Трек для атмосферы: https://youtu.be/GQMNer3PwUc
Сумерки. В тысячи разных местах к вечеру и к утру наступает время великое — редкое по красоте. Тишина сумерек летит над глубокими оврагами и околицами сел, над ухоженными садами и узкими, тёмными улицами. Тишина сумерек громкая в каждой мерцающей точке вокруг, прохладная и ненасытная: кажется, что ты всюду — приближен ко всему, но и бесконечно отдалён. Она проводит параллель между неживой природой и отражением водной глади. Серая взвешенность сумерек увлекает, плывут в них очертания предметов, а сами предметы словно начинаются подле глаз. И везде свежесть, всюду спокойное и необратимое движение, медленно скрывающиеся в наступающей темноте ночи. За час до отбоя первые курсы уже сонно зевали, расходясь по комнатам, а старшие предпочитали допоздна засиживаться в гостиной: слизеринцы с трубками и огневиски в руках обсуждали политику и свежий выпуск газеты, гриффиндорцы, устроив себе второй ужин с запасами из Большого зала, проверяли друг на друге новые заклинания и играли в карты на желание. Пуффендуйцы вспоминали прошлые курсы, заливаясь добрым смехом и шутками, а когтевранцы танцевали, пели под громкую музыку, пока вторая часть отдыхала на диванах и играла в шахматы, покачивая головой в такт мелодии. Факультет был нейтралитетом между вечно воюющими львами и змеями, так что ученикам пришлось научиться иногда откладывать книги в сторону и находить время, как и для первых, так и для вторых. С тех пор стали устраиваться вечеринки для всех желающих: там начинались и заканчивались подростковые отношения, танцевали и пели до утра, впервые пробовались крепкие напитки и сигареты с дурманящими запахами. Когтевранцы были рады видеть любого, и сказать, что они не умели веселиться, было бы жутким оскорблением и ложью. Просидев несколько часов в библиотеке за конспектами, Лейла облегчённо выдохнула и, посмотрев на время, поняла, что ещё целый час до отбоя, а желания идти в громкую гостиную не было. Натянув сумку, она легко подобрала посылку Фионы, которой в библиотеке не оказалось, и направилась к выходу из замка, желая прогуляться до озера. Тусклый свет фонаря выхватывал из темноты силуэты статуй, а коридоры сквозили свежестью. И было так тихо. Так спокойно, что её плечи невольно опустились, а веки на мгновение прикрылись. Пытаясь удобнее перехватить коробку, Лейла случайно дотронулась кончиками пальцев до красной сургучной печати и тут же отдёрнула руку. Она уже что-то сломала? Её прокляли, это всё было спланировано?! Стенки в руках разошлись, и посылка медленно раскрылась. Налетел порыв ветра и, подобрав лежащую сверху записку, закружил её в танце, уворачиваясь от рук Лейлы и опуская ту на землю. «Хватит играться», — приказала она, прижав коробку к груди и стараясь схватить листок. Когда же он подлетел к её ногам, Лейла с раздражённым фырканьем наклонилась, но резко замерла. Глаза стали стеклянными, а в горле пересохло, стоило взглядом зацепиться за выведенную чернилами строку. Она сильно выделялась: слова были написаны менее жирно, почти незаметно, и рука автора сильно дрожала, поэтому буквы получились корявыми. «Авроры* не успели на место преступления. Посланники Грин-де-Вальда вторглись на фабрику и не оставили никого в живых. Мамы больше нет.» Громкий удар сердца заставил заныть запястья. В сознании диким лисом пронеслись отголоски, сверкнули ослепляющие пятна, и тут же скрылись за ширмой. — Святой Эру, — прошептала Лейла, отведя взгляд и медленно поднявшись на ноги. Складывая всё обратно в коробку, она растерянно оглянулась и сощурилась: в темноте улицы сверкнула знакомая фигура. Под выглядывающей из туч луной рыжие волосы отливали свинцом, а с боков украшенная цветками мантия светилась, выделяясь в ночном мраке. — Фиона! — позвала её Лейла, проглотив неприятный ком. Но та не откликнулась, продолжая неспешно следовать за светлячком. Покрепче сжав в руках посылку, Лейла нагнала однокурсницу и выпрямилась, нацепив кроткую улыбку. Такая же спокойная, расслабленная, тихая, как она могла испортить ей настроение? Как вообще здесь говорят о смертях подросткам? — Привет, Лейла, — приятный и мягкий голос разлетелся по воздуху, заставив светлячка зажужжать и прокрутиться на месте. Внимательно посмотрев прямо ей в глаза, Фиона приподняла уголки рта в полуулыбке и вздохнула: — Люблю гулять перед сном, цветы на мантии впитывают спокойствие и на следующий день разносят по классу прекрасный аромат. Чем они пахнут для тебя? — Для меня?.. влажной древесиной… — спустя пару минут тишины, ответила Лейла, наблюдая за сопровождающим их светящимся существом, — еловым лесом… Иногда дорожной, потрёпанной накидкой. Разве для каждого это пахнет по-своему? — Терделионы* пахнут тем, по чему ты скучаешь. Они создают приятную атмосферу, но никак не чувство грусти или тоски: ощущение, словно ты находишься там, где следует. Например, для меня они пахнут… — прикрыв глаза и склонив голову набок, Фиона мечтательно прошептала: — Карамельным пирогом, альбомом с колдографиями и… мамиными духами. Скулы Лейлы дёрнулись, и приятный аромат улетел из-под носа. Она озадаченно взглянула на Фиону и, остановившись, всё же протянула ей коробку: — Тебе пришла посылка, думала, найду тебя в библиотеке, но ошиблась. Она открылась у меня в руках, хотя я вовсе не хотела знать, что там, — на одном дыхании произнесла та, сцепив пальцы в замок. — Не понимаю, как так получилось, я не должна была этого видеть… — На неё наложены Душевные чары, — продолжив также спокойно идти, сказала Фиона, удобнее перехватывая коробку. — Но Душевные чары могут снять только… — Да, только те, кому я доверяю, — подтвердила она, кивнув. — Не думала о том, что такие люди есть? Вероятно, из-за того, что ты не подпускаешь к себе никого близко, не ищешь дружбы, но внимательно за нами наблюдаешь, я должна тебя опасаться… Но я не хочу: ты мне нравишься и такой, какой притворяешься, и такой, какой являешься на самом деле, хоть за вторым я редко могу наблюдать. Тот, кто умеет скрывать всё, что чувствует — очень сильный человек, хоть и одинокий… — заключила Фиона, улыбнувшись. Пока Лейла потерянно смотрела вдаль, сжимая ремешок сумки и кусая губы, та лёгким касанием пальцев распечатала посылку и взяла в руки помявшуюся записку. Фиона резво пробежалась по строкам, и в голубых глазах на какое-то мгновение вспыхнула мрачная искра ненависти: руки, складывая листок, дрогнули, лицо осветила горькая улыбка и тут же угасла. Конверт бережно уложился в сумку: вытянув последнюю вещь, Фиона избавилась от обёртки и прерывисто выдохнула, со стекающей слезой глядя на большой, красный, шерстяной шарф. Смахнув её, она трепетно прижала ткань к щеке, после чего замотала шею, и на пару минут между ними воцарилась тишина. Лейла шла молча, постоянно наблюдая за Фионой и её изменением в эмоциях: как бы она ни улыбалась, грустные глаза поблёскивали на свету, и неосознанно внутри что-то неприятно сжималось. — Отец не любит длинных речей, поэтому самое важное всегда говорит в записке, — наступая на хрустящие листья, тихо начала Фиона, заставив светлячка отлететь чуть дальше. — Научила его этому именно моя мама — Аврора Круз. Говорила, что время не вечно, и главную информацию люди узнают слишком поздно — оставляют на самый последний день, после чего уже не в силах ничего изменить. А правда ведь страшная всегда… Жаль, что в этот раз не подготовилась я к ней, — поджав губы, улыбнулась она и взглянула на Лейлу. — Правду всегда трудно сказать и принять… — понимающе кивнула она и, задумавшись, осторожно спросила: — Какой она была? Твоя мама… — Для меня она всегда была, есть и будет лучшей женщиной в мире, — без капли сомнения произнесла Фиона, останавливаясь у Чёрного озера. — Рыжие волосы, длинные ресницы, карие глаза, прекрасные ямочки и белоснежная улыбка. Мама тоже училась в Хогвартсе и поступила на Гриффиндор, где познакомилась с папой. Он часто говорил, что её хитрость, трудоспособность, красота и доброта были с ней всегда, с самого первого дня встречи, и я ему верю — она прекрасна. Многие считают мою маму странной, потому что она отказалась от фамилии отца, оставив свою: но не из-за того, что боялась или не любила его, она обожала его всей душой, а потому что не хотела поддаваться стереотипам, что женщины созданы для украшения мужчины. Они с папой ни разу не повысили друг на друга голос за все семнадцать лет брака, принимали важные решения вместе и один раз в месяц гуляли вдвоём до самого утра, делясь проблемами, рассказами с работы, вспоминая школьные дни. Они выглядели такими влюблёнными… — протянула она, упираясь головой в плечо Лейлы: — Мама работала на фабрике по производству ростков растений. Они изучали их, а затем выращивали образцы, чтобы продавать их партиями, развозя товар по аптекам, больницам, школам. Мама же увлекалась самими растениями и их изучением, поэтому охотно бралась за новые виды, чем и прославилась в ботанике. Благодаря ей я стала интересоваться предметом профессора Бири, она научила меня с трепетом относиться к любимому делу, научила читать, говорить, уметь дружить и этой дружбой дорожить… Она сделала для меня всё и теперь, видимо, настала моя очередь. — Я уверена, твоя мама, смотря с небес, гордится тобой, — поддерживать Лейла не умела, но чувствовала, что нужно. Гэндальф научил. Научил находить слова даже, когда рот на замке. — Потому что я, узнав вас с Кевином, действительно стала восхищаться вашими работами, — подходя к замку, выдавила из себя она и решилась добавить: — Мои родители тоже мертвы. И первое время мне было… — запнувшись и испугавшись осознания, что стала рассказывать личное, она поджала губы и, прикрыв глаза, прошептала: — Очень грустно. Но я продолжаю стараться каждый день, чтобы они улыбались, наблюдая за мной сверху. Это самое малое, что я могу сделать в благодарность им. Ты тоже сможешь. — Это правда ужасное чувство — терять близких. Как будто безвозвратно забрали частичку души… — сдержанно ответила Фиона, погрузившись в тишину коридора. — Спасибо за разговор, Лейла, мне стало намного легче, — спустя пару минут еле слышно сказала она и снова улыбнулась. — Только не стоит говорить о случившемся остальным. Особенно Кевину: для него Аврора была второй мамой, я хочу подготовить его к этой новости. Сейчас у него самого сложный период в семье и вряд ли ему нужны лишние переживания. Преодолев шумную гостиную, Лейла зашла в комнату и, сняв мантию, забралась на подоконник. Но прочитать письмо от Гонории было не суждено, потому что помимо нервных чар, определяющих состояние человека, на конверте всплыла надпись: «Открой только в случае крайней безвыходности». Склонив голову к окну, она шумно вздохнула взглянула на снежинку в руке, которую неизвестно когда успела сотворить. Та, поворачиваясь вокруг своей оси, в свете тускло горящих свеч отсвечивала острыми гранями, но стоило Лейле напрячься, как она быстро испарилась. Трудно было поверить, что Фиона так искренне говорила ей правду, когда на её месте Лейла бы солгала или смолчала. Трудно было вообще верить, что людской народ умеет испытывать эмоции и плакать: по её опыту тем лишь бы напасть на след и нажиться либо едой, либо золотыми за поимку всем нужной игрушки. Фиона… Фиона превзошла многие её ожидания, уже давно раскусив Лейлу, и одним предложением смогла заставить усомниться в легкомысленности людей. Они были почти не знакомы, но она доверилась ей, продолжала разговаривать и не избегала, из-за чего Лейла ощущала мелкую дрожь. Прежде она не чувствовала никакой ломки внутри, не разрывалась между тем, чтобы промолчать или ответить, ведь привычка молчать о своей личной жизни была выработана ещё с самого детства. Но рассказ Фионы вызвал у неё совершенно другие чувства: ей стало тошно от воспоминаний, которые она тщательно закопала в глубине души, и которые в тот момент желали вырваться. Она видела в Фионе себя и понимала, что оставлять ту одну было нельзя. Не так её учили. — Если оставить страдающего в одиночестве, он сойдёт с ума, виня себя во всех грехах, виня во всём, что не под силу изменить. Поэтому я никогда не оставлял тебя, Селлитиль: лучше молчать, но быть рядом, чем, холодно сверкнув глазами, отвернуться от друга ближнего, — однажды сказал Гэндальф, согревая её в крепких объятиях и заколдовывая близящийся сон. Но Лейла сделала так не потому, что старалась быть похожей на Гэндальфа: ей было действительно жаль Фиону, и если разум протестовал, то сердце буквально кричало о том, что нужно тоже высказаться.«Фиона Круз
Наблюдательная
Молчание — залог спокойствия
Скрывает симпатию к Кевину
Любит растения и эксперименты, магловскую литературу
Лучшая в Заклинаниях, любимица Бири
Не понимает Прорицания, Нумерологию, Историю магии.
Мама…»
*
По окнам стучали капли дождя, в щели завывал холодный ветер, и вторник подходил к концу. В кабинете Защиты от Тёмных искусств впервые было очень жарко и просторно: парты были сдвинуты в конец класса, а рядом никто судорожно не вздыхал, не разговаривал и не сжимался под взглядом Вилкост. Лёгкая, но приятная усталость давила на веки, заставляя расслабиться и еле сдержать удовлетворённую улыбку. Лейла, шумно дыша, расправила рукава, надела мантию и стала возвращать парты на прежние места. — Очень хорошо, мисс Харрисон, — заключила Вилкост, положив листок на стол. — За теорию, умение уклоняться от удара и владение сложными заклинаниями выше четвёртого уровня «Превосходно», за силу заклинаний «Выше ожидаемого», за умение использовать заклинания первого и второго уровня «Удовлетворительно». Очень странно получается, сложные заклинания, которые мы только начали проходить, вам даются легче, чем основные. Не могли бы объяснить? — Я работаю над этим, профессор. Мне даются простые сложнее, потому что нужно контролировать силу и быть сосредоточенной, спокойной. Нужно думать о том, какой эффект будет, но в рамках приличия. В сложных же чем больше эмоций, тем больше сила, — подтвердила Лейла, убрав палочку. — Да, я вижу, что ваша техника зависит от эмоций, которые при порыве магии часто овладевают телом и сознанием. Вы очень крепко сжимаете палочку, отчего она чувствует вашу нервозность и не поддаётся. Но это опыт, и скоро вы этому научитесь, потому что я обязана вам помочь, — улыбнулась она, заходя в кладовку. — Жаль, что вы с самого начала не учились в Хогвартсе, вам бы было гораздо легче! Умение контроля практикуют на втором курсе… Но это ничего, если будете продолжать так усердно работать, уже скоро увидите результат. Главное — не отмалчивайтесь на моих уроках, иначе я сама буду вытягивать из вас слова, а это в сто раз хуже, чем отвечать добровольно, уж поверьте, — посмеялась Вилкост, разбирая стопки учебников и тестов. — Спасибо большое за помощь, — усмехнулась Лейла, осматривая забитую проверочными листами, коробками и артефактами комнатку, уставленную свечами. Прокашлявшись, она опёрлась об дверной косяк и более тихо добавила: — Профессор, извините за любопытство, но у меня появился один вопрос, касающийся вашего предмета… Мне рассказывали однокурсники, что эту тему они прошли ещё в прошлом году, но я знаю об этом лишь немного. Думаю, спросить у профессора есть наилучший ответ. Есть три Непростительных заклятия… — Их намного больше, но «Круциатус», «Империус» и «Авада Кедавра» самые ужасные из всех, — поправила её Вилкост, причмокнув тонкими губами и продолжая внимательно слушать. — Эти заклятия настолько ужасны, что запрещены Министерством, а за их применение к человеку карается пожизненным заключением в Азкабан, — осторожно продолжала рассуждать вслух Лейла, всё сильнее чувствуя головную боль от навалившейся усталости. — Это сильная, Тёмная магия, которой можно, как и защититься, так и убить… — Мисс Харрисон, вы же знаете, что я не люблю долго ждать, — саркастически протянула Вилкост, поправив очки. — Но можно ли этими заклинаниями уничтожить какую-то вещь? Всем известно, что можно причинить боль человеку, животным, даже насекомым, однако про вещи, например, волшебный артефакт, никто никогда не упоминал, — приподняв бровь, заключила Лейла, стараясь скрыть беспокойство за спокойным лицом. — К сожалению, или счастью, эти заклятия не действуют на предметы, иначе бы наша жизнь была слишком лёгкой и превратилась в хаос, — покачала головой Вилкост. — Есть проклятия, которые могут сделать тот же артефакт обычной вещью, выбив из него всю магическую энергию, но это уже чистейшая Тёмная магия. Чтобы полностью избавиться от предмета, волшебник должен быть очень силён не только магией, но и силой воли. Ни одного такого человека пока не было, а те, кто пытались, заканчивали плохо… Здравствуйте, мистер Реддл, рада вас видеть! — Добрый вечер, профессор, — возле уха послышался вежливый голос, и шею обожгло горячим дыханием: плечи Лейлы от неожиданности вздрогнули, и, покачнувшись, она неосознанно сделала шаг назад. Почувствовав на своей талии придерживающие руки, пальцы которых были увешаны перстнями, она ощутила морозный, неприятный холод. Неприятный и такой уже знакомый пронзил Лейлу насквозь, пробрался в сердце и обжёг. Но она стерпела, поджала губы и стиснула зубы, снося эту боль, дрожа всем телом. — Удивлён вас здесь увидеть, мисс Харрисон. — К сожалению, вынуждена с вами прощаться, мистер Реддл, мне пора. Спасибо, профессор, всего хорошего, — выдавив улыбку, Лейла резко развернулась в узком дверном проёме, и с заброшенной на плечо сумкой вышла из класса. Тело обдало холодом, а кончики пальцев заметно затрясло. Коридоры снова были пусты. Лейла, нацелив палец на лоб, медленно, по часовой стрелке вырисовывала в воздухе круг: по венам разливалось тепло, и она успокаивалась, напоследок поёжившись от воспоминаний. Лейла могла стерпеть объятия Джорджии, ободряющие хлопки по плечу от Хлои, врезающихся на скорости первокурсников, но она ненавидела, проклинала, и по сей день боялась мужских прикосновений.*
— Но можно ли этими заклинаниями уничтожить какую-то вещь?.. про вещи, например, волшебный артефакт, никто никогда не упоминал… После услышанного Тома словно окатило водой из ледяных источников. Он шёл к Вилкост с одной целью: попросить лестный отзыв, рекомендацию о нём для заявки на нового учителя ЗОТИ со следующего года и никак не был готов услышать очередное, конечное подтверждение об опасности. Не было бы там профессора, он бы не удержался и сломал рёбра Харрисон, заставил корчиться от боли, и эффект был бы куда сильнее, чем подлитый в сок яд. Но, почувствовав её дрожь, он, как ни странно, сладко улыбнулся и ослабил хватку. «Боится», — пронеслось в его голове, прежде чем та быстро ретировалась из кабинета. Теперь она сама поняла, что Том знал о её поисках: впервые он увидел, как Харрисон, хоть и пыталась скрыть это, тряслась. Когда дверь закрылась, Том вспомнил её вопрос и на секунду лишился самообладания, сжав кулаки и тихо рыкнув. Хотелось третьего предупреждения — он его и получил. Но верить в то, что узнала она об этом сама, отказывался, холодно посмеиваясь и не осознавая, как такая глупость пришла ему в голову. Фрэнк Эйвери. Этот вариант отпал у Тома сразу, потому что знать о его крестражах он не мог. Ещё два года назад он состоял в компании Вальпургиевых рыцарей, будущих Пожирателей и казался одним из лучших, потому что имел сильную тягу к Тёмной магии, постоянно выходил на школьные дуэли и был зависим от победы. Эйвери за счёт своего чистокровного, богатого рода, построил себе достойную репутацию и добился уважения среди некоторых учителей, в особенности Слизнорта. Однако позже, когда Том начал подбирать кандидатуры Пожирателей Смерти, понял, что ошибся в однокурснике. Помимо трусливости, в его глазах постоянно читался страх, он первым сбегал с места драки, и если бы Малфой с Блэком один раз не застали его врасплох, он бы с лёгкостью развязал свой язык и рассказал Слизнорту про их закрытый дуэльный клуб. Том разочаровался в нём очень быстро, особенно когда услышал, что тот обсуждал его за спиной, и не преподать ему урок он не смог. За этой беседой последовал и приказ остальной компании держаться от него подальше. — Держи язык за зубами, Эйвери, если не хочешь, чтобы твоя кровать чудным образом не загорелась, пока ты будешь спать сладким сном, — предупреждающе прошептал Том, сверкнув чёрными глазами. — Угрожаешь? — усмехнулся тот, постукивая пальцами по стакану с огневиски. — Нет, обещаю, — миловидно улыбнулся Том, подойдя к нему вплотную: — И поверь мне на слово, я исполню своё обещание, потому что я не трус. А твоя напускная уверенность слишком неестественна, особенно после того, как ещё вчера ты молил о пощаде, — Эйвери нервно сглотнул и, не найдя никого рядом, поспешно кивнул. С тех пор с ним поддерживались исключительно деловые отношения, и ни разу он не осмелился сказать хоть что-то в сторону Тома и его товарищей. Роберт Лестрейндж. Самый простой и тихий из всех Пожирателей: ни разу на людях не устраивал конфликт с грязнокровками или гриффиндорцами, высказываясь только в гостиной, не был высокомерным, хоть цену себе знал, и если кому-то помогал, делал это с выгодой для себя. Умел использовать своё обаяние, благодаря чему и стал одним из главных любимцев женской части Хогвартса, контролировал эмоции, думал, прежде чем говорить. Идеальный слуга. Тому открылась и другая его, не менее интересная сторона: Лестрейндж обожал Зельеварение, более тёмную его часть, изучением которой занимался с четвёртого курса, поэтому в этом деле был лучше товарищей. Ему можно было доверить приготовление сложного зелья, многочисленных ядов, где использовались как незаконные вещества, так и кровавые ритуалы, зная, что он сделает их в срок и не подведёт. И всё же, были у него и свои минусы: Лестрейндж не имел стержня, единственный из всех смотрел на пытки товарищей с нескрываемым страхом, очень легко поддавался легилименции и слишком любил мстить. Настолько, что тот, кто обсуждал его за спиной, к вечеру лежал в медпункте с кровоподтёками и потерей памяти. В будущем Тому это шло на руку, ведь Лейстрендж был предан, честен и одержим болью других, однако на территории школы такие выходки были более чем опасны, за что он не раз почти попадался на месте избиения и был подвергнут наказанию своего Лорда. — Как тебе новенькая, Роберт? — выделив последнее слово, спросил Том, неспешно расхаживая по своей гостиной. Названный заметно напрягся и, встретившись на секунду с его взглядом, прокашлялся. — Обычная и тихая девушка. Извините, мой Лорд, не особо наблюдал за ней, — ответил Лестрейндж, выдержав холодный и надменный взгляд Тома. — Неужели? — усмехнулся тот. — И ты уверен, что ничего этой полукровке не говорил? Я же знаю тебя, как облупленного: помогаешь другим на радость себе. Ты так давно хотел сместить меня, стать главным, получить славу, поэтому доложил о моих крестражах? Думал, именно ей хватит смелости убить меня? Ох, Роберт, — покачав головой, Том остановился и подошёл к нему ближе, чтобы почувствовать — ощутить его страх, приносящий неимоверное наслаждение. — Мой Лорд, о чём вы говорите? — очень тихо спросил он с неподдельным удивлением в голосе. — Я никогда бы так не поступил, я предан вам с самого начала, и ничто или никто не изменит моего мнения. Я клянусь, что даже ни разу не подошёл к ней и не пытался завести беседу. После продолжительного пытливого взгляда Том, кивнув самому себе, сделал шаг влево и оказался напротив следующего вероятного предателя. — Антонин, к тебе тот же вопрос? Может, это ты решил нас раскрыть, обиделся, как жалкий мальчишка, что не тебе приказали следить за Харрисон и захотел отомстить? Или понял, что не всё делается силой и решил проверить, как умеешь разговаривать с людьми? Ох, Антонин Долохов был самым жестоким слугой, которого только можно было сыскать. Аристократа с русскими корнями и грубыми чертами лица заметить было не сложно: на глазах у Тома он рос, превращаясь в состоятельного, достойного его внимания однокурсника. Помимо хитрости, благодаря которой тот выкручивался из самых сложных ситуаций, Долохов с горящим азартом и восхищением в глазах наблюдал за дуэлями, в которых участвовал Том, после чего старался попасть в его поле зрения, периодически появляясь перед глазами. Он не пытался сделать больше, чем положено, лишь продолжал наблюдать за Томом, для которого такое внимание было ещё одним подтверждением превосходства, уважительно разговаривал на совместных работах и не навязывался в друзья. Когда же Том узнал о нём больше: о знатном роде, оценках, связях, характере и целях, подпустил Долохова ближе. Он оказался самым преданным и жестоким Пожирателем, который обожал чужую боль, обожал чувствовать тепло палочки, произнося заклятия, лишающие рассудка, памяти, заставляющие корчиться от боли. Любой, кто ему не нравился, подвергался таким пыткам, и контролировать силу у него получалось далеко не всегда. Именно поэтому ему поручались наказания и пытки мешающихся под ногами учеников, хоть парой к нему для подстраховки Том приставлял Лестрейнджа, и переговоры он никогда не вёл, просто потому что ничего, кроме Тёмных искусств и мести в его голове не было. — Мой Лорд, ваши решения неоспоримы, и я даже мысли допустить о предательстве не мог! — уверенно проговорил Долохов, склонив голову и положив руку на сердце. — Но ты с ней разговаривал, — холодно улыбнувшись, Том уселся на диван, закинув ногу на ногу. — Это сложно назвать разговором, мой Лорд, — выдавил из себя он, зажмурив глаза и стараясь вспомнить подробности. — В прошлую пятницу Харрисон вынырнула из-за поворота и врезалась в меня… — Аккуратнее никак, мисс Харрисон? — раздражённо поинтересовался Долохов, скрывшись под сдержанной улыбкой. — Такой же вопрос к вам, мистер Долохов, — сверкнула глазами та, расправляя мантию. — Я, в отличие от некоторых, смотрел за дорогой. А язвить женщинам не подобает, — на долю секунды ему показалось, что на шее Харрисон была видна свежая, длинная царапина, но стоило вернуть туда взгляд, как она резко подняла воротник. — В таком случае женщинам вовсе запрещено существовать. Как можете заметить, вы первый, кому удалось увидеть меня в плохом расположении. Думаю, ваш товарищ — мистер Реддл, будет очень рад услышать что-нибудь новое о моей персоне. Какого это, следить за кем-то по приказу? — в холодных глазах блеснуло презрение, а лицо озарила кроткая, насмешливая улыбка. Распрощавшись, она обошла Долохова и завернула за угол, сверкнув подолом голубого платья. — Учиться отводить от себя подозрения и сохранять статус тебе явно не помешает, — поджав губы, Том вынырнул из воспоминаний Долохова и откинулся на спинку дивана. Тянущимися щупальцами к сознанию подступала злость, заставляя напрячься и руками вжаться в подлокотники. Загадок, касательно Харрисон и её дел, с каждым днём становилось всё больше, и единственное, что радовало, был её ложный вывод, потому что за ней наблюдал не Долохов, а Малфой с Блэком. — Кто из вас будет отвечать следующим? Может, ты, Орион? Возненавидел меня за то, что я не чистокровный? Или презирал ещё с самого начала, но подбирал момент, чтобы обыграть? Орион Блэк. Его способности после нескольких участий в школьных дуэлях приятно удивили Тома, после чего он и стал к нему присматриваться. С каждым годом его навыки в бою развивались в лучшую сторону, чему также поспособствовал Том, а хорошее знание магловской и магической истории многим делам приносило пользу. По последним подсчётам журналов его род оказался самым богатым, из-за чего Блэк присутствовал на абсолютно всех светских мероприятиях и всегда был в курсе дел. Однако его одержимость чистой кровью нередко пугала, переходила границы, вследствие чего за ним постоянно нужно было следить, чтобы не вырвалось очередное оскорбление, которое обошлось бы факультету в несколько очков. Хоть он беспрекословно выполнял приказы, был скрытен и трудоспособен, его самолюбие было очень легко задеть, что Тома ужасно раздражало. — Вы — мой Лорд, совершенно другой человек, и я ни разу в вас не усомнился, поэтому предан до конца дней. Вы рассудительны, властны, умны и хитры, а с вашим умением быть лидером, я уверен, вы станете одним из могущественных волшебников… — Нет, Орион, — резко перебил его Малфой, покачав головой. — Наш Лорд стремится стать лучшим, а не одним из, и он им станет, а мы сделаем всё возможное, чтобы помочь. Абраксас Малфой был самым близким подчинённым Тома, которому он мог доверить любое дело, зная, что тот не подведёт. Малфой повзрослел быстрее остальных, как и внутренне, так и внешне, из-за чего был на почётном третьем месте в списке самых красивых, обсуждаемых слизеринцев. Он контролировал свои эмоции, следил за беседой и мог поддержать любой разговор, хорошо знал Нумерологию и Зельеварение, имел огромные связи, но помешанным на чистокровности не был. Малфой всегда искал выгоду во всём, что делал, не терпел женских слёз и, казалось, вовсе не испытывал никаких чувств сожаления: всегда говорил только по делу, был наблюдательным и крайне осторожным, но хуже всех владел боевыми навыками. Конечно, из-за того, что школа не находилась под наблюдением авроров, не реагировала на Тёмные или Непростительные заклинания, он научился очень даже хорошо справляться с проклятиями, однако чары, способы Трансфигурации и элементарные заклинания давались ему с трудом. Том желал видеть его выше, подле себя, и заставлял беспрерывно оттачивать техникую. Великие волшебники должны уметь всё: от основ до Непростительных. — Да, Абраксас, ты прав, — кивнул Том и резко встал. — И раз вы оба мне верны, я хочу узнать у вас правду: как же вы относитесь к Харрисон, и что вы ей говорили, когда подходили? — он изогнул бровь в вопросе и предвкушающе улыбнулся. Блэк выпрямился, а Малфой нервно сглотнул, думая, как правильно ответить на вопрос: все знали, что когда Лорд обращался к ним по именам, ничем хорошим это не заканчивалось. — Обычная когтевранка, мой Лорд, — после небольшой заминки начал Малфой, переглянувшись с товарищем. — Тихая, скромная, немного странная своей привычкой крутить циркуль и молчать. Подходили мы к ней, чтобы себя представить, так распорядились наши отцы. — Да, они сказали, что все в Хогвартсе без исключения должны знать, с кем находятся в одном классе или с кем имеют дело. Просто представились, я поинтересовался, как ей в новой школе, и мы разошлись, — добавил Блэк и продолжил: — Для меня она обычная жалкая полукровка без каких-либо знаний и авторитета. Вероятно, если она молчит, значит ничего не знает. На пять минут в гостиной слизеринского старосты воцарилась тишина: Том прожигал лицо каждого, копаясь в воспоминаниях, и, ходя из стороны в сторону, кивал и улыбался самому себе. — Что же… я рад, что никто из вас не оказался предателем, однако всё равно пришлось сделать всё самому ещё на выходных, — раздражённо дёрнув головой, отчеканил он и погладил палочку. — А теперь — интрига вечера. Роберт, — названный выпрямился и проглотил неприятный ком в горле. — Составь мне сегодня компанию и посмотри, как твои друзья будут наказаны. Лестрейндж на дрожащих ногах встал на сторону Тома, и витающий рядом страх сделал его улыбку ещё более широкой. — Антонин, надеюсь, ты усвоишь урок и впредь сразу же будешь рассказывать мне обо всех диалогах с Харрисон. Абраксас — то же самое, я не обязан догадываться, о чём вы с ней болтали. Орион, я думал, ты будешь умнее и не станешь лгать, ведь Харрисон тебе понравилась. Как ты там выразился: «Её глаза блистают, подобно луне в небе, а фигура даже под широкими платьями как у аристократок»? Я не терплю лжи, Орион, и пора тебе это запомнить, — ядовито прошептал Том, приподняв брови. Он не считал себя садистом: предпочитал действенные методы, а пытки как ничто другое способствовали укреплению авторитета. Подчинённые не наступали на одни и те же грабли дважды, зная, что последует за промахом. — Круцио.*
Когда пришёл субботний вечер, Том поправил галстук и вышел из башни, направившись в кабинет директора. Время близилось к одиннадцати, коридоры пустовали и слышались лишь отдалённые голоса привидений и портретов. Даже это не помешало Диппету назначить встречу в столь поздний час, а Том и не сильно жаловался — излюбленные коридоры школы давали волю раздумьям, которые были заперты в черепной коробке днями напролёт. Появление Харрисон перевернуло его спокойную жизнь и распланированное будущее. Все старые, тщательно продуманные планы требовали больших и серьёзных изменений: нужно было многое взвесить и просчитать. И начал он с малого. — Сказочный демон, — усмехнувшись олицетворению Диппета, произнёс Том, без интереса наблюдая за поворачивающейся лестницей. Каждый раз, произнося пароль, он испытывал чувство уверенности и гордости, потому что любой поход к директору был спланирован до мелочей, подготовлен идеально. — Добрый вечер, сэр. Диппет неподвижно, казалось, не моргая, сидел за столом, окружив себя стопками бумаг и пустыми чайными кружками. Встретившись с Томом взглядом, он мягко улыбнулся и прохрипел: — Здравствуй, Том, садись, — единственный из немногих учеников, кому Диппет доверял и обращался на «ты». — Слышал, что у тебя крайне важное и интересное предложение ко мне? — Да, сэр, — учтиво склонив голову, он улыбнулся и присел в кресло. — Я долго думал, стоит ли делиться этой идеей, потому что понимал, что и без этого у вас много дел… — слова тянулись мёдом прямо к ушам слегка глуховатого директора. — Однако раз вы нашли для меня время, я рискну, поскольку развитие школы для меня очень важно, — мягко произнёс Том, наблюдая за лицом Диппета. — Я весь внимание, — сплетя пальцы в замок и положив их на стол, он наклонил голову и поддался вперёд. — С самого первого курса нам говорили, что все мы — одна большая семья. Но почему-то распределили так, что большую часть уроков Слизерин совмещён с Гриффиндором, а Пуффендуй с Когтевраном. Безусловно, это традиция, передаваемая столетиями, и я никогда не сомневался в обычаях, созданных основателями Хогвартса, — Том хмуро приподнял брови, тем самым показывая, что по-другому и думать нельзя. — Но недавно я пришёл к другому выводу: в Гриффиндор попадают те ученики, в основе характера которых лежат смелость и отвага, их не способны смутить трудности и опасности, они готовы бороться, рисковать собой. И всё же… это не всегда, а точнее, часто заканчивается не очень хорошо. Если же они больше времени будут работать вместе с пуффендуйцами, те помогут им стать более терпеливыми. Трудолюбие — самая сильная черта Пуффендуя, благодаря ей ученики способны выполнять монотонную работу и учиться на своих ошибках, трудиться не покладая рук. Если эти два факультета будут взаимодействовать. Оба факультета смогут помочь друг другу, обменявшись знаниями и принципами, разве не так, сэр? — невинное хлопанье ресницами заставило старика задуматься. — Пока одни будут учиться здраво мыслить, думать, прежде чем делать, и работать над собой, вторые наберутся храбрости и раскроются волшебному миру, — в освещаемой несколькими свечами темноте глаза его горели, настолько он был окрылён идеей. — А как друг другу помогут Слизерин и Когтевран? — согласно покачивая головой, спросил Диппет — на миг Том самодовольно улыбнулся. — Поверьте, сэр, мы прекрасно дополним друг друга. Когтевранцы обладают огромными знаниями и проницательностью. Мы же стремимся к хитрым решениям, сложным, но продуманным путям. Соединив эти качества, Слизерин и Когтевран станут непобедимыми, мы научим их приспосабливаться к жизни, находить выгоду для себя, запретив другим людям пользоваться их умом, их идеями. Они же помогут нам начать мыслить по-другому, посвятят в новые темы и расширят кругозор. Конечно, я ни в коем случае не говорю о том, чтобы исключить сдвоенные уроки с другими! Каждый факультет дополняет друг друга… — протянул он, и пламя свечи рядом выпрямилось. — Но может, вместо того, чтобы уже не первый год пытаться сдружить воюющих Слизерин и Гриффиндор или Пуффендуй с Когтевраном, которые уже слишком привязались друг к другу, можно попробовать подготовить нас к взрослой жизни?.. — выдержав в конце выразительную паузу, Том понизил голос и почувствовал, как внутри всё трясётся от наслаждения и гордости за свои ораторские умения. — Очень необычная идея, Том… — помолчав, заключил Диппет и добавил: — Но как ты к этому пришёл? Разве это необходимо? — В первую очередь я думал о своём факультете и заметил, что в некоторых ситуациях они сталкиваются с трудностями в отсутствии знаний какой-либо темы. Или же все думают по одному и тому же принципу, которому их научили родители — устарелому и совершенно бесползеному, из-за чего не в состоянии решить проблему до конца, узнать причины или сам корень. Позже я услышал, что у учеников Пуффендуя в голове рождаются хорошие, действительно достойные идеи, да и вы сами наверняка понимаете, насколько гениальные ученики живут под крышей этого замка. Хотя что уж там: какая школа, такие и дети, — Диппет широко улыбнулся. — Жаль, такие умы слишком скромны, чтобы реализовать свои идеи. В каждом из четырёх домов есть свои проблемы и именно таким распределением их, думаю, возможно решить, — Том устало вздохнул и выдержал паузу. — Действенный вариант, о котором у меня были мысли, это посадить за парты представителей двух разных факультетов, скажем, один из которых сможет подтянуть второго по предметам, который тот не понимает. И также в обратную сторону. От этого выгода будет обоим, но это я уже замечтался, — посмеялся бархатным голосом он. — Было бы интересно провести такой эксперимент, может, даже только для седьмого курса до зимних каникул. Как испытательный срок новой идеи… что скажете, сэр? Диппет смотрел в пространство между собой, еле слышно постукивая пальцами по столу и кивая. Том терпеливо ждал, рассматривая кабинет с вежливой улыбкой на лице. Всё, что он говорил, являлось кристальной правдой, и у факультетов действительно были проблемы. К тому же ему уж очень надоели вечные перепалки или подставы, да и сама борьба с гриффиндорцами. Что бы на уроках они ни делали, пока слизеринцы пытались испортить их работы, те придумывали для них оскорбительные шутки. На уроках с когтевранцами же всё было по-другому. Многие из слизеринцев хорошо общались с ними, потому что считали их достойными внимания: те были умны, спокойны и никогда не лезли в чужие дела. Вот только Том решился на этот разговор не из-за этого. На своих однокурсников ему было абсолютно всё равно. — Хорошо, Том, я ещё подумаю и обсужу такой вариант с коллегами. Признателен тебе за столь хорошую идею, неожиданно, но мне нравится такой ход мыслей, — заключил Диппет, левитируя кружки со стола. — Если большинство профессоров проголосует за, то я анонсирую это в Большом зале. Только пока это будет считаться экспериментом, как ты и сказал, для старшего курса — на большее изменение пока не хватает времени. Проводить реформу во всей школе сейчас будет не очень легко, сначала нужно проверить, справитесь ли вы или нет… Ты хотел что-то ещё? — Нет, сэр, это всё, — блаженно улыбнулся Том, слыша звуки работающей лестницы. — В таком случае хотел сказать тебе спасибо за работу в этом месяце. В школе идеальный порядок — это чудесно… Мисс Харрисон, а я вас уже заждался. Челюсть резко сомкнулась. Поднимаясь со стула, Том медленно повернул голову и наткнулся на подбиравшую с пола листки Харрисон. И снова, из раза в раз, изо дня в день, она была защищена от его гнева людьми.***
— Если что, Том, не стоит снимать с неё баллы за хождения по школе после отбоя — это было моё распоряжение, — пояснил Диппет и, получив короткий кивок, улыбнулся Лейле. — Ну что, всё получилось? — Всё прошло более чем хорошо, спасибо, сэр, — устало, но счастливо улыбаясь, ответила она, отдавая документ. Пробежавшись взглядом по написанному, Диппет удивлённо выгнул бровь, но позже положил его в ящик и сказал, что всё в порядке. — В таком случае доброй ночи, сэр. Каблуки стукнулись об пол в развороте, и Лейла увидела Марволо, вежливо приглашающего зайти в лестничный проход вместе с ним. Элегантный жест рукой, еле заметный поклон и, конечно же, улыбка с блистающим углём взглядом. Просто ангел, орк его подери. Коридоры сменялись одни за другими, менялись ветра и портреты, а тишина не сбивалась. Марволо шёл рядом, она не смотрела, но чувствовала. Вокруг его головы вились тёмные, мрачные тени, что выводили в воздухе узоры и выдыхали устрашающие клубы. От него сквозило холодом сильнее, чем из открытого окна, и говорить с такой тьмой не было никакого желания.***
Том видел на лице Харрисон застывшую расслабленную улыбку и не мог не закатить глаза от раздражения. Пока он пытался разгадать её секреты и для того, чтобы видеть всё с ней происходящее, устроил цирк в кабинете Диппета, Харрисон стремительно закрепляла отношения с директором и непонятно где шлялась. — Тебе точно в эту сторону? — поинтересовалась она, смирив его вопросительным взглядом. — Лучше пойти с тобой, чем потом отвечать за твои ночные прогулки, — холодно отчеканил Том, поравнявшись с ней. — Слышал, вчера твоя сова умерла прямо на столе. Неприятная смерть, не боишься такой же? — Да, потом опрашивали весь факультет и проверяли чужие бокалы, — усмехнулась Харрисон, поправляя сумку. — Удивительно, почему же именно мой бокал был отравлен, — саркастично протянула она, посмотрев прямо ему в лицо. И ни капли страха. — Подозреваешь меня? — надменно спросил он, сверкнув глазами. Она снова не ответила на поставленный вопрос. — Не тебя, — отмахнулась она. — Вероятно, это был твой приказ, но выполненный руками подопечных. Могу ошибаться, но больше всего склоняюсь, что это был Абраксас Малфой, — рассуждая вслух, заключила Харрисон, и челюсть Тома снова с силой сжалась. — Обоснуй. — Ещё в самом начале ужина с моим соком всё было нормально, а потом, когда слизеринская компания остановилась возле нас, тем самым скрыв от чужих глаз, Долохов отвлёк нас разговором, направив всё внимание на бедного Розье. Перед ним был ещё один раненый — Кэрбот, которого придерживал Эйвери, но чуть позже оба подвинулись вперёд. Со всех сторон они закрыли Абраксаса, который и подлил в мой кубок отраву, просто он подошёл с другой стороны, и я не заметила. Кстати, что же случилось с твоими однокурсниками? Размеренное, но правильное мышление этой полукровки выводило Тома из себя, заставляя молча скрипеть зубами, задавая себе сотни вопросов. — Слишком ты сегодня разговорчивая, — раздражённо заметил он, потому что это никак не походило на Харрисон. — На дополнительной Травологии гриффиндорцы заколдовали корни Жужжащих Пауторин и натравили их на Кэрбота с Розье. — Интересно, — спустя минуту молчания, нарушаемую лишь стуком каблуков, проговорила она. — А яд какой использовал? Яд докси или «Чёрная кость»? — «Живая потеря», — прожигая ту взглядом, ответил Том. — Не знал, что жалкие полукровки интересуются таким. — Мило, — заключила Харрисон, в удивлении приподняв бровь. — Серьёзно, не стоит на меня тратить столько сил, я уже говорила, что ты меня не волнуешь. Человек отвечает за себя и свои поступки сам и… — Слушай сюда, Харрисон, — Том приблизился к лицу и ядовито прошипел: — Я не собираюсь с тобой играть и тем более верить прекрасно отработанной лжи, которую ты сейчас несёшь. Я знаю твой секрет, — брезгливо прошептал он, сильнее сжимая руку на её плече. Желая сломать ей сначала кости, а потом и сознание. — И поверь, я узнаю о тебе всё, чтобы твоя смерть была тихой, безопасной для меня и прискорбной для твоих дружков. На её шее показалась пульсирующая вена, а в глазах помимо бесстрастия промелькнула настороженность. Брови дёрнулись, и Том ушёл, услышав прилетевший в спину серебристый смешок, разбившийся на несколько нот.***
Лейла не знала, что её рассмешило: вечные угрозы и злость Марволо, или то, что он даже не представлял, сколько у неё секретов. Про кольцо он точно не знал, ведь увидеть его просто не мог. Никто о нём не знал, ни одна живая душа, кроме Дамблдора и Гонории. Вариант с подработкой также не рассматривался, потому что Лейла вернулась из Косого переулка только полчаса назад, а рассказывать об этом Диппет бы не стал. А может и стал бы — в этом мире, казалось, нельзя было верить ни во что. В быстром, невыносимом темпе прошла очередная рабочая неделя, под конец которой ученики вяло ковырялись в тарелках и еле передвигались по замку. Пока младшие курсы весело переговаривались за ужином, обсуждая злых и не очень профессоров, старшие зевали, отчаянно борясь с желанием уснуть и окунуться лицом в еду. Лейла сцепила ладони в замок и опёрлась на них подбородком, постоянно возвращаясь в реальность только из-за звонкого смеха рядом сидящей Джорджии. Она кусала внутреннюю сторону щеки и старалась успокоиться, потому что чувствовала — ещё чуть-чуть, и где-то рядом треснет стекло. — Добрый вечер, ученики! — громко объявил Диппет, заставив Лейлу вздрогнуть. — Я поздравляю вас с хорошим началом нового месяца: не забывайте — все мы одна большая семья, и сложности мы всегда преодолеваем вместе… — Что-то не видно, чтобы профессорам было сложно, — прошептал Джек, заставив некоторых когтевранцев прыснуть от смеха. —…Однако мы с коллегами посоветовались и решили провести небольшой эксперимент, так скажем, внести изменения. Со следующей недели у всего седьмого курса меняется расписание: в целях развития и помощи ученикам, мы приняли решение, что большую часть уроков Гриффиндор будет заниматься с Пуффендуем, Когтевран со Слизерином. У вас также останутся простые, несдвоенные уроки и скоро начнутся дуэльные бои. Если профессорам не понравится ваше поведение или пользы от данных уроков не будет, мы вернём всё на прежнее место. Спасибо за внимание! Не успев даже осмыслить сказанное, Лейла услышала громкий свист и радостные крики гриффиндорцев, и не менее бурные аплодисменты слизеринского стола. Лейле же, как и всем когтевранцам, было абсолютно всё равно. Её тревожили совершенно другие мысли, а веки наливались свинцом, подтверждая крайнюю степень усталости. Жаль, просто так в комнату её не пустили. — Как я могла забыть, — изобразив удивление, сказала она, заходя в комнату соседок. Джорджия сияла от счастья, и казалось, что она сейчас запищит. — Ну наконец-то! — вынырнув из своего сундука, она отдала Лейле красиво сложенный серый свитер и выжидающе уставилась на неё. — Спасибо, Джорджия, я пошла… — стараясь подойти к двери, она была за руку оттянута назад. — Я целую неделю ждала этого момента, а ты просто возьмёшь и уйдёшь? — прикрикнула Джорджия, галопом прыгая вокруг Лейлы. — Надень этот свитер прямо сейчас, я хочу посмотреть, в чём ты завтра пойдёшь с нами в Хогсмид. Все девочки хотят увидеть, да? — Да, конечно, — усмехаясь, ответила Хлоя, получив подушкой по лицу. — Не слушай её и надевай скорее! Джорджия очень любила моду. Настолько, что все сбережения тратила на новые платья, сумки и украшения. И долшло это до такого, что, сидя в Большом зале и наблюдая за Лейлой, она вскрикнула от резкого осознания: «Как прекрасно на тебе, Лейли, будет смотреться серый, шерстяной свитер! Я попрошу у мамы и… нет! Это будет тебе подарок, а то твои платья уже надоели, зато представь: серые глаза, дымчатые волосы и такой же прекрасный, мягкий свитер…» Как бы Лейла ни отнекивалась, под напором окрылённой идеей Джорджии пришлось согласиться. Чтобы быстрее закончить с этим, она стянула с себя рубашку и, стараясь не показывать раздражения и стыда, резкими движениями нацепила свитер. — Это норвежская традиция такая — носить цепочку с кольцом на талии? — послышался бархатный голос Фионы. — Очень интересно… Сглотнув, Лейла медленно развернулась и со стеклянными глазами тихо спросила: — Вы все… видите кольцо?