Трек для атмосферы: https://youtu.be/4CEq9LARLv4
Тёплое, липкое чувство медленно расползается по всему телу, щекоча горло и окутывая разум. Хочется прыгать от счастья, позабыв обо всех проблемах, подбежать к незнакомцу и позабавить его своей улыбкой, сводящей скулы, потому что изнутри невольно вырывается радость. Так это было в детстве, так она помнила безграничную радость и гордость. Но сейчас Лейла не чувствовала этого, она не смеялась, не веселилась: неожиданность поступка произвела болезненный эффект. Ощутив на губах привкус крови, она тихо сглотнула и осознала, что это не сон: вспотевшие ладони, из которых только что чуть не выскользнула пробирка с тёплым зельем, лишь подтвердили это. — Надеюсь, мисс Харрисон, вас не отчислили, — искренне посмеялся Слизнорт, проходя по классу за несколько минут до звонка. — Простите? — резко подняв голову, испуганно прошептала Лейла, отчего сидящий за ближней партой Эйвери издевательски хмыкнул. — Какая же она застенчивая… Джек, мы должны ею заняться, — донеслось с конца класса. — Что же такого Армандо сказал вам, если вы, милочка, так опечалены? — продолжая рассуждать вслух, произнёс он, вынуждая весь класс навострить уши. — О, поверьте профессор, не о чём беспокоиться, — отдавая готовое зелье, помотала головой Лейла и, наконец осознав реальность, улыбнулась: — Вы не представляете, как я сейчас рада, однако школьная нагрузка и конец дня дали о себе знать. Слизнорт был образчик мелочности, обнаруженной на старости лет, и чрезмерного миролюбия, навлёкшего на себя разочарование и раздражение Лейлы. Вслед за чем началась целая история, выдвинувшая наружу разные недостатки и положительные черты его характера. Легкомысленность и привычка не вдумываться в дело, приобретённая вращением среди заданных учениками с целью отвлечь Слизнорта от урока бессмысленных вопросов, не составляющих вопроса, пустила его увлекаться по этому пути заблуждения, заставляя активно участвовать с ними в споре и делиться никому не нужными историями своей жизни. Зельеварение Лейле нравилось, и она была безумно благодарна напору и поддержке Гонории, благодаря которой освоила и полюбила эту науку, однако признала, что со Слизнортом продвижения у неё бы не было.Профессор Слизнорт: «Больше скажешь, больше получишь»
Первая надпись была выведена в дневнике Лейлы спустя несколько уроков в его классе и с тех пор ни разу не зачёркивалась, оставаясь одной точной фразой, словно ярлык закреплённой Лейлой на личности профессора. — Позвольте узнать, что же вас радует? — Извините, сэр, но пусть это останется в секрете, — Лейла опустила голову, аккуратно складывая вещи в сумку и слыша пролетевшие по классу разочарованные вздохи. Она намеренно хотела подорвать любопытство Слизнорта, потому что была уверена, что за обеденным столом тот обязательно попробует выведать тайну разговора у самого Диппета, который оценит её умение молчать и не будет в ней сомневаться. Везде следовало искать для себя выгоду. И всегда. Выйдя тогда из кабинета и следуя за Серой Дамой, Лейла догадывалась, о чём пойдёт разговор, поэтому ощущения были смутными: уверенности в том, в какое русло зайдёт беседа, не было, но и особого страха тоже. Скорее благодарность Диппету за то, что он тратил на неё своё драгоценное время. — Добрый день, мисс Харрисон, — прохрипел он, медленно ходя по кабинету и собирая вещи. — Рад, что вы так быстро среагировали на моё приглашение. — Добрый день, сэр, — учтиво склонила голову Лейла, — Надеюсь, цель визита благоприятная, и вы не хотите меня исключить? Диппет на мгновение остановился и, взглянув на неё с прищуром, по-доброму хохотнул. — Было бы за что, — поспешно раскладывая бумаги по стопкам, сказал он. — Извините, что не предлагаю сесть, времени на долгие разговоры нет. Профессор Вилкост недавно сдавала мне отчёт об успеваемости учеников по её предмету и в разговоре ненароком всплыла ваша фамилия. Лейла молчала, нервно перебирая пальцы под длинными рукавами мантии и наблюдая за сборами Диппета: она не желала тратить время на вопросы, чтобы лишний раз не сбивать его с мысли, однако от этого, казалось, он начал говорить только медленнее. — Она сказала, что приятно удивлена вашими успехами в Защите от Тёмных Искусств. Всю теорию вы сдали на высший балл и с лёгкостью демонстрировали профессору все нужные заклинания. Если ваша просьба ещё в силе, то я готов предоставить вам разрешение найти работу в Косом переулке, — расправляя дорожную мантию, Диппет на мгновение улыбнулся, после чего поправил очки и серьёзно посмотрел на Лейлу: — Однако, мисс Харрисон, в целях безопасности вы будете обязаны принести в мой кабинет подтверждение от хозяина, который принял вас на работу, чтобы я знал о вашем местонахождении. Раз в неделю вы также будете должны приходить к профессору Вилкост и доказывать хорошие навыки защиты в бою. Вам всё понятно? — Кажется… — Что? — Да, сэр, всё понятно. Спасибо вам огромное, — натянуто улыбнувшись, громко сказала Лейла, и пальцы незаметно щипнули кожу на руке. — Ну вот и славно, а сейчас вам пора на урок, — улыбнулся он и сразу же осёкся. — С вами всё в порядке? Вы покраснели… — Всё хорошо, просто здесь очень душно. До свидания, всего хорошего! — поспешно выйдя из кабинета, Лейла облокотилась на стену и расслабленно выдохнула, приложив к горящим щекам холодные ладони. По уходе она оставалась в каком-то неопределённом состоянии и едва через несколько минут пришла в возможность видеть и чувствовать: в такое беспамятство повергла её неожиданная радость. Она протёрла глаза, бережно расправила платье и по дороге в класс ещё раз тщательно прошлась по воспоминаниям недавнего диалога. Меньше всего Лейла желала показывать свои слабые стороны, но не получилось: щёки снова залились краской лишь при одной мысли, что её похвалили. Неприятная оторопь, стеснение и тоска напали на неё, ведь Гэндальф всегда запоминал только её промахи, минусы, указывая на ошибки и давая советы, чтобы Лейла совершенствовалась. Гонория же вовсе не разговаривала, предпочитая негромко усмехаться или бросать на неё разочарованные взгляды, которые только ухудшали состояние, распаляли желание не наступать на одни и те же грабли дважды, стараться ещё больше. Так что услышать похвалу было крайне необычно, и Лейла не могла понять: понравилось ли ей, или профессор Вилкост сказала это из жалости, ради приличия? В таких вещах никому верить нельзя, особенно людям. При возвращении в класс она присела за парту и с некоторым усилием приняла невозмутимый вид, скрывавший внутреннее смущение. Не верилось, что за все эти столетия произошло действительно что-то хорошее.*
Звук наколдованного будильника неприятно ударил по ушам, Лейла резко открыла глаза и скинула одеяло, чтобы не остаться в кровати на весь день. Утренняя рутина не менялась с первого дня: открыть окно, умыться, повторить уроки, посмотреть в зеркало и ужаснуться. Но сегодня руки Лейлы непривычно дрожали, и внутри медленно нарастала тревога. В субботу в семь утра весь замок мирно спал, и это было лучшее время, чтобы незаметно выскользнуть. Сумка скользнула на плечо, Лейла закуталась в мантию и, прикрыв глаза, спокойно выдохнула. «Не волнуйтесь, хозяйка», — прошептал ворвавшийся в комнату порыв ветра, приводя её волосы в порядок. «Было бы всё так легко», — усмехнулась она, бесшумно выходя из комнаты: когтевранцы, сполна навеселившись прошлым вечером, мирно посапывали и отдыхали от сложной недели. Утро выдалось светлым: в воздухе чувствовалась осенняя крепкая свежесть, пришлось плотнее укутаться в синий шарф и коленками ощутить мороз. Настраиваясь на разговоры, бормоча под нос заученные фразы, она обходила лужи и старалась не упасть на промёрзшей дороге. То ли от волнения, то ли от сонливости. Дойдя до Хогсмида, Лейла всеми силами пыталась не останавливаться, чтобы не тратить время здесь, однако не смогла сдержать восторженного вздоха. Осенний ветер с невероятной скоростью носился по новой неизведанной территории, двигая висящие таблички с названиями заведений, заставляя деревню заработать для утренней гостьи. Каблуки отстукивали ритм на каминных плитах, в волшебных витринах виднелись летающие перья, сложенные свитера, мантии и юбки всех факультетов, башни из сладостей, уютные диваны с розовой мебелью в кафе «Мадам Паддифут», парящие чайные кружки… Это всё было настолько красиво и сказочно, что теперь она понимала, почему однокурсники так обожали это место. Однако ей было нужно другое место: главная дорога закончилась, и её сменила заросшая травой поляна, в центре которой была вытоптана троп. Жаль, она вела не к городку со сладостями, а к старому дому с осевшей крышей. Сомневаться в том, что это был трактир «Кабанья голова» ей не пришлось, воздух сам подгонял её к нужному месту. Диппет предупредил, что место это не особо радостное, да и в центре деревни не находится — так оно и оказалось. На ржавой скобе двери виднелась скрипящая и облезлая деревянная вывеска с изображением отрубленной головы кабана, кровь с которой стекала прямо на белую скатерть. — Мило. Дверь за ней с шумом захлопнулась, и Лейла оказалась в грязной комнатке, насквозь пропахшей козами. Несколько окон покрывал такой слой грязи, что лучи солнца едва просачивались в комнату с деревянными столами и барной стойкой, освещаемую огарками свечей. Выдохнув клубок пара, Лейла повернула голову к мужчине, неохотно вышедшему к стойке с максимально равнодушным лицом. — Доброе утро, — поздоровалась она, но ответа не получила. — Вы Аберфорт Дамблдор? — Я, — без толики энтузиазма прохрипел он. Лейла вытянула из сумки листок и, вручив Аберфорту, пояснила: — Тогда это вам от директора Хогвартса, — быстро пробежавшись глазами по строчкам разрешения на посещение Косого переулка, он тихо хмыкнул и, бросив на неё мимолётный взгляд, приказал идти следом. Поднявшись по скрипучей, прогнившей лестнице, Лейла прошла по коридору маленьких, пустых комнат, и оказалась в гостиной: с двумя побитыми диванами, потёртым коричневым ковром и камином, над которым висела большая картина — портрет светловолосой девочки с подписью «Ариана Дамблдор». Удивительно, сколько было родственников у профессора, и то, Лейла узнала только о некоторых. Аберфорт взял в руки маленький мешок и подозвал Лейлу к себе. — Знаешь, как этим пользоваться? — прохрипел он. — Да, — в руку засыпали горсть Летучего пороха и попросили войти в камин. Аберфорт, по приказу Диппета, должен был проследить, куда отправится Лейла… Мерлин, как за маленькой девчонкой. — Давай уже. — Косая Аллея! — чётко произнесла она, кинув порох себе под ноги. Крепко прижав руки к бокам, чтобы не задеть выступы каменных решёток, Лейла прикрыла глаза и почувствовала жар. Ощущение, будто сгораешь, продолжалось недолго, и после удара коленками об пол её знатно обдало холодом. Откашлявшись, она встала на ноги и тут же палочкой очистила платье от пыли. Пришлось протолкаться через очередь визжащих, радостных детей с монетами в руках, но в итоге Лейла всё же вышла из кондитерской «Шугарплама» и осмотрелась. Всю возможную информацию о вакансиях она просмотрела вдоль и поперёк в каждой газете, но мало чего нашла: в момент войны многие заведения закрывались из-за отсутствия посетителей, и работу, честно говоря, мало кто предлагал. Лейла стала заходить в лавки, стараясь выбирать не особо известные, потому что понимала, что в тех все места уже давно были заняты. Тут же пошли отказы. Аптека Малпеппера последние года вела жестокую борьбу со своим конкурентом «Слизень и Джиггер», поэтому брать ответственность за семнадцатилетнюю девушку без образования колдомедика отказалась. Лавка омолаживающих зелий мадам Примпернель специализировалась на зельях для выведения бородавок и прочих недостатков человеческого тела, услугами которой, как слышала Лейла, пользовалось большинство девушек Хогвартса. Однако там её тоже не приняли, сославшись на неопытность и неумение красиво преподать товар, дабы волшебники скупали весь магазин с азартом в глазах. Издательский дом «Обскурус» продавал различные волшебные книги, в том числе издал такую популярную, как «Фантастические звери и места их обитания». — К сожалению, милочка, все вакансии заняты, и не думаю, что скоро освободятся, — сказала женщина, заваленная сотнями листов. — Может, вы знаете, где есть свободные места для подработки? Любые, — с надеждой в глазах спросила Лейла, после чего та подняла голову и задумчиво приложила пальцы к подбородку: — Наши соседи с той стороны, — она указала на окно, в котором виднелась узкая тропа. — Может, там найдётся. Советую посмотреть лавки, торгующие поношенными вещами. Думаю, помощь им пригодится. Бегло пройдясь взглядом по трём рядом стоящим магазинам: «Мантии из рук в руки», «Мётлы из рук в руки» и лавка старьёвщика, Лейла заинтересовалась первым и, притянув поближе сумку, направилась ко входу. Однако пробегавшие рядом дети толкнули её вбок, и она неуклюже ввалилась в помещение, как самая невоспитанная дама всей школы. Раздражённо фыркнув, она выпрямилась и подошла к стоявшему за прилавком старику. Лавка старьёвщика была невероятно мала, но ассортимент сломанных волшебных палочек, испорченных медных весов и старых заляпанных мантий, впечатлял. Когда хозяин освободился, она сдержанно улыбнулась и поприветствовала его. — Хотела узнать, есть ли у вас вакантная должность для работы? — склонила голову набок Лейла, сверля старика глазами. — И что же ты умеешь? — ехидно усмехнулся тот, присаживаясь на стул. — Всё: могу убираться, раскладывать товар, сидеть за прилавком, закрывать и открывать магазин, считать прибыль… Что угодно, — пожав плечами, заверила Лейла, ожидающе постукивая пальцами по сумке. — А если ты просто решила меня ограбить? — вскинув брови, продолжал старик. — Поверьте, мне нет до этого дела, — улыбнувшись, она достала документ, подтверждающий её личность, — у меня на носу экзамены, после которых понадобятся деньги на взрослую жизнь, и воровство — последний вариант, которым я воспользуюсь, если не найду подработку. Взглянув на листок, где были прописаны школа, курс и факультет и поставлена подпись Диппета, он снисходительно улыбнулся и, помолчав пару минут, зашуршал бумагами. Спустя двадцать минут переговоров на документе магической печатью были закреплены подписи Лейлы и мистера Барло. Работа по выходным с одиннадцати утра и до часу ночи за восемьдесят галеонов в месяц включала в себя: уборку помещения, раскладывание товара по полкам до открытия, сборка после закрытия и проверка принесённых посетителями поддержанных вещей на состояние. Всё время этим занимался сам мистер Барло, но из-за старости и плохой памяти, а также слабого здоровья, лавка часто закрывалась. Зарплата была небольшая: одна книга седьмого курса стоила тридцать восемь галеонов, однако Лейлу это вовсе не расстроило, потому что подработку она нашла, и это главное. В голове уже всплыл образ вкусного ванильного пирога из Большого зала. Можно было себя и побаловать. К работе она приступила сразу после подписания документа, не желая терять времени, хоть и предупредила мистера Барло о том, что вернуться в школу сегодня ей нужно раньше. Магией в том магазине пользоваться было позволено только владельцу, так что из-за малого количества покупателей Лейла первым делом провела уборку: подмела грязь, которой скопилось немерено, застирала пугающие, тёмные шторы, промыла котлы и окна. Развесила мантии по размерам, сложила палочки в один угол, перья в другой, расставила посуду и котлы, отмыла прилавок от грязи и пролитого кофе. Не сказать, что она любила выполнять всю эту работу, но в доме Гонории всегда царил идеальный порядок, и пришлось беспрекословно выполнять все её поручения и поддерживать чистоту, несмотря на усталость или плохое самочувствие. Диппет позволил в субботу находиться Лейле в Косом переулке до одиннадцати вечера, после чего она сразу должна была прийти в кабинет и отдать ему экземпляр документа. До возвращения оставалось чуть больше двух часов, и она почти закончила уборку, когда в лавку зашёл покупатель. Оказавшись за прилавком, Лейла поздоровалась и пригляделась: мужчина был очень похож на хозяина, сидевшего с ней рядом. — Маркус, кто это и почему стоит за нашим прилавком? — удивлённо спросил тот, не сводя глаз с Лейлы. Руки непроизвольно сжались в кулаки. — Она работает у нас, Армон, мы уже подписали договор, — лениво протянул мистер Барло, довольно улыбаясь и перелистывая страницу книги. — Ну конечно, моё мнение тебя не интересует, да, братик? — буркнул он, растирая руки в надежде согреться. — Надеюсь, ты подписал договор с новыми правилами… — Конечно, мисс Харрисон работает оба выходных с одиннадцати до часу за восемьдесят галеонов, — кивая, уверенно сказал мистер Барло и, увидев, как его брат закатывает глаза, замер. — Или… — Старая ты башка, Маркус! — поморщившись от жаргона, Лейла со стеклянным взглядом наблюдала за их перепалкой, осознавая, что даже сейчас всё вышло из-под контроля. Армон, успокоившись, обратился к ней. — Мисс Харрисон, я прошу прощения, но мой брат наврал вам, у него… серьёзные проблемы с памятью. Мы и так открыли две лавки — эту и «Мётлы из рук в руки», потому что прибыли от одной почти не было. По новому договору… — откопав на столе пергамент, он протяжно выдохнул и протянул его Лейле, — часы работы по субботам с восьми до шести, в воскресенье лавка закрыта, весь товар убирается на склад, потому что помещение арендуют другие. В месяц можем позволить дать вам сорок галеонов. Понимаю, что это в два раза меньше, чем вам пообещал Маркус, и если вы откажетесь… — Я согласна, — уверенно ответила Лейла, грустно улыбнувшись: — Лучше, чем ничего. Договор был подписан, скопирован и отдан двум лицам, а Маркус Барло отправлен домой, отоспаться и принять зелье для устойчивой памяти. Разобрав и сложив по коробкам товар, Лейла ещё немного поговорила со вторым хозяином и, закрыв лавку, они разошлись. На улице уже стемнело, и чёрные тучи, которые сгущались над переулком, вместе с моросящим дождём вгоняли в тоску и уныние. Несмотря на это, Лейла всё равно была довольна тем, что отыскала хотя бы что-то. «Лучше, чем ничего», — повторила она и улыбнулась, незаметно для себя отдаляясь от главной улицы и вспоминая тот день, когда Диппет пошёл ей навстречу и дал разрешение.***
Час до закрытия библиотеки — почти святая тишина. Том уверенно прошёл к Запретной секции, взял с полки «Тихий яд: страшнее человеческой души» и, обворожительно улыбнувшись мадам Пинс, присел за дальний стол напротив Харрисон. Взору предстало хмурое и отрешённое от мира этого лицо — как всегда. При блёклом освещении свеч, расставленных по одной на каждый стол и стеллаж, в библиотеке хотелось просидеть вечность: мрак скрывал все переживания, успокаивал, свечение книг расслабляло… Том любил создавать вокруг себя чувственную обстановку, окружая себя любимыми книгами, древними фолиантами, лучшими учебниками, погружаясь в иной, уютный и увлекательный мир, мир родной и близкий, потому что строки были намного интереснее людей, окружающих его. Однако сегодня день был настолько паршивым, что даже удовольствия от идеи с ядом, который он хотел подсыпать сидящему напротив человеку, Том не получил. Весь день он проходил сам не свой, всё время боясь поймать разочарованный взгляд одного из учителей, услышать своё имя из уст директора. Том мучал себя догадками, что с ним произойдёт: исключат? Нет, Дамблдору показалось бы это слишком лёгким наказанием. Посадят в Азкабан? Придётся пройти через десятки судов, да и школа не захочет брать на себя ответственность за ученика-убийцу. Сотрут память, лишат сил и отправят к магловский мир? Что такого Харрисон сказала, что его ещё не вызвали в кабинет Диппета и не осудили? При этом радостной после похода к директору она не выглядела, что давало надежду: ей не поверили. Устало выдохнув, Том понял, что перечитывает одну и ту же строчку уже пятый раз, а смысл никак не доходит. Вздрогнув от его голоса, Харрисон неохотно подняла голову и, столкнувшись с пылающими чёрными глазами, томно вздохнула, будто рядом с ней посадили капризного ребёнка. — Что тебе нужно? — приподняла брови Харрисон. — Что ты сказала Диппету? Или не только ему уже нажаловалась? — вкрадчиво поинтересовался Том, с презрением наблюдая за её лицом. Такое усталое и мрачное — бедная. Она раздражала своим спокойствием, хотелось вывести её, увидеть злость, услышать крики, слёзы, мольбы о пощаде, а в идеале почувствовать страх: Том отказывался верить, что какая-то жалкая полукровка владела собой лучше его. А даже если так, на то должна была быть причина: то, из-за чего она стала такой равнодушной и тихой. Узнать об этом ему казалось необходимым: один верный шаг, и Том сможет прочитать её как открытую книгу, сломать и раздавить. — Марволо, с чего?.. — Нет, мне просто интересно, чему же ты так радовалась в кабинете Слизнорта, неужели так давно хотела, чтобы меня исключили? — рассуждал вслух Том, прожигая Харрисон взглядом. Она хотела что-то сказать, но не успев, поджала губы, и в глазах её проскользнуло раздражение. — И чего же ждёт Диппет, почему ещё вся школа от меня не шарахается? Сделай мне приятное, посвяти в подробности моего наказания и…***
— Достаточно, — сухо перебила Лейла, видя, как быстро сжалась его челюсть и на скулах выступили желваки. — Мне нет никакого дела до тебя и твоих проблем, как ты не можешь понять? — Врёшь, — в тон ей ответил Марволо, после чего Лейла закрыла книгу, встала и, задвинув стул, снова развернулась к нему. — Я лучше знаю, о чём говорю, — склонив голову набок, прошептала она и, расправив платье, без каких-либо эмоций добавила: — Если это так важно, ни одного слова о тебе в кабинете директора не прозвучало и не прозвучит… — Почему же? — Потому что ты последнее, что меня сейчас волнует, — Марволо перевёл взгляд на название книги: она резко взяла её в руки и, скрыв обложку в рукавах мантии, с улыбкой добавила: — Доброй ночи, — только это уже предназначалось мадам Пинс. Тогда в её голове вертелись самые странные, смешные и абсолютно ненужные мысли. Она точно застыла в возрасте между вторым десятком и третьей сотней лет: не старела, не теряла сил. Такова была природа эльфов, ничего странного в этом не было: по средиземским меркам Лейла ещё даже не считалась взрослой девушкой, однако в этом мире свой облик пришлось учиться воспринимать заново, по-другому. Она до сих пор не могла смириться с тем, что возраст её однокурсников в Средиземье считался почти младенческим, а профессоров Лейла была старше минимум в восемь раз — мудрых людей, прекрасных волшебников, заслуживших авторитета и славы на весь магический мир. Однако Лейла видела, что, прожив больше двух сотен лет, всё-таки тоже повзрослела: определённые вещи, о которых с интересом говорили сверстники, её давно не удивляли. Это было даже приятно: мысли не были забиты ненужным. Лейла не расстраивалась из-за плохой погоды, не жаловалась на профессоров и непонимание их предметов, не завидовала богатым или влюблённым парам, о каких постоянно говорили Джорджия и Хлоя… Но было и что-то схожее: каждый день в этом мире приносил ей новые, более сложные загадки, расширял кругозор, в иной раз доказывая, что существует много вещей, о которых она не знала. С учётом, что Гэндальф знал и рассказывал ей всё, это было… неожиданно. Другая одежда, лексикон, манера речи, правила, законы, страны и города, природа, этикет, магия — почти со всем этим она ознакомилась за два года, когда в Средиземье на это ушло бы ещё несколько сотен лет и нервов. Лейла, как остальные школьники, с интересом слушала лекции профессоров, испытывая сложности, читала книги, всё больше ужасаясь и поражаясь силе Тёмной магии, изучала с Фионой и Кевином растения, завороженно наблюдая за их прогрессом, и под вечер, сполна позлившись на себя и свои способности, устало закрывала глаза и проваливалась в сон. А потом всё по новой. Но это не пугало, наоборот: после мрачной жизни, в которой она боялась думать о завтрашнем дне и вспоминать то, что пережила, это казалось глотком свежего воздуха. К счастью или сожалению, люди по-прежнему её пугали. Эти странные особи были слишком странными, и как любая магия, к которой прикасаешься, их следовало изучить. Честно говоря, не особо и хотелось. Лейла по-прежнему доверяла и полагалась только на себя, старательно избегала внимания и новых знакомств, отмалчивалась на уроках, хотя знала ответы, продолжала скрывать всё, о чём думала и что чувствовала. Скучно? Для них — да, для неё посвящать время себе — одно лишь удовольствие. Она тайно изучала Тёмные искусства, наблюдала за окружающими, чтобы позже использовать их страхи или сильные стороны против них же. Многие люди казались легкомысленными, неинтересными, слишком эмоциональными, что отталкивало, и она продолжала сидеть молча, циркулем выводя идеальные круги на пергаменте. Поэтому Марволо и его недоверие было действительно её меньшей заботой, хоть и то, что он оказался умным, наблюдательным, хитрым и прекрасным актёром, Лейлу насторожило. Это был глубоко недоверчивый и озлобленный человек, но умевший удивительно хорошо владеть собой и тщательно скрывать свои секреты: Марволо и был опасен, его тщеславие не позволит соврать — он исполнит все свои желания и обещания, какими бы ужасными те ни были. — Лейли, наконец-то ты пришла! — громко крикнула сидящая в гостиной Джорджия, заставив губы Лейлы вздрогнуть и медленно расплыться в мягкой улыбке: она ненавидела итальянское прозвище, которое, по словам однокурсницы, подходило ей больше. — Ты даже представить не можешь, как завтра будет сложно, — помотав растрёпанной головой в надежде отогнать сонливость, вздохнул Джек. — Поверить не могу, у нас завтра тест не только по Трансфигурации и ЗОТИ, но и по Истории магии профессор поставил зачёт и даже ничего не сказал! — показывая свои конспекты, жаловалась Джорджия. Не сдержав улыбки, которой её заразили Кевин и Фиона, Лейла усмехнулась и кротко осмотрела синяки и раскрошившуюся тушь под глазами Джорджии. — Может, не стоило спать на уроках профессора Бинса? Тогда бы ты точно услышала предупреждение и просьбу подготовиться, — со всех сторон раздались понимающие смешки, и уставшая когтевранка, закатив глаза, уткнулась в книгу. Собираясь подниматься в комнату, Лейла осеклась и тут же поменялась в лице. А затем разочарованный вздох и вопросительные взгляды. — Я забыла, что меня ждёт профессор Слизнорт. — Он сегодня в хорошем настроении, — усмехнулась Хлоя. — Эх… — наигранно вздохнул Джек. — Как жаль, что не я на твоём месте. Так мечтал посплетничать со Слизнортом… — протерев глаза, он посмеялся и продолжил: — Извини, но ждать тебя до часа ночи мы не сможем. — Кто-то уже начинает клевать носом, — заметил Кевин, прикрыв книгу и обратился к Лейле: — Лучше иди сейчас, профессор ждёт. Пожелав спокойной ночи, она скрылась за картиной и быстро, но бесшумно пошла по морозному коридору, всё больше отдаляясь от кабинета Слизнорта.***
Осень в том году выдалась холодной: с серым широким небом, побуревшими травами и голыми кронами деревьев, воздух был прозрачно сер, а мысли быстры. С рассвета и до часов пяти, когда было светло, перед замком радостно прыгали по лужам первые курсы, на ходу теряя шапки и шарфы, пока старшие отдыхали в школьном дворе с трубкой в руках или книгой перед глазами. Нарушать иерархию того места было не принято: слизеринцы всегда стояли с гордой головой, наблюдая за окружающими и тихо обсуждая мировые новости, гриффиндорцы с пуффендуйцами, стоявшие напротив, весело общались и постоянно устраивали бои с палочками, проверяя новые заклинания. Когтевранцев в том месте вообще почти не было, те предпочитали сидеть либо в школьной, либо в когтевранской библиотеке, чья атмосфера им была больше по душе. Когда же начинало темнеть, в Большом зале зажигали сотни свечек, потолок украшался сверкающими звёздами, и кончавшие ужин ученики отправлялись доделывать незаконченные уроки, проклиная движущиеся лестницы и стыдясь насмешек портретов, могли прогуляться перед сном, не уходя далеко от замка, или же предпочитали посвятить вечера дополнительным занятиям. После того как по всей территории эхом проносился звук колокола, оповещавший об отбое, гостиные пустели, и в тишине факультетских башен слышался девичий смех или храп парней. В то время никто уже не наблюдал за тем, как на окнах медленно появлялся иней, шумели качающиеся деревья, над гладью Чёрного озера иногда виднелись силуэты морских обитателей, а за плотными тучами скрывалась блестящая луна. Тогда, в страшное время, переживаемое магическим миром, нельзя было думать лишь об ужасных сюрпризах, подготовляемых завтрашним днём. У каждого между чтением газет и работой оставался час досуга — час для самого себя: но не днём, когда шум событий и текущий труд отвлекали, а глубокой ночью, когда всё, что можно, — было уже сделано. Тогда во снах прилетали старые, спугнутые «делами» мысли и вопросы, которые раскрывались сознанием настолько легко и сказочно, что наутро о них забывали. Правда, не всегда. Том пролежал с открытыми глазами всю ночь, гипнотизируя взглядом потолок и пытаясь уснуть. Однако не получилось, из-за чего наутро ему в срочном порядке потребовался холодный душ и флакончик зелья бодрости, хранившегося в сундуке. Затянув галстук, Том передёрнул плечами и скрылся за дверьми, прокручивая в голове сумбурные мысли. Книга, которую так тщательно изучала Харрисон, называлась «От поющего Бархана до Катакомб Йиглавы: немного о проклятых и опасных местах». Когда Том прочитал название, перед глазами всё на мгновение замерло: в пальцах ощутилась лёгкая дрожь, а тело покрылось мурашками. Он больше не мог отрицать, оттягивал до последнего и допустил ошибку: подпустил её слишком близко, из-за чего теперь она являлась настоящей, огромной угрозой его планам, будущему, репутации — всему. Такие жалкие пешки никогда не должны были стоить его внимания. Харрисон слышала его личный разговор с папашей, из которого наверняка многое узнала, своими глазами видела убийство, из-за чего уже была под наблюдением. За столь короткий срок она смогла снять с его подопытных Империус, очистив любые их настоящие воспоминания, связанные с ней: из-за этого Том вовсе не знал, какой Харрисон была на самом деле, что раздражало и настораживало. Даже Пожиратели не были такими… хитрыми? сильными? Смутные подозрения настигли его, когда, обаятельной улыбкой уговорив мадам Пинс, он достал библиотечный пропуск Харрисон, где все книги были связаны либо с Зельеварением, либо с Историей магии. Ничего необычного, больше даже — ничего интересного, но когда он встретил её в Запретной секции, вход в которую позволен лишь единицам, и узнал, что та имела пропуск, по селезёнке словно чиркнули спичкой. Малфой доложил ему, что в Норвегии образование было наравне с магловским: школа волшебства оставляла желать лучшего. Как и программа, так и состав учителей и методы преподавания были устаревшими. Во время войны Норвегия была одной из самых незащищённых стран не только в магическом, но и простом мире: не удивительно, что волшебники бежали оттуда, поскольку защищать уже было нечего. Половина домов разгромлена, территория захвачена стрелками, а выйти из дома равносильно смерти. Так что правда было странно, что Харрисон не только успевала по программе, но и читала расширенные, с упором в определённые отрасли учебники. Тогда, встретив её между стеллажами, Том и заметил, что выбранные ей и тут же положенные обратно книги её не впечатляли: в глазах читалась скука и разочарование. Все те фолианты были о сильнейшей Тёмной магии, и он когда-то зачитывался ими с огромным интересом, засиживаясь допоздна, захлёбываясь в желании овладеть новыми мучительными и незаконными заклятиями, преуспеть в беспалочковой магии и научиться насылать проклятия без слов. Но это был он — с ним никто не стоял и не будет стоять рядом. Харрисон сама подтвердила, что читала «Волхование», чем насторожила Тома ещё больше — такими ужасными ритуалами и историями, описанными в книге, школьницы, в особенности жалкие полукровки, не интересовались никогда. Если бы интересовались, Том бы знал. «Да, Марволо, я читала её, уверена, ты тоже», — эта фраза постоянно крутилась в его голове, отказываясь исчезать, будто предупреждая о чём-то. И только вчера, увидев, что читала Харрисон, Том осознал правду. Она не боялась его не потому, что пыталась быть храброй, а потому, что узнала его самый главный секрет — крестражи. Сначала Том смеялся — несдержанно хохотал. Глупо, очень глупо, настолько мысли, что кто-то догадался о его идеально скрытых намерениях, были нереальны. Но на смену спокойствию пришла неуверенность: и это не была неуверенность в себе, это было сомнение веры, страстное желание подтверждения своих догадок. А неукротимым, жгучим желаниям свойственно сбываться. Двадцать третье сентября — понедельник завершающей месяц недели подходил к концу. Выйдя из библиотеки в полной тишине, Том решил побыстрее спуститься к озеру. Шаги эхом отдавались по пустому помещению, в щели окон задувал морозный ветер, а статуи коридора продолжали безжизненно стоять на одном и том же месте столетиями. Том не спешил, думая о яде, который планировал закончить уже сегодня ночью, о Харрисон, которая последние дни неотрывно читала одну и ту же книгу, а на выходных вовсе испарилась, ни разу не придя в Большой зал или библиотеку, и о приглашении Слизнорта в «Клуб Слизней», на котором как всегда придётся улыбаться и слушать разговоры о деньгах богатеньких семей. Радовало только состояние факультета, который терял меньше всего очков и держался на почётном первом месте, с гордостью отдавая последнее гриффиндорцам, но на этом всё. Его планы замёрзли, никакого движения дальше, пока эта когтевранская крыса скиталась по замку, было делать нельзя. —…да, я читала об этом, но хотела лично узнать у вас, как у представительницы Ирландии. Может, вы знаете особенности того места, больше о сведениях волшебников, нежели маглов? Вы бы безумно помогли мне, я ведь тут новенькая… Сами понимаете, не все желают тратить своё время на таких, — этот голос Том уже научился выделять среди других: тихий, ласковый, но холодный и, кажется, вовсе бездушный. Харрисон. — Конечно, знаю! На самом деле, об этом инциденте не любят говорить, чтобы не выдавать страхи волшебников, не показывать их слабости, однако… Вижу, что тебе очень нужно, а мы созданы для того, чтобы помогать… Обещаешь оставить в секрете? Точно? Ну хорошо. В начале двадцатых годов двое магов, которых поймали за убийство, сбежали и, оказавшись в Ирландии, решили на время пожить в доме, расположенном на горе, вдалеке от людских селений. В результате спустя неделю поисков убийц один из них явился сам. Выглядел он ужасно, будто его без остановки мучали: синяки под кровавыми глазами, множество побоев и царапин. И только спустя несколько лет он смог снова заговорить: без эмоций, как неживая кукла. В том доме его товарищ погиб от того, что сошёл с ума: постоянно кричал во сне, разговаривал с кем-то, часто корчился от боли. Выживший утверждал, что маглы не врали, когда говорили, что в доме жил сам дьявол, который высосал их души и пытался затащить в ад. В том доме очень давно был проведён серьёзный обряд: один волшебник пытался уничтожить тёмный артефакт, и у него почти получилось. Однако вещь раскололась, тёмная аура вызвала туда самого дьявола, который впитал в себя магию и стал ещё более ужасным, отвратительным. Он не позволял никому долго задерживаться в доме, охраняя страшную магию, что прокляла обитель… Поджав губы, Том выпрямился и решился выглянуть из-за угла, чтобы наконец понять, с кем беседовала Харрисон. Но стоило ему заметить силуэт когтевранки, как она резко повернула голову и, выхватив его взгляд, переменилась в лице. Палочка вылетела из её кармана буквально за секунду: Харрисон направила её на портрет, и шёпот разнёсся по всему коридору: — Обливиэйт, — древко медленно прокрутилось против часовой стрелки, а серый ледяной взгляд неотрывно следил за портретом. Когда Том почти подошёл к ней, та замерла: холодно посмотрев ему в глаза, она молча развернулась и ушла. Без страха, без объяснений, она не убежала — просто ушла. Единственный в том коридоре портрет ирландской дамы ему не помог: дама помнила всё, кроме последнего разговора с Харрисон. Теперь Том был уверен, как никогда раньше — она однозначно искала его крестражи. Ему было мало, что он сам ходил по раскалённому железу, что каждая минута его жизни была отравлена страхом быть открытым в предательстве, что он должен притворяться, лукавить, играть двусмысленную роль, и теперь появилась ещё одна проблема — жалкая, но хитрая и чересчур любопытная полукровка. Харрисон вела себя очень скрытно: разговаривала с людьми только при нужде, всё время сидя на уроках молча и с бесстрастным лицом. Никакой реакции на шутки, шум или вопросы, казалось, она вовсе была не здесь. Честно, лучше бы и правда её здесь никогда не было — порой Том смотрел на лебединую хрупкую шею и представлял, как душит её со всей силой. Свидетельница убийства, полукровка с острым языком, так ещё и окклюмент! Жаль, не дочь Дамблдора с даром беспалочковой магии и Бузинной палочкой в придачу. Глаза её всегда были холодны и равнодушны, как только начинали глядеть в сторону, в них сразу появлялась настороженность, они темнели и на мимолётные мгновения сужались. Её крайняя скрытность и сдержанность породили ошибочное мнение у окружающих, чего Харрисон, видимо, и добивалась. Но Том понимал: таким поведением она лишь хотела скрыть свои истинные намерения, влезть в его жизнь, в его планы и уничтожить, не привлекая к себе внимания. Радовало то, что Харрисон сильно ошибалась, думая, что крестражи были надёжно спрятаны в самых отдалённых местах. Она недооценила его способности, сочтя Тома слишком трусливым, чтобы хранить их на видном месте, стала копать глубже, из-за чего сама завела себя в тупик. И выбраться из него он ей не позволит. Харрисон стала слишком большой проблемой, и рисковать Том больше не мог. Игра закончилась.***
Конец сентября подходил к концу. Выслушав поздравление об успешном окончании первого месяца учёбы, за ужином ученики расслабились: смеялись, разговаривали о написанных тестах, подготовке к вечеринкам и приближающемся чемпионате по квиддичу. Никто впервые за долгое время не спешил, набирая в тарелки все возможные гарниры, виды мяса и сладкого. Потолок был усыпан яркими звёздами, а Флитвик принёс в Большой зал и включил проигрыватель, вставив диск со своей любимой симфонией и став с наслаждением покачиваться на стуле в такт музыке. — Флитвик сегодня в ударе, — усмехнулся Джек, наблюдая за профессором. — О да, настолько счастлив, что проверил наши тесты, — откусила ломтик картошки Хлоя. — Или наоборот, сжёг их в камине нашей гостиной, вот и радуется. А то я думаю, почему гарью пахло после обеда, — поморщилась Джорджия, из-за чего рядом сидящие звонко рассмеялись. — Жаль, что Кевина и Фионы сейчас здесь нет, такое пропускают… — А где они вообще? — Помогают Бири пересаживать растения. «Третьекурсники не успели, а без горшочков они помрут», — обиженно опустив голову, пропищал Джек, копируя голос профессора и резко оживившись. — Кстати, Лейла, ты же пойдёшь с нами на первую игру по квиддичу в сезоне?! Пуффендуй… против… Гриффиндора! — драматично изображая бой, выкрикнул тот. — А стоит? — улыбнулась она, склонив голову набок. — Конечно! — даже те, кто до этого вовсе не участвовал в разговоре, возмущённо воскликнули, будто другого ответа и быть не могло! — Как можно такое спрашивать, Лейла? — отрицательно помотав пальцем, сказал друг Джека за него. — Квиддич — это школьная традиция, в Хогвартсе собираются полные трибуны. Тебе, как новенькой, нужно там быть обязательно, и это не обсуждается. Усмехнувшись такому напору, она сложила приборы и устремила взгляд на двери, где появилась группа из шести встревоженных слизеринцев. Желая как можно быстрее добраться до учительского стола, те сократили путь и прошли возле когтевранского стола желая напрямую выйти к своему декану. Спешка не была слизеринской чертой. — Эй, можно аккуратнее? — фыркнула Джорджия, когда ту резко толкнули в спину. Процессия остановилась, Лейла услышала шумное, сбивчивое дыхание слизеринцев, и увидела, как они аккуратно, медленно перехватывали своего товарища под руки, собираясь сделать последние шаги до преподавательского стола. Его опухшая нога была перевязана тканью, пропитавшейся кровью, а рубашка на груди разорвана. Ещё один, придерживаемый Эйвери по другую сторону, еле стоял на ногах и красными глазами рассматривал свою кровоточащую, опухшую руку, стараясь не выдавать паники. Вот это уже было интересно. — Прошу прощения, однако нам хотелось бы доставить товарищей в сохранности, и ты, Джорджия, можешь войти в наше положение и не раскрывать рот без нужды, — сдержанно улыбнулся Долохов и обратился к своему факультету: — Пошли, Слизнорт уже сам встал. Пока Джорджия обиженно хмурилась и возмущалась наглости слизеринских аристократов, Лейла повернула голову в сторону учительского стола и: усмешка появилась сама собой от встревоженного вида их декана и приближающего к нему Марволо. Если они что-то натворили, то страшно подумать, от кого из тех двух им достанется больше. — Смотрите, вечерняя почта, — сказала Хлоя, глазами выискивая свою сову. Большой зал заполнился шумом крыльев и совиными перекличками, столы тут же покрылись разорванными посылочными упаковками и конвертами от писем. Джорджии прислали новую сумку, о которой она беспрерывно говорила всю неделю, Хлое пришло несколько писем и много сладостей, а перед Джеком приземлилась огромная коробка, как оказалось, с новым котлом и весами. — Какие же они красивые, — прошептала Лейла, вытянув конверт из клюва желтоглазой серой совы. Нервно ходящая по столу птица, встретившись с её взглядом, замерла, и голову пронзила ужасная, до дрожи в теле боль, словно её раскололи на несколько сотен частей. Сквозь пелену тумана пробивались смутные голоса, отдалённо напоминающие уханья. Те пытались что-то сказать, кричали, звали, но расслышать ничего не удавалось: боль стала настолько невыносимой, что Лейла до хруста стиснула челюсть и смогла предотвратить вырывающийся мучительный стон. Резко разорвав зрительный контакт, Лейла отмерла, забегав глазами, когда почувствовала разливающееся тепло и услышала, как за другим столом треснула стеклянная тарелка. Второй раз при встрече с жёлтыми глазами напряжения, на удивление, не ощутилось. Она тихо выдохнула и осознала, что птица тёрлась о её руку. Усталая улыбка, она закрыла глаза и стала мягко приглаживать её перья. Лейла могла бы получить письмо из рук Дамблдора ещё в начале недели, однако по неизвестным причинам Гонория потребовала, чтобы оно было доставлено совиной почтой, как получали новости все ученики. И даже осведомлённость не спасала Лейлу: она всё равно немного волновалась, боясь открывать конверт, боясь услышать плохие новости. — Это сова Фионы, — заметила Джорджия, когда рядом с ней приземлилась вторая птица. — Надо бы отнести посылку, думаю, она сейчас сидит в библиотеке. — Я отнесу, мне как раз по пути, — ответила Лейла, развязывая узел на лапке совы и стараясь не смотреть ей в глаза. Придвинув небольшую коробку к себе, она погладила птицу и положила в клюв кусочек хлеба. — Разве совы пьют тыквенный сок? — Когда у них жажда, пьют всё, — посмеялся Джек, наблюдая за серой птицей Лейлы. Та нагло засунула клюв в кубок и стала усердно поглощать сок, отчего крылья её резво поднимались и опускались. — Ладно, я пойду, — вымученно улыбнулась Лейла, вставая из-за стола и забирая коробку с конвертом. — Сегодня вечеринка, не забывай! — подмигнула Джорджия, заставив ту поджать губы и кивнуть, проклиная то, что именно в когтевранской гостиной собирались все факультеты, и музыка замолкала лишь под утро. Харрисон, под испепеляющим взглядом Тома, вышла из Большого зала, так и не увидев, как её сова упала замертво прямо на столе, так и не ощутив во рту привкуса яда, лишающего здравого рассудка, воспоминаний, убивающего человека в течение двух часов после принятия. План Тома с крахом провалился. Опять.