого ученики, даже несмотря на чрезмерную строгость, очень любили и не смели нарушать тишину. Том перевёл вопросительный взгляд на профессора, и, когда тот дал утвердительный кивок, прочистил горло: — Ядовитая фасоль Тентакула или Жгучая Антенница — магическое растение, обладающее ядовитым укусом. Оно занесено Министерством в список запретных на свободную продажу растений. Плоды фасоли — сморщенные чёрные стручки, которые даже при полной неподвижности издают тихое постукивание, готовясь напасть на свою жертву и задушить. Сок Тентакулы в чистом виде не является ядом, так как существуют свидетельства, что волшебники пили его и не погибали, хотя его употребление сопровождается сильным жжением в горле, а кожа мага приобретает фиолетовый оттенок. Яд Тентакулы нередко используется в Тёмной магии, а профессиональные колдомедики делают из него мазь от глубоких порезов или ран, — он безразлично прошёлся взглядом по лицам однокурсников и осознал, что Харрисон смотрит прямо на него: без страха или стеснения, сохраняя маску полного равнодушия и лёгкой скуки, какую всегда носил он сам. На последнем слове Том сдержанно улыбнулся профессору, и когда тот присвоил Слизерину десять очков, ещё раз осмотрел окружающих, невзначай задержавшись на Харрисон. Однако та не почувствовала его прожигающего взгляда, склонившись над Тентакулой, будто ничего не произошло. Ведьма.***
Уроки Герберта Бири в теплице номер шесть для Лейлы были чем-то наподобие успокоительного. Он не пытался вместить несколько тем и тестов в один урок, уважительно относился к ученикам, не забывая разрядить атмосферу специфическими шутками, и просто любил свой предмет, что уже делало уроки интереснее. Так как знание волшебных растений требовалось в Зельеварении, и Лейла много читала о них в ритуалах Тёмной магии, теорию она знала хорошо. Так что первое впечатление оставила весьма приятное, написав тест на «Превосходно» — Гонория бы другого не приняла. Однако на следующий урок когтевранцы, уже по традиции, неслись с гораздо большим удовольствием, чуть ли не сбивая младшие курсы в коридорах. — Пора взбодриться! — Джек подбежал к Лейле и, резво подкинув её в воздухе, взял её на руки, кружась в танце и что-то весело напевая, пока рядом идущие однокурсники задорно смеялись. Благодарили Мерлина, что не им досталась такая участь.***
Озадаченное лицо Харрисон, быстро сменившиеся на весёлое, заставило Тома невольно поджать губы и наблюдать, как кто-то, кроме него, умеет скрывать эмоции. Скрывать действительно хорошо. Она ударила Рамоса в плечо и, тихо посмеявшись, попросила опустить её. Невинный и миленький смех. Тот, скорчившись от боли, видно, удар был неслабый, быстро поставил Харрисон на землю и убежал догонять своих дружков: тогда весёлая улыбка мигом сошла с её лица, и помимо холодного взгляда, прожигающего спину Рамоса, Том заметил вздувшиеся на скулах желваки. Однако в следующее мгновение она как ни в чём не бывало расправила мантию, резко закинула сумку на плечо и направилась к замку. Харрисон была единственной из всего замка, при виде которой у Тома тряслись кулаки: не только из-за того, что она вмешалась в его жизнь, заставила раздражаться на всё подряд и сходить с ума от неизвестности, но также потому, что оказалась хитрой полукровкой. Та, что носила скрывающие фигуру длинные платья, умела изображать жизнерадостную ученицу, не волновалась по поводу уроков и почти не разговаривала — скрывала многое. Том чётко понимал, что играть в игры некогда, нужно избавиться от чёртовой загадки как можно быстрее и тише. Была бы Харрисон такой же легкомысленной, как остальные школьницы, он бы даже пальцем не пошевелил, но к сожалению, она оказалась умнее. Расправив галстук, он проглотил неприятный ком в горле и развернулся к беседующим одноклассникам с целью отвлечься от угнетающих мыслей. Человек познаётся в малом. Не в словах — они лживы, даже не в делах — ими тоже можно обмануть, а в маленьких крупицах правды, которые не бросаются в глаза. В моментах, когда забываются поставленные цели вроде «добиться этого» или «произвести впечатление», когда действия становятся интуитивны, а слова теряют чёткий смысл, поднимаясь из глубины души. Том сам был таким. Человек перестаёт себя контролировать, сбрасывая все маски, делая глоток воздуха своей данностью. Сколько времени понадобится, чтобы заметить это и раскрыть личность Харрисон, он не знал: впервые за последнее время нашлось то, чего Том не знал.***
Затхлый, промозглый четверг. Расписание в этот день нравилось Лейле меньше всего: оно затрачивало много сил и включало в себя самые сложные предметы. После Травологии когтевранцам предстоял урок Заклинаний, где единственный, кто спасал положение, был Флитвик. Вне зависимости от способностей Лейлы, он искренне поддерживал её, как и остальных учеников, давал советы и не торопил, ходя по кабинету и подпевая включённому проигрывателю. Обижать декана, с которым у факультета сложились очень тёплые отношения, и портить уютную атмосферу никто не желал, поэтому уроки проходили весело. Жаль, не для Лейлы: как бы она ни старалась, расслабиться не могла, прикрывая своё напряжение вымученной улыбкой. Дела обстояли легче только ночью в спальне, ибо усталость делала своё: она не тратила много сил, взмахивая палочкой спокойнее и легче, отчего заклинания получались чистыми, правильными. Гонория бы и слов для насмешки не нашла. — Повторение рождает навык… — его голос успокаивал, заставлял довериться. — Нельзя бояться пробовать заново, потому что великими волшебниками не рождаются, ими становятся. Да, мистер Уизли, даже у вас всё получится, я уверен, — из урока в урок отвечая на немой вопрос испуганного гриффиндорца, произносил Дамблдор с ободряющей улыбкой. О поведении профессора Трансфигурации ходило немало слухов: многие ценили его за философские высказывания и доброту, другие недолюбливали из-за странностей, перепадов настроения, строгости и внезапных тестов, о которых он с наслаждением сообщал в начале урока. Но Лейле он нравился: да, его предмет давался сложнее всего, и всякий раз она не поднимала голову, боясь столкнуться с его разочарованным, наверняка разочарованным взглядом. Однако преподавал он безупречно, потому что методами был схож с Гэндальфом, из-за чего всегда было комфортно, привычно. Оказалось, в четверг была и приятная вещь, ради которой приходилось терпеливо сидеть и ждать звонка, чтобы войти в класс Защиты от Тёмных искусств и занять своё место первой. Она не была удивлена тяге к этому предмету, Тёмная магия уже больше года являлась главным увлечением, и непреодолимое желание услышать повествование вживую, от учителя, лишь больше вдохновляло. Профессор Вилкост вызывала в ней странные, двоякие ощущения: добрая и вечно улыбающаяся женщина, чьи карие проницательные глаза во время тестов метались по классу, выискивая списывающего ученика, а голос, меняющий тон каждые пять минут, заставлял дрожать даже храбрых гриффиндорцев. За короткое время Вилкост смогла произвести на Лейлу приятное впечатление и стать её любимым преподавателем: может быть, потому что ей нравилась строгость и напряжение, в котором та держала весь класс, может, потому что уроки ЗОТИ были единственными, где её заставляли постоянно отвечать, даже если она не тянула руки. Сразу после уроков Лейла ходила в библиотеку с Фионой и Кевином, попросивших помочь им с экспериментом. Она даже не заметила, как стала третьей в их компании, и позже осознала, что с ними ей по-настоящему было интересно и спокойно. Ибо коридоры до сих пор заставляли сжимать кулаки под мантией — слишком много народа, слишком громко, и все пытаются врезаться именно в твоё плечо. Фиона с Кевином же не пытались узнать её ближе, не наставляли на правильный путь, ругая за излишнюю скромность, наоборот, сами спрашивали советов и часто делились своими открытиями. Фиона и Кевин были истинными когтевранцами: много времени тратили на книги, обожали научные эксперименты, и хоть на фоне других казались очень тихими и скромными, на самом деле были невероятно творческими, исходя из странных, но интересных идей, приходивших им в голову. Оба хотели после окончания школы отправиться в путешествие, чтобы набраться опыта и посвятить себя изучению и созданию живых растений, которые смогут мыслить, разговаривать, помогать людям и размножаться без нужды жить в горшках. Найдя общие интересы, с четвёртого курса они начали работать вместе над экспериментами. Многие, по рассказам Фионы, не одобряли их увлечение, считали, что те тратят время впустую: очень редко получалось создать что-то новое, опыты часто проваливались, чему способствовали другие ученики, мешавшие процессу. — На самом деле, было обидно. Из-за них мы не завершили бо́льшую часть экспериментов, — прижав спадающие очки к переносице, объяснил Кевин, тщательно осматривавший пробирку с серебристым зельем. — Но как сказал румынский археолог: «Без муки нет науки», и мы с ним полностью согласны. Не хотелось бросать то, что нам нравится, да и зачем? Люди всегда будут чем-то недовольны. — Вы жаловались профессорам? — В этом нет смысла, Лейла, — открывая конспекты, спокойно произнесла Фиона и замерла, зацепившись взглядом за нужные строки. — У них достаточно своих забот, а если людей с детства не научили уважать чужой труд, то мы не сможем это исправить. Лейла была искренне поражена: для неё они стали первыми из сверстников, кто не подстраивались под общие интересы и напролом шли к своим мечтам, доказывая, что люди здесь тоже могут быть интересными и трудолюбивыми. Медленно, но верно в ней зарождалось уважение, и теперь она действительно сожалела о том, что была так холодна к Кевину и Фионе. Не дав себе времени освоиться в начале года, они приступили к новому опыту, и, присоединившись, Лейла ни капли не пожалела: к концу недели она должна была уже привыкнуть к магии растений, которую оживляют её однокурсники, но каждый день, как первый, продолжала внимательно следить за всем, что происходит, и поражаться. Просыпаясь, из горшка с небольшим слоем земли выглядывали тихо урчащие корни. Медленно вытягиваясь к свету палочки, появлялся голубой стебель, от которого в стороны расползались вьющиеся ветки с листьями и красными, еле заметными ростками. В библиотечной тишине можно было услышать сопение растения, но как только всё внимание переходило на него, листья уменьшались, скромно предпочитая скрыться в земле. — Запиши, пожалуйста, что корни почувствовали иллюзионные чары, и ветки перестали двигаться, — продиктовал Кевин, щипчиками пытаясь расшевелить хрупкие листья. Лейла послушно обмакнула перо в чернильницу и стала следить за процессом дальше. — Ростки уже пережили сегодня много испытаний, их надо усыпить, только добавь в землю совсем немного зелья, а то… Кевин, — устало вздохнув, Фиона вместе с Лейлой тихо усмехнулась и указала на синие капли на столе, — ты опять его пролил, — заключила она, складывая пробирки в небольшой чемодан. — Я до сих пор не могу поверить, что мадам Пинс позволила вам проводить опыты в библиотеке, — пробегая глазами по написанным строчкам, Лейла мельком взглянула на мрачную библиотекаршу, которая всё это время неотрывно следила за ними, ожидая момента, когда за нарушения правил их можно будет выгнать. — Спасибо профессору Флитвику, он с самого начала поддерживал нашу идею: сказал, что нам необходима тишина и книги с нужным материалом под боком, поэтому предложил библиотеку, — протерев стол салфеткой, так как любая магия, кроме заклинания освещения, здесь была запрещена, пояснил Кевин и аккуратно погладил листья, чтобы растение уснуло. — Итак, — он обратился к Лейле, — вынеси за черту вывод: ростки Красноушников любят тепло, идут на контакт с человеком, но боятся или противятся чарам. Способны подслушивать разговоры окружающих, понимать мотивы их действий. В случае опасности перестают шевелиться и покрываются изморозью. —…покрываются изморозью… Готово, — Лейла отдала пергамент Кевину на хранение и блаженно выдохнула. За окном уже стемнело, и, взглянув на часы, Фиона едва заметно выгнула бровь: весь вечер пятницы они просидели в библиотеке. — Мы пропустили ужин, — без тона сожаления сказала она. — Уверен, половина еды с когтевранского стола сейчас у нас в гостиной, — надевая мантию, усмехнулся Кевин. — С чего вдруг? — Лейла резко развернулась и склонила голову набок. — Ты забыла, что Джек и Джорджия обожают вечеринки? — задвигая стул, он скептично поднял бровь и, заметив, как Лейла скорбно возвела глаза к небу, искренне рассмеялся. — Не волнуйся, скоро им будет некогда веселиться, а сейчас улыбайся и доброжелательно встречай в нашей башне другие факультеты. Кевин при профессорах, однокурсниках и Кевин рядом с Лейлой и Фионой два совершенно разных человека. Первое мнение оказалось обманчивым, занимаясь любимым делом, находясь в кругу людей, которые разделяют его интересы, он искренне улыбался, не стеснялся разговаривать, порой даже, вдохновлённый открытием, перебивал. И хоть он стеснялся, скрываясь под маской, сняв её, остался таким же милым, добрым и творческим — эта мысль не могла не радовать Лейлу. Хоббит в людском обличии. — Ты идёшь с нами? — вопрос Фионы заставил оживиться и бегло осмотреться. — Вы идите, я хочу ещё почитать, — приподняв уголки рта, заверила их Лейла. Она слишком долго ждала этот день и не могла упустить свой шанс. Желающих тратить вечер пятницы на чтение должно было быть немного — это ей и нужно. До закрытия библиотеки оставался час, младшим курсам в это время было положено находиться в башнях, старшие расслаблялись и отдыхали в когтевранской, а мрачная тишина и освещение свечей лишь подтверждали, что Лейла осталась одна. Окна зашторились, Мадам Пинс, прошла рядом и, предупредив о скором закрытии, скрылась за стеллажами. Короткий выдох, Лейла собралась с мыслями, закатала рукава и через мгновение оказалась в Запретной секции. Появилось знакомое чувство — дрожь плавно разливалась по всему, приятно обжигая внутренности холодом. Так же веяло от книжного шкафа Гонории: Лейлу медленно окутывала Тёмная магия, из-за которой ветер, до этого играющийся с волосами унёсся в другой конец библиотеки. Деревянные стеллажи кофейного цвета завораживали, манили аккуратно вытянуть руку, пройтись пальцами по корешкам блестящих при свечах книг, вдохнуть и сполна насладиться запахом старинных рукописей. В Запретной секции магия давила на воздух, но давила приятно, замедляя время, давая действиям и мыслям свободу. Потянувшись за привлёкшей её внимание книгой, Лейла затаила дыхание и тут же разочарованно выдохнула, не только услышав, но и почувствовав, как её наслаждение прервали. — Положи книгу на место. Тебе запрещено здесь находиться, — холодный и надменный голос Марволо было невозможно не узнать. Глаза раздражённо прикрылись, она медленно повернула голову в его сторону и встретилась с бесстрастным лицом. Безупречный актёр. — У Мадам Пинс на столе лежит замечательное разрешение, позволяющее мне здесь находиться, — невозмутимо заявила Лейла и развернула обложку книги. «Волхование всех презлейшее». Губы невольно дёрнулись в улыбке — как же можно забыть, с чего началась её страсть к Тёмным искусствам.***
Проследив за взглядом Харрисон, Том слегка нахмурился: как такая книга способна вызвать улыбку? На смену удивлению прилетело тихое раздражение, ибо уже второй раз она ускользала невинной и не нарушала правил. Жаль. Оставив Малфоя и Блэка приглядывать за веселящимися слизеринцами, он направился в библиотеку с желанием узнать больше информации о приготовлении яда, и конечно же, Харрисон испортила его планы — снова. В пустой библиотеке соблазн вытрясти из неё всё, что та скрывала, нарастал с каждой минутой, заставляя сжать челюсть и прожигать в ней дыру. Хотя казалось, Харрисон вовсе не замечала его, зациклившись на книгах. — Ты читала её, — не спрашивая, утверждая, холодно изрёк Том. Даже мельком не взглянув в его сторону, она доставала с полок книги, тщательно просматривала обложку и содержание. Тишина затягивалась, а отвечать Харрисон явно не собиралась. Тому это совершенно не нравилось: никто не смел его игнорировать, самое неприятное для разгневанного человека, когда на его гнев отвечают полным равнодушием. Губы его скривились в хищном оскале, чёрные буркала стали сверлить её профиль с желанием невербально проклясть. Это уже было больше, чем просто предостережение. Лейла, вынырнув из пучины мыслей, прочла в этих глазах обещание. — Я спрашиваю, ты читала «Волхование»? — специально растягивая слова, прошипел Том, желая разглядеть в глазах жалкой девчонки испуг. — Не пытайся казаться храброй, я уже видел, как ты трусливо убегала от… — Да, Марволо, я читала, уверена, ты тоже… — устало выдохнула Харрисон, еле заметно поджав губы и не решившись продолжить фразу. А ведь хотелось, ужасно хотелось вскипятить ей кровь, поиграть на нервах и увидеть эмоциональную девичью натуру. Это было легко, любую школьницу, даже слизеринку, можно было за пару секунд уколоть в нужное место и просто ожидать реакции. Ей же вообще было всё равно. — Что-то ещё? — мрачно приподняла бровь та и повернулась к нему. Девка не выглядела напуганной или заинтересованной от слова совсем. — Просто хотел предупредить… — он склонился над поднявшей подбородок Харрисон и без тени улыбки шепнул: — не болтай лишнего, Харрисон. Или ты уже нажаловалась на меня, как маленькая и жалкая полукровка? — Святой Мерлин, успокойся, пожалуйста, — прошептала Харрисон, захлопнув книгу и взглянув на Тома, как раздражённый родитель на надоедливого ребёнка. — Если бы я хотела, то уже давным давно рассказала бы про твоё грязное дело. — И даже не боялась, что я найду тебя. Конечно… — Тебя? — она мрачно хохотнула и покачала головой, — Ты не центр вселенной, почему же я должна думать о тебе и твоих делах? А ещё староста может обойтись и без оскорблений, — она без тени страха заглянула ему в глаза и, понизив голос, заключила: — Ты ведь тоже полукровный, Марволо. Харрисон вышла из библиотеки не оборачиваясь, оставив Тома наедине с желанием прибить её к чертям прямо сейчас: он сдавливал зубами нижнюю губу до тех пор, пока острая боль не привела его в чувства. Помимо того, что она посмела оскорбить его достоинство, чего не делал никто, Харрисон имела пропуск в Запретную секцию и, сопоставив факты, поняла, что Том не чистокровный, как думали все, за исключением Пожирателей и некоторых профессоров. Он не мог противиться внезапному осознанию, что его репутация и последующие действия полностью зависят от её острого языка. В ушах хрустнуло от сжавшейся челюсти. Верить, что она забудет о нём и будет вести себя тихо, не пытаясь им манипулировать, занимаясь своими делами, он категорически отказывался. В этом мире никому и никогда нельзя доверять. Громкий выдох успокоил выпирающие вены, он взял нужную книгу и оставшееся время провёл за чтением, увлечённый идеей о том, как красиво от правильно сваренного яда Харрисон лишится жизни прямо на его глазах.***
Очередные выходные охарактеризовали себя мрачным небом и стекающими по стеклу каплями дождя: радостные дети прыгали по лужам, а седьмой курс пил зелья от головной боли. Всю субботу Лейла просидела в своей комнате, отказавшись от очередного приглашения в Хогсмид, которое напомнило о неприятной проблеме с деньгами. Диппет постарался! Сейчас она жила в достатке: одежда, учебники, палочка — всё есть, но чувство зависимости от школы, безвыходности ужасно подпортило настроение, потому что вариантов, как заставить Диппета изменить своё решение, так и не нашлось. Всё, что было в её силах, она уже сделала: подобающе себя вела, хорошо училась, была вежлива и дружелюбна ко всем!.. Только, видимо, Диппет уже давно забыл про тот разговор. Она не могла злиться или осуждать директора Хогвартса: он был слишком мудрым и занятым, чтобы ставить его слова под сомнение или пытаться оспорить — к сожалению. Так что оставалось надеяться, что Грин-де-Вальда как можно скорее найдут и посадят в Азкабан. Хаос закончится и всем станет легче. Кошмары, к счастью, больше не снились, и можно было спокойно возвращаться в режим. Эльфы всегда вставали с первыми лучами — Гэндальф тоже. Стрелки часов показывали полшестого утра, в комнате ещё было темно, а с нижнего этажа доносился храп парней. Стоило босой встать на пол, зубы дробью застучали от холода: Лейла поёжилась, но всё же открыла окно и прошла в ванную. Сразу после завернувшись в одеяло, она залезла на подоконник, голова приложилась к стенке, а в руках сверкнул дневник. — Мортекуло, — блокнот в руках Лейлы подпрыгнул и, пролистав страницы с появляющимися строками, остановился на нетронутой. Писать ничего не хотелось, нужно было вспомнить, прочитать всю собранную о кольце информацию, и как только откроется библиотека, проскользнуть в Запретную секцию. Нужная ей книга заставляла мять края сорочки от нетерпения.«От поющего Бархана до Катакомб Йиглавы: немного о проклятых и опасных местах»
Из-за Марволо она не смогла прочитать её в пятницу, однако сейчас, пока ученики только завтракали и медленно заполняли библиотеку, совершенно ничто не помешало поздороваться с мадам Пинс и без страха раскрыть книгу: обложку никто не увидит всё равно. Тени стеллажей спрятали её за любимым дальним столом, она села спиной к остальной части библиотеки и с пергаментом для записей углубилась в чтение.«Зона молчания, Мексика
Аномальная пустыня на границе штатов Дуранго, Чиуауа и Коауила, где невозможен приём и регистрация радио и звуковых сигналов. Там глохнут приёмники, не работает компас и останавливаются часы. Учёные несколько раз пытались установить причину аномалий, но их выводы сводятся примерно к следующему: нечто подавляет радиоволны. С зоной, также прозванной «Морем Тетис» в честь древнего океана, связано множество таинственных происшествий: от исчезновений самолётов и падения ракет до свидетельств о странных путниках, оставляющих за собой выжженную траву, и приземлении НЛО. Три волшебника в 1923 году отправились исследовать пустыню, чтобы в очередной раз доказать, что маглы врут и придумывают страшные истории. Они пообещали, что в случае опасности отправят патронусы, однако следившие за этим экспериментом не получили ничего, и тех магов никто больше не видел».«Башня Гластонбери, Великобритания
В английском графстве Сомерсет есть 145-метровый холм, увенчанный башней средневековой церкви святого Михаила. По легенде, там находился вход в Авалон — потусторонний мир, где рождались святые люди, сказочные существа и маги, где действуют особые законы времени и пространства. На этом холме были похоронены король Артур и его жена Гвиневра — в 1191 году монахи Гластонберийского аббатства якобы нашли саркофаги с их останками. Это не единственная легенда о холме святого Михаила и короле Артуре. Редкие посетители достопримечательности утверждают, что у холма мощнейшая энергетика, а по ночам у входа мелькают пугающие силуэты.» Глаза неприятно защипало от резкого порыва воздуха, аура над головой вытянулась нитями. Неохотно оторвавшись от книги, Лейла подняла голову и наткнулась на чересчур спокойного Марволо. Уложенные кудри оттеняли угольные волосы и делали их максимально расслабленными. Он положил напротив неё несколько книг, пододвинув стул, и как ни в чём ни бывало открыл книгу и принялся читать. Еле сдерживая удивление, Лейла осмотрела библиотеку и с сожалением отметила, что все остальные места были заняты. Пришлось тактично промолчать и прижать книгу ближе к себе. Никому не стоило знать о ней больше, чем она сама позволит.***
— Доброе утро, Том, — к столу подошла и обаятельно улыбнулась Ахта: сокурсница с Гриффиндора. — Здравствуй, Ахта, — нехотя оторвавшись от книги, протянул Том с обаятельной улыбкой. Знал ведь, как гриффиндорке нравятся его ямочки. — Ты что-то хотела? — Да… — скользнув недовольным взглядом по Харрисон, которая этого вовсе не заметила, она снова посмотрела на него и улыбнулась. — Может, ты хочешь сесть с нами, мы нашли для тебя место, — Ахта указала на стол неподалёку и выжидающе уставилась на Тома, пытаясь не засматриваться на его улыбку. Пять школьниц, плотно прижавшихся друг к другу, чтобы освободить место для него, затаили дыхание и якобы незаметно посматривали на его фигуру. — Мы были бы безумно благодарны, если бы ты смог помочь нам с Нумерологией? Сколько пробовали, всё равно не понимаем, — сказала она, кокетливо заправляя прядь за ухо. — Разве у вас не «Выше ожидаемого» по предмету? — Том изогнул бровь и приподнял голову. — Эм, да… но всегда нужно же стараться на «Превосходно», как у тебя, — на щеках гриффиндорки выступил румянец. — К великому сожалению, я не могу, — грустно усмехнувшись, он указал на книгу и продолжил: — Много работы по дополнительным занятиям. В следующий раз, хорошо? — Конечно, я всё понимаю, — быстро залепетала Ахта, очередной раз уходя ни с чем. — Удачи тебе. Ему она была не нужна, и внимание резко перешло на Харрисон. Придя в библиотеку и осознав, что свободных мест нет, он с надеждой посмотрел на любимый стол, почти полностью спрятанный за стеллажами, и замер. Желания сидеть напротив ненавистной полукровки у него не было никакого, так ещё и с утра! Однако уступать Том не хотел: он не боялся Харрисон. Хмурая складка залегла на её фарфоровом лбу: не обращая внимания на пряди, вечно лезущие ей на лицо, когтевранка скользила глазами по строкам. Попутно успевала перелистывать страницы и даже записывать что-то на пергамент, просто гений, как выразилась Вилкост! Открыв дневник, он не спеша обмакнул перо в чернильницу и, не поднимая головы, прочистил горло: — И как давно ты узнала, что Ахта следит за тобой и рассказывает мне? — спокойно, почти не шевеля губами, поинтересовался Том. Злость же на самом деле сдавливала глотку не хуже проволоки. — Ахта, Майк и Джорджия не пошли бы после отбоя к старосте Слизерина просто так, — не отрываясь от книги, пояснила та. Хотя вопрос был другой. — И что же их выдало? — ровным тоном спросил Том. — Глаза. — Подробнее. — Если я была рядом, их глаза затуманивались, — подняла голову Харрисон и чиркнула безразличием в глазах: — И действия… несвойственные для них. — Изменения во взгляде были так сильно видны? — Нет. — Но ты заметила? Ответа не последовало: либо Харрисон зачиталась, либо просто проигнорировала его. В пятницу, поздно вечером, Долохов ворвался в гостиную Тома и рассказал, что она сняла Империус со всех следящих за ней учеников. Тогда он не поверил: посмеялся и приказал оставить его в покое, подумав, что Долохов пьян. Однако спустя полчаса, когда подчинённые заклятием пришли на Астрономическую башню, он еле сдержался, чтобы не пнуть рядом стоящий столб. — Ничего нового не произошло, Лейла всё время молчала, крутила в руках циркуль. После уроков пошла с Фионой и Кевином делать эксперимент. И она просила передать, что восхищается, каким нужно быть смелым, чтобы управлять чужой волей на территории школы, — как только Пасагалья закончила говорить, все трое переменились во взгляде и будто ожили. Стали бегло осматриваться и, увидев Тома, наблюдающего за ними со стеклянным взглядом и поджатыми губами, начали задавать тупые вопросы. — Обливиэйт, — произнести заклинание и подчистить память Тому не стоило ничего, вот только происходящее ему ни капли не понравилось. Мириться с этим было сравне проигрышу. Рыкнув, что лишит каждый факультет нескольких очков, если они не уберутся отсюда сейчас же, он вошёл в комнату и обессиленно рухнул на кровать. Том безумно вымотался: не мог нормально сосредоточиться на уроках, не думая о бессмертии, о крестражах, которые уже есть и которые предстоит сделать, о будущем величии. Том так долго шёл к цели стать самым величественным магом, найти преданных сторонников и захватить мир, отомстив всем грязнокровкам и маглам, что потерял голову, захлебнувшись во снах. Там он был всеобщим Господином: оживлял картины будущего, создавал идеальную империю, не сомневаясь в успехе. А сейчас был заперт в стенах школы, где даже заклинания повышенной сложности нельзя использовать на практике. Отвратительно. И он никак не был готов тратить драгоценное время на Харрисон: рыться в её секретах, с каждым днём всё больше раздражаясь из-за её молчания и наглости, придумывать многочисленные планы, как тихо устранить и убить её. Всю жизнь он шёл на риск, но сейчас поспешными решениями мог перечеркнуть всё, что строил годами. А самое ужасное: он не мог отрицать, что эта жалкая полукровка была опасна. Ему стоило задуматься, почему в течение недели ни одной интересной зацепки по поводу неё никто из следящих не нашёл, когда в четверг Харрисон чуть ли не засыпала на уроке. Но Пасагалья умело соврала, сказав, что в башне похолодало, поэтому не выспался никто. И он поверил! Поверил как идиот, потому что был уверен, что нет в Хогвартсе человека, кто смог бы сопоставить факты и освободить учеников от Империуса. Когда же Том понял, что Харрисон умнее, чем казалось, из груди вырвалось шипение. Словосочетание просто убить в дневнике теперь мозолило глаза — это оказалось непросто, Мерлин его подери! Но он найдёт способ, обязан найти: отрежет язык, припугнёт, чтобы та вылезла из своего орлиного оперения и разрыдалась, или заставит заикаться. Сейчас уже зелёный луч Непростительного не пойдёт — поздно, слишком много школьников подружились с ней и теперь следят, когда новенькая «раскрепостится» с огневиски в руках на вечеринке. К тому же до сих пор стоял открытый вопрос, действительно ли она владеет Империусом, это было важно для логической цепочки. Спальню затянуло тенями, из мебели вытянулись цвета и застыли в воздухе — мысли Тома ушли далеко от Хогвартса и его светлостей, которым обучают на уроках.***
Морозный и мрачный вторник. Уставшие ученики сидели на уроке Зельеварения, пытаясь дрожащими от холода руками разрезать твёрдые бобы и не сорваться. Нервы класса были на пределе, у Джека дёргался глаз, и шутки Слизнорта никак не спасали положение. Уже второй день подряд каждый урок начинался с практики, тестов или устных проверок, к чему ни один факультет готов, увы, не был. «Какие неженки, — хохотал воздух, шныря по рядам и щекоча школьникам носы. — Не то что ты! Хранишь такое лицо, будто действительно получаешь удовольствие. А ещё называешь людских детей лицемерными, ужас». Слизеринцы еле сдерживались, продолжая сидеть, как положено этикету, когтевранцы, лёжа на партах и засыпая, старались закончить зелье быстрее, чем голова перестанет соображать: хоть Зельеварение было последним уроком, Слизнорт с наслаждением сообщил, что сегодняшняя работа будет на оценку. С такой улыбкой разве что гномы находят драгоценности. — Работаем, класс, у вас осталось полчаса. Выше нос, Лестрейндж, это не так сложно, как кажется! Работа кипела вовсю: звук стекла, густой дым над котлами, запах Корнезийских бобов, чей сок заставил половину класса плакать. Слизнорт расхаживал по классу, тщательно осматривал каждый котёл, пытаясь скрыть недовольство или разочарование. «Ого! А это что за недочеловек?» «Если бы ты слушал меня, запомнил, что здесь и призраки существуют», — фыркнула Лейла на присевший на плечо лик воздуха. Серая дама — любимый призрак когтевранцев, незаметно для склонившихся над котлами учеников влетела в кабинет и направилась к Слизнорту. В длинном сером платье со сверкающими пуговицами, с длинными волосами, собранными в косу, и мрачным, грустным лицом. Лейла завидовала: на пару секунд даже засмотрелась на неё и вспомнила, что в прошлой жизни сама носила такие длинные платья. И было это райским наслаждением — чтить культуру эльфов, выглядеть опрятно и красиво. А не вульгарно, как все, кто были вокруг. Сколько споров с Гонорией было по поводу длины платьев, она и пересчитать не могла! — Добрый день, моя дорогая, что привело вас сюда? — раздался мягкий голос Слизнорта. Серая дама присела в реверансе и, подлетев ещё ближе, стала тихо шептать ему что-то на ухо. Брови профессора нахмурились, он кивал и вполголоса переспрашивал, в результате с чем-то однозначно согласившись. — Что-то ещё? — улыбнувшись, поинтересовался он, наблюдая за Серой дамой, которая бегло осматривала класс. Впившийся в шею взор можно было ощутить физически, потрогать. — Мисс Харрисон, — Лейла вздрогнула от неожиданности и неохотно подняла голову. Конечно, замолчали и все. — Директор вызывает вас к себе. Просил передать, что вам следует поторопиться. — Но у меня урок… — озадаченно сказала она, переводя взгляд с остывающего зелья на Слизнорта. — Милочка, вызов к директору не терпит отлагательства! — вскрикнул он, подходя ближе и кладя морщинистую руку на плечо. Рёбра готовы были хрустнуть от напряжения. — Тем более, у вас замечательное зелье, ему осталось настояться. Идите прямо сейчас, я разрешаю. Никто не знал, что произошло, а Харрисон не выдавала ни одной эмоции. Лишь быстро вышла из класса вместе с Серой дамой, и в горле у Тома образовался неприятный ком: она пошла его сдавать.